Текст книги "Везуха"

Автор книги: Сергей Чекмаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Повернулся Андрейка, взялся рукой за скобу на боковой дверке и прилип. Ни туда ни сюда, как приклеенный, а скоба металлическая, на морозе промерзшая, холодно. Дернулся – нет, не получается, прихватило намертво, дернул сильнее – ладонь пронзила боль, зато рука на свободе. Андрейка посмотрел на скобу и обомлел – лоскуток кожи висит, а с руки кровь капает. Заплакал Андрейка, отец на плач повернулся, подбежал, начал утешать, да и все взрослые кругом засуетились, забегали, отвели к врачу.

Врач, веселый разговорчивый дядька, Андрейке понравился. Шутил, когда промывал руку спиртом, смеялся, когда смазывал йодом, когда бинтовал, тоже смеялся. Ладонь сразу защипало, но стоило Андрейке пару раз шмыгнуть носом, доктор брови к переносице сдвинул, сказал:

– Ну-ну, отставить сырость! Разве настоящие мужчины плачут? Нам тут плаксы не нужны…

После таких слов, понятное дело, Андрейка все вытерпел до конца, стиснув зубы. Даже не всхлипнул ни разу.

Отец потом объяснил, что при очень низкой температуре, градусов ниже сорока, все в природе меняется, все по-другому. Трескаются крепкие на вид стволы деревьев, густеет бензин, резина крошится, как засохшая штукатурка. Вот так и металл – ни в коем случае нельзя, чтобы он прикасался к голой коже. Потом только с ней, с кожей, и оторвешь. Андрейка хлюпал носом, баюкая ноющую руку, но держался – заплакать нельзя!

Второй случай тоже такой… Личный очень. Андрейке уже почти десять, этой осенью он пойдет в третий класс. Тяжелый транспортный «Ми-26» возвращается в Якутск с газового месторождения. Название у него забавное, местное – Тас-Тумус, наверняка, с якутского как-нибудь очень красиво переводится. Как вот Уренгой, например, – так звали дочь местного бога Солнца, которая обернулась кошкой, проползла подземной пещерой полмира и спасла папеньку. И до сих пор ползает, каждый год, чтобы долгая зимняя ночь сменялась таким же полугодовым днем.

Огромный тридцатитонный вертолет пуст – разгрузился у геологов, теперь летит обратно на базу. Повезло Андрейке с отцом, могли еще дней пять попутного транспорта ждать, а так уже вечером будут в Якутске, и уже завтра – Москва!

Впрочем везенье это – тот еще подарок. Лететь в пустом брюхе транспортника, гулком, словно африканский там-там, грохочущем так, что и разговаривать невозможно, сотрясаемом натужным ревом двух турбин, – не самое большое удовольствие в жизни. Сердобольные летчики набросали груду какого-то тряпья: зимние комбинезоны, старые парашюты, стеганые ватники – чего только не нашлось в большом вертолетном хозяйстве! Там и примостились. Пока воздух был ясный, пассажиров даже звали в кабину, чувствовалось, что вертолетчикам стыдно за бедность обстановки. Отец не пошел, задумался над какими-то своими бумажками, а Андрейку пилоты встретили ласково. Показали огромную приборную доску, где ногу сломит не только черт, но и все его адское воинство. Дали послушать в наушниках переговоры якутских диспетчеров, чаем из термоса угостили, горячим и дюже крепким, к такому он не привык. Летчики посмеялись, когда Андрейка закашлялся, но без издевки, по-доброму, и объяснили: бывает у них аврал, перед зимой особенно, когда по две-три ночи подряд не спишь, в сутки по пять рейсов. В сон клонит, особенно когда под ногами один и тот же монотонный пейзаж. Чем взбодриться? Градус – нельзя (ну, это они слукавили малость, а Андрейка по молодости лет поверил), кофе – огромная редкость, а вот чай, да покрепче – самое то.

