Текст книги "Царевич"

Автор книги: Сергей Арсеньев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава 6

* * *

– …Ну что ты трусишь, шизофрения?

– Сам ты шизофрения.

– Нет, ты. Слушай, Петька, а давай я тебя буду Рабаном звать, а ты меня патроном?

– А чего это Рабаном – меня, а не тебя?

– Потому что это ты ко мне вселился, а не наоборот.

– Зато я старше и мудрее тебя.

– Ой-ой. Ещё черепашка Тортилла нашлась. Старше и мудрее он.

– Вообще, идея интересная. Кольку Хубаксисом назначим.

– Почему Хубаксисом?

– Сам подумай. На Ванессу он ведь похож ещё меньше, чем на Хубаксиса.

– Логично. Но лучше не Хубаксисом, а лодом Гвейдеоном.

– Колька так сурово шашкой махать не умеет.

– Научится.

– Вот когда научится, тогда до лода и повысим. А пока недостоин. И вообще, Лёха, хватит дурачиться. Смотри, нас читают уже.

– Ну и что? Пусть читают. Если что не так – сотрём…

* * *

В Петрограде мы сейчас. Или я. Не знаю, как правильно сказать теперь.

А: Говори лучше "Я". Иначе точно свихнёмся. Оба. Всё же память у нас общая, только процессоров два стоит.

Ладно, пусть я. Сегодня 27 ноября 1916 года. И я с родителями, сёстрами и свитой неторопливо, трюх-трюх, ковыляю от вокзала в сторону Исаакиевского собора на раздолбанных сараях с колёсиками, которые их погонщики в разговоре иногда, в минуты умопомрачения, сгоряча обзывают автомобилями.

А: Да не слушайте вы его! Нормальные автомобили. В карете куда как хуже. Петьке я сейчас покажу (смотри!), а все остальные просто поверьте. Я в дедовых каретах ездил. Ужас! Хотя, конечно, с "Волгой" Петькиного отчима наши автомобили не сравнить. У нас тут не то что кондиционера или считалки бортовой нет, у нас даже рессоры нормальные ещё не придумали.

Вот именно. И вообще, не мешай. Алёшкина личность, наконец-то, целиком выползла из-под меня. Теперь я даже рад тому, что попал к нему, а не в Алексея Петровича. Думаю, с тем мне было бы много сложнее подружиться. Правда, часть памяти Алексея всё же потерялась. Например, я совершенно ничего не помню о том, как ездил в Ливадию. Точно знаю, что ездил. Но знаю я это лишь из книг. Воспоминаний никаких о том не сохранилось. Спрашивать кого-то боюсь. Пытался эту самую "Ливадию" хоть на карте найти, но не смог и того. Я даже не представляю, где она находится – в Крыму или на Кавказе.

И это самый яркий пример. А о скольких потерях я просто не знаю? Потому что не помню, что что-то забыл. Память же у меня теперь, как я уже говорил, общая для обеих моих частей. Общая, но всё равно она на три части условна разделена.

Первая часть – воспоминания о периоде после моего вселения. Самая обычная память, как у всех людей, общая для меня и для Алёшки без каких-либо ограничений.

Вторая часть – воспоминания цесаревича Алексея, когда он ещё со мной не познакомился. Для Алёшки это обыкновенная память, а для меня что-то вроде справочника. Если я точно знаю, что хочу найти и эта вещь в памяти у него есть, то я информацию получу. А вот если знаю неточно, то приходится мне звать на помощь личность Алёшки. В его памяти поиск я осуществлять не могу. Запрос типа "самый толстый человек в свите отца" самостоятельно мне не осилить.

Ну, и самая интересная часть моей памяти – это воспоминания советского пионера Петра Воронова. Теперь уже это для меня обычная память, а вот Алёшка, возможно, в качестве компенсации за "уплотнение", получил настоящий клад. Он может прожить мою жизнь повторно. Причём несколько раз и начиная с любого момента времени. Даже сны мои может посмотреть. Я, оказывается, ничего не забыл.

Про то, как он смотрит фильмы, которые я видел раньше, уже рассказывал. А недавно Алёшка книжки читать научился. Это гораздо сложнее, чем фильмы. Алёш, расскажи сам.

