Текст книги "Журнал «Если», 2002 № 09"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Марина и Сергей Дяченко,Евгений Лукин,Дмитрий Володихин,Александр Бачило,Владимир Гаков,Игорь Черный,Дмитрий Байкалов,Эстер М. Фриснер (Фризнер),Пол Ди Филиппо,Тимофей Озеров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Когда появился Лукас, суарэ было в полном разгаре. Весь факультет астрономии вкупе с добровольцами с дружественных факультетов деловито осаждал и закуски, и знаменитого доктора Феррона Грейнджера Гарнетта, последнее звездное приобретение института. Гарнетт добился некоторой известности в прессе своей телевизионной программой, транслировавшейся сразу Би-Би-Си и Пи-Би-Эс: «Когда плохие события приключаются с хорошими разумными существами». Сериал, мешавший популярную психологию с космологией и поверхностную философию с достижениями различных школ физики, потряс Лукаса.

Как только Лукас появился в зале, Писки заметила его и принялась размахивать руками. Беспомощно вздохнув, Лукас приблизился к своей увесистой подруге.

– О, Лукас, вы должны познакомиться с доктором Гарнеттом! Позвольте мне представить вас.

Ухватив Лукаса за локоть, Писки насильственным образом повлекла его следом за собою в сторону знаменитого астронома. Оказавшись среди обступивших сверхзвезду гостей, Лукас с ужасом увидел, что его немезида, Оуэн Хулм, пребывает по правую руку Гарнетта. А не менее агрессивная и едкая на язык жена Хулма – Бритта, обнаруживая, пожалуй, излишнюю фамильярность, находится на левом от новичка фланге.

За короткое мгновение, пока никто не успел обратить внимания на Писки и ее жертву, Лукас успел оценить трио. Коренастый и похожий на бульдога Оуэн Хулм компенсировал обезьянью лысину на макушке жесткой темной бородой. Поджарая и похожая на гончую его жена Бритта возвышалась над мужем на добрых шесть дюймов, причем половину этой разницы составляла великолепно уложенная светлая прическа. И против своей воли Лукас усмотрел в парочке некое подобие карикатурных персонажей из комикса. (Лукас неоднократно исповедовался в грехе недоброжелательства, но грешил снова и снова, как только видел эту парочку.) А вот Феррон Грейнджер Гарнетт, наделенный лихой внешностью Берта Ланкастера или Спенсера Трейси, превосходно подходил для роли мужественного астронома.

– Доктор Гарнетт, – с пылом начала Писки, – познакомьтесь с моим дорогим коллегой, Лукасом Латулиппе. Лукас заведует кафедрой на математическом факультете. В нашем университете он первый кандидат на медаль Филдса.

Смущенный похвалой Лукас слишком резко взмахнул рукой, едва не выбив бокал из руки Гарнетта. Справившись с извинениями и смущением, Лукас постарался принизить собственные достижения:

– Что вы, что вы… Всего лишь несколько статеек, касающихся n-мерных множеств…

– Кажется, я видел ссылки на ваши работы, – проговорил Гарнетт любезным тоном. – Не в статье ли Типлера?

Этот обычный в научной среде комплимент, касающийся цитируемости работ Лукаса, отнюдь не порадовал математика, в последнюю очередь мечтавшего о том, чтобы его чистые, как хрусталь, труды находили практическое применение в легковесных теориях какого-то «прикладника». Однако Лукас прикусил язык и скромно признал собственные предположительные заслуги.

Краснолицый Оуэн Хулм во время короткого разговора не отводил глаз от Лукаса. Наконец бесцеремонный коллега, убрав подальше вино, выставил вперед челюсть и произнес:

– Лукас у нас мистик. Практически святой. Утверждает, что числа дарованы Богом и тому подобный вздор. Или же это откровение исходит от Папы?

Тлеющая в груди Лукаса ярость воспламенилась от одного вида Хулма и уже была готова заняться пламенем. Он с трудом взял себя в руки:

– В словах профессора Хулма под скорлупой гиперболы всегда кроется зернышко правды. Мои религиозные убеждения, требующие почитания земного представителя Господа, которым является Епископ Рима, лишь увеличивают мое уважение к собственному призванию. Каюсь, виновен в том, что нахожу в математике доказательства божественной природы творения. Надеюсь, что в лучшем из всех миров каждый из нас ощутит эту синергичность между работой и убеждениями.