Целых полчаса в настоящем кресле второго пилота удалось посидеть Андрейке. На тайгу насмотрелся, а то в грузовом отсеке иллюминаторов и нет почти. Но, когда вертолет вошел в низкую облачность, второму пилоту понадобилось его рабочее место, и Андрейку вежливо из кабины выдворили – обратно на ватники с парашютами. Отец молчал, да и о чем говорить, когда в огромном железном брюхе ревет так, что даже кричи в полный голос – не всегда услышишь, а жестами много не набеседуешься. Андрейка и заснул, устал он, ватники, ругай их, не ругай – мягкие, а на шум он уже перестал обращать внимание. Человек ко всему привыкает.

Снилось что-то такое неприятное. Коктейль из всех детских ужастиков. Страшилками Андрейка избалован особо не был, и когда год назад впервые попал в пионерлагерь, то разом загрузился полным пакетом. Кто помнит, тот знает, о чем речь, – Желтые глаза, Белая рука, Черный автобус, Пятно на стене и прочие ужасы. Детская фантазия неостановима, а любопытство сильнее страха.

В книгах не так. У Шекли, например, только названия у чудищ гениальные (помните: Хват-Раковая-Шейка, Тенепопятам, Ворчучело, хотя тут скорее надо переводчиков хвалить), а сами они совсем не страшные, слишком сказочные. А в лагере и заснуть не всегда удавалось, несмотря на то, что рядом еще с полсотни ребят, – весь третий отряд. Хотя и они наверняка не спят, тоже только вид делают.

Здесь, в брюхе транспортника, словно бы вернулись те времена. Наверное, грохот бесконечный подействовал. Такая жуть снилась, что Андрейка проснулся едва ли не с криком. Оглянулся – и обмер: неужто не приснилось! Раскоряченные щупальца, торчащие в полутьме, дрожат, будто извиваются, а по полу, прямо к Андрейкиным ногам, что-то подбирается. Тянется, все ближе и ближе, готовится схватить огромными корявыми клешнями, потом откатывается назад, собирая силы для нового броска.

Андрейка, не помня себя от страха, бросился к отцу, прижался, говорит что-то, но не слышно же, не разберешь. Отец сначала нахмурился, хотел было знаком показать: не мешай, мол, не видишь – работаю, потом обнял сына рукой, улыбнулся. Андрейка от улыбки этой вроде успокоился немного, только дрожащей рукой назад, в глубь отсека, показывает. Действительно, там что-то шевелится, не кажется же ему спросонья! Вот! Опять бросилось, подползло почти к самым ногам – Андрейка в страхе поджал их под себя, – не достало, снова откатилось назад, готовится. Сейчас снова кинется! Папка, помоги!

Отец посмотрел, кивнул головой, неслышно рассмеялся. Подтянул к себе огромный рюкзак с кучей карманов и застежек, наклеек и карабинов – предмет жгучей Андрейкиной зависти, белой, правда, не черной: рюкзак сам с завистника размером, как такой носить будешь? А отец, порывшись в одном из боковых отделений, достает… огромный сигнальный фонарь. Бурильщики с Усть-Вилюйского месторождения еще зимой подарили. Сигнальный-то он, может, и сигнальный, а в пургу от жилого блока к клубу без такого полупрожектора не доберешься.

Достает, протягивает Андрейке: бери, мол. Тот сжался, головой замотал. Как всегда при любом страхе – и хочется, и колется. Хочется посмотреть, что там в темноте, и боязно – а вдруг и правда жуткое чудище. Это в плохих ужастиках герой обязательно топает туда, где точно будет хуже. В дверь, из-за которой доносятся адские вопли, в дом, где живет Фредди Крюгер, в тарелку инопланетян, что полмиллиона лет не обедали и сейчас готовят столовые приборы. В жизни все не так просто. Посмотреть, конечно, хочется, но еще больше хочется не смотреть и, по возможности, спрятаться под одеяло.

Но фонарь манит к себе – тяжелая ребристая рукоять, отполированный многими включениями тумблер. Долго колебался Андрейка, с минуту наверное, но все же взял. Направил фонарь от себя, вроде как автомат в руках – самое лучшее противочудовищное оружие, но включить – боялся. Как котенок Гав на чердаке. Потом все же пересилил себя, щелкнул выключателем и диким усилием воли сдержал страстный порыв зажмуриться и открывать глаза по одному, постепенно.

