Текст книги "Фэнтези-2003"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Андрей Белянин,Святослав Логинов,Александр Зорич,Вера Камша,Кирилл Бенедиктов,Дмитрий Володихин,Кайл Иторр,Елена Клещенко,Григорий Панченко,Марина Дяченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 38 страниц)

Проклиная себя за неосторожность, мальчик продолжил спуск в трещину. Уступ, на который он рискнул наконец встать, располагался в двух локтях от поверхности земли и казался вполне надежным, но Ори так и не сумел заставить себя разжать пальцы, вцепившиеся в край расщелины. Мелко переступая ногами и низко наклонив голову, он пробирался вперед, время от времени воровато выглядывая наружу и присматриваясь к игре теней вокруг ближайшего костра. Внезапно он остановился, будто натолкнувшись грудью на невидимый скальный выступ, – ему показалось, что темная груда, сваленная у входа в одну из палаток, пошевелилась и издала слабый стон. Ори замер, весь обратившись в слух, но стон больше не повторился. На всякий случай мальчик прикинул, сможет ли он подползти к подозрительной груде, чтобы разглядеть ее поближе. Трещина, по которой он полз, заворачивала влево, змеясь по краю лагеря. Чтобы добраться до того места, откуда вроде бы раздавались стоны, ему придется вылезать на поверхность и ползти по освещенной лучами Ианны пустынной местности тридцать, а то и все сорок локтей. Вот обидно будет, если окажется, что это просто куча тряпья… А если там и вправду хозяин?

Он не успел решить, как ему следует поступать дальше. Сильные пальцы вцепились ему в щиколотки и резко дернули вниз. Ноги Ори сорвались с уступа, он рванулся, ударившись головой о твердый и острый камень, и на мгновение перестал что-либо понимать. Он попытался лягнуть невидимого противника ногой – руками он отчаянно цеплялся за края трещины, – но удары увязали, как в тесте, со странным хлюпающим звуком. Потом Ори почувствовал, как его пальцы отрываются от каменного гребня и, обдирая в кровь ногти, скользят по каменным стенкам расщелины. Тогда он наконец закричал, но стоило ему только набрать в легкие воздуха, как тяжелая горячая туша прижала его к скале, лишая возможности двигаться и запихивая в рот какую-то противную, пахнущую выдохшимися благовониями ветошь. Мальчик лихорадочно пытался почувствовать присутствие силы, но она – уже во второй раз за последние сутки – отвернулась от него. Пропал, подумал он обреченно, стараясь укусить противника за толстую безволосую руку, сейчас долбанут каменюкой по голове и сожрут – это в лучшем случае… Что произойдет в худшем, даже и помыслить казалось страшно. Он сжал челюсти, но безволосая рука тут же дернулась и со всего размаху врезала ему по зубам.

– Тихо, щенок, – яростно прошипел ему в самое ухо чей-то знакомый голос, – лежи тихо и не вздумай кусаться! Дернешься или крикнешь – придавлю, как кутенка!

Несмотря на угрожающие интонации, голос, несомненно, принадлежал женщине. Ори потребовалось десять секунд, чтобы понять, откуда он знает эту женщину.

И много, много часов, чтобы смириться с тем, что она ему рассказала.

6. Нина

С высоты тридцати локтей арена казалась залитой темной кровью – камень, которым ее мостили, так и назывался «кровяник». Никакого песка, только металл и отшлифованные гладкие плиты. Позеленевшие от времени бронзовые арки обрамляли черные глотки туннелей, уводящие в недра горы. Три арки, три туннеля, отверстие каждого забрано толстой дубовой решеткой. И обитая кованой медью дверь в противоположной стене, достаточно широкая, чтобы двое рослых мужчин прошли в нее плечом к плечу, не задевая головой о притолоку.

