Текст книги "Стражи времени (СИ)"
Автор книги: Сергей Ванин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
– Ладно, ладно! Это я так, – Мигун начал пятиться назад. – Я так просто, у меня, Сеня, живот скрутило, по большому захотел. С утра какой-то дряни наелся. Вот пузо и прихватило.
– Ну, и что, сходил по большому-то? – Семен, преодолевая брезгливость, направился к кустам, где таился Василий.
– Да уж, сходишь тут с вами! – Мигун заржал. – Со страху расхотелось. Гляжу, как тут помутнело, потемнело! Вот у меня охота-то и прошла.
– Давай, хотельщик, иди к машине, – приказал Бородин.
– Ты Дадуа только про меня не говори! Ладно, Сень? – Мигун просительно заглянул в глаза Бородину. – А то Вахтанг решит, что засранца к себе на службу принял. Потом вовек не отмоюсь. Задразнят ведь.
– Ладно, не скажу, беги, давай быстрей отсюда.
Мигун умчался.
Дадуа и Линке, миновав рамку, вошли в странную, молочную кисею, кажущуюся осязаемой.
«Вот что значит ощутить прикосновение времени», – с удивлением подумал Дадуа.
Он сказал об этом идущему рядом профессору, и голос прозвучал глухо и нечётко. Через какое-то время, показавшееся непродолжительным, кисея исчезла и пространство, окружающее путников приобрело своё обычное состояние: обычные трава, деревья, небо с клочками облаков. Да было ли что-нибудь? Может быть, им всё привиделось? Профессор с Дадуа подошли вплотную к железнодорожному полотну. Профессор взглянул на часы.
– Готовьтесь, Вахтанг, сейчас вы увидите брата, – торжественным голосом произнес Линке.
Дадуа взглянул на профессора, но ничего не сказал в ответ. Сердце Вахтанга учащенно забилось в предчувствии чего-то необычного, неведомого ему доселе.
Неподалеку шумно ухнул паровоз, раздался протяженный гудок. Вахтанг и Линке отошли в густую зелёную поросль тоненьких деревцев, тянущуюся вдоль путей. Отсюда отлично было видно показавшийся черный паровоз. Он шёл небыстро, величественно выдувая сизо-чёрные клубы дыма. К паровозу было прицеплено пять теплушек. Створки вагонов были открыты. Положив руки на длинные продольные рейки опор, из вагонов смотрели люди в черных бушлатах. Вдруг Дадуа заметил Галактиона. Брат смотрел вдаль, чёрная кожаная куртка была расстегнута. Под курткой Вахтанг увидел побелевшую от частых стирок гимнастерку. Несмотря на летнее время, на улице было прохладно. Но Галактион распахнул ворот, подставляя грудь холодному ветру. Черная кожаная фуражка с красной звездой была лихо сдвинута на затылок, из-под нее выбивались непослушные иссиня черные волосы, слегка тронутые сединой. Галактион курил, держа козью ножку большим и указательным пальцами правой руки.
– Брат, брат, брат! Я тут, брат! – хрипло шептал Вахтанг, наблюдая за медленно плывущим паровозом из-за молодых деревьев. Он был благодарен паровозу за то, что тот шёл так медленно, продлевая его встречу с Галактионом. Дадуа хотел громко окликнуть брата, броситься, обратить на себя внимание Галактиона, но вдруг ослабел, силы покинули его, а на глаза навернулись слёзы. Чекист Дадуа плакал, плакал в первый раз за много лет, плакал, не в силах скрыть и заглушить свой плач. Теплушка, где стоял Галактион, проплыла мимо. Вахтангу показалось, что брат бросил на насыпь какую-то бумажку. А может, это бросил вовсе не брат, а какой-нибудь другой боец отряда. Состав набрал ход, порождая волну ветра. Возникший поток поднял с насыпи пыль и скомканную бумажонку, бросив блеклый комочек к ногам Вахтанга. Тот поднял и развернул его. Это была обёртка от махорки. На шершавом листке стоял нечеткий расплывчатый штамп «г. Москва. 1919 год. Трест Главмахорка. Уп. № 3А». Вахтанг молча положил бумажку во внутренний карман кителя.