Где чудовища? Где клешни и щупальца?! Грузно елозит туда-сюда по своим рельсам, что прямо по полу проложены, люлька разгрузочного механизма. Видать, от постоянной тряски крепления сорвало, вот и катается она по всему трюму, пока кабелей хватает. Натягивается кабель, дергает люльку обратно. Клешни – просто зажимы, а растопыренным клубком змеящихся щупалец оказались тросы и блоки двух электролебедок грузового люка.

3

1989 год, Великобритания,

Брэдфорд – Лондон – Гринвич – Солсбери

Кто бы мог подумать тогда, в восемьдесят третьем, что все так переменится за какие-то шесть лет! Страну не узнать – бурлит, суетится, как разворошенный муравейник. Странное пришло время, непонятное. Воистину, правы были китайцы: нет хуже проклятия, чем пожелать врагу жить в эпоху перемен.

Андрей как раз перешел в 11-й класс – только-только ввели одиннадцатилетнее образование, и нумерация старших классов сдвинулась на один. Одним погожим осенним утром в кабинете директора раздался звонок из РОНО, и приятный голос зама по общественной работе, изрядного, кстати, подлеца, произнес:

– Алла Аркадьевна? Добрый день, Северцев из РОНО беспокоит. Нам из министерства спустили разнарядку обменов на этот год. Да, вы тоже попали. Именно так. Когда? Сейчас посмотрю… Предварительно – на октябрь-ноябрь… Конкорд-колледж. Из какого-то Бэдфорда… Что? Пригород Лондона? Ну, спорить не буду – вам виднее, вы же, так сказать, в материале. Да, сами предлагают программу. Все как обычно: обучение, экскурсии, культурные мероприятия. Проживание в студенческом общежитии, от колледжа недалеко. Нет, в семьях – нет. Ну, не я же это придумал! Да. И не спорьте. Программа одобрена наверху, нам с вами остается только выполнять. Сами понимаете, ответственность не маленькая. Но я на вас рассчитываю. Подготовьте список из пятнадцати лучших учеников. Самых лучших – надеюсь, вы меня правильно понимаете? Да-да. И в пятницу, в четырнадцать ноль-ноль, со списком и личными делами жду вас у себя. Хорошо? Постарайтесь меня не подвести, а то на следующий год ваша школа может в списки обменов и не попасть. Опять же, к группе сопровождающие нужны, два человека как минимум. Первый, понятно, – учитель английского… Как? Всеволод Эдуардович? Угу. Ну, пускай. А вот второ-ой… Хочется, небось, Англию-то посмотреть? Плохо, что вы беспартийная, кандидатура может не пройти, но я постараюсь, порадею за вас. И вы уж тогда меня не подведите, ладно? Англия – такая страна… Да-а… Приедете, расскажете. Я вот не был никогда, буду потом завидовать. Конечно. Сильно и причем черной завистью… Ха-ха… Ну, разве что сувенирчик какой привезете. На память. Хорошо-хорошо, посмотрим, что можно сделать. А пока до свидания, до пятницы. Не забудьте – в четырнадцать ноль-ноль.

Ох, непросто оказалось Алле Аркадьевне отобрать заветную «пятнашку»! Но в итоге роношный Северцев получил-таки группу отличников «боевой и политической», а будущие обменцы жили предвкушением встречи с Британией.

Попал в их число и Андрей.

Поехали в начале октября. Точнее, полетели. Остались позади долгие сборы, слезные прощания с родителями, напутствия, обещания, а у сопровождающих, как говорят, – беседы в некоторых очень интересных организациях. Хотя, может, и врут…

Сам полет Андрей банально проспал. Всю ночь вместе с бабой Ирой чемодан перепаковывал, вот и не выспался:

– Фотоаппарат взял?

– Взял, баб Ир, куда ж я без него!

– А носков чего так мало положил?

– Да хватит.

– Расческа где? Забыл, небось?

– Во внутреннем кармане. Ну, чего ты, в самом деле? Все я взял! Не маленький уже!