А: Конечно, сложнее. Самое сложное – это найти момент, когда Петька начинает читать. Он ведь только сказать может, какая книга интересная, а какая нет. А когда он их читал – и сам помнит с трудом. Вот и приходится прыгать туда-сюда по памяти. Да и когда нашёл, то тоже гораздо труднее, чем обычную книгу читать. Непривычные буквы – пустяк. Петька ведь сразу всю книжку не осилит. Прочтёт кусочек – и другим делом займётся, а то и спать ляжет. И попробуй угадай, когда он чтение продолжит и продолжит ли его вообще. Хорошо ещё, Петька читал чаще всего по вечерам, в постели. Там я его и искал. К сожалению, он ещё и в туалете читать любил. Чтобы, значит, время зря не пропадало. Время он своё экономил, шельмец. А мне теперь приходится за ним туда следовать, чтобы очередную главу прочесть. И в комплекте с этой главой получаю всю полноту ощущений. Я же всё воспоминание Петькино получаю, целиком. Запахи там отключить нельзя. Вот так и мучаюсь. А что делать? Приходится терпеть. Книжки-то интересные!

Да, Лешке понравились книжки. Тут, до меня, читал он неохотно. Мало читал, откровенно мало. От меня-то этого не скроешь. Но я думаю, что мало он читал не оттого, будто не нравилось ему это, а оттого, что хороших книг недостаток. Кого вот я сам, добровольно, согласился бы почитать сейчас? Джек Лондон, Марк Твен, Жюль Верн… эээ… А Толстой своего "Петра Первого" написал уже? Не помню. Наверное, Гоголя ещё мог бы осилить. К счастью, в нашей школьной программе произведений Гоголя было немного. А вот Чехова, Тургенева и Достоевского я читать не могу совершенно. Тошнить начинает ещё на этапе прочтения обложки. В школе нам всем выработали стойкий иммунитет к этим писателям. Помимо указанных, что-то ничего больше не припоминается. Хотя нет, вспомнил Конан Дойла. Ладно, неважно. Допустим, если хорошо подумать, то список авторов можно будет утроить (уже вспомнил Диккенса). Но всё равно безумно мало по сравнению с книжными завалами на моей считалке. Там только авторов больше трёх тысяч было. Даже если предположить, что половина попала ко мне наглым обманом и не стёр я их исключительно из-за лени, всё равно дофига получается. И Лёшка с разгона ухнул в эту кучу. Он ещё, к тому же, научился как-то сжимать время моих воспоминаний. Прокручивал мою жизнь где-то раз в пять-семь быстрее, чем время текло снаружи, в 16-м году. Теперь за пару часов он может довольно толстую книжку прочитать, причём это с учётом времени на поиск тех моментов, когда я читаю.

Вот этой ночью, например, Лёшка прочитал весь цикл "Архимаг" знаменитого советского классика Рудазова. А там, между прочим, двенадцать томов! Это я ему посоветовал, очень мне его книжки нравятся. Знаю, что советовать. Когда я утром проснулся, то нашёл, что Лёшка ещё и не спал. Он заснул прямо во время умывания, бросив меня. Завтракать мне пришлось без него, по возможности копируя движения. Всё обошлось. В разговоры я старался не вступать, и даже молоко выпил самостоятельно, причём сделал такой вид, будто мне это понравилось и совершенно не тошнит.

Ой, подъезжаем. Николай рядом молча сидит. Он тоже волнуется, но не так сильно, как я. Ну не верю я в эту Лёшкину идею. Никто же не поверит!

Всё, приехали. Ого, чего их тут так много-то? Это всегда, что ли, такой толпой встречают?

* * *

– Привыкай. Хотя сегодня действительно больше обычного. Вылезай. Не забудь за дверь держаться, будто упасть боишься.

– Ага. А это что за поп?

– Предстоятель храма, отец Александр.

– Лёха, может, не надо? Ещё не поздно передумать.

– Надо. Мне надоело скрывать. Да и обнаружат это рано или поздно. А так хоть какое-то объяснение будет. Опять же, свалить его нужно.

– Уверен, что нужно? Его и так, вроде, скоро прибьют. Ты же читал.

– Читал. Петь, важно не только когда, но также кто и как.

– А что скажет мама?

– Мама… Это, конечно, да… Но я же и её тоже спасти хочу. Разговаривать ведь бесполезно, ты же понимаешь!

– Понимаю. Ты, кстати, много больше меня знаешь сейчас о нём. Он никогда не интересовал меня. Я даже не помню, когда и кто его завалил.

– Ты ведь был на экскурсии! Там всё очень хорошо рассказали. И фотографии ты видел.

