Текст книги "Октановое число крови"

Автор книги: Сергей Соболев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 10

– Аллах акбар! – осипшим голосом прокаркал сокамерник Ивана. – Аллах акбар! Аллах акбар!

С того момента как Козака закрыли в камере на двоих, прошло, по его расчетам, не менее суток. Надо сказать, что это были не самые легкие и приятные часы в его жизни.

Его сокамерник, невысокий, худой, жилистый араб, выглядел лет на тридцать пять. Лицо темное, твердое, словно дерево, прокаленное в огне. Глаза сближены, глубоко спрятаны под набрякшими веками. Голова обрита, причем цирюльник поработал над ним всего дня три или четыре назад. А вот лицо, наоборот, заросло черной жесткой щетиной.

В первый момент Ивану показалось, что он где-то уже видел этого типа. Уж больно знакомая физиономия! Лишь спустя какое-то время он понял, осознал, почему этот человек показался ему знакомым. Да он же вылитый Саид в исполнении Спартака Мишулина из фильма «Белое солнце пустыни»!

Кто это? Как его зовут? За какие грехи он попал в местную кутузку?

Как называется сама эта тюрьма? Правда ли, что Иван и этот фрукт находятся на одной из штатовских военных баз, которую катарские вояки используют для своих нужд? Какие здесь царят порядки?..

Козаку так и не удалось получить от соседа ответ хотя бы на один из этих вопросов по единственной и довольно печальной причине. До сокамерника нельзя было достучаться. Этот человек определенно был ненормальным, у него имелись очень серьезные проблемы с головой.

Иван за сутки с лишним так ничего и не узнал о своем соседе по камере, не считая того, что тот раненный на всю голову. Поэтому он решил называть его тем самым именем, которое первым пришло ему на ум – Саид.

– Аллах акбар! Аллах акбар! Аллах акбар!

Весь день, вечер, а затем и ночь этот псих взывал к Всевышнему. Гортанные крики и заунывное чтение молитв периодически сопровождались шлепками или стуками.

В первом случае Саид охаживал себя свободной от оков левой рукой по стриженой голове. То ли сам себя хвалил, то ли, наоборот, лупил себя по затылку в наказанье за что-то нехорошее, совершенное им прежде.

Во втором случае, завершая чтение очередной суры, – а он, похоже, знал весь Коран наизусть! – сокамерник Ивана снимал с грязной ноги тапку, переворачивал ее и принимался стучать себя ею по макушке. Или же, как вариант, он бил кулаком в собственную грудь или хлопал по коленке.

– Аллах акбар! Аллах акбар!

Саид молился практически без роздыху, почти без пауз. Он читал нараспев суры, совершал поклоны, бил себя по голове тапкой, опять читал суры, хлопал себя по затылку и вновь взывал к Всевышнему.

Иван поначалу пытался установить контакт с соседом по камере, но очень быстро понял, что напрасно тратит время и нервы. Примерно через час совместного времяпровождения у него появилось желание поколотить этого субъекта, свихнувшегося на исламских верованиях. По прошествии суток Козак уже готов был не то что поколотить, но задушить психа собственными руками. Настолько эта зверушка его достала.

– Аллах акбар! Аллах акбар!

– Чтоб ты сдох! – процедил Иван. – Жаль, не попался ты мне раньше, моджахед долбаный!

У Козака при обыске отобрали часы, поэтому он не смог бы сейчас назвать время с точностью до минуты. С другой стороны, Иван не так уж и долго находился в заточении, чтобы перепутать день с ночью, не знать, какой сегодня день недели, число и месяц на дворе.

Воскресенье, шестнадцатое июня. Время где-то между четырьмя и шестью часами утра.

