Текст книги "Тайны имперской канцелярии (СИ)"

Автор книги: Сергей Пилипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

–   И что же? – испугался снова губернатор, осматривая углы комнаты, куда, как ему помнится, закатилась та душа.

–   Что, ищите, куда она подевалась? – засмеялся Иннокентий, – не трудитесь. Все одно не найдете. Ее  теперь  не видать.

–    А почему же тогда видел? – удивился граф.

–   Ну, тогда... Я сам не знаю, отчего так происходит. Если б знал, то объяснил бы. Но знаю другое. Это происходит только с теми, кто, как вы, побывает на краю погибели.

–    То есть, сильно испугается? – поправил его граф.

–    Нет, одного испуга тут мало. Я бы сказал, тот, кто сильно хочет изменить  и себя, и других.

–    Что-то я такого за собой не замечал, – ответил губернатор.

–    А оно незаметно подступает, – говорил знахарь, – не всегда можно доверять  самому себе или тому, что снаружи. Внутри всех нас клокочет какое-то  пламя без дыму. Вот оно и дает о себе знать иногда.

–    Что  же ты раньше об этом не сказывал? – огорчился, было, губернатор.

–    Я и сам не знал, – честно ответил Иннокентий, -все ведь происходит не сразу, а постепенно.

–     И долго ты обучался всему этому?

–     Я не обучался специально. Все  как-то само собой происходит. Да и вряд ли сему  можно обучиться специально. Сомневаюсь я в этом.

–    Что ж так? – удивился граф.

–     Не знаю, – пожал плечами знахарь, – думаю, что нас  что-то ведет откуда-то сверху. А может, и нет? Не знаю точно. Но иногда, мне кажется, что это так.

–    И когда же? – заинтересованно спросил губернатор.

–  Да, в общем-то, ночью часто бывает, – признался лекарь, – то руку поведет в  сторону, то голову наклонит куда, а то и вовсе согнет в дугу.

–    И что же это? – испуганно обернулся по сторонам граф.

–    А бог его знает, – честно признался тот, – силища какая-то нами помыкает.

–    Что, и мною тоже? – даже немного зашевелился Иван Алексеевич.

–    Вами не знаю, не могу сказать точно, а вот мною – да. Случалось, зайду  куда ночью и не помню, как выбраться оттуда. А на утро все, как есть – дома. Только  не помню, где был и что делал.

–     А ты часом не того? – усомнился в его словах губернатор.

–     Да, нет же, – махнул рукой Иннокентий, – то другое, то дурь обычная. А  здесь, непонятно что.

–    И часто такое бывает? – спросил граф.

–    Да, нет. Уже нет.

–    А раньше?

–    Раньше  было, особенно когда пригублю чего.

–    Может, тебя черти носят? – сказал наугад граф.

–   Возможно, – согласился и  знахарь, – только скорее не черти, а бесы.

–    А что, это не одно  и то же?

–   То, да не то, – мудро заметил Иннокентий, –  черт – это что? Ну, тварь. Ну, рогатый, глазища, как угли светятся, рот большой и полон бело-зеленых зубов. В общем, тварь и все.

–    А бес? – заинтересованно спросил граф.

–    А бес – это что-то непонятное, его не видать. Он внутри и крутит тобою, как хочет. Хотите, верьте, хотите нет, а вот недавно  побывал я на  луне и там заночевал.

–    Ты, что несешь, спятил что ли  вовсе?

–    Нет, еще здраво рассуждаю. Помнится, вскочил я ночью, как ужаленный чем-то. Огляделся, а вокруг меня никого нет, даже моей сварливой бабы. Потом чувствую, уношусь куда-то, то есть лечу. Так и до нее долетел.

–    И какая же она? – спросил снова Иван Алексеевич.

–    Голубая и желтая, – ответил Иннокентий, – как сейчас помню, трогал ее  руками и окунался в ее пыль.

–    А что, там есть и это? – удивился граф.

– Да, и весьма  много. Окромя того, множество всяких дыр понаделано.

–     Неужто? А отсюда не видать, – и граф почему-то взглянул в окно.

–     Вот такая история, – немного грустно сказал лекарь.

–    А как же ты  вернулся?

–    Не знаю, но проснулся я в своей кровати.