Бритта Хулм решила внести свою лепту в беседу:

– Мой парикмахер Симон начал практиковать Сантерию. Он утверждает, что богиня моря Йомама – если только я не перепутала имя – руководит им, когда он моет головы клиентам.

Гарнетт попытался сгладить уже заметную напряженность смешком и банальностью:

– Что ж, во всех религиях есть своя доля истины, правда?

Возмущение Лукаса возрастало по экспоненте, и он выпалил:

– Подобная бесхребетность ведет нас к худшей разновидности язычества: ведьмам, астрологии, друидам!

Хулм продолжил:

– Говорите, говорите, Латулиппе! Ваши верования граничат с Каббалой!

– Каббалой?! Да я никогда…

Вмешалась Писки:

– Лукас, я не сомневаюсь в том, что Оуэн не хотел сказать ничего плохого ни против вашей веры, ни против иудейской религии… Кстати, у вас даже нет бокала! Пойдемте со мной, и я раздобуду вам вина.

Лукас позволил увести себя. А Хулм не смог удержаться от прощального выпада:

– Скажите, давно ли ваш Папа в последний раз сжигал астрономов?

Обернувшийся ради достойного ответа – в стиле изящного послания mea culpa, опубликованного Иоанном Павлом в честь смены тысячелетий, – Лукас ощутил могучий рывок, и Писки лишила его возможности парировать выпад.

Возле закусок Писки принесла обильные извинения. Несколько успокоившийся Лукас извинения принял, однако же настоял на немедленном отбытии.

Оказавшись снаружи, Лукас отцепил свою «веспу» от стоек велостоянки и нахлобучил на голову шлем. Лукас считал мотороллер идеальным видом транспорта, необходимым для ежедневного перемещения на короткие расстояния, он убедился в преимуществе этих микромотоциклов в Риме, во время своего паломничества в Ватикан.

На пути домой Лукас остановился возле церкви. Наполнявший купель святой водой падре Мигуэль Обиспо ласково приветствовал своего прихожанина. Однако пребывавший в расстроенных чувствах Лукас лишь коротко кивнул ему и отправился прямо к алтарю. Там он преклонил колена возле поручня для причастия и погрузился в свою молитву об исправлении неверующих ученых.

На середине солнечного луча, пролегшего дорогой между Землей и Небом, Святой Губерт обернулся к Святой Барбаре и произнес:

– Настойчивый парень, правда? Знаешь, он мне нравится!

Лукас Латулиппе проснулся под жужжание будильника на следующее утро после катастрофической вечеринки на факультете астрономии, ощущая себя очистившимся. Кратковременное посещение храма успокоило его душу. Он даже не мог припомнить, когда чувствовал себя настолько бодрым и радостным – причем как духом, так и телом. Более того, ему просто казалось, что во сне он вознесся на небо. По-прежнему лежа в постели, разглядывая точки на потолке, он принялся ощупывать собственное прикрытое простынями тело. Плоть его ощущала себя такой, какой и положено быть смертной плоти, снаружи не раздавался Трубный Глас, посему он без особой охоты решил, что пора вставать и приступать к повседневным делам.

Посетив ванную комнату, Лукас, завязывая на ходу пояс купального халата, отправился на кухню. Как ни странно, там пахло свеже-заваренным кофе. Неужели он оставил кофеварку включенной на ночь? И почему это из-под двери просачивается свет? Неужели он позабыл потушить и верхнее освещение? Обычно такого разгильдяйства за ним не водилось…

За столом в его крохотной кухоньке сидели двое – пожилой, бородатый и несколько брюзгливый с виду мужчина и молодая, заметно оживленная женщина, оба абсолютно не знакомы Лукасу. Они были в просторных шелковых одеяниях, заканчивающихся как раз над босыми ногами. В руках незнакомцы держали по чашке кофе, аромат которого с удовольствием вдыхали. Головы охватывал трепещущий нимб, яркостью в несколько тысяч свечей.

– Присоединяйся к нам, Лукас, – любезно предложила женщина.

– Пододвигай кресло, сынок, – посоветовал мужчина.