Последние два или три часа Козак провел в статичной позе. Он сидел на подстилке, в качестве каковой служил тонкий поролоновый матрас. Иван вытянул ноги, насколько позволяли кандалы, прислонился спиной к стене. Теперь на нем была тюремная роба оранжевого цвета: широкие штаны без ремня, которые при ходьбе приходилось поддерживать, чтобы не упали, и длинная, до колена рубаха. Сокамерник Ивана выглядел почти так же, с той лишь разницей, что его роба уже изрядно выносилась, засалилась, покрылась пятнами и разводами.

Стальные наручники с Козака сняли уже здесь, в изоляторе. Вместо них на него надели самые настоящие кандалы. Ножные браслеты соединяла между собой цепочка, совсем короткая, сантиметров в двадцать. К ней крепилась другая, полутораметровой длины, крайнее звено которой было вдето в металлическую скобу, вмурованную в бетонный пол. На правом запястье Ивана оказался браслет, цепочка от которого тянулась к другой скобе. Точно такие же украшения носил и сокамерник Ивана.

Длина цепей была подобрана с умыслом. Ее доставало, хотя и внатяг, чтобы справлять естественную нужду в дыру с постоянным сливом, проделанную в полу. Но перебраться в противоположный угол камеры или подойти к двери никак не выходило.

Будь иначе, Иван без передыха дубасил бы в дверь и требовал бы вызвать местное начальство или отвести себя к нему. Кстати, он давно уже разобрался бы с этим Саидом, научил бы сокамерника правилам общежития.

– Аллах акбар! Аллах акбар!

Козак выругался про себя. И когда у этого долбанутого басурманина батарейка сядет?!

«У чувака уже сутки с лишним рот не закрывается! – подумал он. – Как минимум двадцать четыре часа! А ведь он, этот псих, наверное, и раньше, когда сидел тут в одиночестве, гнал эту пургу. У него уже горло пересохло – вон, каркает, как ворона».

Раковины с краном здесь не было, а слив в толчке сделан так, что надо сильно исхитриться, чтобы зачерпнуть горстью толику воды, не говоря уже о гигиенических и прочих моментах. Количество питья оказалось ограничено, и это еще мягко сказано. Сутки с лишним назад, когда в эту камеру законопатили нового постояльца, охранники забросили внутрь два трехлитровых пластиковых бачка с водой и забрали пустую тару. Один достался Саиду, другой – Ивану. Хочешь – пей, хочешь – умывайся. Три литра воды на сутки! И это при том, что в камере нет кондишена, а если и есть, то он выключен, из-за чего температура здесь далеко не комфортная – около тридцати.

А может, бачок с водой был выдан и не на сутки, а на больший срок. Кто его знает. Дверь камеры за все это время не открывалась ни разу, даже к глазку, сколько мог судить Козак, никто не подходил. Еды пока не приносили. Правда, кое-что из съестного у местного старожила при себе имелось. Иван заметил надорванную упаковку MRE [6]6
  MRE(англ. «Meal, Ready-to-Eat», «Пища, готовая к употреблению») – сухие пайки в армии США, упакованы в пакет из толстого пластика песочного цвета размерами 25x15x5 сантиметров. На пакете указывается номер меню (всего их двадцать четыре) и название основного блюда.


[Закрыть], лежащую у изголовья голосистого туземца и такую знакомую с виду.

Саид вновь заворочался на своей подстилке. Он сделал экономный глоток воды из трехлитрового пластикового бачка, уже почти пустого.

После чего этот чтец-декламатор уселся в классической позе, хорошо знакомой Ивану, многократно виденной им в самых разных местах на протяжении многих лет.

– Аллах акбар! Аллах акбар! – заголосил он.

– Да на хер ты своему Аллаху вперся?! – угрюмо заметил Козак. – В Священном Писании сказано: «На все воля Божья!». Раз ты тут сидишь, значит, такова воля высших сил! – сказал Иван и криво усмехнулся.

«Вот придурок! – подумал он. – Эти же слова ведь применимы и к тебе самому, к твоей нынешней ситуации. Да, Иван, ты, в сущности, такой же придурок, как этот Саид. Разве что не бьешь себя пока тапкой по черепушке и не долбишься лбом в пол, отбивая поклоны. Но у тебя еще все впереди. Посидишь тут пару-тройку месяцев, да еще в такой компании, тоже начнешь кричать болотной кикиморой и шлепать себя по затылку».