– Пойдемте, Вахтанг, мы и так находимся здесь больше, чем я рассчитывал. Переместитель еще не обкатан и не доработан. Возможны всякие побочные эффекты. Мало ли что может случиться, – профессор Линке взял ошарашенного Дадуа под руку и потащил за собой в сторону рамки.
Дойдя до места, Вахтанг и Линке проделали уже знакомые действия, выходя из рамки обратно в своё время. Опять возникли колебания пространства, но зыбкая кисея молочно-белого цвета уже не казалась таинственной. Стоящий на часах возле рамки Семен, увидев Дадуа и Линке, сильно удивился. Оба были не похожи на себя, бросая друг на друга восхищенные взгляды, они стояли и молчали.
– С возвращением, Иван Фридрихович! – Дадуа протянул профессору руку.
– И Вас с возвращением, Вахтанг Георгиевич, – ответил профессор, пожимая руку чекиста.
Они ещё с минуту стояли и смотрели друг на друга, потом начали резво собирать свое оборудование. Семен помогал им. Через полчаса троица шагала обратно к полуторке. Впереди с видом победителя шёл профессор Линке, прижимая к своей груди неизменный портфель, куда заботливо уложил миниатюрные контейнеры с кристаллами. За ним, нагружённые научным оборудованием, брели Дадуа и Бородин.
Глава 14. ТЕНИ ПРОШЛОГО
Воронцов поднялся на 6 этаж добротного сталинского дома и остановился в нерешительности. В какую из квартир звонить, ни на одной из дверей не было табличек с номерами. Подождав, пока глаза привыкнут к полумраку, Сергей нажал звонок рядом с обитой потрепанным дерматином, явно не новой дверью. Примерно через минуту послышался шум открываемого замка и, на пороге появилась сухонькая старушонка лет восьмидесяти. Бабка бойко осмотрела Сергея с ног до головы и, уперев сухонькие ручки в тощие бока, выдохнула с вызовом:
– Ну?
Сергей, не ожидавший такого неласкового приема, удивленно молчал.
– По какому вопросу беспокоите старого больного человека, господин хороший? – божий одуванчик был настроен решительно.
– Я, собственно, пришел к Семену Ивановичу Бородину, ветерану МВД. Может быть, я ошибся квартирой? У вас тут ни на одной двери таблички с номером нет. Нетрудно и ошибиться. Извините, пожалуйста, – Сергей повернулся, собираясь звонить в другую квартиру, узнавать что-либо у этой сумасшедшей старухи не было никакого желания.
– А зачем вам понадобился старик? И кто вы такой? – бабка водрузила на нос очки и, подобрав сухонькие губки, с подозрением взирала на Сергея.
– Сергей Воронцов, капитан Федеральной службы безопасности, – Воронцов развернул перед подозрительной бабкой ФСБэшные корочки, которыми были снабжены все оперативные сотрудники «Хроноса». Сергей и его коллеги по распоряжению начальства пользовались документами смежного ведомства.
– Семен Иванович Бородин проживает здесь. Я его соседка, Алена Дмитриевна Зубарева. Вон моя квартира, – бабка показала на мощную стальную дверь, расположенной рядом квартиры. – Мы с Семёном давно знакомы. Мой покойный муж тоже служил в органах, они были дружны с Бородиным. Вместе и квартиры тут получили и обустраивались тоже вместе. Не поверите, ремонт в обоих квартирах делали сразу, – старуха заметно смягчилась. – Проходите, проходите, Сергей, что же я вас на пороге-то держу?
– А вы помогаете Семену Ивановичу по-соседски? – Сергей вошел в старомодную старенькую прихожую, снял ботинки, остановившись в одних носках.
– Я Семёна и раньше опекала, и до сих пор за ним присматриваю, – бабка проворно достала из галошницы большие домашние тапки, похожие на те, что дают экскурсантам в музеях. – Сеня же всю жизнь один прожил. Так и не женился. Ни родных, ни близких у него нет. Как родители его померли, так один и живёт. Кроме нас с мужем, у него и друзей-то толком не было. Он и с женщинами почти не общался. Сюда не водил, по крайней мере. Знаете почему?
– Почему? – автоматически спросил Сергей, которому совершенно не интересно было знать, ходил ли Бородин по бабам или нет. Но по старой привычке Воронцов всегда выслушивал собеседника до конца, надеясь, переработав гору ненужной информации, выудить что-нибудь интересное для дела.