Подобно покорному зомби, Лукас подчинился приказу. Мужчина налил ему кофе, а женщина спросила:

– Сахар? Сливки?

– Мне… ни того, ни другого, – удалось выговорить Лукасу.

Женщина налила себе чашечку и с удовольствием отпила глоток.

Поставив чашку на стол, она проговорила:

– Как вкусно! Жаль, что на небе нет кофе.

Облаченный в мантию мужчина повторил действия своей спутницы и присоединился к ее мнению:

– Увы, это удовольствие позволено лишь на Земле и в Аду.

– Но… извините, но кто вы?

– Ох, прости нас, – принесла извинения женщина. – Позволь представиться. Я – Святая Барбара, а это мой друг – Святой Губерт. Мы пришли по зову твоих молитв, потому что являемся покровителями математиков. Однако столь образованный верующий, конечно же, знает это.

К почтению и трепету, которые доселе испытывал Лукас, вдруг примешались естественная подозрительность и паранойя, смешанная уже с малой толикой гнева.

– Значит, Святые? – Чуть привстав, Лукас провел рукой между макушкой и нимбом своего гостя. – Сделано отлично, но на простую голограмму меня не купить. И кто же подослал вас сюда со столь примитивной шуткой? Наверное, Оуэн Хулм? Конечно, кто же еще решится на такую подлую выходку!

Мужчина, представившийся Святым Губертом, ответил с легким недовольством:

– Такая персона нам не известна. Мы исполняем указание, отданное нам Господом. Ты хотел, насколько я помню, чтобы твои насмешливые коллеги стали свидетелями трансцендентной славы Твоего математического Владыки, Святого Духа?

Лукас смутился:

– Откуда вам известно содержание моих молитв?

Тут уже нетерпение проявила Святая Барбара:

– Губерт уже все объяснил тебе. Господь услышал твою молитву и послал нас исполнить ее.

Лукас уткнулся лицом в ладони.

– Не знаю, верить вам или нет. А вы не могли бы чуть притушить ваши нимбы или голограммы? А то от них у меня голова раскалывается.

– Ох, прости.

Как только нимбы померкли, Лукас снова поднял глаза.

– Губерт, Губерт… не помню, чтобы мне приходилось читать о Святом Губерте. А про вас, Барбара, я читал. Драматическая история. Ваш отец собственноручно отрубил вам голову…

Святая Барбара ехидно посмотрела в сторону своего спутника.

– Так и было.

– Хорошо, я согласен, вы действительно Святые, а теперь нельзя ли избавить меня от головной боли?

– Только с помощью аспирина, – ответила Барбара. – Дело в том, что мы не занимаемся исцелением. Это не наша специальность. Наше дело – чудеса в области математики. У каждого Святого есть собственная специальность.

– Мы не исцеляем прокаженных, – подтвердил Губерт. – Не оживляем усопших… – Он задумался. – А вот умножать рыб… это возможно, поскольку процесс отчасти связан с математикой… Но не вторгнемся ли мы случайно на чью-нибудь территорию? Ведь такое чудо имеет и биологическую природу?

Барбара движением руки отмела все эти сложности:

– Конечно, известное наложение существует, но мне кажется, что Господь не будет возражать.

– Агиологические тонкости интересны мне в той же мере, что и вам самим, – произнес Лукас, – но не мог бы кто-нибудь из вас дать мне аспирин вон оттуда…

После двух чашек кофе и аспирина Лукас почувствовал себя значительно лучше. Осознав, что его взаправду посетили небесные гости, Лукас ощутил, как в его душе зажигается интерес.

– Так вы занимаетесь математическими чудесами? Хотелось бы знать какими?

Губерт ответил:

– Ну, в основном практической реализацией любых глубоких математических выкладок, теорем или концепций. Кстати, почему бы тебе не подняться и не сходить на кухню?

Лукас встал, сделал один-единственный шаг…

…и немедленно оказался через две комнаты от той, где только что находился. Повернувшись, он обнаружил в дверях двоих улыбающихся Святых.

– Как вы сделали это?

Губерт с довольным видом ответил:

– Я просто на мгновение открыл тебе доступ к некоторым пространственным измерениям высшего порядка, существование которых некоторые из вас столь беспечно отрицают. Пустяк, одним словом.