И знаменитый на весь мир лондонский Хитроу тоже не успел как следует рассмотреть. Сели под вечер, моментально проскочили таможню и сразу загрузились в автобус. Небольшой, уютный, симпатичный такой. Поперек борта – надпись: «Конкорд-колледж», вычурная эмблемка и девиз: «Education and concord» – «Образование и согласие». До общежития доехали минут за сорок, не больше. Двухэтажный домик несколько угловатых форм оказался на удивление чистеньким. Может, до современных многозвездочных отелей он и недотягивал, а по-хорошему – и рядом не стоял, но для усталых, измученных многочасовым перелетом ребят сгодился на ура.

Кругом все чужое, незнакомое, все интересно. За партами сидят не как у нас – по двое, а по одному: у каждого свой столик. Уроки сдвоенные, вроде как пары в наших институтах, по сорок минут каждый. Перемены совсем коротенькие, только одна большая, посредине – для завтрака. Больше всего ребят поразил установленный в библиотеке ксерокс. Чудо техники! А учебу-то как облегчает! Вместо того чтобы записываться в очередь на какую-нибудь редкую и оттого, естественно, донельзя необходимую книгу, просто взял ее в читальном зале на пару минут, откопировал нужные страницы, – и всего делов!

Англичане… О, пардон! Британцы, конечно. Как бы это ни выглядело со стороны, но здесь, в Англии, далеко не каждый считает себя англичанином. English – это только язык, ну, еще, может, юмор и пудинг. А вот люди – обязательно британцы, British, никак не English. И тут уж лучше не ошибаться, не дай бог, напорешься на МакКормика или О’Райли какого-нибудь в шестнадцатом колене, для которого назваться англичанином – все равно что вены ржавой вилкой перерезать. Кто не верит, может вспомнить капитана Блада. Крутой флибустьер, помнится, никогда не забывал помянуть, что он-де не англичанин, он «имеет честь быть ирландцем».

Вот эти самые британцы тоже поначалу смотрели на наших, как на инопланетян каких-нибудь. Особенно после первого дня, когда почти весь колледж собрали в торжественном зале, а русские, построившись на сцене, заученно отбарабанили сценку-приветствие. Все бы ничего, да вот только Алла Аркадьевна заставила всех облачиться в школьную форму. И комсомольские значки нацепили, понятное дело.

Красота!

Ребята поворчали про себя, но оделись, как сказано, а что будешь делать?

В итоге британцы имели счастье лицезреть целую сцену одинаковых до зубовного скрежета парней и девчонок. Бесспорно, у колледжа тоже была своя форменная одежда – пиджаки с эмблемой у лацкана. Только надевали ее по случаям исключительным – на ежегодные построения перед началом нового учебного года и на день проводов выпускников.

На следующий день местная газета не упустила шанс поиронизировать: «…в темно-синей полувоенной форме со знаками отличия, одинаковые, как оловянные солдатики из подарочного набора».

Посмеялись, позубоскалили, но… привыкли.

На знакомом уже автобусе группу вместе с британскими ребятами то и дело возили на экскурсии. В Лондоне побывали, кажется, везде – Биг-Бэн, Тауэр, Вестминстер, собор Святого Павла, Королевский Музей Искусств, Британский музей, галерея Тейт…

Ездили в Гринвич, где наши не преминули потоптаться на нулевом меридиане. Странное и удивительное ощущение: вот ты стоишь в восточном полушарии, сделал всего один шаг – и уже в западном!

С борта снующего между Лондоном и Гринвичем миниатюрного кораблика бросили в Темзу пятикопеечные монетки, специально запасенные для такого случая. А в Национальном Морском Музее довелось созерцать знаменитую подзорную трубу адмирала Нельсона и потемневшую от времени доску – кусок планшира флагманского корабля сэра Френсиса Дрейка, победителя (на пару с погодой, конечно) «Непобедимой Армады». Трухлявый, изъеденный временем обломок не очень соответствовал своей роли. Кто-то даже пошутил, что в качестве экспоната просто подобрали в порту первую попавшуюся деревяшку.