– Потому что, всё время тайно был влюблен в меня. А я была верна своему мужу. Да, молодой человек, такие тогда были времена. Я ведь раньше была очень красивой, на меня мужчины, ой как, засматривались. Раньше, это вам не сейчас, в моё время косметики практически не было, штучек этих хитрых, что из уродины красавицу могут сделать, тоже не существовало. Женщины той поры были прекрасны своей природной красотой. А люди какие тогда были? Мы для страны жили, детей воспитывали, коммунизм строили. А сейчас что? Каждый за себя. От былого величия ничего не осталось. Эх, да что я вам рассказываю, Сережа? Я вам альбом сейчас наш семейный покажу. Это хорошо, что вы зашли. Преемственность поколений, так сказать. А то к нам почти никто не ходит. Только на Девятое Мая поздравят, да заказ продуктовый передадут, ну, может на концерт для ветеранов МВД пригласят. А мы не ходим никуда. Сеня-то уж в маразме несколько лет. Шутка ли, два инсульта перенёс, не ходит практически. А я тоже, как мужа потеряла, неважно себя чувствую, – старушка всхлипнула, голос ее значительно подобрел. – Я ведь, Сережа, вас за риэлтера сначала приняла, потому и грубила. Ходят тут, вынюхивают всё. Квартиры предлагают продать, сами деньги хапнут, а нас куда-нибудь в Тамбовскую губернию вышлют.
– Бывали случаи? – Воронцов обрадовался возможности вставить слово и сменить тему разговора.
– Может, и бывали, только не со мной, – грозно сжав кулачки, Алена Дмитриевна боевито сверкнула очками. – У меня тут и дочь с мужем, и внук с женой ещё живут. А Семен мне квартиру свою давно уже отписал. Как помрёт Сеня, внук мой с женой сюда переедут, у них скоро и пополнение в семье ожидается. А в моих хоромах нам всем тесно. Внучок-то мой первой своей жене с ребенком жилплощадь оставил, а сам с молодой супружницей к бабке жить пришёл. Вот и теснимся. Но, вы, Сергей, не думайте, я Сениной смерти не желаю, наоборот, всячески поддерживаю его и ухаживаю за ним.
– А где же Семен Иванович? – прервал говорливую соседку Сергей.
– Сеня в другой комнате сидит. Пойдёмте, посмотрим. Только говорить с ним без толку. Он не понимает ничего. Говорю же, в маразме Семен, несколько лет как уж.
Сергей прошёл в другую комнату. Она была поменьше, но как две капли воды похожа на большую. Те же поблёкшие старомодные обои, выцветшие занавески, облупившийся паркет, старенький палас зиял неровными проплешинами. Сергей поднял взгляд вверх. Давно не белёный потолок пошел уродливыми трещинами. Старенькая люстра «каскад», несмотря на дневное время, была включена. Большие напольные часы застыли, обездвиженные самим временем. Казалось, квартира и утварь старели и хирели вместе с хозяином. В углу, рядом с обшарпанным письменным столом сидел в кресле высокий нескладный старик, худой как жердь, с неприбранной седой кудлатой головой. Пронзительный взгляд небесно голубых слезящихся глаз был устремлен в стену комнаты, на которой когда-то висела картина или фотография. Сергей определил это по более яркому куску обоев, который раньше был чем-то закрыт, а теперь был пуст.
– Семен Иванович, здравствуйте, – попытался заговорить Сергей со стариком. Но тот даже не посмотрел на Воронцова. Подошедшая соседка попыталась пригладить седые пряди волос инвалида расческой. Но он мелко-мелко затряс головой, не давая прикоснуться к себе.
– Вот так всегда. Еле-еле переодеть себя даёт, а уж помыть, да подстричь – настоящая мука. Мне с ним справляться зять или внук помогают, а то бы давно бы без рук осталось. Знаете, какой он тяжёлый? – старушка тронула Воронцова за плечо. – Пойдемте, Сергей, на кухню, я вас чаем с вареньем угощу и альбом покажу наш, семейный. Там вся жизнь наша собрана.