Когда-то Нина уже видела эту арену. Маленькая девочка сидела тогда на коленях у отца и, замирая от ужаса, смотрела, как выползшие из туннелей огромные белые змеи сжимают в своих объятиях самых сильных и смелых юношей Восточного Предела. Отец объяснил ей, что юноши вызвались сойти на арену сами – в надежде, что им удастся одолеть чудовищ и положить конец унизительным и страшным жертвоприношениям. Эглы позволили им взять с собой лучшее оружие, нашедшееся в деревнях их родного края, – длинные копья, усаженные обсидиановыми иглами дубины и даже древние, принадлежавшие еще приплывшим из далеких земель предкам, мечи и кинжалы. Копья сломались о белую чешую, разлетелись на куски обсидиановые палицы, под леденящим взглядом подземных гадов выпали из рук героев старинные мечи. Змеи обвили юношей своими кольцами, и в тишине, внезапно повисшей над ареной, раздался отчетливый треск ломающихся костей. А потом медленно поднялись решетки, и чудовища, не торопясь, уползли во мрак туннелей, унося с собой обездвиженную, но живую добычу…

Мы сидели вон там, неожиданно вспомнила Нина, глядя на расположенную двумя ярусами ниже скамью с выщербленным краем. Сейчас на скамье восседал какой-то надутый пузан, окруженный толпой женщин и слуг. Наверняка бывший деревенский староста, разбогатевший на торговле детьми, с неприязнью подумала Нина. Отец рассказывал, что еще застал времена, когда выродков, тайком продававших детей эглам, живьем закапывали в землю. С тех пор все как-то незаметно переменилось, и теперь богатство, нажитое на крови и страхе своих сородичей, уже не считалось чем-то постыдным…

Она машинально поправила закрывавший половину лица черный платок-хаджус. Народу в рядах, ярусами окружавших арену, толпилось множество – жители предгорий, обитатели болотного края, бродяги и разбойники вроде тех, кто захватил в плен ее Тигра… Могли среди них затесаться и люди из маленькой деревушки, которую Нина покинула шесть лет назад. Хоть она и изменилась с тех пор, но недобрый глаз всегда острее, чем ожидаешь. Потому, устав спорить с безумным мальчишкой, она переоделась в черное и закрасила темно-коричневой краской глаза, приняв облик прячущей лицо вдовы.

Мальчишка настаивал, что им во что бы то ни стало нужно увидеть последний бой его господина, и не хотел слышать никаких возражений. С той самой ночи, когда ему каким-то чудом удалось освободиться из клетки и, что еще поразительнее, остаться в живых после встречи с эглом, он постоянно брал над ней верх. В нем чувствовался несгибаемый дух, почти одержимость, странным образом подчинявшая себе худое и тщедушное детское тело. Если вначале Нина считала мальчишку простым рабом Тигра, чем-то вроде верной собаки, то теперь видела, что он был надежным и умным товарищем. Тогда, ночью, он верно вычислил палатку, рядом с которой лежал связанный Тигр. Нина, весь день скрытно следовавшая за отрядом, наблюдала за палаткой из своего укрытия с самого заката, изнывая от бессилия и тоски. Пленника караулили двое разбойников, молодые парни, отвлечь которых было бы совсем несложно, умей Нина отвлекать и распутывать веревки одновременно. Тут-то и свалился ей на голову мальчишка – она даже подумала, что боги вняли наконец ее молитвам и решили помочь спасти Тигра. Но боги, как часто с ними случается, ограничились злобной шуткой: пока она, торопясь, объясняла пареньку, что он должен делать, в лагере поднялась тревога. Загорелись факелы, послышались отрывистые возгласы, тяжело забегали, гремя оружием и доспехами, переполошившиеся воины. Громче всего кричали у ямы, где спали дикие, и Нина поначалу решила, что переполох был вызван исчезновением Ори. (Позже выяснилось, что она ошиблась – причиной паники стал мертвый подземник, обнаруженный у пустой клетки очнувшимися караульными.) Связанного Тигра окружили озлобленные, невыспавшиеся громилы; в неверном свете факелов тускло заблестели ножи. Похоже было, что разбойники ожидают нападения из темноты, окружавшей лагерь, и готовятся дать врагу отпор.