А под конец обмена нежданно-негаданно свалилась на ребят экскурсия в Стоунхендж. Вообще, ничего подобного программой не предусматривалось, но в дело вмешался Его Величество Случай. Местные парни, отмечая гостевую победу любимого «Арсенала» над «Миллуоллом», разогревшись подходящими к случаю напитками, ввязались в драку с болельщиками проигравшей команды. Потери понесли обе стороны, парой шишек миллуолльцы не отделались, но и брэдфордская компания пострадала изрядно: сотрясение мозга, трещина в ключице, сломанная челюсть…. Трое оказались на больничной койке и на несколько недель могли забыть как о футболе, так и об экскурсии в Стоунхендж. А освободившиеся места в группе надо было чем-то заполнить, и попечительский совет решил пригласить на экскурсию русских ребят. По каким-то своим, неведомым критериям Алла Аркадьевна отобрала Андрея и двух девчонок из параллельного класса – Катю и Ирину.

В экскурсионном автобусе русские оказались в центре внимания. Иринка прекрасно играла на гитаре, а в Британии, как нигде, ценят бардов. Поначалу просто хотели скрасить скучную дорогу, а в итоге получился импровизированный концерт. То Иринка песню споет, то Крис – тоже неплохой гитарист, только зажатый какой-то, неискренний. Гитара у Криса была не совсем такая, как Ира привыкла, да и стеснялась она немного, но когда разыгралась… Инструмент полностью перешел к ней в руки, и Крис даже и не думал забирать назад – далеко ему было до Иринки. Так и сидел пораженный, слушал, раскрыв варежку, как и все остальные.

Британцы притихли. Даже их преподаватель, о чем-то непринужденно болтавший с Аллой Аркадьевной, тоже в итоге пересел поближе – слушать. Мало кто понимал слова, особенно Окуджаву и Высоцкого, поэтому в паузах, когда Иринка подтягивала струны, непривычные к такой размашистой манере игры, вполголоса просили перевести. Андрей с Катей старались, как могли. Надрывные, с выплескивающейся толчками, как кровь из порванной артерии, ритмикой песни Высоцкого производили на слушателей неизгладимое впечатление.

 
«…и еще будем долго огни принимать за пожары мы,
Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов,
Про войну будут детские игры с названьями старыми,
И людей будем долго делить на своих и врагов…»
 

В Британии тоже писали песни о войне, да и чужие поют, французские, американские… Но все-таки о другом, не о силе и героизме, и даже не о подвиге. Все больше о нелегкой доле летчиков-истребителей, что даже сон о любимой девушке не успевают досмотреть, – снова тревожно ревет сирена. И мелодии сосем другие – плавные, задушевные, но нет напора, надрыва, скрытой силы, потому и не цепляет.

Странный концерт как-то по-особенному сблизил ребят в автобусе. Больше, чем совместная учеба, экскурсии, вся эта «народная дипломатия». Впервые они ощущали себя вместе, не по чьему-то приказу, не по решению кого-то там, наверху, а по собственному желанию.

А когда Иринка перешла на Цоя, британцы уже втянулись настолько, что даже стали пытаться подпевать. На экскурсию поехали ребята из трех групп, не только из той, что принимала русских, потому язык худо-бедно знала едва половина, но старались вовсю. Пусть не всегда получалось, пусть… зато пели все вместе.

Странно он выглядел, наверное, этот автобус, весь такой строгий, даже чопорный, в общем, – типично британский, с несущимся из окон дружным хором:

 
«Группа крови на рукаве,
мой порядковый номер – на рукаве.
Пожелай мне удачи в бою! Пожелай мне-е-е…»
 

Иринка потом рассказывала, что Крис и еще один парень из другой группы – Роберт, просили ее записать слова и аккорды. Понравилось, значит. А через пару дней Андрей случайно услышал доносящийся из-за полуприкрытых дверей аудитории знакомый припев: кто-то неумело наигрывал «Канатоходца»:

 
«Посмотрите, – вот он без страховки идет.
Чуть левее наклон – упадет, пропадет,
Чуть правее наклон – все равно не спасти,
Но, должно быть, ему очень нужно
пройти четыре четверти пути».
 