– Лёшка, да нафиг он мне упёрся?! Саму экскурсию помню. Ещё помню, мне там жарко было, и я думал, что бы такого сказать маме, чтобы она мне купила мороженое. Меня тогда мороженое интересовало гораздо больше, чем он. Он же для меня давно умер, понимаешь?

– Понимаю. Как и я.

– Извини. Чего мы ждём-то стоим?

– Сёстры выгружаются. Лицо сделай попроще. И улыбнись… Да не как Терминатор! Вообще, дай мне управление!

– Держи.

– Спасибо. Вот как надо улыбаться, учись. А у тебя ещё и походка от моей отличается. И крестишься ты, как раненый робот Вертер, сколько я ни учил тебя. Хотя, что походка отличается – это даже хорошо. После операции управление возьмёшь. Неделю сам управлять будешь. А я за эту неделю попробую под твой стиль подстроиться. Как раз контраст будет. Все заметят, что изменение прямо тут и произошло, на глазах у всех.

– Вон, девчонки выгрузились.

– Да не трясись ты так! Мешаешь мне. У нас же эмоции общие, а ты сильнее, мне тебя не задавить. Не забывай. Спой что-нибудь бодрое, что ли.

– Пока ещё не поздно нам сделать остановку, кондуктор, нажми на тормоза!

– Тьфу. Не трусь, шизофрения, прорвёмся. Всё, операция «Бармалей» начинается. Вперёд!..

* * *

Глава 7

(Алексей)

Началась служба. Я стою рядом с отцом на Царском месте и, борясь со своим страхом, слушаю предстоятеля Александра. Сегодня он сам, лично, ведёт службу.

А коленочки-то дрожат у Вас, Ваше Императорское Высочество. Ой, дрожат. Страшно. Это я Петьку успокоить немного пытался, но не преуспел в том. На меня одна за другой накатывают волны его страха, а от меня к нему идёт поток страха уже моего. Излишне говорить, что спокойствия моему партнёру это не добавляет. Так мы пугаем друг друга. Очень хочется взяться за руку стоящего рядом отца. Но нельзя. Невместно.

Хотя, справедливости ради следует отметить, что боимся мы с Петькой совершенно разных вещей. Я два дня уже к этой операции Петьку готовлю. А Петька готовит меня. Нельзя сказать, что совсем уж безрезультатно, кое-чего мы добились. Пётр поначалу никак не желал поверить в то, что этот, как он выразился, "бред дикого питекантропа" сможет убедить хоть кого-то с интеллектом выше, чем у пьяного лемура. После моей обработки и объяснений он свою точку зрения изменил. Согласился с тем, что на воспитанников младших групп детских садов и на пациентов психиатрических лечебниц может подействовать. Но решительно отказывается верить в то, что все без исключения посетители Храма сегодня будут принадлежать к одной из этих категорий.

Я тоже боюсь. Но совсем не того, чего боится Петька. Я-то знаю, что если всё правильно сказать и сделать, то поверят или почти поверят все. Во всяком случае все, кто находится в Храме. Те, кто не поверит, те вообще в Храмы не ходят.

Боюсь я Его Гнева. Такая чудовищная ЛОЖЬ. Да ещё и в Храме, перед Её ликом. И ведь это я, я сам придумал. Основная идея, правда, была Петькина. Но конкретная реализация той идеи полностью моя. Сам устрашился, когда прочитал окончательный вариант сочинённого мной. Понимаю умом, что нужно. Это сделает меня героем и спасителем в лице очень многих. Правда, и врагов куча появится, но эти люди и так уже разделены на два непримиримых лагеря. И сегодня я самым решительным образом покажу, с кем я. Конечно, в том лагере, к которому я хочу примкнуть, тоже не всё ладно, гнильцой попахивает. Но там хоть попахивает. Лагерь же их противников просто откровенно воняет тухлятиной. Раньше я этого особо не замечал, прятался в своём детском мире. Но теперь, теперь, когда я узнал, что детство у меня закончится через два-три месяца и играть в игрушки уже некогда…

А ведь сейчас я, наверное, да нет, наверняка лучший в мире специалист по текущему положению дел в Российской Империи. Только я один вижу всю картину целиком и полностью осознаю всю губительность текущего курса. Нет, я не много о себе думаю. Так оно и есть. Легко быть умным, стоя на плечах гигантов и обладая могуществом послезнания. Петькина сестра Наташа написала великолепный реферат по истории. Как раз то, что нам сейчас нужно. Подробная, развёрнутая хроника событий примерно от настоящего времени и вплоть до октября 17-го. С цифрами, анализом и комментариями. Причём анализ она явно откуда-то списала. Не верю я, что гимназистка даже в XXI веке, даже отличница, сама смогла бы написать такое.