Уходим, сказала Нина одними губами. Мальчик рванулся было наверх, но она крепко обхватила его за плечи. Опять в клетку захотел? Тигру уже не помочь, понимаешь? Он остервенело мотал головой – не понимаю, не понимаю! Нина затащила его, упирающегося, в укромную пещерку, невидимую для того, кто вздумал бы заглянуть в трещину. Он забился в угол, скорчившись под нависающей глыбой, и тут она впервые заметила у него на поясе темный металлический прямоугольник. Нина присмотрелась – и ахнула. Настоящий эгльский топорик, она такие только издали видела, когда отец брал ее с собой на весеннюю ярмарку… Давно это было, но топорики эти запомнились ей хорошо. Отец говорил, что они, хоть и легкие, но камень рассекают, словно масло, – неудивительно, что эглы с таким инструментом понастроили у себя под землей огромные города. И еще, говорил отец, эглы этими топорами воюют друг с другом – костяные панцири, которые ни мечом, ни пикой не взять, от удара невесомого топорика раскалываются пополам, надо только знать, куда бить. Тогда Нина спросила его, почему же вместо того, чтобы два раза в год отдавать проклятым демонам своих детей, люди не отберут у них чудо-оружие и не уничтожат эглов прямо в их норах. Отец невесело усмехнулся: не в одних топорах дело, дочка… Деды наши пытались – выследили как-то в горах целую сотню демонов, набросили сверху прочную сеть, завалили хворостом да сожгли к свиньям. Топоры-то ихние не горят, даже в кузнечной печи холодными остаются. Только не пригодились они никому, топоры эти. Пробудился в глубине Белый Слепец и заворочался так, что три деревни в одну ночь под землю ушли. А тех, кто чудо-топорами завладел, в горах камнями побило, до сих пор их неупокоенные кости по ущельям лежат…

Все это Нина вспомнила, глядя на мальчишку, непонятно как завладевшего чудо-оружием. Склонилась к нему и щелкнула по топорику ногтем: откуда у тебя это?

Ори зыркнул на нее исподлобья, потом махнул нехотя рукой – оттуда, мол. С тех пор, как Нина помешала ему броситься на ножи разбойников, слова из него приходилось тянуть клещами. Но тут уж она не отступилась, пристала, как репей, с вопросами: где ухитрился украсть такую штуку, как это у тебя вышло, и, главное, у кого?..

В конце концов мальчишка раскололся и рассказал, что снял топорик с тела мерзкого карлика с костяной рожей, который пытался высосать из него душу, да не рассчитал силенок. Нина не верила своим ушам: парень столкнулся лицом к лицу с эглом и мало того, что остался жив сам, так еще и подземника одолел! Не мальчишка, а просто герой из сказки… Если бы только она своими глазами не видела, как бестолково вел себя Ори в схватке у ручья, где его свалил с ног первый же удар дубины! Так она ему и сказала: не считай меня дурой, где тебе с эглом сражаться, щенку неразумному, он таких, как ты, десяток сожрет и не подавится… Мальчишка презрительно хмыкнул. Видно было, что ему ужасно хочется поспорить, да гордость не позволяет. Как ты его назвала, спросил он через минуту, эгл? Так ты, может, знаешь, кто это был?