Воронцову нужно было идти, он ещё собирался заехать в контору. Сергею предстояло почитать материалы, которыми снабдили его заботливые коллеги. После изучения различной литературы предполагалась сдача зачета, который перед отправкой во временное перемещение принимала комиссия. Редко кто из офицеров сдавал сразу. Особенно зверствовал генерал Фадеев и двое ученых-историков, которые числились почасовиками и приглашались в «Хронос» для участия в подобных комиссиях. Например, по предмету «Историческая часть» зачёт включал в себя знание политических деятелей того исторического периода, названий улиц, площадей, магазинов, ресторанов, кинотеатров, находящихся в заданный исторический отрезок в конкретном населённом пункте. Кроме того, необходимо было изучить манеру разговора, одежду, денежные знаки, даже анекдоты той поры, куда отправлялся агент. Отправленный ранее лейтенант Князев, сдал зачет только с пятого раза, потратив на подготовку почти полгода. Но Князев с задания не вернулся, оставаясь до сих пор в прошлом. Комиссия наверняка не оставит это ЧП без внимания. И сдать зачет с кондачка у Сергея вряд ли получится.
– Нет, надо торопиться, поеду в контору, – подумал Сергей и обратился к соседке. – Давайте прощаться….
– Но, Сергей, – старушка огорченно всплеснула руками. – У меня же чайник вскипел, сейчас выпьем чаю, он у меня особый, с мятой. А мое варенье? Когда вы его попробуете, язык проглотите от удовольствия. А альбом? Мы же с вами его не посмотрели.
Сергей остановился в нерешительности. Хозяйка держала в руках старинный альбом в бархатном переплете и осуждающе смотрела на него через большие круглые очки.
– Ну, что же, остаюсь! Только условие – с меня торт. Я видел у вас тут неподалеку гастроном, – Сергей собрался надеть куртку.
– Но я заварила чай с мятой. Пока будете ходить, он остынет. Тем более, я выложила варенье из банки, оно очень нежное, его нужно есть сразу, а то заветриет, – старушка хлопотала у стола.
– Не удобно, ей Богу, Алена Дмитриевна, – попытался настоять на своём Сергей. – Я быстренько сбегаю, не привык я с пустыми руками.
– Нет и ещё раз нет! – хозяйка было непреклонна.
Напившись обжигающе-приятного чаю и съев почти половину трехлитровой банки черничного варенья, Сергей с Аленой Дмитриевной уселись смотреть альбом.
«Действительно, варенье у старухи какое-то необыкновенное», – думал про себя Сергей, рассматривая старые фотографии.
– Мой внук, компьютерщик, предлагал мне воспользоваться фотошопом и обновить мои фотографии, – рассказывала тем временем старушка. – Знаете, Сергей, я отказалась.
– Это почему? – Сергей посмотрел ещё раз на пожелтевшие, местами потрескавшиеся, тусклые квадратики старых фотографий.
– Они потеряют душу. Ведь фотография – это кусочек чьей-то жизни. Открывая этот альбом, я вспоминаю. Как мы жили. Я, муж, наша маленькая дочка, которая теперь уже сама стала пожилой женщиной. А на этих фото мы все ещё молодые. Вот мы с мужем перед войной в Киеве, недалеко от города служил мой Антон, а вот после войны мы идем в театр, вот мы в санатории, в Сочи, почти сразу после войны. Вот свадьба нашей дочери, вот мы забираем ее с сыном из роддома.
– А это, что за фото? – Сергей взял большую фотографию, лежащую меж страниц альбома.
На фотографии были изображены трое мужчин в форме офицеров госбезопасности. Сергей любил фильмы про Великую Отечественную войну, особенно старые, советские. Еще мальчишкой он научился разбираться в знаках различия военнослужащих, которые существовали в красной армии до введения погон. С первого взгляда Воронцов определил, что на старой фотографии запечатлены капитан, старший лейтенант и лейтенант. Капитан, статный мужчина с нервным красивым лицом, судя по всему, покойный муж Алены Дмитриевны, Антон Зубарев. Вот его портрет, только уже в форме полковника, висит на стене в комнате. Старлей очень похож на молодого Семёна Ивановича Бородина, тоже простоватое лицо, большой лоб, нос картошкой, смешливые глаза. Улыбка очень шла Бородину, простоватое лицо приобретало милые и добрые черты. Сейчас даже и не верится, что старик, сидящий в кресле и уставившийся в пустую стену, и есть тот самый цветущий молодой мужчина с фото.