Саид снял свои тапки на тонкой кожаной подошве, подобрал под себя ноги, уселся так, что Козаку были видны его спина с разводами от проступившей соли и грязные ступни.

Оставаясь на своей замызганной подстилке, он завел все ту же пластинку, уже опостылевшую его соседу по камере:

– Аллах акбар! Аллах акбар! Аллах акбар!

Похоже, этот тип готовился к утреннему намазу. Да, так и оно и вышло.

Саид то поднимал сложенные ладони до уровня плеч, то касался ими мочек ушей и хрипло заголосил:

– Ашхаду алля иляха илля-л-лах! Ашхаду алля иляха илля-л-лах [7]7
  Я свидетельствую, что нет божества кроме Аллаха! (араб.)


[Закрыть]!

– Идиот!.. – пробормотал Козак. – Что ты корчишь тут из себя? Кому предназначаются эти твои вопли?! – процедил Козак. – Кого ты призываешь на молитву? Нас здесь всего двое, кретин! Я – гяур, кяфир, иноверец! И ты, полный придурок, у которого твой Аллах отобрал разум!..

Саид на какое-то время смолк. Дыхание из его легких вырывалось с присвистом, как из дырявых мехов. То ли его оставили силы, то ли он обдумывал то, что услышал от своего соседа по камере.

Этот псих, естественно, ни слова не понимал по-русски. По-английски, кажется, тоже. Иван пытался заговорить с ним на заморском языке, но Саид никак не отреагировал на это. Во всяком случае, он ничем, ни жестом, ни словом, ни взглядом не дал понять, будто уразумел, что именно ему было сказано.

Обращаться к сокамернику на арабском, родном для этого типа, не захотел уже сам Иван, чтобы не засветиться по этой части, не выдать себя. В этом помещении камерного типа были установлены сразу три телекамеры, работавшие круглосуточно. Две из них находились под потолком, точно над лежаками заключенных, и снимали их сверху вниз. Третий «глаз» был помещен на кронштейне прямо над дверью. Эта телекамера, по-видимому, давала общий план тюремного помещения. Если здесь установлены камеры круглосуточного слежения, то глупо было бы ожидать, что в комплекте с ними не работали и скрытые микрофоны.

Саид вдруг замолчал, но совсем не надолго. Иван получил всего лишь две или три минуты относительного покоя.

Потом правоверный мусульманин выровнял дыхание, чуть откинул плечи назад, опустился на грязные пятки и на выдохе заголосил:

– А’узу би-л-ляхи мина-ш-шейтани-р-раджим [8]8
  Прибегаю к Аллаху от проклятого сатаны!


[Закрыть]!

«Сам ты сатана, – глядя не на него, а в сторону, подумал Козак. – Куда бы мне убежать отсюда, чтобы не слышать тебя, петуха долбаного?! Странно, – размышлял Иван, пытаясь абстрагироваться от воплей этого ишака и по-прежнему стараясь не смотреть в его сторону. – Очень даже. Интересно, почему они не вызывают меня на допрос? По какой причине так долго проходит проверка тех сведений, которые я сообщил о себе? Что-то здесь не так».

Стоило ему лишь подумать об этом, как, накладываясь на хриплые вопли сокамерника-идиота, явственно послышался скрежет ключа, проворачиваемого в замке.

В камеру вошли двое в песочном камуфляже и белых шлем-масках. Один из них сразу направился к Саиду, снимая на ходу с пояса пару пластиковых наручников. Он подошел к сокамернику Ивана, сграбастал этого идиота за шкирку, хорошенько встряхнул и защелкнул руки за спиной. После чего человек с закрытым лицом запечатал его рот пластырем и, как мешок с картошкой, бросил Саида обратно на подстилку.