И тут Нина, неожиданно для самой себя, принялась рассказывать мальчишке, для чего она отправилась следом за ними, вместо того чтобы вернуться на безопасное побережье. Рассказывала, даже не слишком рассчитывая, что он поймет, – просто хотела выговориться. Но Ори слушал внимательно, не перебивал, только кое-где хмурил брови, словно недослышав какое-то слово, и понемногу Нина рассказала ему куда больше, чем собиралась вначале. Об эглах, подземных демонах, живших на острове испокон веков и безраздельно владевших всеми его богатствами. О первых войнах, которые вели с ними потомки потерпевших крушение аталантцев, вторгшиеся в горы в поисках проклятого орихалка. О череде тяжких поражений, нанесенных подземниками людям, и об унизительной дани, которую все поселения острова два раза в год выплачивали эглам, чтобы не навлечь на себя гнев Белого Слепца. Каждая деревня посылала в предгорья по одному ребенку – осенью мальчиков, весной девочек. Детей уводили в черные туннели молчаливые эглы-солдаты; подростков и юношей хватали жуткие чудовища, вроде запомнившихся Нине змей. Зачем, спросил Ори, непонимающе глядя на нее, зачем им дети? Он их ест, ответила Нина, он, Белый Слепец, король эглов. Эглы охочи до человечинки, людей спасает только то, что они редко выходят за пределы предгорий, а болота их вообще смертельно пугают, сырость для них губительна… Дети считаются у эглов особым лакомством, поэтому, не довольствуясь данью, подземники еще и покупают малышей в деревнях. Расплачиваются они обычно орихалком, драгоценными камнями, золотом – всем, что так ценилось когда-то на далекой родине аталантцев и что не имеет никакого значения здесь, на острове. И все же находятся люди, с легкостью меняющие детей на никому не нужные сокровища. А между тем здоровые дети появляются на свет все реже и реже – говорят, что и этому виной черное колдовство эглов. Дикие, например, рождаются у обычных родителей – как правило, именно у тех, которые прежде отдали одного своего ребенка подземникам…

Мальчик смотрел на нее остановившимися глазами, и Нина вдруг подумала, что он ей не верит. Ну, хорошо, сказала она, а вот как ты думаешь, зачем разбойники вас схватили? Взять с вас нечего, убить вас тоже не убили, наоборот даже, охраняли и тащили на своем горбу. А куда тащили-то, знаешь? В горы, дурачок, в горы! На Кровавую Арену, откуда прямая дорога в подземное королевство, к Белому Слепцу!

А зачем, дрогнувшим голосом снова спросил Ори. Мы ж ведь не дети вроде… ну, я-то, конечно, ростом не вышел, а господи н-то мой мужчина статный, да что я тебе рассказываю, сама ведь знаешь…

Думаешь, они только младенцев жрут, усмехнулась Нина. Они, твари ненасытные, и стариком не побрезгуют. Другое дело, что взрослых мужиков эглы побаиваются, поэтому сначала руки-ноги им все переломают, а уж потом… Зато деревне, из которой главарь ватаги, что вас захватила, этой весной дань платить не придется – если, конечно, он не захочет за Тигра деньгами взять…

Вот тогда-то мальчишка посмотрел на Нину так, что у нее все внутри похолодело. Глаза у него превратились в два маленьких хрустальных шарика, и сквозь хрусталь этот засверкали колючие, недобрые искорки. Мы должны спасти его, сказал он, ткнув рукой в низкий потолок пещерки. Мы должны во что бы то ни стало спасти мастера Кешера. Ты ведь тоже этого хочешь, ты же кралась за нами весь вчерашний день, скажи, что ты тоже хочешь спасти моего господина! Нина пожала плечами. Да, хочу, ну и что с того? Мало ли чего я хочу, дурачок. Говорила я твоему хозяину, чтобы не ходил в горы, думаешь, он меня послушал? Если бы не проснулись караульные, мы бы, может, и вытащили его, а теперь уже поздно… Погоди, перебил ее Ори, я сейчас вылезу, посмотрю, как там. Да не бойся, шуметь не буду. Змеей скользнул из пещеры, и Нина его почему-то не остановила.

Ей показалось, что рассвет успел наступить по крайней мере дважды. Несколько раз она думала, что нужно уходить из пещерки и искать себе другое убежище: если мальчишку схватили, он мог легко ее выдать. Думала – но не уходила. Мальчишка вернулся, когда она уже окончательно потеряла надежду. Двигался он действительно тихо, а сам был притихший и мрачный. Они уходят, буркнул он, не дожидаясь ее вопросов. Свернули палатки, затушили костры… Тут слабое подобие улыбки вдруг тронуло его губы. Господин жив, я его видел. (Улыбка исчезла так же неожиданно, как и появилась.) Мы должны их догнать, слышишь? Догнать, прежде, чем они успеют отдать его этим тварям!