И тут на Лукаса нахлынуло внезапное понимание тех колоссальных возможностей, которые предоставляло ему присутствие двоих Святых, явно готовых помочь ему в просвещении коллег-язычников, и он широко ухмыльнулся. Он внезапно почувствовал то, что могла бы ощущать Жанна Д’Арк, не сгори она на костре.

– Неужели лишь я один способен вас видеть?

– Мы явимся тому, кому ты захочешь, – ответила Барбара.

Лукас стиснул перед собой обе руки, словно готовый вцепиться в наследство скупец из немого фильма:

– Позвольте мне умыться, и я поеду в университет.

– Мы можем переправить тебя туда за одно мгновение, – предложил Губерт. – Впрочем, нет. Нельзя тратить дар Божий на пустяки.

Лукас бросился в душ.

Когда дверь ванной комнаты закрылась за ним, Барбара произнесла, обратившись к Губерту:

– Какой славный молодой человек. Обаятельный и умный. К тому же куда более аккуратный, чем последний из моих подопечных. Уж и не знаю, сколько раз мне приходилось переправлять того в кампус, когда он опаздывал на работу.

Вместо того чтобы привязать цепью свой любимый мопед к стойке для велосипедов, Лукас оставил свою «веспу» возле корпуса «Блэквуд», в котором размещался факультет астрономии, просто опустив подножку. Поглядев за спину, он негромко спросил:

– Губерт, Барбара, вы здесь?

От присутствия Святых по коже его побежали мурашки, а из трепещущей щели в пространстве послышался голос Губерта.

– Мы прямо за твоей спиной. Не трусь.

Уверившись в невидимой поддержке, Лукас отважно вошел в здание и направился прямо в кабинет Оуэна Хулма. Флуоресцентный свет горел за матовым стеклом двери, до слуха Лукаса донеслись голоса. Отважно постучав, он услышал ворчливое: «Входите!»

Обхватив себя за плечи, Лукас вступил в львиное логово, словно охраняемый ангелами Даниил в свой ров.

Хулм сидел за столом, а доктор Гарнетт занимал единственное гостевое кресло. К появлению Лукаса оба ученых отнеслись по-разному: Гарнетт с некоторым смущением, словно вспомнив об унижении, испытанном Лукасом на приеме, а Хулм воистину с животным рычанием.

– Что принесло вас сюда, Латулиппе? Но если вы решили принести извинения за ваше позорное поведение на вчерашнем приеме, можете разворачиваться в обратную сторону и катить в здешнее отделение Ватикана.

Ощутив, как загорелись его щеки, Лукас тем не менее отважно произнес:

– Никаких извинений! Я пришел сюда, чтобы доказать тебе твою собственную глупость. Хулм! Приготовься увидеть вестников гневного Бога. Барбара! Губерт! Явитесь!

Парочка босоногих Святых возникла по обе стороны Лукаса.

– Да, Господь действительно гневался, когда мы в последний раз говорили с Ним, – начал было Губерт, поправляя чуть съехавший набок нимб. – Но, честно говоря, объектом Его гнева были мы, а не эти два джентльмена.

Сперва слегка опешившие при чудесном явлении астрономы быстро пришли в привычно скептическое и рациональное расположение духа. Хулм казался скорее раздраженным, чем ошеломленным:

– Впечатляющая инсценировка, Латулиппе. Как в третьеразрядном балагане. Но если вы немедленно не уберетесь из моего кабинета вместе со своими фокусниками-голодранцами, мне придется вызвать университетскую службу безопасности.

Лукас затрепетал от возмущения:

– И ты позволяешь себе осмеивать посланцев самого Господа? Что может убедить тебя в том, что вся твоя материалистическая жизнь построена на лжи?

Не затрудняя себя ответом, Хулм поднес трубку к уху и принялся нажимать кнопки на аппарате:

– Алло, служба безопасности? Говорит профессор Хулм. Прошу вас пришлите машину с патрулем…

Лукас ощутил, что ситуация выходит из-под его контроля. Что же случилось? Почему план рушится? Нимбы Святых явно не произвели никакого впечатления на этих язычников.

Отчаянно устремившись к победе, Лукас выкрикнул:

– Барбара, останови его!