В Солсбери добрались уже после заката. На ночь остановились в небольшой гостинице. Хотя – какое там «на ночь»! Так, несколько часов перекантоваться, согреться, перекусить, выпить чего-нибудь горяченького… И снова в дорогу. Ведь в Стоунхендже, понятное дело, положено встретить рассвет. Без этого никак, иначе, считай, что и не был здесь. Даже экскурсоводы местные живут по странному графику: ложатся в восемь вечера, встают затемно, что называется – с петухами. Группы собираются часа в четыре, а то и в три – от времени года зависит, чтобы минут за двадцать до рассвета уже быть на месте.

Неподготовленного человека Стоунхендж подавляет. Громоздкие, практически необработанные каменюки, сравнимые возрастом с египетскими пирамидами, вкопаны в землю примерно на треть. Это и есть менгиры – основные сооружения Стоунхенджа, «каменной ограды».

Сухонькая, чуть сутуловатая экскурсоводша неопределенного возраста, прикрыв глаза, самозабвенно вещала, заваливая группу цифрами: диаметр основного круга, «кромлеха» – почти тридцать метров, внешнего – девяносто семь, высота самого большого менгира – восемь с половиной. Гидша так увлеклась, что почти не замечала, как заскучавшие от монотонного изложения ребята принялись возиться, пытаясь одновременно проснуться и хоть немного согреться. Руководители косились неодобрительно, одергивали особо буйных, но, если честно, и сами были бы не прочь размяться или запалить костерчик. Холодно ведь. Начало ноября в Британии и так не самое уютное время года, а с северо-запада еще и ветерок неслабый задувает. Плюс роса: трава уже пожухла, но вересковые заросли с верхушки до корней усыпаны поблескивающими в лучах приближающегося рассвета капельками. Даже толстая джинсовая ткань не спасала, а каково девчонкам в юбках и колготках?

Хорошо сухарику-гидше: болотные сапоги чуть ли не по пояс да вязаная овечья безрукавка – и от росы, и от ветра защитилась. Хоть бы предупредила! Ей-то все нипочем. Вон как заливается, чистый соловей!

– …подобные Стоунхенджу сооружения ученые называют «кромлехами», от бретонского «crom» – круг и «lech» – камень.

– Ну, это она чего-то заговаривается! – шепнул Андрей Иринке. – Десять минут назад менгир с того же бретонского переводила. Камень – это «men», а «hir» – длинный.

Два менгира, накрытые сверху каменной плитой, как оказалось, зовутся трилитом.

Заодно выяснилось, что ученые до сих пор не договорились о точном назначении Стоунхенджа. Вроде бы – «пригоризонтная обсерватория», предназначенная для астрономических наблюдений. Только вот что-то слабо верится, чтобы за две тысячи с лишком лет до нашей эры кто-нибудь всерьез озаботился изучением движения небесных тел. Разве что где-нибудь в Урарту или Ассирии. Но не здесь же, среди полудиких бриттов с корнуольцами! Скорее всего, наблюдали тут действительно за небом, но больше для того, чтобы день равноденствия или солнцестояния не пропустить. Еще считается – гидша не без гордости на этом заострилась, – хозяева Стоунхенджа, друиды, могли солнечные и лунные затмения предсказывать, правда, только после того, как накопили фактический материал лет за двести. Ну, а потом самое время соплеменников шокировать, намекая на прямую связь с богами. Мол, если какие проблемы, сейчас быстренько солнце остановим – мало не покажется! Небось, никто и пикнуть не смел. Такие ребята легко могли силы целого племени мобилизовать, чтобы нагромоздить всю эту каменную вакханалию. Жрецы, но не астрономы же!

Сухарик загибала дальше: Стоунхендж, оказывается, сооружался за триста лет, в несколько этапов. Похоже на то: надо же было точно высчитать линию восхода в дни равноденствия, солнцестояния, чтобы потом уже не ошибаться. А то нагромоздят таких вот восьмиметровых дур не в том месте, переставляй потом. Все племя с грыжей поляжет.

– Смотрите!