Нина попыталась объяснить ему, что горы лежат в одном дневном переходе отсюда. Что даже если они нагонят уходящий на юг отряд, это ничего не изменит – разве что разбойники продадут эглам не одного человека, а трех. Что самый разумный выход, который у них есть, – это немедленно повернуть обратно и пытаться незамеченными добраться до безопасного берега. Но Ори ничего не хотел слушать, и она, ослабевшая, изнуренная холодом и страхом, уступила. Хорошо, сказала она, мы пойдем за ними. Только, пожалуйста, дай мне сначала отдохнуть… Мальчишка удивленно посмотрел на нее. Все равно мы не можем идти за ними след в след, объяснила Нина, когда крадешься за кем-то, нужно делать это на расстоянии. Откуда ты знаешь, подозрительно спросил он. Мой отец был охотником, ответила Нина, он многому меня научил, прежде чем… Тут она запнулась. Не хотелось рассказывать чужаку, как к ней начал свататься красавец Ликурри с Копченых Холмов и как отец отказал ему, потому что в роду Ликурри уже два поколения подряд рождалось много диких. Незадачливый жених проглотил обиду, но месяц спустя его зверовидные дядья подкараулили отца в лесной глухомани и разорвали на части. Сразу же после похорон Ликурри, словно глумясь над обычаями предков, снова прислал сватов – у одного из них из-под рукавов расшитой рубахи лезла пучками жесткая черная щетина… Тогда Нина тайком собрала в мешок еды на два дня, сунула за пояс отцов нож и рано утром ушла из дома – жить вольной, одинокой жизнью на берегу.

Ничего этого она мальчишке объяснять не стала, да он и не настаивал – похоже, кроме судьбы Тигра, его вообще ничего не интересовало. Спросил только, когда разбойники отдадут пленника подземным демонам – сразу, как доберутся до гор, или, может быть, завтра? Смешной, право – как будто она только тем и промышляла, что вылавливала по лесам путников да продавала эглам. Торговаться будут, успокоила она Ори, обязательно, куда ж без этого. И не один день, возможно. Сказала так, главным образом, чтобы не бежать сломя голову за уходившим отрядом, – но, как ни странно, попала в точку.

Когда они добрались до Каменного Седла – ближайшего к арене большого селения, – был уже поздний вечер. Нина никак не могла отделаться от ощущения, что первый же встречный узнает ее и немедленно кликнет стражу. Живущие за Белой Чертой не считались уже полноправными людьми; как и моряков с разбивавшихся у берегов острова кораблей, их можно было законно продавать эглам. Оглядываясь назад, она не понимала, какой морок затмил ее разум вчера, когда она перешла границу из белых камней, стремясь догнать далеко ушедшего по тропе Тигра. Ведь возвращалась уже на берег, в свою тенистую рощу, в уютное и безопасное жилище у корней вековечного древа… Что заставило ее оглянуться? Желание в последний раз коснуться взглядом гибкой фигуры ее мимолетного любовника? Тайная надежда увидеть, как он, застыв на месте, смотрит ей вслед? Кто знает… Но она оглянулась – и увидела, как над верхушками леса, к которому приближались Тигр и его слуга, поднялись, описывая быстрые тревожные круги, черные с синеватым отливом птицы. Ей, воспитанной отцом-охотником, не нужно было объяснять, что это значит – где-то там, впереди, по лесу навстречу Тигру двигались люди – и не один-два, а по меньшей мере десяток. Ирри – птица не пугливая, чтобы согнать ее с места, нужна или стая волков, или толпа людей. Нина примерно представляла себе, что за люди могут бродить в этих местах. За Белую Черту разбойники старались не заходить – перейдешь ненароком, а потом тебя твои же товарищи и продадут подземникам, как нарушившего запрет, – но по всем уводившим за нее тропкам прохаживались, как по родной деревне. Тигра следовало срочно предупредить, и она, не задумываясь о последствиях, стремглав бросилась вниз по тропинке – догонять. Далеко же ты забежала, подумала Нина ехидно, до самых гор добралась… И как ты выпутываться собираешься, позволь поинтересоваться?

