Текст книги "Грозный эмир"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Сергей Шведов
Грозный эмир

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес

Часть первая
Борьба за Антиохию.

Глава 1. Морской разбой.

Во времена Римской империи население Антиохии достигало четырехсот тысяч человек. В год от Рождества Христова 1119 в городе проживало от силы пятьдесят тысяч обывателей. Оттого и зияли за величественной стеной огромные проплешины, украшением которых были разве что древние развалины. Впрочем, в Антиохии сохранилось несколько величественных зданий римской эпохи, да и сам город, несмотря на разорения последних лет, продолжал считаться в глазах многих людей жемчужиной Востока. Нотарий Никодим, человек далеко уже не молодой, повидавший за полвека земного существования множество городов, как в Азии, так и в Европе не спешил впадать в экстаз при виде столицы графства, коим правил ныне Рожер Анжерский, удачливый преемник воинственного Танкреда и, по мнению некоторых членов синклита, очень большой негодяй. После победы над атабеком Бурзуком четыре года тому назад благородный Рожер слыл едва ли не величайшим полководцем среди франкских правителей. Его позиции в Антиохии укрепились настолько, что он уже не нуждался ни в покровительстве басилевса, ни в поддержке Византии. Подобное поведение еще недавно преданного вассала империи не могло не беспокоить божественного Иоанна, сына и преемника Алексея Комнина, ушедшего в мир иной год тому назад. Новый император, едва не потерявший власть в самом начале своего правления в результате интриг родственников, жаждал доказать и ближним и дальним, что вознесен на вершину власти божьим провидением и вполне способен продолжить дело своего отца по укреплению вверенной его заботам Византии. Разумеется, у Иоанна нашлись преданные помощники в лице комита схолы агентов Андриана и протовестиария Михаила Тротаниота. Последний в припадке верноподданнического усердия не пожалел родного сына, втравив того в сомнительную авантюру, едва не стоившую жизни молодому человеку. Во всяком случае, Никодим, симпатизировавший Константину, очень надеялся, что сын протовестиария уцелел в аду, куда его ввергли сиятельный Михаил и друнгарий византийского флота Афраний, вздумавший проявить доблесть там, где следовало проявлять осторожность. Сам Никодим в морском сражении близ Латтакии уцелел чудом, а точнее расторопностью кормчего Никифора, оказавшегося мудрее своего начальника и развернувшего дромон раньше, чем на него обрушились всей своей мощью наглые варанги Венцелина фон Рюстова.

Никодим даже не пытался попасть в городскую цитадель, где осторожный Рожер Анжерский обрел надежное пристанище и где обитали его самые преданные сановники, включая хитроумного Ги де Санлиса и отважного Ричарда Ле Гуина, а сразу же направился в далеко не самый престижный квартал города, где нашел приют его старый знакомый и далеко не самый надежный союзник, почтенный Андроник. Даис Сирии, несмотря на свое сомнительное прошлое и настоящее, пользовался доверием благородного Ги, а значит и правителя Антиохии. Нотарий схолы агентов нисколько не сомневался, что у истоков интриги, закончившейся столь сокрушительным провалом, стояли Санлис и Андроник. Следовательно, этим двоим предстояло разделить с Никодимом всю горечь неожиданного поражения.

В неприметном доме, окруженном роскошным садом, нотарию уже доводилось бывать ни один раз. Именно здесь благородный Танкред осушил горькую чашу, ставшую последней в его жизни. Внезапная смерть воинственного нурмана обернулась для империи большой удачей, и Никодим до сих пор испытывал чувство гордости от сознания того, что приложил руку к одному из величайших деяний Алексея Комнина. Киликия пала к ногам императора не без усилий скромного нотария, коего знатные константинопольские мужи в своей непомерной спеси считали ничтожеством. Этим олухам даже в голову не приходило, что самые важные победы одерживаются не на поле брани, и отнюдь не великие полководцы творят историю. Скромный нотарий Никодим сделал для укрепления Византийской империи куда больше, чем облаченные в позолоченные панцири патрикии.