Трубка телефона брякнулась о поверхность стола, хотя ладонь Хулма осталась сомкнутой. Губы профессора шевелились, но из них не вырывалось ни звука. Более того, что-то странное творилось с самой внешностью Хулма. Профессор как бы сделался плоским, и по его телу, теперь напоминавшему лист бумаги, побежала рябь. Когда же Хулм с мольбой о помощи в глазах повернулся к доктору Гарнетту, он вдруг исчез – полностью и бесповоротно.

Лукас мгновенно понял, что совершила Святая Барбара.

– Ты сделала его двумерным!

Барбара согласилась без ложной скромности:

– По Эвклиду, мой дорогой Лукас. Самый простой и элегантный ответ на твою просьбу.

Более тонкий, чем папиросная бумага, Хулм лихорадочно метался по кабинету, то исчезая из вида, то появляясь снова, когда его оставшиеся видимыми измерения представали перед наблюдателями. Встревоженный Гарнетт вскочил на ноги.

– Эй, вы, безумец, я не знаю, что вы сделали с Оуэном, но вам не уйти от ответственности.

И с этими словами Гарнетт бросился на Лукаса, едва успевшего увернуться от врага.

– Губерт, помоги! – вскричал он.

Новейшее приобретение факультета астрономии вдруг повалилось на коврик, утратив способность стоять. Конечности его были заменены уменьшенными копиями всего тела. Там, где прежде находились руки и ноги, теперь торчали крохотные головы. В местах, где следовало располагаться конечностям малых Гарнеттов, помещались тела еще более мелкие… И так далее, и так далее, насколько могли различить глаза Лукаса.

Над хаотическим потоком жалоб мелких голов возвышались макропроклятья, исходившие изо рта главного Гарнетта. Лукас осел прямо в кресло Хулма. Плоский профессор явно не нуждался в нем, так как случайно провалился сквозь щель в закрытый ящик стола.

– Ты фрактализировал его? – усталым голосом спросил Лукас. – Представил в виде собственных подобий?

Губерт довольно ухмыльнулся:

– Именно.

И тут Лукас услыхал вой сирены. Безнадежным движением он открыл ящик, в котором исчез Хулм. Превратившийся в листок бумаги ученый муж выскочил оттуда, как чертик из табакерки.

Но в этот самый миг в кабинете мужа объявилась радостная Бритта Хулм, заметившая своего развоплощенного мужа в одно из тех коротких мгновений, когда он казался вполне материальным.

– Ты уже готов к раннему ланчу, мой дорогой? Придется поспешить, если ты не хочешь, чтобы Саймон ожидал нас…

Тонкий, как пленка, призрак мужа принялся безмолвно умолять жену о помощи. Его неестественное волнение наконец привлекло внимание супруги.

– Ты неважно чувствуешь себя, дорогой?

Оуэн замотал головой, и зрелище это Лукас, во-первых, охотно не видел бы, а во-вторых, охотно забыл бы. Голова профессора то возникала из небытия, то снова проваливалась в него, передвигаясь в своем вращении из одной плоскости в другую.

Бритта завизжала с громкостью, доступной лишь оперной певице. Лукас открыл было рот, чтобы успокоить женщину, однако она завизжала еще раз. А потом еще раз. И еще… Однако в четвертом вопле уже не было прежней силы. В пятом ее оказалось еще меньше.

Бритта торопливо уменьшалась в размерах. Тело ее сокращалось, в точности сохраняя свои пропорции, допплеровский эффект превращал ее голос в комариный писк. Она последовательно миновала размеры ребенка, кошки, мышки, пчелки, москита, после чего вообще исчезла из вида.

– Кажется, ты хотел, чтобы она умолкла, – деловым тоном объяснила свой поступок Святая Барбара. – Поэтому я припомнила некоторые интересные выводы, сделанные Стивеном Смейлом в «Журнале Нелинейной Динамики», о странных аттракторах применительно к уровню Планка…

Прежде чем Святая успела закончить свое объяснение, послышались полные ужаса голоса – в дверях кабинета уже собиралась потрясенная толпа.

Лукас покрылся потом. В голове его прокатывались валы фрактального моря.