Заскучавшие было экскурсанты вздрогнули от неожиданности, подошли ближе. Оказывается, это сухарик от своего транса очнулась, показывает на стрельчатую щель меж двух менгиров. Действительно, там какие-то отметки нанесены, вроде клинописи. На горизонте уже разлилось розоватое зарево в полнеба. Небо чистое – почти без облаков, все отлично видно. И стоило показаться первому солнечному лучу, как ребята, не сговариваясь, завопили от радости. Золотистый зайчик проскочил в щель, перепрыгнул на каменную плиту с отметками, мазанул по россыпи знаков и пропал. Не тот день сегодня, не солнцеворот, но все равно получилось красиво и… странно. Ощущения какие-то необычные. Словно наблюдаешь самый первый восход на Земле, да еще включенный лично для тебя.

Солнце рассыпалось по долине, засверкало в каждой капельке вересковой росы, раззолотило мрачные каменные громады.

И ушла давящая суровость древних камней, ушла вместе с ночной тьмой и холодным дыханием Атлантики. Светло как-то стало, светло и радостно, будто бы очнулась от многолетнего сна частичка души строителей Стоунхенджа и выглянула посмотреть на любопытных гостей.

4

Домой Андрей добрался только часам к девяти. Машину по понятным причинам ловить не хотелось – еще давал о себе знать недавно пережитый страх, так что пришлось опять спускаться в метро. Сплошной поток вечерних пассажиров начал уже потихоньку мелеть – на этот раз удалось войти в вагон с первого раза и почти без вреда для здоровья.

Сначала, правда, его изрядно помяло приливными волнами входящих и выходящих людей, но на «Октябрьской» многие сошли, вагон на несколько секунд опустел, и, воспользовавшись моментом, Андрей занял выгодное местечко в закутке у головной двери. Серьезный карапуз, сидевший на коленях у дремлющей мамаши, немедленно потянулся ручкой – пощупать, не достал, насупился и потерял к «дяде» всякий интерес.

Со скуки Андрей взялся изучать рекламные плакаты. Большая часть цветастых агиток расхваливала достоинства макарон, супов и каши «быстрого приготовления», как ни странно – одновременно «недорогих» и «полезных для здоровья». Румяные здоровяки с таким аппетитом уплетали содержимое своих тарелок, что хотелось немедля к ним присоединиться, наплевав на гастрит, язву и прочие прелести фастфудовой жизни. Прочие же рекламки призывали подключаться к Интернету, приобретать новейшие модели сотовых телефонов и модемов. Складывалось впечатление, что подземкой в Москве пользуются одни лишь хакеры. С чугунными желудками.

Почти у самого потолка две косо налепленные и явно самодельные листовки обещали «высокооплачиваемую работу в офисе от $1500». Сама цифра занимала не меньше половины бумажного квадратика, а вот телефон внизу указан мобильный, что наводило на подозрение об очередном кидалове. Впрочем, это могла быть всего лишь реклама кадрового агентства.

Симпатичная азиаточка с самого ближнего плаката предлагала, улыбаясь, нечто совершенно миниатюрное, высокотехнологичное и по большому счету абсолютно ненужное – то ли сотовый телефон с цифровой фотокамерой, то ли электробритву с выходом в Интернет. Две последние остановки Андрей бездумно с ней переглядывался, вспоминая шестилетней давности поездку в Осаку.

Япония не лезла из головы весь вечер. Пока шипела и плевалась в микроволновке неизвестно какая по счету пицца, Андрей даже достал с полки полузабытый сувенир – пластиковое яйцо с таблеткой ТВЭЛа, заботливо протер от накопившейся пыли. Выгравированные на боках непонятные иероглифы переливались в свете настольной лампы, словно бы подмигивали одобрительно.

После ужина Андрей засел наконец-то за суздальские трофеи. Надо бы закончить сегодня с итоговым отчетом. Сколько можно тянуть.

Звякнул телефон:

– Але…

– Андрюха, ты?

– Я. О, Егорка! Привет. А ты кого думал в моей квартире застать?

Егора на самом деле звали Игорем, прозвище он получил за свой залихватский чуб и чисто русское умение пить не пьянея невероятные объемы горячительных жидкостей. Человек он был легкий, веселый, общительный, мир воспринимал через призму насмешливого пофигизма, что, впрочем, не мешало ему успешно выступать на рынке недвижимости в роли консультанта. Руководство фирмы высоко ценило его за прямо-таки фантастическую способность уболтать на раз любого, даже самого недоверчивого клиента.