Тут-то и пришла ей в голову мысль насчет вдовьего одеяния. Денег у них, правда, не было, зато на поясе у мальчишки висел настоящий эгльский топорик. Небезопасно, конечно, предлагать такую вещь на продажу, но Нине почему-то казалось, что жадность торговцев пересилит их подозрительность. И действительно: в первой же лавке хозяин, не торгуясь, выложил за топорик столько серебра, что хватило и на одежду для нее и для мальчика, и на ночлег под крышей приличного постоялого двора. Здесь-то, на постоялом дворе, они и услышали от подвыпивших скототорговцев о том, что знаменитый разбойник Шама привел в поселок захваченного где-то в лесах пленника и продал хозяевам Кровавой Арены для ритуального поединка. Мальчишка страшно разволновался и чуть не испортил все дело, пытаясь выяснить, когда состоится поединок. Говорил он так, что и глухой распознал бы в нем чужеземца; к частью, скотоводы успели влить в себя достаточно крепкого горского вина, чтобы этого не понять. Нина, стыдливо закрывая лицо хаджусом, объяснила, что мальчик немного не в себе после гибели отца и что ее покойный муж обещал, но так и не успел показать ему арену. Скотоводы сочувственно закивали. Выяснилось, что поединок состоится завтра после полудня – кто-то из людей Шамы уже бахвалился этим на площади. Тогда-то Ори и сказал ей – твердо, не желая слушать никаких возражений; мы должны увидеть бой моего господина. Во что бы то ни стало.

И Нина опять уступила. Ей и самой хотелось еще раз посмотреть на Тигра – не на такого, каким она видела его в плену у разбойников, избитого, беспомощного, жалкого, – а на сильного и уверенного в себе любимца богов, запомнившегося ей с той сказочной ночи на берегу. К тому же страх почти оставил Нину, сменившись какой-то равнодушной уверенностью в том, что от нее самой уже ничего не зависит. Она слишком долго прожила в добровольном изгнании, и необходимость все время полагаться только на свои силы изнурила ее. Плыть по течению, подчиняясь чужой воле – пусть даже воле сумасшедшего мальчишки, ничтожного слуги ее Тигра, – оказалось куда проще и приятнее. Хорошо, сказала она, завтра мы пойдем смотреть поединок. Только пообещай, что ты не станешь кричать. Здесь не принято оплакивать тех, кого забирают эглы.

Ори ощетинился. Почему ты думаешь, что мне придется оплакивать господина? Он – лучший боец во всем мире, поняла? То, что нас одолели разбойники, ничего не значит, они нечестно сражались, сетью даже слона поймать можно…

Подожди, сказала Нина изумленно, что ты говоришь? Ты что, ничего не понял? Тут ей впервые пришло в голову, что мальчишка, оглушенный ударом дубины, мог просто не видеть, как разворачивались события дальше. Сама Нина пряталась в кустах локтях в пятидесяти от места схватки и наблюдала ее от начала и до конца.

Ори недоуменно уставился на нее. Твой хозяин сдался, медленно произнесла Нина. Он сдался, чтобы спасти тебе жизнь… Эта картина до сих пор стояла у нее перед глазами: Тигр, только что зарубивший троих противников, осторожно кладет свои мечи на землю, не отрывая взгляда от огромного, заросшего бурой шерстью дикого, вознесшего над головой распростертого на камнях мальчика сучковатую дубину. Они решили, что это его сын, подумала тогда Нина. Если бы они знали, что он всего лишь слуга, никому бы и в голову не пришло пугать Тигра его смертью. А Тигр и не догадывался, что разбойники ни за что на свете не убили бы парня: ноги и руки переломать – это пожалуйста, эглам забот меньше, а убивать невыгодно. Но тут уж я виновата, могла рассказать ему все, как есть – и про эглов, и про торговцев людьми, и про кровавую дань… Ладно, что сделано, то сделано, прошлого не вернешь.