–     Так, может, тебе просто приснилось все это?

–    Нет, сон – то другое. Ты можешь проснуться и глаза открыть. А здесь все  по-иному. Как будто тебя и вовсе нет. Имею в виду тяжести тела.

–    Да-а, – затянул граф, – интересно все это. Ну, а больше никуда не ходил?

–    Пока нет, но, возможно, еще полечу.

–    Полетишь? – удивился еще больше губернатор, -как это?

–    Не знаю, – снова пожал плечами лекарь, – но мне кажется, что это так и  есть.

–    Как-то все весьма странно, – пролепетал Иван Алексеевич.

–    Иначе и не  назовешь, – вздохнул опять Иннокентий.

–    И что же ты сам, ничего не знаешь об этом? – снова задался любопытством граф.

–    Куда мне, – скромно ответил лекарь, – я ведь не обучался в каких учреждениях, да и по науке мало смыслю. Это ведь только так кажется, что все  просто и обыденно, а на самом деле – это целое таинство.

–    Что ты имеешь в виду?

–   Да, все то же: и сны, и полеты, и даже это вот, что с вами случилось.

–    А, что со мной случилось? – не понял граф.

–    Вы ведь умерли совсем недавно, –  как-то просто сообщил Иннокентий, –  и только то, что дворник обратил внимание – вас и спасло.

–    Да, – согласился губернатор, – ну и что здесь тайного? Карету понесло, меня выбросило, дворник подобрал...

–    Так-то оно так, – снова со вздохом отвечал знахарь, – но на самом деле  что-то за вами ведь наблюдало и толкнуло дворника на это.

–    Не знаю, – засомневался граф, –  мне кажется, это просто случай такой  на удачу.

–     Возможно, – согласился с ним лекарь, – но может  и другое. Кто-то не хотел  вашей смерти сейчас и уберег от злого умыслу.

–     Так ты думаешь, что за мной наблюдают?

–     Думаю  да, но не знаю как, – ответил просто Иннокентий.

Графу стало как-то не по себе от его слов, и он даже немного заерзал на постели.

–    Лежите спокойно, – предупредил знахарь, – нельзя шевелиться, а то повязка уйдет в сторону.

–    А, что со мной было, там, на полу? – неожиданно спросил губернатор.

–    Вы умерли, – спокойно сказал лекарь.

–   А потом, что? Воскрес? – с интересом переспросил граф.

–    Ну, не совсем так. Я ведь вам помог в этом, – скромно заметил Иннокентий.

–    А, что ты сделал?

–    Да, ничего особенного. Вставил ребро на место, да еще пару раз дыхание  ваше перепроверил. Сейчас вроде все в норме.

–    А что точнее, не знаешь?

–    Откуда же мне знать. Я думаю, что в норме и все. Мне так кажется, – более понятно ответил Иннокентий.

–    Так кажется или знаешь? – не поверил его слову граф.

–     И то, и другое совместно, – кратко ответил тот, не желая продолжать эту тему.

–     Ладно, – успокоился Иван Алексеевич, – я чувствую себя хорошо, потому –  верю.

–     А если бы было плохо? – поинтересовался  вдруг  лекарь.

–     Ну, тогда, не знаю, – сконфузился граф.

–     То-то и оно, – заметил знахарь, –  когда хорошо себя чувствуем, то и не  думаем о чем-то, а  когда плохо  –   всякая чушь в голову бредет.

–     И что сие обозначает?

–    Ничего особенного. Обозначает лишь то, что мы с вами, да другие такие же, просто глупцы  в сравнении с природой.

–    Как  это?

–    Очень естественно. Мы не знаем, чего хотим сами  и руководствуемся в основном чувствами. А им никогда нельзя доверять, даже в самом сокровенном.

–   Что, и в любви тоже? – удивился граф, вспоминая свою жену и детей.

–   Нет, любви это не касается, но только самой любви, – понимая, о чем думает граф, отвечал лекарь.

–    А что, бывает другое?

–   Да, бывает. Люди ошибаются и часто, доверяя тем же чувствам. Иногда по эгоизму, а иногда  и по простоте своей не понимают, что такое настоящая любовь.

–    А ты-то понимаешь?

–    Думаю, нет, – сокрушенно помотал головой лекарь, – я ведь любил вовсе не  так, как все, а по иному. Я был  влюблен в душу людскую, а не в тело и его красоту.