– А это кто? Сергей посмотрел на человека с петличками лейтенанта. Неприятный тип. Жесткое лицо с ясно очерченными скулами, тяжелый подбородок. Взгляд холодный, презрительный. Левый уголок губ искривлен в еле уловимой усмешке. Фуражка низко надвинута на лоб. «Будто бы кепка у блатного», – подумал Воронцов, заканчивая осмотр фотографии и возвращая ее старушке.
– Это Василий Мигун. Лейтенант Мигун. Какой-то он неприятный. Сразу видно, что злой, циничный парень. Именно такие и загоняли иголки под ногти своим жертвам, били и мучили обвиняемых на допросах, – Алена Дмитриевна рассердилась, очки сползли на кончик носа. – Не понимаю, что связывало моего Антона и этого ублюдка. Они познакомились, когда мой муж осенью 1941 года выезжал на фронт. Мигун тогда был ефрейтором, служил под началом Антона. Эшелон, где ехал мой муж, разбомбили немцы. Все погибли. Остались в живых лишь мой Антон и Василий Мигун. Вдвоём они попали в плен к немцам, бежали, оказались в партизанском отряде. Потом отряд разбили немцы, а Антон и Василий с небольшой группой, оставшихся в живых партизан, вышли к нашим. Им очень повезло, ведь в то время человек, побывавший в плену у немцев, автоматически считался предателем. Но, слава Богу, в числе людей, проверяющих личности Антона и Василия, оказался Семён Бородин, знающий моего мужа еще по службе под Киевом. Да и оставшиеся члены партизанского отряда, заверили проверяющих в том, что мой муж, Антон и его подчиненный Мигун хорошо себя проявили во время пребывания у партизан. Позже, муж как-то рассказал мне, что Василий его спас, раненного несколько часов тащил на себе. Но Антоша сполна рассчитался с Мигуном. По прибытии в Москву, он устроил Василия на хорошую службу. Этот человек, практически без образования, получил офицерское звание. Служил в Москве, а не гнил в окопах, как миллионы других мужчин, большая часть которых полегла на полях сражений. Ну что, что их связывало, Сергей? Я же видела, как муж тяготится обществом этого человека. Когда Мигун заходил к нам, я всегда старалась его покормить, напоить чаем. Со слов Антона, я знала, что Мигун – круглый сирота, не знавший материнской ласки с рождения. А он, скотина, мерзавец, животное…, – старушка заплакала, поднеся сухонькие ладошки к лицу.
Сергей, внимательно слушавший рассказ, очнулся и, подскочив к старушке, принялся ее утешать, налил воды, подал чистую салфетку, но хозяйка никак не могла успокоиться.
– Пообщавшись с Мигуном, Антон становился злобным, резким. Пару раз я видела его пьяным с перекошенным от злости лицом. Я побоялась ему рассказать, мне было… было…, – старушка впала в истерику и уже шептала, заливаясь слезами, – Мне было обидно и стыдно…. Я не могу об этом говорить.
Сергей испуганно метался по квартире. Найдя в полочке на кухне карвалол, Воронцов накапал сорок капель и, едва налив воды дал выпить Алене Дмитриевне.
Прошло минут пятнадцать прежде, чем женщина успокоилась и перестала всхлипывать. Она сидела, опершись о стол локтями, положив голову на сухонькие ладошки, слёзы ещё продолжали течь по лицу, задерживаясь в старческих морщинках.
Сейчас, сидя вот так за столом, Алена Дмитриевна напомнила Сергею его мать. Мама точно также сидела на кухне их квартиры и беззвучно плакала. Текущие по щекам матери слёзы, Сергей запомнил на всю жизнь. Мама оплакивала отца Сергея, офицера-десантника, погибшего в Афганистане. Пришедший из школы Сережа с ранцем за спиной и мама, беззвучно плачущая на кухне – эта картина не раз являлась ему во сне. И в детстве, и в юности, и сейчас Сергей, видя ее, просыпался с чётким ощущением, что это произошло только что. Боль утраты не отпускала, продолжала жечь сквозь время, она вросла в подсознание, и Воронцов вынужден был уживаться с этой болью. Сейчас, видя плачущую старую женщину, Сергей почувствовал в душе знакомое шевеление своей давнишней боли и предпринял попытку отвлечь, ещё пару часов назад незнакомую ему, старуху Зубареву от печальных воспоминаний.