Почтенный Андроник гостей на исходе дня не ждал, а потому появление Никодима на пороге тайного убежища нотария счел сюрпризом. Причем, как вскоре выяснилось, сюрприз оказался неприятным. Даису ассасинов и в голову не могло прийти, что его старый проверенный друг протовестиарий Михаил загубит на корню предприятие, сулившие большие барыши.

– Под началом у друнгария Афрания было десять галер и дромонов, – обиделся Никодим. – По-твоему, этого мало?

– И где сейчас эти суда? – вежливо спросил Андроник, жестом приглашая гостя к столу.

– Три из них укрылись в порту Святого Симеона, – вздохнул Никодим, присаживаясь на лавку. – Я прошу тебя, даис, позаботиться о судьбе их экипажей.

– А что случилось с остальными?

– Два дромона сожжены, пять захвачены морскими разбойниками барона фон Рюстова.

Андроник глухо выругался. Надо быть воистину бездарным флотоводцем, чтобы имея под рукой столько судов, доверху набитых вооруженными людьми, сдаться на милость победителя. Ну и кем, прикажете, считать друнгария Афрания как ни самым последним трусом?

– Варанги появились внезапно, – попробовал защитить соотечественника Никодим. – Вынырнули из тумана, словно черти из преисподней. Венецианский неф был уже у нас в руках. Афраний отдал приказ абордажной команде.

Андронику ничего другого не оставалось, как осушить залпом кубок, посыпать голову воображаемым пеплом и присесть к столу, чтобы подсчитать убытки. В этом скорбном состоянии его застал Ги де Санлис, маршал графства Антиохийского, правая рука Рожера Анжерского. Благородный барон уже успел узнать о византийском конфузе от своих соглядатаев в порту Святого Симеона и по этому случаю пребывал в прескверном настроении. Во всяком случае, он не нашел ничего лучше, как обрушить свой гнев на голову ни в чем не повинного Андроника.

– Грядет война, портной! – вскричал он, потрясая увесистым кулаком. – Страшная усобица, способная погубить графство.

Санлису уже перевалило за пятьдесят, половину из прожитых лет он провел на Востоке и мог бы, кажется, набраться здесь не только бранных слов, но и хороших манер. К сожалению, этот невежественный франк, облаченный в роскошный пелисон, отороченный мехом куницы, вел себя не лучше, чем кабацкий завсегдатай. С прискорбием приходится признавать, что удача и золото, нежданно приплывшее в руки, не делает людей, ни умнее, ни добрее, ни вежливее.

– Я выполнил все, о чем ты меня просил, благородный Ги, – зло процедил сквозь зубы Андроник. – Я отправил от твоего имени письмо благородной Констанции. Я убедил графиню, что антиохийские бароны жаждут принести вассальную присягу ее одиннадцатилетнему сыну Боэмунду. Для этого мне пришлось задействовать десятки своих людей в Италии, подкупить шевалье из ее окружения и добиться благословения самого папы. По твоей просьбе, благородный Ги, я обратился за помощью к своему другу сиятельному Михаилу. Протовестиарий убедил басилевса Иоанна выслать флот на перехват венецианского нефа, дабы навсегда избавить тебя от забот. Так в чем же моя вина, барон?

Даис ассасинов готов был разделить огорчение маршала Антиохийского графства, поскольку и сам рассчитывал погреть руки на этом не слишком благовидном деле. К сожалению, далеко не все тщательно задуманные предприятия заканчиваются большой прибылью. Бывают на избранном пути и провалы. А обиднее всего, когда эти провалы случаются не по твоей вине. Черт бы побрал этого дурака Афрания, а заодно и протовестиария Михаила, которому следовало выбить у басилевса не десять, а двадцать, тридцать, сорок боевых галер. Послать к Латтакии весь византийский флот, наконец! Ведь сын Боэмунда Тарентского и его мать Констанция нужны были именно Византии. Используя их, божественный Иоанн мог железной рукой держать за горло Рожера Анжерского и в конечном итоге прибрать к рукам графство Антиохийское вместе с ее столицей. К сожалению, басилевс упустил шанс, который предоставили ему судьба и почтенный Андроник. А в результате пострадала не только Византия, остались внакладе два достойных человека, рассчитывавший сорвать большой куш. Пятьдесят тысяч золотых денариев уплыли из рук даиса и маршала по вине расторопного Венцелина фон Рюстова.