– Надо убираться отсюда, – буркнул он внезапно охрипшим голосом.

Тихий солнечный свет лег на Лукаса и обоих Святых, ласковый ветерок прикоснулся к его волосам и одеяниям его спутников. Вызванное необходимостью путешествие в высших измерениях, безусловно, имело свои достоинства.

Из остановившейся совсем рядом с его «веспой» полицейской машины еще выгружались офицеры.

Главный из копов был похож на культового кинорежиссера Джона Уотерса, только заметно хмурился.

– Где здесь проблемы, сэр? – спросил он Лукаса.

– Э?.. Наверху.

Прочие явившиеся по вызову копы уставились полными подозрительности взглядами на обоих Святых. Наконец Лукас овладел собой в достаточной мере, чтобы предложить объяснение их странному виду.

– А это, офицер… это мои гости… старые друзья, хиппи. Преподаватели из Беркли, Западный Берег. Вас удивляют нимбы? Ну, это как светящиеся палочки, которыми пользуются ребята на вечеринках. Надеюсь, что теперь вам все понятно.

С согласным урчанием копы развернулись в сторону становившегося все более громким шума внутри «Блэквуда». У парадного входа в здание их уже ожидала несокрушимая Писки Виспэвей, облаченная в какой-то жуткий шатер из клетчатой ткани. Возникла короткая стычка вроде той, что произошла между Робином Гудом и Малюткой Джоном на бревнышке через ручей, и Писки вышла из нее победительницей. Со всей возможной для себя скоростью она направилась в сторону Лукаса, гремя бижутерией, как потревоженная ураганом занавеска из бусин.

Прежде чем его увесистая подруга успела приблизиться, Лукас обратился к обоим Святым.

– А вы можете вернуть этим людям их прежний облик?

– Конечно, – ответила Барбара.

– Не знаю, следует ли нам по-прежнему выполнять его просьбы, – усомнился Губерт. – После той жуткой лжи, которую этот человек сказал полиции. Нашел себе хиппи!

Лукас постарался не завопить:

– Это простительный грех! Я покаюсь в нем при первой же возможности и выполню ту епитимью, которую наложит на меня священник!

– Ну, в таком случае…

В голосе Барбары прозвучала практическая нотка:

– А ты понимаешь, что, приняв нормальный облик, враги обрушат на тебя самые жуткие обвинения? Сценка будет не хуже той, которую устроил мой отец, узнав о моем обращении.

– Конечно, понимаю, но что делать… как-нибудь справлюсь. Только верните им нормальный облик.

Святые кивнули друг другу и, единожды моргнув, дружно произнесли:

– Готово!

Теперь к троице присоединилась Писки. На ее раскрасневшемся лице были заметны только симпатия к Лукасу и тревога за него (к этим чувствам, впрочем, примешивалось и некоторое вполне естественное любопытство в отношении его странных спутников).

– Ой, Лукас, в чем дело? Вы с Оуэном подрались?

– Боюсь, что да, Писки. Я просто заглянул в его кабинет с несомненными доказательствами того, что он обречен на вечное проклятье, если не раскается, и он отреагировал самым скверным образом. Мне пришлось защищаться.

– Лукас, я хочу, чтобы ты знал, насколько я восхищаюсь твоими принципами. По-моему, ты просто не способен на плохой поступок!

Писки взяла Лукаса за руку и налегла на него массивным плечом. Рожденное прикосновением ощущение было сродни той клаустрофобии, которую способна испытать горошина, укрытая тысячью перин Принцессы. Благодарный Писки за выражение сочувствия, он тем не менее попытался высвободиться.

– Ах, спасибо, Писки. Но я одержал эту победу не в одиночестве, мне помогали двое Святых. Позволь мне представить тебя Святой Барбаре и Святому Губерту, небесным специалистам по математике.

Губерт взял руку Писки и самым благородным образом поцеловал ее – как подобает придворному, каковым он некогда и являлся.

– Очарован вами, мадам. Ваш голос напоминает мне императрицу Феодору.

Барбара рукопожатиями обмениваться не стала. Ограничившись несколько холодноватым словесным приветствием, она принялась достаточно демонстративно разглаживать подол своего одеяния.