–     А что, это ты говоришь о своей "бабе"? – удивился граф.

–     Да, – грустно вздохнул Иннокентий, – она когда-то была гораздо лучшей, но жизнь заставила предать  свои  взгляды и стать невыносимо сварливой,  чтоб уберечь саму себя в этом аду.

–    А как же мы все? – спросил снова Иван Алексеевич, удивляясь такому  объяснению.

–    Не    знаю, у каждого все происходит по-своему. И порой, тяжело отделить где, что. Но думаю, у вас настоящая любовь.

–   Это что, видно? – удивился губернатор.

–    Нет, но я это чувствую внутри. Не могу объяснить как. Это мое чувство.

–     Но ты же говорил, что чувству нельзя доверять?

–     Да, но не этому. Это чувство, которое я испытываю всякий раз сближаясь с другими, не имеет  ничего общего с обычными. Наверное, его можно отнести к разряду слепого уверования.

–     Ну вот, опять ты противоречишь  себе. Теперь, уже слепое чувство.

 –   Нет, я не это хотел сказать, – задумался на минуту лекарь, – я хотел сказать, что мое чувство – это чувство предостережения ото всего, что происходит.

–    Как это, не понял?

–    Как же вам объяснить, – думал вслух Иннокентий, – наверное, проще сказать  так. Мое чувство не затрагивает ваши или чьи-то интересы. То есть, мне нет надобности взыскивать у вас что-то, мне необходимо нужное для простой обыденной жизни. Поэтому, я ему и доверяю, и оно почти  никогда не обманывает .

–  А что, случается и такое?

–  Да, бывает, – огорченно согласился лекарь, – но это уже лично от меня. Когда я начинаю попирать силищу, мною владеющую. To eсть, когда злюсь или недомогаю, или когда просто не в хорошем настроении.

–    И как же ты все отличаешь? – засомневался в его словах граф.

–    Да, просто. Я не пытаюсь навязать самому себе это, и нахожу именно то, что нужно. В общем, это довольно сложно происходит внутри, поэтому лучше  объяснить не могу.

–    Да-а, – облегченно вздохнул теперь и губернатор, понимая, что у того, скорее всего, "не все дома", – тяжело тебе приходится.

–    Ну, почему же, – возразил Иннокентий, – вовсе нет. Я радуюсь этому, так как чувствую, что на правильном пути, ибо доверяю тому, что идет от души, а не от тела.

И снова сердце графа забило тревогу.

–    А может и нормальный, – думал он, – может, это мы не такие?

И от этой мысли вовсе похолодело в груди. Но все ж граф не подал виду, хотя это было и тяжело.

Наступило короткое молчание.

Но вот лекарь встал и, дружелюбно похлопав

по руке графа, сказал:

–   Я знаю, о чем вы сейчас думаете, уважаемый Иван Алексеевич. Не переживайте по этому поводу. Я такой же, как и все. Только не могу смотреть на возрастную  умалепицу.

–    О чем ты? – сделал вид, что не понял граф.

–    Ладно, можете не признаваться в своем сокровении. Мне это не нужно. Оно нужно вам самим. Вот, когда это поймете, тогда я вам может кое-что и скажу со всего того, что знаю.

Губернатор промолчал и даже обидчиво слегка надул щеки, но, когда знахарь вышел из комнаты, у него снова похолодело  внутри.

Боже, а ведь он прав. Я ведь об этом думал. Откуда он может знать такое. Знает, но виду особо не подает. Что-то в этом нечисто.

Пресвятая богородица, а может  он и есть Вельзевул, как пишут в старинных книгах?

Да, нет. Чушь какая-то. Он же обычный человек. Да и в детстве росли почти разом. В молодости ходили к девкам и шарахались по разным заведениям.

Что же с ним случилось? Почему он стал таким?

Может, кручина помогла этому?

Так сказать, что он беден – нельзя. Такой же, как и все. Мало у кого и это имеется.

Огромный дом, позади небольшой сад, даже конюшня есть, правда, без лошадей за ненадобностью.

Что не жить-то. Лекарь по фаху. Правда, изгнали собратья его за какую-то неусмиряемость супротив власти   их чиновников.