– Пострадали не только вы, – неожиданно вклинился в чужую перепалку Никодим. – Сиятельный Михаил потерял единственного сына.

– Какого еще сына? – рассердился Андроник.

– Константина. Тот попал в плен к морским разбойникам.

Андроник неожиданно захохотал, чем поверг в смущение собеседников, решивших, видимо, что даис сошел с ума от неприятностей, выпавших на его долю. К счастью, тревога оказалась ложной. Старый интриган пережил на своем веку много взлетов и падений, а потому не собирался долго горевать над потерей. Конечно, ему придется отложить свой переезд в Константинополь на неопределенный срок, но это еще не повод, чтобы впадать в отчаяние. Андронику недавно исполнилось пятьдесят пять лет. Бурно прожитая жизнь давала о себе знать болью в ногах и пояснице. Казалось бы, самое время отправиться на покой, но судьба распорядилась по-иному. Любой другой на его месте умер бы от огорчения, но Андроник решил считать неудачу капризом провидения, не пожелавшего отпускать с полей невидимой глазу войны столь даровитого человека.

– Об отце Константина лучше спросить его мать, сиятельную Зою, – объяснил Андроник причину своего неуместного веселья.

Возможно, при других обстоятельствах благородный Ги попытался бы выяснить у всезнающего даиса подробности скандального происшествия, имевшего место быть более двадцати лет тому назад, но сейчас его волновали куда более насущные проблемы, чем предполагаемое отцовство Венцелина фон Рюстова. Санлис не только упустил куш по вине незадачливых византийцев, но и приобрел проблему, которую придется решать в ближайшее время. Конечно, большинство баронов поддержит, в конце концов, Рожера Анжерского, но эта поддержка дорого обойдется нынешнему правителю Антиохии. За верность придется платить не только землями, привилегиями, но и золотом. А казна графства не настолько богата, чтобы удовлетворить запросы баронов и рыцарей. Конечно, перед благородным Ги открываются неплохие перспективы, во всяком случае, посредничая между Рожером и его вассалами, он сможет возместить хотя бы частично убытки, понесенные в результате оплошности византийцев.

– Как ты полагаешь, Андроник, эмир Халеба способен оказать нам серьезное сопротивление?

– Бек Лулу – ничтожество! – неожиданно взъярился даис. – К власти его привел Ролан де Бове с помощью Бузург-Умида.

– Видишь, как все удачно складывается, – усмехнулся Санлис, косо поглядывая на ассасина.

– Ты о чем, благородный Ги? – насторожился Андроник.

– Мы давно склоняем графа к войне с Халебом, но Рожер слишком осторожен, чтобы ввязываться в драку, не обеспечив свои тылы. Зато теперь у него не будет другого выхода. Дабы ублажить баронов и рыцарей, он бросится на эмира Лулу как коршун на заблудившуюся мышь.

– А как же Констанция с сыном Боэмундом? – удивился Никодим.

– О Констанции пусть хлопочет барон де Руси, – ощерился в сторону нотария Санлис. – Благо благородный Глеб вдовец и, надо полагать, сумеет удовлетворить потребности скучающей женщины.

– Так ты считаешь, что вдова Боэмунда Тарентского укрылась вместе с сыном в замке Ульбаш? – нахмурился Андроник.

– А где же ей еще быть? – пожал плечами Ги. – Или ты полагаешь, что Венцелин фон Рюстов действовал по своему почину?

Почтенный Андроник грешил на своего старого врага Ролана де Бове, но в данном случае, видимо, напрасно. В ход чужой интриги вполне мог вмешаться барон де Руси, у которого наверняка есть соглядатаи в свите Рожера Анжерского. Санлису следует тщательно проверить своих людей, прежде чем пускаться в новое рискованное предприятие. Халеб крепкий орешек и для того, чтобы его раскусить, потребуются крепкие челюсти.