Петька – бесценный источник информации. Хотя сам он считает, что почти ничего не помнит о настоящем времени. Так оно и есть, не помнит. А вернее, помнить-то он помнит, но воспользоваться своими знаниями не может. Ближайшая аналогия – удаление файлов в считалках. Когда удаляются лишь заголовки файлов, но сама информация на носителе остаётся. Вот и у Петьки так. Он просто не видит своих собственных воспоминаний. Для него их не существует. А я до них добраться могу, мне они доступны.

Вон каких я слов набрался! "Считалка", "файлы". Да, я уже совсем не тот Алексей, коим был месяц назад. Совсем не тот. К тому же, я теперь ещё и здоров! А ведь надежды на исцеление не было никакой. Могло помочь лишь чудо. И оно свершилось. Иначе, как Божьей Милостью случившееся со мной назвать я не могу. Получил разом здоровье и огромное количество ценнейшей информации. Плюс беспокойного жильца в голову. Как говорит Петька, "в нагрузку". Впрочем, теперь я и сам понимаю, что сие выражение означает. Очень многому я уже от него научился.

Даже этот страшный своей циничностью план оклеветать и оболгать прилюдно человека, даже этот план родился у меня исключительно благодаря общению с сознанием несчастного мальчика, который должен родиться почти через сто лет. Пётр – отличный человек, надёжный друг. Но церковь и священнослужителей он не ставит ни во что. Священнослужители для него мало чем отличаются от диких африканских шаманов. А церкви – просто красивые здания.

Но это для него, не для меня! Я по-прежнему не утратил Веры. Хотя Петька меня и воспитывает. Книгу мне рекомендовал прочитать. "Забавная Библия" называется. Он читал её. И я прочитал. Действительно, местами забавно. Один только эпический подвиг Ноя со строительством своего Ковчега и последующим плаванием на нём со всем этим зоопарком чего стоит! Но меня это убедило лишь в том, что и среди священнослужителей нередко встречаются необразованные идиоты. А такое гигантское количество нелепостей, неточностей и нестыковок в Библии наверняка образовалось из-за многочисленных переписываний и переводов её в древности полуграмотными переписчиками. Взяли бы её исправили, что ли как-то. А то ведь, в самом деле, грамотному и внимательному человеку без смеха её читать проблематично.

И хоть крепости в Вере я не утратил, но под влиянием Петьки стал гораздо спокойнее относиться к ВНЕШНИМ атрибутам церкви. Раньше прилюдно солгать в Храме прямо перед алтарём было для меня совершенно немыслимым. Теперь же я считаю, что в особых случаях, если нет иного выхода, то это возможно.

Служба окончилась. Как-то неожиданно быстро она закончилась. На меня смотрят люди. Всё больше и больше взглядов упирается в меня. Петька, перестань! Что хочешь делай, но перестань! Я же сам боюсь! Петька начал петь. Ох, да что ж он творит-то! Другой песни не мог вспомнить?! Ладно, хоть бояться перестал. Господи, прости меня, грешного!

Я ещё раз перекрестился, вышел на середину и встал перед алтарём. Снова перекрестился. А потом… снял сапоги и портянки, после чего завернул вверх обе штанины. В храме тишина. Такая куча народа, но все молчат. Что ещё учудит полоумный царевич?

А я босиком, с подвёрнутыми штанами, подошёл к иконе богородицы, достал из-за пазухи небольшой мешочек и высыпал его содержимое прямо на пол. В мёртвой тишине собора слышно, как сушёный горох раскатился по каменным плитам.

Расстегнул пуговицу и закатал левый рукав гимнастёрки. Господи, помоги! Как же страшно-то! И это ещё Петька помогает мне. Песня, которую он поёт, наполняет его, а заодно и меня, силой и гордостью, изгоняет страх. Я быстро, пока меня никто не успел остановить, выхватил из кармана хирургический скальпель (Колька у отца выпросил) и сделал себе неглубокий, но длинный, сантиметров пятнадцати, разрез на левом предплечье. Кровь так и хлынула. Хотя я всё делал аккуратно и вены не задел. Только кожу разрезал.