– Алена Дмитриевна! – веселым голосом воскликнул Сергей, хлопая себя по лбу. – Я ведь совсем забыл, руководство выделило деньги поздравить наших ветеранов. Вспомнили и про боевых подруг офицеров. Вас тоже решено поздравить. Продуктовый набор сейчас уже не актуален. Выделяют просто денежную сумму, можно тратить, на что хочешь.
– А какой праздник сейчас? – подозрительно шмыгнув носом, Алена Дмитриевна смотрела на Сергея поверх толстых, круглых очков.
– А хороша была в молодости Алена, – подумал Антон, рассматривая фотографию девушки в белом купальнике с обручем в руке. Снята, наверное, на параде физкультурников.
– А, что? Как какой праздник? Годовщина образования нашего структурного подразделения по городу Москве, – брякнул первое, что пришло на ум, Сергей.
– Непонятно! – старуха подняла очки на лоб и пожевала губами. – На День Победы давали подарки только ветеранам. Семёну Ивановичу приходили вручать. А мне ничего не перепало. А сейчас обо мне вдруг вспомнили. Вы меня не обманываете, Сергей?
– Никак нет. Теперь, вот в этот день вас всегда будут поздравлять. Ведь вы – вдова такого блестящего офицера. Половина его заслуг – по праву ваши.
Старушка зарделась; видно было, что ей очень приятно.
– Это совершенно верно, сколько мы, жёны, перенесли. Наконец-то и о нас вспомнили. Поздновато, конечно, но лучше поздно, чем никогда. А на какую сумму можно заказать продукты? – старушка озорно посмотрела на Воронцова.
– На сумму три тысячи твердых российских рублей, – удивляясь своей щедрости, ответил Сергей.
– Вы знаете, Сергей, – старушка виновато посмотрела на Воронцова. – Продукты, как таковые, мне не нужны. Всё покупают дочь с зятем. Но я мечтаю попробовать венский торт ручной работы. Он весит килограмм с небольшим, стоит почти три тысячи рублей. Продаётся он в кондитерской, расположенной прямо за нашим домом. Я бы сама никогда не купила бы его себе. Своих близких я просить стесняюсь, хоть деньги у них есть. А тут, в кои веки, меня решили поздравить. Я сама попробую, угощу своих, отнесу Семену Ивановичу. А самый большой кусок достанется вам, Сергей, как организатору этого пиршества. Только поторопитесь, пожалуйста, торты делают в основном на заказ, в свободную продажу поступает от силы два-три изделия.
– Понял, Алена Дмитриевна! Уже бегу! – Сергей накинул куртку и выскочил на лестничную клетку.
Не дожидаясь лифта, Воронцов стал спускаться по лестнице. На встречу ему поднимался какой-то парень. Голова низко опущена, походка вихляющая. Увидев Сергея, малый опустил голову еще ниже, поднес руку к лицу и смачно высморкался прямо на ступени.
– Научись вести себя, свинья, – не сдержался Воронцов. – Все подъезды загадили, алкаши проклятые.
В ответ незнакомец промычал что-то нечленораздельное.
Подходя к кондитерской, Воронцов подумал, что бабуля честно заработала свое лакомство. Много интересного вспомнила. Оказывается, Семен Бородин, Антон Зубарев и Василий Мигун, о котором пока ничего не известно, служили вместе. Очевидно, имели какое-то отношение к охране Дадуа, и наверняка, что-то знали о разработках, которые вёл профессор Линке под неусыпным контролем личного друга Берии.
Сергей толкнул легкую стеклянную дверь и оказался в маленьком уютном зале кондитерской. За выпуклым стеклом витрины красовались различные пирожные, торты всевозможных размеров. В центре этого великолепия располагался необычный образец кондитерского искусства – мечта Алены Дмитриевны Зубаревой. Торт был выполнен в форме морской раковины и был настолько необычен, что Сергей невольно залюбовался, глядя на него.
– Пожалуй, он стоит тех денег, что за него просят, – подумал Воронцов.
– Будете что-нибудь покупать? – обратилась к Сергею миловидная девушка в высоком белом колпаке.