Но он ведь мог вполне обустроиться снова. Даже дома, хоть жена и ворчит. Нет, дело здесь в чем-то другом.

А в чем?.. Не знаю, да и знать не хочу, если честно. Какое мне дело до всего этого. Вот полежу, выздоровею. Затем рассчитаюсь, как и положено, хоть мы и старые друзья, но жить-то надо каждому как-то.

Я уйду к себе, а он останется сам по себе, наедине со своими бесами. Вот жизнь какая штука. Сегодня ты один, а завтра     совершенно иной.

Правда, бывает люди и не меняются, но какое дело мне до всего этого?

Я губернатор и повинен заниматься своим делом. А он своим. Вот и вся закавыка той же жизни.

Что-то я не в ту сторону мыслю. Надо бы подумать о другом. Что делать с той чертовой папкой и другими документами? И вообще, к кому обратиться, чтоб разобраться во всем этом?

Не дай бог, еще к зачинщикам прислонят. Попробуй, тогда отвертеться. Смерть не страшна. Страшно имя свое запятнать. Люди ведь узнают, что подумают?

Богоотступник. На царя руку поднял, хоть его и нету уже. Так им какая разница. Потом, не докажешь, что в постели с переломанными ребрами лежал. Да и кто будет спрашивать. Не простой же человек.

Мысли его неожиданно остановились, так как  он услышал, как где-то внизу открылась дверь.

Кто-то вошел и довольно долго стучал туфлями и раздевался. Слышался какой-то небольшой разговор, но тихо, и разобрать было тяжело.

Вскоре послышались шаги на лестнице, и в проеме двери показался новоиспеченный учитель Гавриил Эдмонтович. Он широко улыбался   и потирал закоченелые от мороза руки.

–    Ну, батюшки свет, Иван Алексеевич, задали вы мне работенку, – почти  радостно говорил он, подходя ближе и все так же потирая руками.

–    Что так? – умышленно удивился граф.

–    Морозища-то стоит ужасный, аж трещит все вокруг, а вы меня к дому ко  свому. Далеко ведь. Ну, ничего, ничего. Не замерз я. Вот только руки прикоченели, а так ничего. Возрадуйтесь, батенька мой, жива и целехонька  ваша драгоценная супруга, Анна Андреевна. Привет ей от вас передал и вам от

нее передаю тоже, – и с этими словами он достал  откуда-то изнутри небольшой носовой платок  и  ввернутую в него записку.

–    Спасибо, спасибо, – поблагодарил граф, уж совсем не понимая, как теперь  обращаться с бывшим Гаврилой.

Лицо вроде бы то же, только вот говор изменился и манеры другие.

Иван Алексеевич и верил, и не верил всему этому.

С одной стороны – это казалось невероятным, а с другой – вот оно доказательство, перед твоими ясными глазами.

Но  сейчас  думать   было некогда и он быстро развернул платок, взяв из него записку, отправленную супругой.

–   На словах просила передать женушка, – не дал прочитать Гавриил Эдмонтович графу записку, – что скучает по вам и очень надеется встрече.

–   Хорошо, покорно благодарю, – с тоном вежливости отвечал губернатор.

–    Не за что, не за что, – кивнул головой учитель и отступил в сторону.

Тут вошел лекарь с горячим самоваром и сказал:

–    Сейчас будем чай пить. Погодите чуток, пойду схожу за булочками.

–    Я вам помогу, – взялся за дело Гавриил Эдмонтович, и они вместе куда-то ушли.

Граф развернул записку и прочитал. Голова сразу наполнилась другими мыслями: о доме и родных.

Жена писала, что действительно скучает и ждет его возвращения. Но предупреждала, что его искали и уже кто-то говорил о скорой кончине. Она спрашивала, как ей поступать и можно ли доверять незнакомому человеку.

–   Вот это да, – тихо прошептал Иван Алексеевич, – даже жена не обнаружила в нем вчерашнего дворника, а что скажет настоящая семья? Но так как мысли были заняты другим вопросом, то этот сам по себе остался не разрешенным до другого времени.

Граф решил снова послать учителя туда, но  уже со своей запиской.

Но, с минуту поразмыслив, понял, что это было бы несправедливо посылать его обратно, тем более, в такой мороз.