– Ты что, отказываешься мне помочь? – нахмурился Санлис.

– Речь идет о плате, дорогой друг, – ласково улыбнулся барону даис. – Не могу же я работать на тебя даром. Халеб стоит дорого.

Благородный Ги, надо отдать ему должное, был редкостным мерзавцем. Андроник познакомился с ним более двадцати лет тому назад, когда нищий шевалье прислонился к Хусейну Кахини. А покойный даис умел разбираться в людях. Этот сухощавый и, на первый взгляд, вроде бы ничем не примечательный человек отличался умом, хитростью и железной хваткой. Благородный Ги прибыл на Восток, чтобы разбогатеть, и добился своего в короткий срок. Правда, для этого ему пришлось предать веру, сеньора, многих своих товарищей, чьи кости уже сгнили в земле, словом всех, кому к несчастью приходила в голову мысль, что на Ги де Санлиса можно положиться как на каменную стену. Странно, что Рожер Анжерский, человек вроде бы не глупый, почему-то не повесил своего вассала, хотя отлично знал ему цену. Похоже, государям, кем бы они себя не мнили, никак не обойтись без подлецов.

– Ты получишь все, что пожелаешь, Андроник, – расплылся в улыбке барон. – Неужели ты сомневаешься в старом товарище?

– Сомневаюсь, благородный Ги, – усмехнулся даис. – Ибо сомнение – мать успеха. Доверчивые в этом мире долго не живут.

Благородная Констанция ужаснулась, увидев неприступную твердыню на вершине горы, но, попав внутрь замка, она изменила свое мнение о нем. Надо отдать должное арабам, они понимали толк в удобствах. Суровый по виду Ульбаш обладал всеми необходимыми качествами, чтобы понравиться самой привередливой женщине. То же самое можно было сказать о его владельце. Констанция помнила Глеба де Лузарша юным улыбчивым шевалье, о ловкости и хитрости которого в свите ее отца, короля Филиппа, ходили легенды. Барону де Руси уже перевалило за сорок. Это был рослый, широкоплечий человек с сильными руками и жестким взглядом синих глаз. Внешне благородный Глеб выглядел даже моложе своих лет, но улыбка, казалось, навсегда исчезла с его словно бы одеревеневшего лица. Констанция напомнила ему о давнем знакомстве, но барон, похоже, не признал в располневшей тридцатипятилетней женщине прежнюю хохотушку. Во всяком случае, на ее сердечное приветствие он отозвался сухим поклоном, после чего оставил свою гостью на попечение служанок. Возможно, Глеб полагал, что благородная Констанция нуждается в отдыхе после трудного путешествия, но графиня расценила его поведение как невежливое, о чем не замедлила поведать дамам своей свиты. Однако Франческа и Элоиза не нашли в поведении барона ничего предосудительного и в ответ на ворчание сеньоры обменялись недоуменными взглядами. Впрочем, обе девушки были слишком молоды, чтобы с первого взгляда оценить достоинства и недостатки мужчины.

– По-моему, ты не права, благородная Констанция, – возразила Франческа графине, – Просто наше внимание привлек другой человек. Его мы оценили. Во всяком случае, за Элоизу я ручаюсь.

Обе девушки принадлежали к благородным нурманским родам, но, к сожалению, не могли похвастаться богатым приданным. Констанция взяла на себя заботу о двух сиротах и теперь почти жалела о своем великодушии. В Италии графине казалось, что стоит только ступить на землю Антиохии, завоеванную ее доблестным мужем, как все благородные бароны и рыцари сочтут за честь преклонить перед нею колена. Действительность оказалась куда более суровой, чем это мнилось Констанции. Венецианский неф, на котором графиня и ее свита отправились покорять Восток, подвергся нападению византийского флота. Абордажные крючья уже впились в борт обреченного на заклание судна, когда в ход морской битвы, не сулившей нурманам ничего хорошего, вмешались какие-то люди. Констанция пережила несколько неприятных минут, и это еще очень мягко сказано. Византийцы перебили едва ли не всех ее шевалье и сержантов, пытавшихся защитить свою сеньору. На графине загорелась одежда. От ожогов ее спас незнакомый молодой человек, сорвавший с нее пелиссон и разодравший в клочья котту из шелка. Благородная Констанция, дочь короля Филиппа и вдова благородного графа Боэмунда оказалась практически голой среди впавших в неистовство мужчин, резавших друг друга с редкостным усердием. При одном только воспоминании об этом жутком событии графиню бросило в дрожь, и она не удержалась от новой реплики:

– Этот шевалье де Гаст редкостный невежа!