Все эти приветствия были пресечены буквально в следующий момент, когда Хулм и профессор Гарнетт появились на ступеньках корпуса «Блэквуд» в окружении рати встревоженных сподвижников.

– Вот они, офицер! Арестуйте их!

Лукас вспрыгнул на «веспу» и пробудил спящий мотор.

– Писки, мы поговорим на эту интересную тему попозже. А сейчас мне надо скрыться, пока я не сумею найти способ избавиться от этих нелепых обвинений.

– Лукас, я еду с тобой!

И прежде чем математик успел возразить, Писки подобрала юбки и перекинула ногу через пассажирское сиденье легонького мотоцикла, поглотив его своими телесами. Несчастная «веспа» осела на заднее колесо так, что переднее задралось едва ли не к небу, тем самым как бы подражая жеребцу Одинокого Ковбоя, героя телесериалов.

– Писки, пожалуйста…

– Трогай, Лукас, трогай, они бегут прямо к нам!

Лукас повернул рукоятку газа. И протестующий, перегруженный мопед взял с места со скоростью, посильной даже любителю, вечерних пробежек. Святые, не прилагая никаких видимых усилий, держались рядом.

– Ничего не получается! – простонал Лукас. – Губерт, Барбара – не можете ли вы как-нибудь ускорить наше движение?

– А где ты хочешь оказаться?

– Не знаю! Я лишь хочу оторваться от погони!

Святые чуточку отстали и, сблизив головы, принялись переговариваться на ходу. До Лукаса доносились обрывки их разговора:

…космологические константы… численные по природе… едва ли мы нарушим…

Погоня уже настигала беглецов, когда Святые завершили свою напряженную дискуссию. Губерт приступил к лекции:

– Быть может, тебе известен способ записи универсальной силы в виде – Лямбда…

Лукас, уже улавливавший гневное рыканье Оуэна Хулма среди воплей толпы, взвыл:

– Делайте, что хотите, только делайте, Бога ради!

Почему земля вдруг ушла из-под колес «веспы»? Или Святые открыли перед ним трещину, ведущую в самые недра? А не одурачен ли он? Что если эти Барбара и Губерт на самом деле демоны, и в настоящий момент они увлекают облюбованную добычу в Пекло? Однако Лукас не ощущал, что падает вниз, да и в воздухе не пахло серой. Напротив, он явно поднимался вверх. Земля оставалась на месте.

Его «веспа» летела, и переднее колесо указывало на солнце.

Писки стиснула Лукаса поперек живота так, что математик едва мог дышать.

– А я не верила! А теперь верую, Господи, верую!

Лукас поглядел вниз. Взволнованная толпа окаменела, на обращенных вверх лицах было написано немое удивление, взгляды провожали парящий в воздухе мотоцикл, уносивший двоих седоков.

Мопед взмывал все выше и выше, все складывалось благополучно, и Лукас постепенно расслабился, его примеру последовала и Писки. Возвратившееся естественное для ученого любопытство заставило его спросить:

– А каким образом этот полет подпадает под категорию математических чудес?

Губерт казался гордым собственным достижением.

– Наш первый шаг состоял в отмене коммутативных и ассоциативных свойств тензорных операторов. Поскольку квантовая инерция не группировалась, далее мы изменили численное значение Лямбды, параметра, управляющего расширением Вселенной, в небольшом объеме окружающего вас пространства, что и привело к возникновению антигравитации. Весь космос, как тебе известно, определяется этими шестью числами… N, Е, Омега, Лямбда, D и Q. Если Q, например…

– Губерт, теоретические красоты всегда восхищали меня. Но куда мы направляемся?

– А уж это, сэр, зависит только от вас. На мой взгляд, можно исчезнуть за краешком облака. В конце концов, так принято поступать среди нас, Святых.

В разговор вступила Писки.

– Ой, Лукас, значит, они действительно Святые! А я думала, что ты шутишь. Как это чудесно! А посидеть на облаке и посмотреть вниз на Землю… Я мечтала о таком романтическом приключении еще тогда, когда была маленькой девочкой в Пискатуэе.

Лукас вздохнул и согласился. «Веспа» ускорила ход и вскоре пронзила нижнее из облаков. Оказавшись на той стороне мопед остановился над пушистой золотой равниной, пастбищем, на котором кое-где играли фиалковые тени.