Второй выждал несколько секунд.

Когда в камере наступила тишина, он подошел к Козаку, протянул ему смартфон и заявил:

– Тебе человек звонит!

– Мне? – удивился Иван.

– Ну! – поторопил тот. – Ответь на вызов!

Козак облизнул пересохшие губы. Несколько секунд он удивленно смотрел на охранника, затем все же взял у него смартфон и поднес к уху.

– Слушаю!

– Мистер Козак? – раздался голос, показавшийся ему смутно знакомым. – Я говорю с мистером Козаком?

– Да, это Козак. А с кем я говорю?

– Я был вашим попутчиком по дороге из Стамбула в Доху.

– Конечно! – Иван уселся поудобней, взял телефон в другую руку, свободную от браслета. – Мы сидели в салоне рядом.

– Верно.

– Вы еще помогли мне пройти ускоренный таможенный досмотр. Господин Халид аль-Валид, если я не ошибаюсь?

– Вообще-то это мой творческий псевдоним. У меня не было при себе другой визитки, поэтому я дал вам ту, что нашлась в моем портмоне.

Козак едва удержался, чтобы не спросить у этого субъекта, что тот делал в соседнем номере, в сьюте номер восемь отеля «Доха Марриотт», вечером с пятницы на субботу. Но Иван проявил благоразумие, решил, что в его нынешнем положении лучше не спрашивать, а слушать.

– Мне сказали, что в ваших вещах… в вашем портмоне была обнаружена моя визитка. Та самая, что я вам дал в аэропорту в пятницу.

Ивана сильно удивили эти слова. Он помнил, что избавился от визитки еще в аэропорту, хотя телефон запомнил и мог бы назвать его даже сейчас. Но уличать во лжи того человека, который теперь говорил с ним, арестант не решился.

«Идет какая-то игра, – подумал он, взяв крохотную паузу на размышление. – Надо быть предельно внимательным».

– Мистер Козак, я мало что о вас знаю, – заявил его собеседник.

«Как и я о тебе», – подумал Иван.

– Но мне показалось, что вы человек достойный, приличный.

– Приятно слышать, – хрипло отозвался Иван.

– Я редко ошибаюсь в людях, поэтому очень удивился, когда мне сообщили, что вам инкриминируется тяжкое преступление.

– Я ничего противозаконного не совершал. Моя жена в момент задержания находилась в одной машине со мной. Ее судьба меня беспокоит сильнее всего.

– Как зовут вашу жену?

– Анна Козакова. Она гражданка России, прилетела в Доху в тот же вечер, что и я.

– Простите, но о вашей жене я ничего не знаю. Мне лишь сообщили, что у вас нашли мою визитку, еще проинформировали о том, о чем я уже вам говорил, что вас подозревают в совершении тяжкого преступления на территории нашей страны.

– Я ничего противозаконного не совершал.

– Тогда вам не о чем беспокоиться.

– Вам сообщили, уважаемый Халид аль-Валид, что меня держат здесь в кандалах?

– Возможно, вас считают опасной личностью.

– Вам сказали, что мне не было предъявлено даже формального обвинения, что ко мне не допускают адвоката?

– Вот как? Если вас будут судить по законам эмирата Катар, мистер Козак, то ваши интересы в суде станет представлять местный адвокат, которому заплатит правительство нашей страны. – Собеседник Ивана немного помолчал и добавил: – Впрочем, я надеюсь, что до этого не дойдет.

– Что вы имеете в виду?

– Мистер Козак, как ни странно вам это покажется, но я не последний человек в этой стране.

«А чего ж тогда летаешь не на собственном или арендованном самолете, а обычным пассажирским рейсом?» – подумал Козак.

– Мне это не кажется странным, – вслух сказал он.

– Хотя я и летаю – изредка, правда – на обычных пассажирских лайнерах, – безошибочно прочтя его мысли, сказал Халид аль-Валид. – Но у меня имеются определенные связи и возможности.