– Благородный Базиль спас тебе жизнь, сеньора, – заступилась за синеглазого руса Франческа.

– Он мог просто облить меня водой!

– Греческий огонь горит даже в море, благородная Констанция, – мягко пояснила расстроенной графине Элоиза. – Представьте, что стало бы с вашей прекрасной кожей, если бы ее опалил огонь.

Констанцию передернуло. За время, когда Базиль переносил ее из горящего нефа на свое судно, она вдоволь насмотрелась на обгорелые трупы, плавающие вокруг. О белой коже Элоиза упомянула не случайно. Дамы воспользовались любезным приглашением сенешаля Алдара и посетили баню замка Ульбаш, дабы смыть с себя дорожную пыль. Огромные деревянные лохани, наполненные горячей водой, без труда вместили в себя прекрасных гостий. Служанки усердно принялись за дело, приятно удивив графиню своей расторопностью. В замке барона де Руси, похоже, тщательно следили за чистотой тел, что не было типично для Европы.

– Хотела бы я знать, где находится ваш колодец?

– В замке нет колодца, сеньора, – отозвалась служанка.

– А где вы берете воду?

– Она поступает по глиняным трубам прямо в баню, здесь мы ее кипятим в котле и добавляем в дубовые лохани по мере надобности.

– Но где-то должен быть источник? – рассердилась Констанция.

– Не знаю, сеньора, – смутилась служанка. – Об этом тебе следует спросить у благородного Алдара.

Сенешаля замка Ульбаш Констанция приняла было за провансальца, но, как вскоре выяснилось, ошиблась на его счет. Этот смуглый, кареглазый, улыбчивый человек оказался на поверку печенегом. То бишь дикарем и варваром, по представлениям европейских дам. Однако благородный Алдар отличался столь изысканными манерами, что мог служить примером любому французскому шевалье. Он прекрасно говорил как по латыни, так и по-гречески. А в довершение ко всему выяснилось, что родился он в Константинополе и даже служил какое-то время императору Алексею Комнину. В кулинарии благородный Алдар тоже знал толк, во всяком случае, ужин, поданный гостье прямо в покои, поражал своей изысканностью. Разомлевшая после бани графиня охотно отдала должное как яствам, так и любезности, с которой они были поданы. Сенешаль присел к столу по приглашению Констанции, однако к еде практически не притронулся, сославшись на отсутствие аппетита. Зато он охотно ответил на все вопросы, интересующие графиню, проявив при этом редкостную осведомленность.

– Ты, вероятно, заметила, сеньора, что замок Ульбаш окружен каменной кладкой только с трех сторон, а с севера его защищает гора. В горе есть пещера с подземным озером. Откуда в озеро поступает вода, я судить не берусь, но его уровень остается неизменным на протяжении двадцати последних лет.

– Следовательно, от жажды мы не умрем, – констатировала графиня.

– И от голода тоже, – улыбнулся Алдар. – В замке продовольствия хватит на несколько лет. Можешь не волноваться, сеньора, Ульбаш практически невозможно взять ни штурмом, ни осадой.

– А где мой сын? – спохватилась Констанция.

– Спит, – спокойно ответил сенешаль. – Я поместил его в покоях Филиппа, младшего сына барона. Это самое безопасное место в замке.

– А у тебя есть дети, благородный Алдар?

– Дочь. Ей уже исполнилось четырнадцать лет, и я буду тебе очень благодарен, сеньора, если ты примешь ее в свою свиту. Есть у меня и пасынок, благородный Гуго де Сабаль, он сын графа Вермондуа и доводится тебе двоюродным братом.