– Сойдите, – велела Барбара.

Лукас с опаской поглядел на явно недовольную Святую. Писки разрешила его сомнения, спешившись первой. Она погрузилась в облако всего по лодыжки.

– Небольшое локальное изменение значений N и Е… – начал Губерт.

Став на облако, Лукас вместе с Писки направился к самому краю. Оттуда они осторожно поглядели на Землю, казавшуюся лоскутным буро-зеленым одеялом, прошитым нитями дорог.

– Как прекрасно, – проворковала Писки и пылко вцепилась в ладонь Лукаса. – Хотела бы я иметь побольше времени.

Лукас тактично высвободился. Беды насущные наполняли разум Лукаса до такой степени, что он просто не мог уделить внимания романтическим восторгам Писки. Тем не менее какая-то зацепка, спрятавшаяся в ее словах, направила его мысли к возможному спасению.

Его вдруг осенило вдохновение.

– Время! Конечно же! А не можете ли вы каким-нибудь образом…

Губерт вздохнул:

– Обратить время? Конечно. Чисто математическое явление. А точнее говоря, старинная уловка, позволяющая нам вывернуться из любой ситуации.

– Даже не могу тебе сказать, насколько мне надоело прибегать к одной и той же тактике, – пожаловалась Святая Барбара. – Найдется ли у смертных хотя бы кроха воображения? Вот если бы мы изменили излучательную способность Солнца…

– Нет! Столь капитальные решения не для меня! Я просто хочу вернуться в свою старую жизнь. Только я должен сохранить все воспоминания, чтобы тщеславие и гордыня вновь не овладели мной.

– Это нетрудно. Хорошо, приготовьтесь.

В разговор ко всеобщему удивлению вдруг вступила Писки.

– Постойте! Мне все равно, сохраню ли я воспоминания об этом событии или нет, лишь бы с Лукасом все было в порядке. Но могу ли я попросить вас об одной милости?

Толстуха робко посмотрела на облако и ковырнула его носком туфли.

– Не могли бы вы сделать меня худой? Ну, пожалуйста!

Святые вновь приступили к обсуждению: обратное преобразование Банаха-Тарски… конформное картирование…

Наконец Святая Барбара повернулась к Писки с известной снисходительностью и симпатией:

– Ну хорошо, милочка, просто закройте глаза.

Процесс преображения Писки Виспэвэй невольно заставил Лукаса охнуть. Фигура ее начала сокращаться организованным образом. Лишившись математическим образом двух сотен фунтов, Писки избавилась заодно и от сделавшейся теперь чрезмерно просторной одежды и белья, лужицей расплывшихся вокруг ее ног, оставшись в одних только бусах. Превратившись в самую привлекательную из дочерей Евы, обновленная и нагая, Писки бросилась в объятия Лукаса. К собственному удивлению, он с не меньшим пылом шагнул ей навстречу.

Святые с пониманием смотрели на парочку смертных.

– Приготовьтесь к обращению времени, – предупредил Губерт.

Барбара коротко прикоснулась губами к щеке Лукаса:

– Ты был одним из моих лучших подопечных.

– Помяни нас с благодарностью в своих молитвах к Господу, – попросил Губерт. – Лишняя похвала перед Владыкой никому не вредила.

Смертные исчезли в мгновение ока.

Губерт повернулся к Барбаре:

Ну что ж, исполнено еще одно поручение, и, надеюсь, исполнено удовлетворительно.

– Куда лучше, чем та возня, которую ты устроил вокруг Великой Теоремы Ферма.

Губерт фыркнул:

– А тот скандальчик, который ты учинила вокруг холодного термоядерного синтеза?..

Барбара вздрогнула:

– С тех пор я исправилась.

Она подала Губерту руку, и рука об руку Святые направились в небо.

– Этого от нас и хочет Господь, – согласился Губерт.

Лукас Латулиппе отчасти завидовал своим находившимся в сомнениях сослуживцам. Бушевавшая в сердце каждого из них борьба между верой и скептицизмом, допуская полезный уровень неверия в обеих сферах, позволяла им спокойно идти привычным научным путем. В отличие от Лукаса, они не оглядывались по сторонам в ожидании непривычно реальных чудес.