– Честно говоря, я пока не очень понял, к чему вы ведете.

– За вас ходатайствует один человек, имени которого я не могу сейчас назвать.

– Узнайте, пожалуйста, все ли в порядке с моей женой. Для меня это самое важное.

– Постараюсь выполнить вашу просьбу. Я вообще считаю, что хорошие люди должны помогать друг другу. Если угодно, это мое кредо.

– Приятно слышать, что вы считаете меня хорошим человеком.

– Иначе зачем бы я сейчас с вами разговаривал? Поверьте, добиться того, чтобы вам в камеру принесли телефон, оказалось нелегко даже мне. Мистер Козак!..

– Да, сэр?

– Мой вам совет, будьте благоразумны. Если вы станете вести себя правильно, то я с помощью моих друзей смогу добиться вашего освобождения.

Охранник отобрал у Козака смартфон. Его коллега внес в камеру два трехлитровых бачка и пару упаковок армейского суточного рациона. Половину этого добра он бросил к ногам Козака, остальное положил у несвежей подстилки сокамерника Ивана.

Этот тип склонился над смуглявым мужчиной в оранжевой робе, лежащим на боку. Он ногтем зацепил край ленты, отодрал ее, затем снял с Саида наручники.

С металлическим бряцаньем закрылась дверь камеры. Послышался звук запираемого замка.

Прежде чем в коридоре стихли шаги тюремщиков, в камере опять зазвучал хриплый, надсаженный голос Саида. Сокамерник Ивана снова затянул свои молитвы.

Глава 11

16 июня

Рахимбаев приехал в ресторан на Неглинной в половине седьмого вечера, совершенно один, как ему и было велено. Охранник Антонова обыскал южанина, отобрал у него смартфон, после чего ввел в отдельный кабинет.

Обстановка здесь была та же, как и двое суток назад. Стол, как и в минувшую пятницу, сервирован на двоих. Помещение освещено двумя настенными бра. Антонов, не вставая с места, указал гостю на свободное кресло, стоявшее по другую сторону стола.

– Добрый вечер, уважаемый Виктор Михайлович!

– Здравствуйте, Солтанбек! – несколько мягче, чем в прошлый раз, поприветствовал Антонов бывшего главу худжандского клана. – Присаживайтесь!

Южанин был одет так же скромно, да и выглядел он тоже не лучше, чем в пятницу: впавшие щеки, нездоровая, с желтоватым отливом кожа, потерянный взгляд.

– Угощайтесь! – Антонов кивнул на накрытый стол. – Зная, что вы придерживаетесь определенных норм и табу, я предупредил, чтобы нам подали халяльную пищу, соответствующую канонам ислама.

– Спасибо, Виктор-джан.

Антонов налил себе из графина охлажденного клюквенного морса и заявил:

– Я слышал, вас вчера допрашивали в следственном комитете? Сколько длился допрос?

– Примерно шесть часов. Почти до семи вечера.

– Вы знаете, что вас собирались закрыть еще вчера?

Рахимбаев прерывисто вздохнул и ответил:

– Я был готов, говорил вам еще в пятницу, что все к этому идет.

– Как вы думаете, Солтанбек, почему вас до сих пор не посадили в изолятор?

Рахимбаев промокнул платком потное лицо и проговорил:

– По-моему, вы лучше меня это знаете, уважаемый Виктор Михайлович.

– Почему следователи, работающие по вашей преступной группе, до сегодняшнего дня не изменили ваш статус со «свидетеля» на «обвиняемого»?

– Виктор Михайлович!.. – Южанин бросил на него умоляющий взгляд.

– Согласно поправкам в УК от две тысячи тринадцатого года, деяния, предусмотренные пунктом «г» части второй статьи два-два-восемь, караются лишением свободы на срок от восьми до двадцати лет. – Антонов аккуратно отпил кисловатый напиток, поставил стакан на стол, после чего посмотрел на южанина и продолжил: – В вашем случае, как меня проинформировали свои люди в следственном комитете и наркоконтроле, обвинение собирается просить по максимуму – двадцатку.