И он грустно вздохнул. Что ж, придется подождать до завтра.

Спустя минут десять в комнате шел настоящий пир. Иннокентий потчевал всех чаем, не забыв пригласить сада и свою сварливую бабу.

Она еще немного побаивалась графа, но все ж не настолько, чтоб оставить это занятие.

Разговору особого не было, и они пили чай с булочками в тишине.

Граф полулежал на постели и аккуратно маленькими глотками отпивал из горячей чашки. Есть ему особо не хотелось, а потому булка лежала несъеденной.

Наконец, чаепитие закончилось, и все так же молча разошлись, пожелав друг другу спокойного отдыха.

Время уже было предостаточно и в комнате горели свечи.

Иннокентий потушил почти все, оставив лишь одну возле кровати графа, но тот решил, что и она не нужна и задул сам.

Кровать окуталась темнотой. Только из окошка падал небольшой свет, да и то от белизны снега на улице.

Луна еще не взошла, и граф наслаждался спокойствием и тишиной.

Где-то внизу бямкнула  закрывающаяся дверь, и через время все стало тихо. Только в какой-то отдаленной комнате слышались приглушенные голоса, часть которых долетала до ух губернатора. Дверь дзенькнула и бямкнула снова.

Очевидно, кто-то вошел. Затем послышалось шуршание засова и скрип закрывающегося замка. Прошлепали куда-то внутрь шаги, и вскоре в доме наступила тишина.

Граф поудобнее устроился на постели, укладывая свою голову так, чтоб свет окна не падал на лицо и закрыл глаза.

Спать пока не хотелось и он снова принялся размышлять. Что же случилось сегодня, вчера и раньше?

Надо подробно все обдумать. И надо, в конце концов, принять какое-то решение. Тем более, что жене с утра необходимо отправить записку.

Итак, исчезли документы, гласящие о родовитости царской семьи. Затем пропали другие документы, гласившие о другой, такой же семье.

Умер царь между ними. Только не умер, а его, очевидно, убили ядом или чем-то еще. В этом нет сомнения.

Отпущены на свободу ранее приговоренные в количестве четырнадцати человек. Все они принадлежали к не менее знатному роду и готовы уповать на царское место в любое время. Царевич, то есть сын покойного ныне царя, находится за городом. За ним присматривают. Постой... А присматривают ли? Ведь одного заверения начальника мало.

Надобно проверить. Пошлю-ка нового учителя туда. Пусть, разузнает.

Ко мне приходил старый  друг отца Иван Васильевич. Он-то и поведал о готовящемся бунте. Теперь, это будет именоваться именно так. Скоропостижная смерть его самого выведет из себя Николая, заступающего по праву на царство. Но дадут ли сейчас это ему сделать на совете или нет?

Пока не  ясно. Значит, нужно обождать и услышать об этом из уст того же  учителя, который сейчас один на вес золота.

Далее. Посмотрим на дело с другой стороны. Моя жена знает, что я    жив и добиваюсь чего-то. Значит, она понимает, что все неспроста. И кое-какие мысли у нее тоже есть.

Именно она должна разузнать, как там дела у других, и что все говорят по этому поводу. Надо ей об этом написать. Хорошо. Это ясно, а дальше?

А вот дальше граф никак придумать не мог, ибо взошла луна, и ее светом залило окно. Голова почему-то начала немного болеть, и он решил просто уснуть.

Но, к сожалению, сон не шел, и губернатор на секунду открыл глаза.

Что-то ярко-желтое из дальнего угла комнаты метнулось в сторону окна и в одно мгновение слилось с лунным светом.

–    Вот и все, – подумал, тут же  засыпая, граф о чем-то, пока ему не понятном и невесть откуда явившемуся.

Вскоре в его комнате послышалось сопение и только изредка небольшое похрапывание из-за неудобности положения его головы, и вообще, тела.

Лунный свет так же ярко заливал комнату, как и всю остальную часть окружавшего. В нем не было ничего таинственного и загадочного, как показалось вначале графу.

Это был просто свет, отражающийся на зеркалах, мебели и где-то еще.

–   Бог его знает, – думал уже во сне Иван Алексеевич, крутя головой со стороны в сторону, – а может, все это мне действительно только снится, или я  не  просыпался вовсе со вчерашнего дня?..