– Кажется, Сесилия писала мне о нем, – припомнила Констанция. – А как зовут твою дочь, шевалье?

– Милавой. Я назвал ее в честь матери, умершей при родах.

– Я позабочусь о твоей дочери, благородный Алдар. Ты можешь и впредь рассчитывать на мою благосклонность.

– Всегда к твоим услугам, сеньора.

– Мне действительно понадобиться твоя помощь, шевалье, – вздохнула Констанция. – Я ведь новичок на Востоке. А здешние обычаи, как я успела заметить, отличаются от европейских.

– Я никогда не был в Европе, сеньора, но о Востоке я могу поведать тебе если не все, то очень многое.

– Мне кажется, шевалье, что сегодня днем я совершила оплошность, назвав Константина сыном Венцелина? – пристально глянула в глаза собеседника Констанция. – Ведь они так похожи, немудрено было обмануться.

Алдар засмеялся почти беззвучно. Щеки благородной Элоизы, разделявшей ужин с графиней, зарозовели. В глазах насмешницы Франчески зажегся огонек любопытства. Девушки не принимали участие в беседе, но это вовсе не означало, что разговор графини с любезным сенешалем был им не интересен.

– Константин принадлежит к одному из самых знатных, богатых и влиятельных родов Византии. Его отец, сиятельный Михаил Тротаниот член синклита при императоре Иоанне. Более двадцати лет тому назад твой дядя, благородная Констанция, был гостем протовестиария. И довольно долго прожил в его дворце.

– А при чем здесь барон фон Рюстов?

– Благородные Венцелин и Глеб состояли в свите графа Вермондуа и тоже пользовались гостеприимством сиятельного Михаила. Это давнее знакомство и позволило комиту Константину избежать больших неприятностей после поражения византийского флота и даже спасти большую часть своих людей. Венцелин фон Рюстов человек суровый и вполне мог покарать византийцев, разбойничающих в наших прибрежных водах. А так он ограничился тем, что повесил друнгария Афрания на мачте его дромона.

– Боже мой! – воскликнула Элоиза и всплеснула руками.

– Константин холост, – поспешил сгладить возникшую неловкость Алдар. – Словом, завидный жених по всем статьям.

– Спасибо, шевалье, – ласково улыбнулась сенешалю Констанция. – Ты удовлетворил мое любопытство.

– У меня есть к тебе поручение, сеньора, – сказал Алдар, поднимаясь из-за стола. – Признаться, я испытываю некоторое смущение, приступая к его выполнению.

– Ты разжег мое любопытство, шевалье, – засмеялась Констанция. – Я заранее прощаю тебя.

– Вноси, – крикнул Алдар слуге, застывшему у входа.

Более роскошного пелиссона Констанции видеть еще не доводилось. Он был сшит из алого щелка, стоившего, надо полагать, немалых денег. Но главным достоинством этого символа благородного сословия являлся, конечно, горностаевый мех такого высокого качества, что простодушная Элоиза даже вскрикнула от восторга.

– Это не подарок, сеньора, – склонился в поклоне Алдар. – Это извинение. Шевалье де Гаст просит тебя о снисхождении. Он, правда, не сказал мне, в чем перед тобой провинился, но, зная Базиля как человека бесспорно благородного, я присоединяюсь к его мольбам.

Франческа совершенно не к месту прыснула в кулак, едва не испортив торжественность момента. Положение спасла Элоиза, накинувшая на плечи графини воистину королевский дар. Констанции не оставалось ничего другого, как только развести руками:

– Передай шевалье де Гасту, благородный Алдар, что я принимаю его извинение и отныне числю благородного Базиля среди своих самых преданных друзей.

Констанция спала едва не до полудня. Сказалась, видимо, усталость после долгого и опасного путешествия. Ей пришлось голосом позвать служанку, не рискнувшую войти в спальню графини без приглашения.

– Благородный Боэмунд проснулся?