– Виктор-джан, я отдал все, что смог собрать!..

– Я попросил знающих людей оценить ваши активы, Солтанбек.

– У меня одни долги! Я бедный несчастный пожилой человек.

– Вам и вашим близким принадлежат сотни гектаров земли в Воронежской и Липецкой областях. У вас есть домовладения и земельные участки в ближнем и дальнем Подмосковье. Это без учета наличности, вложенной вами в московскую недвижимость, в офисные и торговые точки. Специалисты говорят, что то, что они пробили, то, что принадлежит либо вам и вашей семье либо близким вам выходцам из Худжанда, стоит по рыночным ценам от четырехсот до шестисот миллионов. – Антонов зацепил вилкой ломтик темно-красного балыка, положил его на свежий хрусткий хлебец, сверху добавил дольку лимона, отправил в рот, прожевал закуску и сказал: – Причем не в рублях, а в американской валюте. – Виктор Михайлович промокнул губы матерчатой салфеткой и продолжил: – Между нами говоря, вы основательно наварились на поставках афганского товара. Ведь так?

Лицо южанина стало пепельным.

– Это большое преувеличение, – заявил он. – Да, землю покупали, было дело. Но эти активы уже давно не мои. – Рахимбаев достал из кармана платок, промокнул влажное, словно покрытое липким налетом лицо. – И мы ведь делились. – Он понизил голос. – В том числе и с вами.

– Если бы я, Солтанбек, не вмешался, не задействовал бы своих знакомых и личные связи, то вам еще на прошлой неделе предъявили бы обвинение. Вы сейчас сидели бы не в этом прекрасном месте, а в набитой битком камере СИЗО, ожидая суда и максимально строгого приговора.

– Да хранит вас Аллах! – Рахимбаев поднял ладони, словно собирался молиться. – Да ниспошлет Всевышний вам и вашим близким бесконечные блага и радости! Мне же только и остается, что молить Аллаха милостивого и милосердного о спасении.

– У нас говорят: «На Бога надейся, а сам не плошай». – Антонов чуть приподнялся, щелкнул пальцами. – Эй, Солтанбек, придите в себя! У вас сын и племянник сидят в СИЗО! И сами вы уже одной ногой за решеткой! Действовать надо, а не молитвы читать!

– Действовать? – Взгляд южанина стал чуть более осмысленным. – Что именно от меня требуется, Виктор-джан? Вы скажите, научите, как и что, а я все сделаю!

– Вот это уже другой разговор.

– Но чтобы собрать всю ту сумму, о которой вы говорили еще три месяца назад, потребуется время.

– Сейчас речь уже не о деньгах. Вернее, не только о них.

– Не о деньгах? – Южанин сам налил себе из графина сок. – А о чем? – Он залпом выпил стакан охлажденного напитка. – Извините, что-то жажда мучит.

– Я же вам сказал, угощайтесь! – Антонов радушно показал на стол, уставленный яствами. – Теперь о том, что касается дела. В пятницу нам не дали договорить, помните?

– Да, вы куда-то уехали.

– У меня было срочное дело. Так вот. Вы сказали, что у вас есть что мне предложить. – Антонов посмотрел на южанина и уточнил: – Вы сами завели разговор про неких американцев, которые зачастили в вашу страну. Имеется в виду в Таджикистан.

– А!.. Да, я подумал, что вам это может быть интересно.

– Не мне, – пояснил Антонов. – Я всего лишь бизнесмен. Посредник в некотором роде. – Он взял графин, налил напиток в высокий стакан и передал его собеседнику. – Кстати, вы упомянули про какого-то господина, которого я, возможно, знаю.

– Да, это так.

– Где именно я мог его видеть?

– Полтора года назад. В Париже. – Южанин задумчиво покачал головой. – Вы встречались в «Серебряной башне». Мой брат, Фарход Шерали и вы с вашей спутницей. Помните?