– Да, я хотел бы приобрести вот этот торт, – Сергей указал на ракушку. – Если, конечно, он продаётся.
– Вообще-то, мы делали его на заказ, но заказчик не явился за тортом. Он просрочил уже почти час. По нашим правилам невыкупленное изделие мы пускаем в свободную продажу. Так, что пройдите в кассу, оплатите чек, а я пока упакую вашу покупку.
Сергей двинулся в кассу, отдал деньги, получил сдачу и пошел забирать свою морскую раковину. Возле витрины стояли два типа, облачённые в длинные черные пиджаки, сильно зауженные в талии, из-под пиджаков торчали тонкие обтянутые кожаными джинсами ножки. Длинные волосы пижонов были начёсаны и залиты лаком.
– Па-азвольти-и! – распинался один из клоунов. – Я известный дизайнер Боб Лукаш. Я хочу забрать свой заказ и мне наплевать, что какой-то лох его уже оплатил. Я деловой человек, я могу опаздывать насколько захочу. Меня обязаны ждать, потому что я – звезда.
– Мы виноваты, господин Лукаш. Простите нас, господин Лукаш. Сейчас мы всё уладим, господин Лукаш, – твердила, как заведенная, полногрудая женщина в белом халате.
На лацкане ее халата красовалась табличка с надписью «Старший менеджер». Из-за спины своей начальницы подобострастно кивала большим колпаком девушка, с которой разговаривал Сергей.
– Вот он. Господин Лукаш, – белый колпак мстительно ткнул наманикюренным пальчиком в сторону Сергея.
– Па-азвольти-и, – опять затянул свою песню известный дизайнер.
– Сейчас разрешим это недоразумение, – Сергей улыбнулся и, подхватив пижонов под руки, выволок их на крыльцо кондитерской.
– Па-азвольти-и! – задыхаясь от негодования, затянул господин Лукаш в третий раз.
– Не позволю! – Сергей достал из кармана куртки удостоверение и, не раскрывая его, ткнул с силой в нос известному дизайнеру. – Вали отсюда, господин Лукаш, не то хуже будет.
– Тебе повезло, что я сегодня без охраны, – зло прошипел дизайнер.
– Завтра, ровно в шесть утра приезжай на это место, не забудь взять охрану. Буду бить сначала охрану, а потом дело дойдет и до тебя, – Сергей повернулся и вошел в кондитерскую.
– Дайте мой торт, мне пора идти.
– А как же господин Лукаш? – белый колпак с интересом воззрился на Воронцова.
– Господин Лукаш решил отказаться от сладкого. Боится, что слипнется в известном месте, – невежливо ответил Сергей и удалился.
Поднявшись на площадку, Воронцов позвонил в дверь.
– Алена Дмитриевна, открывайте, Ваш торт прибыл!
Дверь приоткрылась, Сергей вошёл. В прихожей квартиры Бородина было темно.
– Наверное, Зубарева пошла к себе домой, – подумал Сергей и потянулся к выключателю.
Мощный удар в висок почти свалил Сергея с ног. В последний момент он сумел немного уклониться. Но нападавший ударил ещё раз, на этот раз удар пришелся в лицо. Разрывая губу, металл кастета выбил Воронцову зубы. Преимущество было за нападавшим. В темной прихожей тот ориентировался, не в пример, лучше Сергея. Глаза бандита уже привыкли к темноте, а Сергей отбивался наугад. Вверху справа Сергей заметил холодный блеск металла. Финка! Решение пришло моментально. Ударив по острию ножа пакетом с только что купленным тортом, Сергей провел серию ударов обеими руками. Он бил ориентировочно в голову едва различимого противника. Два удара Воронцова всё же достигли цели. Бандит уронил нож и рывком бросился к выходу из квартиры. Сергей, почувствовав, что одерживает верх, кинулся за ним и допустил ошибку. Неожиданно развернувшись, противник остановился и кулаками синхронно ударил Сергея в оба уха. Капитан Воронцов охнул и повалился навзничь.
«По-глупому нарвался, – успел подумать Сергей. – А ударчик-то знакомый. Инструктор рукопашного боя на спецподготовке говорил, что таким приёмом пользовались работники МГБ в сороковые годы. Начисто, с одного раза, вышибая дух из подследственных».