– Да голос у тебя какой-то… замученный, что ли… Я и не узнал поначалу. Думал – номером ошибся.

Андрей усмехнулся:

– Ага, богатым буду. Ты бы почаще звонил, не узнавал, – глядишь, разбогатею. Может, с тобой поделюсь.

– Ну-ну, так я тебе и поверил. Слушай, я вот по какому делу: ты в субботу вечером – как? Свободен?

– Пока вроде ничего не намечалось. А что?

– Димкина Светка к матери на дачу собралась. Он звонил, спрашивал – кто, когда и что. В общем, можно чего-нибудь замутить.

– А Димыч чего сам не позвонил?

– Ты ч-что?! – от негодования Егор даже начал слегка заикаться, что с ним случалось нечасто. – С-светку что ли не знаешь?! С-стоит ей услышать, как он кого-то обзванивает, враз решит, ч-что наша теплая компания во главе с Димычем решила в ее отсутствие вдарить по бабам, и заявится посреди с-сабантуя, праздник обламывать! Оно нам надо?

– Гм… Да, не подумал.

– Он и со мной-то намеками объяснялся, чтоб Светка не поняла. Предлагает собраться, а то уж с конца апреля, считай, не виделись.

– Это мысль. Только без шашлыков на пленэре на этот раз, ладно? А то я без машины временно… И успеют ли сделать к субботе – не известно.

– Влетел, что ли?!

Пришлось рассказать. Подробности недавней истории с электрикой и шаровой пробудили в собеседнике легкую тягу к философским обобщениям:

– Дела-а. Вот так и не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Ладно, Андрюх, – все же Егор не мог допустить, чтобы подобные проблемы волновали его больше двух минут. Тем более чужие. – Генеральную линию понял, буду народ в правильном направлении настраивать. Как ты насчет префа? Распишем пулечку-другую под коньячок, а?

– Кто б был против. Ромке звонил?

– Нет еще, тебе первому. В общем, ты в субботу будь готов, как юный пионер, а если чего поменяется – я тебе позвоню. Хорошо? Ну, пока.

Следующий день, пятница, выдался суматошным. Утром за Андреем заехала конторская машина – пора было заказывать сувениры к грядущей выставке. «Туризм-Экспо» начинался всего через две недели, и руководство желало встретить центральное туршоу года во всеоружии. Андрей провел в офисе полиграфической фирмы несколько часов, подбирая с предупредительными консультантами нужные образцы. Ловкие менеджеры лепили эмблему «Евротура» любых форм и размеров куда только можно и тут же, прямо с экрана компьютера, показывали заказчику. Фирменные пакеты, ручки, значки, буклеты – в глазах просто рябило от нескончаемого потока вариантов. Заказывай – не хочу! Хорошо бы еще и в смету уложиться…

Выбрать удалось не сразу: лишь к концу второго часа Андрей смог совместить обширные планы директора с весьма скромными размерами выделенного бюджета. Замученные полиграфисты провожали капризного заказчика едва ли не с облегчением.

На обратном пути застряли на съезде с Ленинского, недалеко от конторы. Водитель угрюмо молчал, то и дело поглядывая на часы, а развалившийся на заднем сиденье Андрей нехотя полистывал завалявшийся с прошлого месяца «Мир новостей», медленно прожариваясь в духовке раскаленного салона. Еще он мечтал, что в конторе его не ждут никакие неотложные дела, и, наверное, можно будет, сдав отчет, смыться с работы пораньше.

Не тут-то было. Сначала шеф затеял «небольшое» совещание, затянувшееся почти на час, а потом весь остаток дня пришлось сидеть в бухгалтерии, сводя концы с концами в финансовых документах по аренде выставочных площадей и все тем же сувенирам. Как всегда выяснилось, что на некоторых из сотни, наверное, кровь из носу необходимых бумажек не хватает печати, подписи или – что еще страшнее – не сходятся итоговые суммы.