Невнятный, изумлённый, многоголосый вскрик-вздох в соборе. А я не теряю времени и, пока люди в шоке, превозмогаю свой животный страх и падаю перед иконой богоматери на колени. Да, именно падаю, а не опускаюсь. На сушёный горох. Больно!

Всё, я свою часть работы исполнил. Петька, бери управление! Чувствую, что тело больше не подчиняется мне. Что ж, пусть партнёр теперь у штурвала постоит. А я помолюсь. Помолюсь за обе наши души. Господи, прости нас.

Петька же стоит на коленях у алтаря со сложенными около груди ладонями и беззвучно шевелит губами. Все, кто видит это, несомненно полагают, будто он читает молитву. И лишь только я один знаю правду. Петька хочет допеть песню, с помощью которой задавил наш страх. Он почти закончил, но всё равно с невероятной гордостью и чувством исполняет последний куплет:

 
В победе бессмертных идей коммунизма
Мы видим грядущее нашей страны
И красному знамени нашей отчизны
Мы будем всегда беззаветно верны!..
 

Глава 8

(Пётр)

Ну, и сколько мне так стоять на коленях? У меня ноги босые замёрзли. А коленкам больно, блин. На горохе-то стоять сушёном. Я уж минут пятнадцать стою, молитвенно сложив перед собой руки. А кровь из раны всё идёт. На полу уже небольшая лужица образовалась.

Хотя… вроде, слабее идёт. Да, точно слабее. В соборе всё такая же тишина. Пятнадцать минут все молчат. Ждут. Меня ждут. Пока на коленях стоял, осторожно глазами косил по сторонам. Заметил, как предстоятель Александр отправил куда-то какого-то попа (дьякона, служку, клирика или как он тут у них называется) [ служка]. Тот тихонько, стараясь притвориться ветошью, слинял через небольшую боковую дверцу. Куда это он?

Не, действительно кровь почти остановилась! А ведь такая рана для настоящего Алексея почти наверняка была бы смертельной [ факт]. Это ещё не говоря о коленках. Синяки там знатные у меня будут!

Всё, последняя капля крови падает на пол, и я встаю. Неторопливо отряхнул с колен впившиеся в кожу горошины и осмотрел свою руку. Да, кровь практически остановилась. Смотрю на родителей. Алиса [ мама!] тихо плачет. Николашка [ перестань!]… Извини. В смысле, Николай, пытается жевать собственные усы. По-моему, тоже вот-вот заплачет. И тишина.

Я же подошёл к большому алюминиевому тазу с водой и опустил туда свою руку. [ Это серебряная купель, идиот!] Купель? Серебряная? Ладно, пусть так. Наверное, это святая вода [ конечно].

Немного подержал раненую руку под водой и аккуратно смыл здоровой рукой засохшие остатки крови. А затем поднял над головой свою левую руку, чтобы все могли увидеть то, что кровь остановилась. Сама остановилась. Я исцелён!

Ну, а теперь попробуем Алёшкину заготовку. Он говорит, что на неё купятся. Неужели тут все такие… доверчивые. Как-то слабо верится. Но Алёшка не сомневается. По его мнению, самым сложным было уговорить родителей. Особенно маму. Два дня Алёшка её окучивал. В конце концов, уболтал таки её. Ну, а убедить с её помощью отца было совсем просто. Ладно, попробуем. Если что, бить будут нас обоих. То, что я рулю телом, ничего не значит. Все ощущения этого тела Алёшка на себе испытает в полной мере. Во, говорит, что уже испытывает. Больно ему было на горохе стоять. Мне, кстати, тоже больно. Сочинённый Алёшкой текст я помню. А если и забуду чуть – не беда. У меня самый лучший в мире суфлёр (не путать с Карлсоном). Поехали:

– Три дня назад явилась мне во сне Пречистая Дева Мария, – громко, на весь храм, начал я. – И повелела она мне придти сегодня сюда и вознести Ей молитву праведную. И молвила она мне, что коль не устрашусь я испытания сурового, то будет мне даровано Господом нашим исцеление.

Алёшка эту речь неделю писал. А потом ещё я и наизусть её заучивал. Не могу же я тут по бумажке читать, как Леонид Звездоносец. Вроде, неплохо получилось. Местами слог несколько устаревший, но нам показалось, что так только лучше будет. Я этой речью сразу четырёх зайцев убиваю. Первый заяц – легализовать моё исцеление. Богородица ведь может исцелить меня? Может. Вот, она, значит, и исцелила. А теперь – второй заяц:

– За усердие моё и родителей моих и сестёр моих в молитвах, за жизнь праведную, за крепость в вере православной, явлена мне милость сия Господня была. И такоже как и я, такоже и Русь Святая исцелена Господом будет, ежели как и я страдания великия безропотно вынесет, не возроптав и не потеряв Веры в Господа нашего.