Воронцов попытался подняться. Надо добраться до комнаты, посмотреть, что сталось с вдовой Зубарева. Может быть, ещё не поздно, и ей можно помочь. Но тело уже не слушалось Сергея, а через миг капитан потерял сознание.
– … ума не приложу, что теперь делать? Серьёзнейшая операция срывается. Повёл себя как мальчишка, а ещё опытный офицер. Твоя доля вины в случившимся тоже есть, Максим. Нет! Нужно думать о замене Воронцова. Будем срочно вводить майора Сальникова.
Слова долетали до Сергея будто бы издалека. Голос говорившего был ему знаком. Сергей с трудом открыл левый глаз, правый заплыл и не открывался.
Так и есть. Напротив него на пластиковых белых стульчиках сидели генерал Фадеев и майор Валов.
– Здравия желаю, Пётр Петрович, здорово Максим, – еле размыкая отяжелевшие губы, прошамкал Сергей.
– О, гляди, майор, товарищ капитан очнулся, – генерал придирчиво оглядел лицо подчиненного. – Здравие тебе сейчас самому понадобится, можешь не сомневаться.
– Где это я? – Сергей ощупал тугую повязку на голове. Левая часть лба заклеена огромным куском пластыря. Губы практически не шевелятся, во рту не хватает пары зубов. – Хорошо вчера я на орехи получил?
– Отвечаю по порядку, – генерал был суров. – Ты, друг Воронцов, находишься в военном госпитале. Так же хочу тебя заверить, что на орехи ты получил действительно хорошо. Только не вчера, а позавчера. Весь вчерашний день ты пролежал без сознания. У тебя сильнейшее сотрясение мозга, сломаны два ребра, выбиты два зуба, порвана и уже зашита верхняя губа. А, кроме того, извини, Сергей, за избитое выражение, тебе в прямом смысле здорово настучали по ушам. Врачи боялись, глухим сделаешься.
– Петр Петрович! Давайте как-нибудь помягче, – вмешался друг Сергея, майор Валов. – Серёге и так хреново, еще и вы, как пацана, его отчитываете.
– А, что мне хвалить его, что ли? – взвился Фадеев. – Какого черта ты, Сергей, на квартире Бородина делал. Я ведь тебе сказал, что старик не в себе. Как туда бабка эта попала, соседка его, Зубарева? Её, кстати, убили, зарезали. С кем ты дрался? Сколько этих негодяев было? Чего они хотели от тебя или от старухи этой? Ты хоть на один вопрос можешь ответить?
– Он один был, товарищ генерал.
– Один?! Это тебя вот так один бандюган отделал? Ну, у меня и офицеры службу тащат. Полюбуйся, майор, на своего подчиненного. Вот так запросто, не пойми кто, нашего капитана на больничную койку минимум на месяц уложил, – Фадеев подошел к окну и уставился на улицу, демонстрируя сослуживцам своё презрение.
– Нет, не зря я к Бородину сходил. Зубарева за стариком ухаживала, поэтому и на квартире у него я её встретил. Семен Иванович Бородин и покойный муж Зубаревой, Антон, служили вместе. Третий в их компании был некто Василий Мигун. Личность, по словам Алены Дмитриевны, весьма колоритная: злобный, циничный, наглый. А с Антоном Зубаревым они вместе держались. Хотя Антон, по словам Алены Дмитриевны, был полной противоположностью Мигуну. Что же держало вместе таких разных людей? Опять же, со слов Зубаревой, Антон тяготился обществом этого человека, а сам помог Мигуну попасть на хорошую службу, общался с ним.
– А как эти двое познакомились? – Заинтересовался Макс Валов.
– Со слов Алены Дмитриевны, Мигун спас Зубареву жизнь. Они вместе зэков для службы в штрафбате конвоировали в начале войны. Эшелон, в котором они ехали, разбомбили фрицы. Все погибли, выжили только эти двое. Попали в плен к немцам, потом сбежали. Зубарева фрицы подранили. Мигун на себе его нес. Пока они у партизан не очутились. Потом часть отряда погибла, часть сумела выйти к нашим. Их проверили и поверили им. Со слов спасшихся вместе с нашими героями партизан, что Мигун, что Зубарев оказались достойными людьми.