– Он во внутреннем дворе, сеньора, – пояснила служанка. – Там есть небольшой садик и фонтан, где водятся рыбы. Видимо, Филипп решил показать гостю все свои богатства.

Служанке, скорее всего, уже перевалило за тридцать, но она сохранила фигуру и свежесть лица. В ее присутствии графиня испытывала неловкость. Такие редко бывают просто прислугой. Наверняка и эта женщина со смуглой кожей и большими карими глазами успела побывать на ложе благородного Глеба. Констанции осталось только пожалеть о своих девушках, павших жертвами чужого безумия. Обе они погибли во время абордажа от стрел, градом обрушившихся на обреченное судно.

– Я была няней благородного Филиппа после гибели его матери, – пояснила служанка. – Но сейчас юный шевалье уже почти не нуждается в моих услугах.

– И ты ублажаешь его отца, – дополнила Констанция.

– Благородного Алдара с твоего позволения, сеньора.

– А почему ты рассказываешь о своих прегрешениях?

– Мне показалось, что для тебя это важно, сеньора.

Констанция бросила на служанку гневный взгляд, но та лишь скромно потупила взор и отступила назад. Впрочем, графиня быстро овладела собой. Служанка оказалась неглупой и очень наблюдательной женщиной. Такая вполне могла быть полезной.

– Ты христианка?

– Я сирийка, синьора. Мы верим в Христа, но ваши обряды не во всем совпадают с нашими. Так же как и обычаи, впрочем. Если я огорчила тебя, то прошу меня простить.

– Я довольно тобой, Зара, и рассчитываю на твою помощь впредь.

– Ты очень добра, сеньора.

Благородный Базиль стоял посреди усыпанного морским песком двора с мечом в руке. Болдуин пытался прорвать его защиту, но безуспешно. У Констанции екнуло сердце, но, к счастью, она разглядела, что мечи в руках непримиримых противников деревянные. Двор был довольно обширен и посреди него действительно располагался фонтан. За фонтаном росли деревья, неизвестной Констанции породы. А среди деревьев расхаживали большие птицы, с роскошными хвостами, чем-то похожие на знакомых графине кур.

– Это павлины, сеньора, – пояснил, не оборачиваясь, барон де Руси, с интересом наблюдавший с обширной галереи за бойцами. – Твой сын ловок от природы, благородная Констанция, но ему не хватает выучки. Он неправильно ставит ноги, переходя из одной позиции в другую.

– Экая важность, – зло фыркнула графиня.

– В поединке такая оплошность может стоить ему головы, – спокойно отозвался Глеб. – Твоему сыну придется править на Востоке, сеньора, а здесь, как и в Европе, впрочем, власть – это война.

– Если все здешние шевалье столь же искусны, как благородный Базиль, то я спокойна за жизнь сына.

Барон де Руси, наконец, обернулся, и Констанция впервые увидела подобие улыбки на его красиво очерченных губах:

– Базиль действительно редкостный боец. Я не знаю человека, который устоял бы против него в бою.

– А мой сын еще ребенок, барон, – с укором напомнила Констанция. – Ему совсем недавно исполнилось одиннадцать лет.

– И, тем не менее, в позиции «бычий хвост» тяжесть тела следует переносить на правую ногу, а «удар сокола» предполагает большую резвость в движении.

– Я это учту, благородный Глеб, – холодно бросила Констанция.

– Извини, сеньора, я увлекся, – барон неожиданно смутился и отвел глаза. – Для беседы с дамой следовало подыскать более подходящую тему.

– И о чем ты хотел со мной поговорить, шевалье? – поинтересовалась графиня.

– Мне не следовало бы огорчать гостью, но тебя ввели в заблуждение – Рожер Анжерский не уступит власть твоему сыну добровольно.

– Я получила письмо от маршала Антиохии Ги де Санлиса, в котором тот уверял меня…

– Санлис самый большой негодяй из всех людей, которых я знаю, – прервал графиню барон. – Это он сообщил византийцам о твоем прибытии. Если ты не веришь мне, то можешь спросить об этом у высокородного Константина. Галеры друнгария Афрания ждали близ Латтакии тебя и твоего сына. К счастью, мы успели вмешаться.