Антонов продолжал пристально смотреть на южанина. Естественно, он помнил то мероприятие. В Париж они прилетели тогда втроем: он, Игорь Зеленский и Анна Козакова. В тот известный парижский ресторан, где была назначена встреча, Виктор Михайлович отправился вдвоем с Анной. Дело было на католическое Рождество.

Антонов играл роль посредника, через которого Шерали и Джамшед Рахимбаев, брат Солтанбека, ныне покойный, должны были сообщить свои условия по намечаемой сделке по приобретению весьма крупной оптовой партии афганского героина. Это был один из начальных этапов тайной операции российских спецслужб, проводившейся под кодовым названием «Кабульский трафик».

– Ну и?.. – сказал он, когда пауза слишком затянулась. – Мы что, уже торгуемся?

– Вы же сами как-то сказали, что хорошая информация стоит денег.

– Пока еще я не услышал ничего нового, интересного.

– Полтора года назад, когда вы беседовали с Шерали и мои братом, в «Серебряной башне» присутствовал еще один человек, имевший отношение к сделке. Он сидел за одним из соседних столиков.

– О ком речь?

– Если я назову его и добавлю еще кое-что от себя, мне это зачтется?

– Все зависит от качества той информации, которой вы собираетесь поделиться.

– Этого человека зовут Ричард Доккинз. – Южанин пристально посмотрел на своего визави. – Он американец. Работает в крупной международной охранной фирме.

«В «Армгрупп», – уточнил про себя Антонов. – Один из тех, под чьим началом в этой конторе служил Иван. Да, он был в тот вечер в ресторане. Про этого Доккинза мы уже кое-что знали благодаря информации, полученной от Козака».

– Мистер Доккинз до определенного момента крышевал и вас, и клан Шерали, верно?

– Да, это правда, – неохотно и очень тихо сказал Рахимбаев. – Не он один, конечно. Хотя один процент от каждой поставки, от любой сделки Доккинз имел.

– Только один процент?

– Поначалу – да. Помимо того, что шло его старшим партнерам, лично он получал один процент комиссионных.

– От какой цены?

– От оптовой стоимости товара в Оше, Душанбе, Худжанде.

– А потом?

– По той схеме, по которой договорились в Париже, он должен был иметь уже три процента. Этот американец оказался жаден, груб, безжалостен. Но за ним стояли такие люди!.. – Южанин прерывисто вздохнул. – Приходилось делиться.

Антонов слегка кивнул. Эта информация совпадала с теми сведениями, которые были получены благодаря Козаку. Именно Иван был подключен к данной схеме. Почти год он числился менеджером в одной скромной фирме, имеющей небольшой офис в деловом центре Дефанс. Там Козак продержался почти год, пока люди Доккинза, отстраненного от раздела пирога, не вычислили эту контору и не застрелили сотрудника банка, через которого шли проводки в офшоры.

– Он получал эти три процента, затребованные им еще год с лишним назад?

– Нет, мы ему ничего не платили.

– Почему?

– Мистер Доккинз исчез куда-то. А в схему поставок в качестве представителя крыши вошел другой человек. Он уже не требовал личных комиссионных.

– Как его зовут, этого другого человека?

– Майкл. Фамилии его я не знаю.

«Майкл Сэконд, – уточнил про себя Антонов. – Опять эти двое: Доккинз и Сэконд, Сэконд и Доккинз!».

– Вернемся к Доккинзу. Он тоже гостил с группой американцев в ваших краях?

– В Таджикистане? Да, приезжал. Оба раза был в составе группы.

– Откуда у вас эта информация?

– Родственник работает в органах. Недавно приезжал в Москву… с частным визитом.

Антонов чуть заметно усмехнулся. Он прекрасно знал, что у Солтанбека Рахимбаева остались нужные связи на родине. Его двоюродный брат, к примеру, тоже выходец из Худжанда, занимал должность заместителя главы Государственного комитета по национальной безопасности Таджикистана.