Ори смотрел на нее, не отрываясь, и в колючих глазах его стояли слезы. Скажи, что это неправда, умолял его взгляд, скажи, что все было не так! Твой господин сам бросил оружие, жестко повторила Нина, и сделал это из-за тебя. Мальчишка повернулся и выбежал во двор. Может быть, он не вернется, подумала она, и может быть, это к лучшему. Я спокойно дождусь утра, прибьюсь к какому-нибудь каравану и вернусь в свою рощу…

Ори вернулся спустя полчаса, осунувшийся и побледневший. Я искал Дом Бодана, объяснил он, это мой покровитель. Странно, но в этом городе нет Домов Бодана… Это не город, усмехнулась Нина, у нас нет городов. Эглы давным-давно запретили людям огораживать поселки стенами, а без стены самый большой поселок – деревня. А что до Подземного Змея, то говорят, наши предки поклонялись ему, пока эглы не сожгли его храмы и не разбили изваяния. Эглы не любят Подземного Змея, наверное, потому, что он сжирает их, когда встречает у себя в глубине…

Эглы, эглы, заворчал мальчишка, да у вас тут из-за них никакой жизни нет! Они же крошечные, меньше меня, а держат в кулаке целый народ. А еще аталантцами себя называете! Трусы вы все, а не аталантцы. С какими-то подземниками справиться не можете…

Нине вспомнились белые змеи, увлекающие в черные зевы туннелей отчаянно сопротивляющихся юных воинов Восточного Предела. А вот ты завтра посмотришь, какая на их стороне сила, сказала она спокойно, у людей такой отродясь не было, к тому же и воюем мы друг с другом куда чаще, чем они между собой. Увидишь, с кем твоему господину придется сражаться…

…Увидеть это предстояло им с минуты на минуту. Но пока Кровавая Арена была пуста, и пустота ее пугала больше, чем целые орды чудовищ. Хозяева арены знали толк в зрелищах и умели рассчитывать время – толпа, заполонившая террасы над багровым каменным кругом, глухо гудела, заводя сама себя в напряженном ожидании предстоящей схватки. Судя по обрывкам разговоров, которые долетали до ушей Нины, в исходе поединка никто не сомневался, обсуждали лишь, какое страшилище выставят эглы на этот раз и что пленнику переломают сначала – руки или ноги. Когда накал споров достиг апогея, окованная медью дверь с оглушительным визгом распахнулась и двое рослых горцев вытолкали на арену оборванного и худого человека. Нина всмотрелась, до боли сощурив глаза, – да, это был Тигр. Ее Тигр.

Рядом сдавленно охнул Ори. Мастер Кешер выглядел так, словно несколько лет провел в рудниках Серебряного хребта, таская тачки с породой по подземным галереям. Он щурился от сиявшего над снежными вершинами яркого солнца и пошатывался от слабости. В прорехах его одежды виднелись крупные фиолетовые кровоподтеки и едва начавшие подживать ссадины. В руке он сжимал какую-то жалкого вида палку с заостренным концом – на оружие она походила столь же мало, сколько сам мастер Кешер походил сейчас на бывшего блистательного командира телохранителей наследного принца Аталанты. Толпа, оживившаяся при появлении пленника, заорала и заулюлюкала. На противоположном ярусе Нина заметила ухмыляющуюся рожу одного из разбойников из отряда Шамы и вновь подумала, что правильно сделала, выкрасив ночью короткие волосы мальчишки в рыжий цвет. Перекрашенный и одетый в приличную чистую рубаху и широкие горские штаны, Ори стал почти похож на коренного островитянина. Сам Тигр, презрительно разглядывая искаженные криком лица над ареной, ни на мгновенье не задержал на нем своего взгляда. Нину, облаченную в глухое вдовье одеяние и прячущую лицо под платком-хаджусом, он, разумеется, узнать не мог.

Кешера, казалось, совершенно не волнует то положение, в котором он оказался. Безоружный, обреченный на неминуемую гибель, он смотрел на ожидавших кровавой потехи зрителей с брезгливой усмешкой аристократа, случайно очутившегося в грязном притоне. Почерневшие, распухшие от побоев губы, жаркие прикосновенья которых сводили Нину с ума, были сжаты твердо и непреклонно.