– Иными словами, ты предлагаешь мне вернуться восвояси, шевалье? – спросила Констанция, почти с ненавистью глядя в лицо барона де Руси.

– Решать тебе, сеньора, и за себя, и за сына, – спокойно ответил Глеб. – На меня ты можешь положиться в любом случае, но я не всесилен.

– А почему бы тебе не продать нас византийцам, Лузарш, – зло выдохнула Констанция. – Надо полагать смазливый комит даст тебе за нас хорошую цену.

– Я не дружу с византийцами, сеньора с тех самых пор, когда они убили мою жену. Тебе бы следовало это знать. Что же касается высокородного Константина…

– О Константине я знаю, – мягко остановила рассерженного Глеба графиня. – Прости мне мою горячность. Я очень испугалась там, в море, и до сих пор не могу прийти в себя. Все мои шевалье убиты, а они так надеялись увидеть Гроб Господень.

– Мир их праху, – вздохнул барон. – Не знаю, как жили твои нурманы, но умерли они достойно, как и подобает воинам.

– Мой сын отомстит за их смерть!

– Не взваливай на ребенка ношу, которая ему пока не по силам, – покачал головой Глеб и, обернувшись к Боэмунду, рассерженно крикнул: – Ноги ставь шире, шевалье!

– Позаботься лучше о своих сыновьях, Лузарш! – в сердцах воскликнула Констанция. – И оставь в покое моего.

– Без моей поддержки он пропадет здесь, в Сирии, а король Филипп не простит мне гибели своего внука. Я видел короля сегодня во сне. Впрочем, он мог бы и не напоминать мне о долге и чести.

– Ты о чем, барон?

– О союзниках. Без которых нам не одолеть Рожера. Один мой хороший знакомый собирался свернуть ему шею, да все ему как-то недосуг.

– И как зовут твоего знакомого?

– Ролан де Бове.

Барон де Руси был столь любезен, что уступил Констанции свое место во главе пиршественного стола. Практически всех людей, собравшихся в парадном зале, графиня знала, но большей частью только в лицо. По правую руку от графини сидел хозяин, облачившийся по столь торжественному случаю в блио лазоревого цвета. Венцелин фон Рюстов, немолодой, но крепкий и хорошо сложенный мужчина, расположился слева от Констанции. Благородный Базиль, разгоряченный только что закончившимся уроком, продолжал выговаривать Боэмунду за допущенные ошибки. Юный наследник хоть и был огорчен собственными промахами, но слушал шевалье очень внимательно. Наверняка Базиль казался ему героем, да, впрочем, он и являлся им, если судить по жестокой сече на борту венецианского нефа. Шевалье де Гаст был белокур, недурен собой, немудрено, что Франческа не сводила с него восхищенных глаз. С приветственным словом к графине обратился Бернар де Сен-Валье, мужчина лет сорока пяти с насмешливыми синими глазами и заметным шрамом на лбу. Говорил он от имени благородных шевалье Святой Земли, хотя вряд ли у него для этого имелись веские основания. Тем не менее, Констанция вежливо поблагодарила красноречивого Бернара и заверила всех собравшихся в своей к ним благосклонности. По лицу византийца промелькнула улыбка. Впрочем, предназначалась она не графине, а Элоизе, которая слишком уж откровенно пялилась на понравившегося ей мужчину. Все-таки нурманки, в отличие от парижанок, не умеют скрывать свои чувства. На месте той же Элоизы благородная Констанция не стала бы выказывать знаки внимания мужчине, с которым знакома всего неделю. Впрочем, византийский патрикий, надо отдать ему должное, умел пускать пыль в глаза. Он даже за пиршественным столом сидел как император на троне. Вот у кого Боэмунду следовало бы поучиться благородству манер и умению вести себя как с ближними, так и с дальними. Констанции показалось странным, что комит время от времени посматривает на Венцелина, будто ждет от него то ли слов, то ли действий. И барон фон Рюстов действительно заговорил, правда уже после того, как пирующие отошли от стола.