Какое совпадение! Именно он, этот таджикский гэбист, два дня, понедельник и вторник, гостил в Москве. Сотрудники некоей смежной службы сообщили Антонову, что сей персонаж навещал своего двоюродного брата Солтанбека в его загородном доме в Подмосковье.

– В первый свой приезд эта группа, в которой был и Доккинз, посетила два вилайета, – продолжил южанин после небольшой паузы. – У них при себе, как мне сказали, были какие-то специальные приборы. Их сопровождала небольшая группа сотрудников госбезопасности Таджикистана.

Антонов сидел в расслабленной позе, хотя то, что говорил сейчас Рахимбаев, представляло большую ценность для любого разведчика.

– Какие приборы? Например?..

– Например, дозиметры.

Антонов чуть приподнял брови.

– Дозиметры, говорите? Это еще зачем?

– Вам это интересно, Виктор-джан? – Южанин испытующе смотрел на него своими черными оливковыми глазами. – Я сказал все, что знаю.

– Так уж и все?

– На данный момент – да. Но я могу собрать куда более подробную информацию.

Антонов некоторое время провел в раздумьях. Собственно, мыслить тут было особо не о чем. Пришло время выполнять то, что и планировал Виктор Михайлович. Но восточные люди, даже такие продвинутые и ассимилированные, как Солтанбек Рахимбаев, не любят, когда их деловые партнеры проявляют поспешность.

Антонов взял с соседнего кресла кожаную папку, привезенную с собой, раскрыл ее и извлек оттуда документ синего цвета. Этот паспорт был изъят у гражданина Таджикистана Солтанбека Рахимбаева еще три месяца назад, когда в его офис, расположенный в комплексе «Измайлово Вега», наведались сотрудники следственного комитета и ОМОН, прикрывающий их.

– Ваш паспорт?

– Да, – пролистнув документ, сказал южанин. – Мой.

– Охранник сказал, что сумка с вещами у вас в машине.

– Так и есть. Я ведь думал, что меня отправят в изолятор, поэтому кое-что взял с собой.

– Вместо СИЗО вы отправитесь в Душанбе. – Антонов слегка улыбнулся, хотя глаза его оставались холодными. – Прямо отсюда, никуда не заезжая, двигайте во Внуково! – Виктор Михайлович посмотрел на часы и сообщил: – Вылет борта UT 801 в двадцать три десять!

– Понятно, – пряча паспорт в карман, сказал южанин. – Я могу позвонить, чтобы меня встретил в Душанбе нужный человек?

В кабинете, словно материализовавшись из воздуха, появился охранник.

– Верните господину Рахимбаеву его сотовый!

Охранник положил на стол гаджет, после чего вновь испарился.

– Деньги имеете, Солтанбек?

– На эту поездку найдутся, – осторожно сказал тот.

– И на обратный билет тоже?

– Когда мне возвращаться?

– В вашем распоряжении менее двух суток! – жестко сказал Антонов. – В четыре утра прилет! Во вторник, в двадцать два – обратный рейс! В Домодедово вы будете около двух ночи по московскому времени в среду! Как только прилетите, вас подберет мой человек и привезет в то место, где буду находиться я.

Мужчины поднялись.

– Запомните, Солтанбек, что я вам скажу! Действуйте по своим родственным и иным каналам быстро, но осторожно! О нашем разговоре никто не должен знать. – Он проводил южанина до дверей и добавил напоследок: – Если вы узнаете то, что интересно мне и моим партнерам, то вам спишут долг, а дело против вас и ваших близких закроют!

– Виктор-джан, вашими устами сейчас говорит сам Всевышний! Сделаю! Все выполню!

– Если же вы попытаетесь обмануть нас, то ваши сыновья и племянники сгниют на зоне. Активы, пока еще принадлежащие вам, перейдут к другим людям, куда более умным и сговорчивым.