Глава   8

Утром граф  проснулся и на удивление чувствовал себя довольно хорошо. Кости уже не болели, а ребра  только смутно напоминали о себе.

Голова казалась светлой и ясной, как только что ворвавшиеся в комнату первые солнечные лучи.

Он даже зажмурился  от падающего из окна света и с минуту осматривался вокруг себя. Только теперь он вспомнил, что находится у своего давнего знакомого, и что прожит еще один день так же бесцельно, как и остальные.

Ну, почему бесцельно – тут же возникла в просветлевшей голове мысль. Он ведь не один так живет.

Но что-то сегодня это казалось именно так, и граф никак не мог уразуметь, откуда взялось это чувство собственной вины и лишенного достоинства.

Полежав с минут пять, губернатор решил приподняться, чтоб сходить в туалет, но неизвестно откуда возникшая боль, уложила его снова в постель.

Наверное, услышав эту возню, в комнату вошел лекарь.

–   Как  спалось? – так же, как и вчера, весело задал вопрос.

–    Спасибо, хорошо, – вежливо ответил граф, – вот только хотел было сходить в одно место, так боль не пускает, – пожаловался он.

–    Ничего, ничего, боль угаснет. Надобно немного размять кости. Так что, вставайте потихоньку и походите.

–    А, ничего там не сломается внутри? – спросил с тревогой губернатор.

–    Не волнуйтесь, об этом я позабочусь, – и он, подойдя к графу, взял его  под руки и начал помогать слазить с кровати.

Иван Алексеевич тихо постанывал при этом, но все ж крепился, сцепив крепко зубы.

–    Вот и хорошо, – сказал знахарь, осторожно пуская свои руки, – теперь, идите, куда следует.

–    А где это?

–    Там, внизу, увидите. Аккуратней только на лестнице, не упадите, – предупредил он.

–    Буду стараться, – ответил граф.

–    Одного старания мало, – тут же упредил его старый друг, – надо знать, что  этого не случится.

–    Как это? – удивился губернатор,

–    Да, просто. Не думайте об этом и все.

–    Ну, хорошо. Попробую.

–    Не надо пробовать, – снова сделал замечание лекарь, – надо идти и все, как всегда.

Графу ничего не оставалось, как так поступить, и он ступил на лестницу. Голова немного закружилась, но он удержался за перила, а затем минуту спустя уже свободно спустился вниз.

Через минут десять он вернулся довольный и счастливый от того, что ничего с ним не случилось.

–   А теперь, снова в постель, – строго приказал лекарь каким-то надоедливо  скрипучим голосом.

–   Как, так быстро? – удивился граф.

–    А вы, как думали. Я разрешу ходить целый день? Нет, батенька, целый день  нельзя. Уморишься, а сила на другое нужна. На то, чтоб побыстрее ребра  срастались.

–    А что, это как-то зависит?

–    А то как же, – подтвердил знахарь, – все от всего зависит. Я ведь так говорил вам вчера.

–    И то правда, – согласился граф и потихоньку лег на кровать.

–     Через два часа снова пройдетесь, – произнес Иннокентий, – только осторожно, чтоб ничего не нарушить, поднимайтесь.

–    Сам?

–    Да, самостоятельно. Не буду ж я все время здесь находиться. У меня своих дел полно.

–     Каких дел? – удивился граф, – ты ведь нигде не служишь сейчас.

–   О, служба это еще не предел работе. Это просто отволынивание от труда нашего ума.

 –  Как это? – возмутился губернатор, – значит, по-твоему, я просто теряю время и ничего не делаю?

–    Я не сказал именно  так, – возразил Иннокентий, – просто вы поняли меня неправильно.

–    Тогда, объясни.

–    Видите ли, дорогой Иван Алексеевич. Не каждому человеку дано понять его благое направление или, если хотите, призвание. Многие служат так, попусту теряя время или просто отбывая его ради казенных денег. На самом же деле каждый призван делать именно то, что должен делать и добросовестно.

–    Но ведь многие к своему порученному делу так и  относятся, – сказал  Иван Алексеевич.

–    Совершенно верно, – согласился Иннокентий, – но не многие понимают, что  они делают правильно, а  что нет. Одного усердия тут мало. Надобно соображать: зачем все это.