Во, завернул как Алёшка! Этот кусок он два дня сочинял, пачкая бумагу чернильными кляксами. Не хочет он, чтобы его расстреляли. Я, вообще-то, тоже не хочу. Это такой толсто-тонкий намёк на то, что Россия разделит мою судьбу. Хочется надеяться, что теперь всё ограничится лишь ссылкой. Ладно, Николая можно и расстрелять [ чего?!!]. И Алису тоже [ прибью!]. Но меня и девчонок нельзя ли в живых оставить [ хоть за сестёр спасибо, шизофрения]? Пусть даже и под присмотром. А теперь – третий заяц. Подготовка фундамента под Октябрьскую Революцию.

– А ещё, люди православные, было мне Откровение. И открыла мне Богородица, что не пройдёт и двух лет, как война тяжкая окончена будет. И после войны той наступит на земле Русской не царствие божие ещё, но преддверие к нему. И что лев преклонится пред агнцем и младенец поведёт их.

Последнюю свою фразу я и сам не понял. Это Лёшка из книжки про Тома Сойера стянул внаглую. А чего, красиво, вроде. Ну, а теперь, выстрел Главным Калибром.

– А ещё ведомо мне стало, православные, что Болезнь моя, коей я с рождения болел, не за грехи родителей моих послана была. То сам Враг рода человеческого, извести Русь Святую желая, послал сюда наперсника своего, чародея тёмнаго. И тот чародей околдовал меня, наслав хворь страшная, неизбывная. И бысть бы мне мёртву, кабы не молитвы непрестанныя родителей моих да сестёр моих. А вместе со мной сгинула бы и вся Русь Святая.

– Алёшка! – крик Николая. – Ты что говоришь такое?

Ага. Ну, мы такой вариант развития событий предвидели. Есть у нас и под него заготовка:

– Молчи, государь и отец мой! Ибо ныне не сын твой говорит, а устами моими глаголет сама Богородица. Ты, царь земной, кто ты таков, чтоб прерывать Глас Ея?! На колени! Все на колени!! Внемлите Ей!

Какие наивные люди. Поверили. Чёрт, правда, поверили. А я думал, что это махровое средневековье. Но нет, работает ещё. Прав был Алёшка. Царь точно поверил. Первый на колени встал. А за ним и все остальные. Даже старенький предстоятель, кряхтя, опустился на колени. Во всём храме на ногах остались стоять лишь два человека. Я и святой старец Распутин.

Тут за моей спиной тихо раскрылись Царские Врата. Сами собой раскрылись. Никого там рядом с ними нет. Вернее, не видно никого. Ну, предстоятель, ну жучара. Теперь я понял, куда он младшего попа отсылал. Врата открыть в нужный момент, вот куда. Гигант. Как быстро уловил направление ветра!

– Но поелику крепок я был в вере вельми, поелику родители мои, да сёстры мои в любви искренней непрестанно молились о здравии моём, не смог чародей страшный дело своё чёрная исполнити. Жив я остался, а ныне же и вовсе исцелён молитвою да заступничеством Пречистой Девы. И тако же как и я, тако же и Русь вскоре исцелится, коль чародея богопротивного изведём мы.

Все молчат. Тишина. Тысячи пар глаз смотрят на меня.

– И открыла мне Богородица имя того прислужника Сатаны, что меня и Русь погубить пытался. И ведомо мне, что сей Диаволу душу продавший человек ныне тут, в храме сём. В наглости своей и спеси своей не убоялся он порог Храма Христова переступить! Но просчитался на сей раз Прародитель Зла. Ибо тут, в стенах Храма Святаго, нет защиты у наперсника его от истинно верующих. Беззащитен он пред нами, люди православные, ныне. И молитва искренняя сокрушит любые чары его тёмные. Желаете знать, кто хотел погубить меня и Русь Святую со мною вместе?

Риторический вопрос, но я всё равно дождался многотысячного выдоха народа: "КТО?!!". И лишь потом резко повернулся, ткнул указательным пальцем на всё ещё стоявшего на ногах Распутина и заорал:

– КОЛДУН!!!