Он опустил голову и, словно потеряв всякий интерес к зрителям, принялся изучать забранные решеткой туннели. Толпа взревела еще громче; откуда-то из второго яруса в Тигра бросили тухлым яйцом. Бросок не достиг цели, но немедленно появившиеся стражники вывели из толпы прыщавого парня с целым узелком яиц и вытолкали за ворота. Правила арены строго запрещали причинять вред участникам поединка.

Нина, внимательно следившая за Тигром, увидела, что лицо его внезапно изменилось, стало жестким и сосредоточенным. Глаза Кешера неотрывно следили за центральным туннелем. Нина попыталась разглядеть, что же он там заметил, но ничего не разобрала – ей показалось только, что тьма в туннеле сгустилась и застыла тяжелой и плотной глыбой.

Внезапно Тигр начал отступать. Он по-прежнему смотрел куда-то сквозь решетку, преграждающую вход в туннель, но двигался спиной вперед к захлопнувшейся медной двери. Дурацкую свою палку он держал в левой руке острием вниз. Отступая, он пригнул голову – Нине даже показалось, что его уши немного вытянулись и встали торчком. Она вспомнила его удивительные, остро заточенные клыки – в ту ночь на берегу они оставили на ее теле немало глубоких отметин. Нина почувствовала гордость и облегчение – пусть Кешеру и недолго осталось жить, но в ее памяти он навсегда останется сильным, опасным и гордым. Как быстро меняется его облик, успела подумать женщина, только что он казался высокомерным аристократом, а за минуту до того – затравленным пленником. Какая же из его масок – настоящая?..

Ударил бронзовый колокол. И толпа, только что кричавшая сотнями хриплых и жадных глоток, замерла в мгновенно упавшем молчании. Пока металлические раскаты продолжали греметь в отшлифованных до зеркального блеска обелисках-резонаторах, решетка центрального туннеля начала с отвратительным скрипом подниматься, освобождая проход. Только теперь Нина увидела, что по туннелю движется, перекатываясь и сверкая глазами, огромная черная масса. Кешер быстро преодолел последние несколько шагов и уперся спиной в полированный металл двери. От балюстрады нижнего яруса его отделяло десять локтей – не так уж много, если только речь не идет о гладком, словно шелк, розовом мраморе без единой трещинки и выбоины. Ни одного шанса выбраться из ловушки у Тигра не было – даже если бы он подпрыгнул на небывалую высоту и попытался найти спасение на балконе первого яруса, десятки рук немедленно столкнули бы его вниз, ожидая обещанного развлечения. На несколько невыносимо долгих мгновений Кешер замер, прижавшись лопатками к отшлифованной меди.

Черная масса выбралась наконец из туннеля. По рядам зрителей прокатился неясный гул – Нине показалось, что она расслышала смутно знакомое слово «кабирра». Кажется, так назывались легендарные снежные демоны, живущие в уединенных горных долинах и очень редко появляющиеся на равнинах.

Появившееся из туннеля чудовище больше всего напоминало трехметровую обезьяну или, возможно, исполинского дикого, передвигавшегося на полусогнутых волосатых лапах. Бочкообразное туловище, покрытое торчащей иглами жесткой черной щетиной, немногим уступало в обхвате стволу священного древа, под которым Нина построила себе жилище. Длинные руки, переплетенные тугими узлами мышц, свисали до самой земли; узловатые пальцы, похожие на серые, скрюченные корни, скребли кровавый камень арены. Шеи у чудовища не было; большая голова со скошенным, густо заросшим волосами лбом сидела на невероятно широких и могучих плечах. Маленькие глазки, не моргая, следили за неподвижно замершим в своем углу арены противником.

«Кабирра, кабирра», – перешептывались вокруг.

Секунды текли медленно и вязко. Ни чудовище, ни его жертва не двигались, изучая друг друга. Затем огромная обезьяна двумя скользящими прыжками преодолела половину расстояния до прижавшегося к стене человека. Она двигалась так быстро, что Нина даже не успела испугаться. Тигр словно нехотя поднял руку и выставил свое жалкое оружие. К изумлению Нины, кабирра остановилась и глухо заворчала. В то же мгновение Кешер прыгнул вперед, метнув заостренную палку в морду чудовища.