–     Что-то ты заблуждаешься, Иннокентий, – опротестовал его слова граф.

–  Нет, – помотал головой тот, – я не делаю этого. Вот возьмите сами себя. Ради чего вы так страдаете и подвергаете свою жизнь риску? Ведь не ради  денег и славы в самом-то деле, хотя и это вовсе не мешает? Нет, здесь другое. Вы делаете это ради блага других, потому что понимаете, что к чему. Вот так же должны и другие понимать это. Каждый на своем месте.

–   Это что, рай ты тут проповедуешь? – усомнился граф в его искренности.

–    Нет, не paй, но его приближенное отображение. Я не мыслю по-иному и не вижу смысла в пустой трате времени или отволынивании, как я говорю.

–    Так, что ж, по-твоему, все только делают вид, что работают?

–    Да, так оно и есть. Только внешне кажется, что работают, а внутри ничего не имеется.

–    Ну, и как же они тогда все построили это? – и граф обвел рукой вокруг  себя. – Объясни?

–    А чего тут объяснять. И так ясно. Они построили это за свои наружные  убеждения, то есть за деньги или кто за что. От души же ничего не шло. Вот потому, всякие разные дома одинаковы и утварь тоже.

–    Ну, здесь ты загнул. Не могут же все строить сами себе. У них на это  умения не хватит.

–    Почему? – не согласился лекарь, – как раз этого-то и хватит. А вот каких-то там знаний в расчетах и прочему  замыслу  возможно  и нет. Так этому и призваны обучать те же учителя. Они должны вершить все то, невзирая на  помехи.

–    Возможно, ты и прав, – согласился почему-то его доводам губернатор, – но я никак не втолкую себе: почему это мы только делаем  вид, что  работаем, хотя на самом деле свершаем то, что хотим.

–   Это сложный вопрос, – ответил знахарь, – но все же я попробую объяснить.

–   Ну-ну, я слушаю, – подбодрил его граф.

–   Знаете, как строились царские палаты в Москве?

–   А то как же, – отвечал граф, – писано обо всем ведь, да и даты кое-где указаны.

–    Вот-вот. Кое-где. И больше ничего. Никаких доказательств. Что писано, что добавлено самим писакой, а что и придумано им же или кем-то еще.

–    Что ты хочешь этим сказать? – встревожился почему-то губернатор.

–     А то, что человек делал все то без должного понимания, то есть без души творил. Вот и получаем, что наруже вроде бы есть, а все оно не достоверно. Вот это и есть то, что я хотел вам сказать.

–     Не знаю, понял ли я до конца, – засомневался в себе граф, – но все ж  склоняюсь к твоему мнению, потому как сам решаю почти  такую загадку.

–    А я знаю, – скромно признался знахарь.

–    Что знаешь? – с опаской спросил граф.

–   Да, все то, о чем вы сейчас и раньше думали.

–    Это как же? – совсем растерялся губернатор. – Все мои мысли тебе известны?

–   Не все, почему же, – просто отвечал знахарь, – а только те, которые исходят из глубин, то есть, тайные, как мы считаем.

–    И много ль ты знаешь? – задал вопрос граф, тайно думая, что тот вовсе  спятил.

–    Нет, не особо много. Ну, к примеру, знаю, что документы украдены. Могу  сказать  даже какие. Знаю, что царь покойный своей смертью не умер. И знаю, что вы сейчас ломаете голову над тем, что предпринять по поводу всего.

Губернатор ошарашено смотрел на Иннокентия и ему казалось, что у того  за спиной вырастают крылья. Только бог или тот, кто к нему ближе всех, мог знать тайное и сокровенное человека.

Но в ту же секунду закралось и подозрение. А может он где-то прослышал обо всем этом, или   кто тайно донес? Хотя бы те же заговорщики. Уж, не состоит ли он у них на службе?

Но снова его вопрос повис в воздухе, так как в комнату ворвался учитель.

Именно ворвался,  как ветер. Лицо его горело, глаза навыкате, а щеки непосильно раздымались в стороны.

–    Бог мой, что с вами стало, Гавриил   Эдмонтович, – спокойно произнес  знахарь.

–    Там, там.., – и он указывал пальцем куда-то вниз, – я видел такое...

–    Что же? – довольно строго спросил лекарь.

Тот, немного успокоившись, ответил:

–    Какую-то водяную крысу. Она там, внизу, –  и он испуганно обернулся, словно боясь, что та сейчас за него сзади уцепится.

–    Фу-у, – облегченно проронил граф, – а я уж было подумал...

–    Что подумали? – неожиданно резко оборвал его Иннокентий, оборачиваясь  лицом и подмигивая.

–    Я, я.., – начал заикаться губернатор, не зная, что придумать, – я тут подумал, что там внизу голая девка какая.

Напряжение сразу спало, и все дружно рассмеялись.

–   Ладно, пойду уберу ее оттуда, – спокойно сказал знахарь, утирая набежавшую от смеха слезу.

–    Так, что это? – удивленно спросил учитель.

–    Не что, а кто, – поправил его знахарь, – это выдра, только живет она  здесь, в моем доме. Она ручная, а зубов ее не бойтесь. Она не укусит.

–    А зачем это? – спросил тот же человек.

–    Да, так, – неохотно отозвался лекарь, направляясь к двери, – для лишнего  домыслу...

–    Ну и напугала она меня, – пожаловался учитель, присаживаясь на табурет  и утирая платком набежавшую испарину на лбу, – вхожу внутрь и вижу сидит  какая-то тварь с огромными клыками. Ну, думаю, сейчас  как уцепится, что

делать? Слава богу, все так обошлось.., – крутил он в стороны головой.

Граф молча слушал признания  и внутри его разбирал смех.

Кто бы мог подумать: учитель и не знает, что за зверь такой на виду.

Но положение исправил сам Гавриил Эдмонтович, высказав такое:

–    Я ведь учитель по гуманитарным предметам, а не по зоологии и сроду  не видел подобной живности, хотя, кажется, все же видел, – начал напрягать он память.., – точно, видел. Как же я это забыл об этом. Вот нерадивый-то. Иннокентий ведь сказал, что у меня с памятью сейчас не все в порядке. Ну, ладно, подлечусь немножко, все вспомню, – говорил он сам себе, все так же утирая набегавшие капли пота.

–    А чем он потчует вас? – спросил  отчего-то граф.

–    Да, пью кое-что. Отвары какие дает. Заговаривает и еще какие-то рукоприкладства совершает к голове, подобно этому, – и учитель показал руками какое-то движение.

–    А-а, тогда понятно, – посочувствовал ему граф, – у меня тоже вот не все в порядке.

–    Да, знаю я, – ответил Гавриил Эдмонтович, – он мне рассказывал о вас.

–    И что же? – полюбопытствовал Иван Алексеевич.

–  Да, разное, – отмахнулся рукой собеседник, -говаривал, что вы, как и я, мучитесь душою.

–  Что ж, что верно, то верно, – решил подыграть  своему другу граф.

–    Только, я вот что мыслю об этом, –  учитель  ближе склонился к его  постели, – ни черта он не смыслит во всем этом деле. Думаю, он на нас что-то испытывает.

–    Бог в вами, Гавриил  Эдмонтович, – опротестовал его слова губернатор, – так нельзя думать, он ведь нам помогает.

–    Э-э, милейший граф, – снова махнул рукой учитель, – помогает, да и свое не забывает.

–    Возможно, – согласился губернатор, – но это не дает нам основания думать о нем плохо.

–     А я и не думаю, – вскинулся собеседник, – это я так, про себя мыслю. Не дай бог, он услышит это, еще обидится.

–     Вот жалкая душенка, – подумал про себя граф, – и зачем Иннокентий  именно ее Гавриле подсунул. Надо будет спросить об этом.

–     А знаете, – сказал он вслух, – я хотел вас попросить снова сходить к  моей жене и передать записку.

–     К Анне Андреевне? – переспросил учитель, – с великим удовольствием. Хорошая, добродушная женщина. Мне б такую жену, а  то вон, моя Наталья. Век в деревне прозябает. Говорю, поехали в город, так нет, не хочет. Сказывает, деньжат, мол, у тебя маловато. Оно, конечно, правда. Но ведь и это не  дело. Она там, а я тут вот...

–    Так вот, – прервал его рассуждения граф, – я бы хотел, чтобы вы после этого сходили еще в одно место, а точнее, съездили на лошадях. Деньги я  дам.