Текст книги "Журнал «Если», 2000 № 07"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Марина и Сергей Дяченко,Аркадий и Борис Стругацкие,Орсон Скотт Кард,Энтони Берджесс,Леонид Кудрявцев,Дмитрий Володихин,Владимир Михайлов,Владимир Гаков,Виталий Каплан,Сергей Кудрявцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

«ЕСЛИ», 2000 № 07

Марина и Сергей Дяченко
ПОСЛЕДНИЙ ДОН КИХОТ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Осталась неделя.

В черных стрелках, ползущих по старинному циферблату, было что-то тараканье.

Минуты падали с цоканьем, как медяки в копилку, каждая минута отдаляла от мужа – пока не в пространстве, пока только во времени.

Алонсо спал. Она лежала, закусив край подушки, и молча проклинала его.

«Если бы ты любил меня, – говорила она, – ты не бросал бы меня одну. Но ты любишь Дульсинею, а я – заготовка для ее светлого образа. Я болванка; я не человек даже, я сырье, из которого скоро сделают Дульсинею. Ты будешь любить ее, вымышленную, на расстоянии; я останусь здесь почти без надежды снова тебя увидеть. А потом мне пришлют телеграмму: забирайте, мол, труп вашего рыцаря… Заберите его из канавы, где он умер… такую телеграмму прислали твоей матери. Да, твой отец умер в канаве… Кто я для тебя, Алонсо?! Только чужую женщину можно вот так бросать – ради фантома. Ты не можешь простить моей бездетности? Ты не можешь мне простить, что ты последний Дон Кихот?!»

– Никогда не говори мне таких вещей, – сказал он вдруг холодно и внятно. – Даже когда думаешь, что я сплю.

Она молчала, крепче закусив зубами край подушки.

– Альдонса, – сказал он мягче. – Я вернусь.

* * *

Санчо оглядывался, разинув рот; впервые в жизни он переступил порог столь впечатляющего, столь странного строения. Старый дом Кихано походил на оставленный обитателями муравейник: ходы-переходы, полости и проемы, чуть не узлом завязанные винтовые ступеньки – и широкие лестницы с массивными перилами, гобелены на стенах, портреты в темных золоченых рамах.

Гнездо семейства Дон Кихотов.

Санчо оглядывался, разинув рот, а служанка, хорошенькая девчонка с ямочками на щеках, неприкрыто любовалась его замешательством.

Здесь был какой-то особенно плотный воздух. Здесь пахло временем; чудовищами громоздились книжные шкафы, тяжелыми складками нависали портьеры, на большом гобелене выткан был портрет Рыцаря Печального Образа, каким его представлял себе и Санчо: узколицый, крайне удрученный господин…

– Любезный Санчо, вы мешочек бы поставили… Какое-такое золото у вас в мешочке, или боитесь, что сопрут?

– А-а-а, – он небрежно тряхнул немаленькой «торбой», – харчишки здесь, любезная Фелиса. – Овощи, сальдо, всяко разно. Ты не хватай, оно тяжелое, арроба веса наберется.

Деревянная лестница уходила в полутьму. Тусклый свет из подернутого бархатом окна падал на развешанное на стене оружие, на темные латы, на пыльные лопасти вентилятора – чужака и пришельца среди прочих вещей; светлыми пятнами маячили лица на парадных портретах.

– Вот они все, сеньоры Кихано, – буднично сообщила Фелиса. – Все Дон Кихоты, смотрите-ка.

Портретов было много, они обретались на стенах, в простенках, на потолке. Санчо вертел головой так, что у него заболела шея. Все благородные идальго были закованы в латы, у каждого на кончике подбородка топорщилась бороденка, каждый смотрел на Санчо с выражением благородной печали – на этом сходство и заканчивалось. Среди сеньоров Кихано были толстые и поджарые, круглолицые и с лицом, как иголка, брюнеты и шатены, и даже, кажется, один рыжий.

– Фелиса, а рынок тут у вас хороший? Со своего хозяйства живете или как? Кто на кухне заправляет?

– Я, – Фелиса выпятила и без того крутую грудь. Санчо едва удержался, чтобы тут же не цапнуть служанкино достояние руками. Фелиса вся была, как красное яблоко на не оборвавшемся еще черенке, самое привлекательное яблоко на ветке, созревшее, но не надкушенное, не знавшее червоточин и ударов града, и потому самоуверенное. Санчо тайком вздохнул: эх, задержаться бы здесь подольше, не спешить бы на большую дорогу, где грязь под сапогами и жесткое седло под задом, где холод, ветер, опасности, где хлеб черств, а служанки костлявы…

– Ты? – спросил он, недоверчиво разглядывая Фелисины перси. – Ты за кухарку?

Фелиса насупилась:

– А что?

– Ну так я тебя научу настоящую олью варить, – пообещал Санчо.

– А то знаю вас, девчонок, такого настряпаете, хоть собаке вылей…

– Я сама кого хочешь научу! – обиделась Фелиса.

Санчо примирительно засмеялся:

– Ну, чего надулась… как полтора несчастья, – он подошел поближе, скосил глаза, пытаясь заглянуть за вырез Фелисиного платья. Фелиса хихикнула. Отскочила. Стрельнула глазками.

– А у вас тут весело в Ламанче, – после паузы признал Санчо. – Ну, расскажешь мне про сеньоров Кихано?

Девчонка улыбалась:

– Про сеньоров? А что про сеньоров? Вот сеньор Мигель Кихано висит, все о почестях мечтал. За ним, господа, вы видите Алонсо Кихано Второго, по-простому его прозвали Дон Кихот Повторялыцик. Там, – Фелиса ткнула пальцем куда-то под потолок, и Санчо, задрав голову, разглядел укрепленный под сводами портрет, – там висит Се-лестин Кихано. Он, правда, не сам справедливость устанавливал, а собрал голоту и целой толпой попер на герцога. Потом его, правда, помиловали. Вот Алонсо Кихано Третий, этот дальше трактира не ушел. Целую неделю совершал подвиги в трактире, а потом в полубеспамятном состоянии был препровожден домой. Его называют еще Дон Кихот Благоразумный. Дальше, господа, вы можете видеть портрет Алонсо Кихано Четвертого, которого называют Дон Кихот Фанатик; знаменит тем, что в гневе пристукнул собачку какой-то дамы и был сгноен в судах чуть не до смер…

Фелиса осеклась.

На лестнице, секунду назад пустой, высилась неподвижная фигура.

– Ах… – выдохнул от неожиданности Санчо.

– Добрый день, милейший Санчо, – сказала женщина. – Я вижу, Фелиса расстаралась на маленькую экскурсию для вас. Между тем у коновязи вот уже полчаса ревет какой-то осел. Не тревожьтесь, любезный Санчо. Я позабочусь о вас, а Фелиса сию секунду позаботится об осле.

– В мире так много ослов, и все они требуют заботы, – пробормотала, уходя, Фелиса.

* * *

Стоя на широкой лестнице, Альдонса разглядывала человека, явившегося в ее дом, вернее, его круглую макушку, потому что небезызвестный Санчо Панса как раз согнулся в низком поклоне.

– Рада приветствовать, добрейший Санчо…

Таковы правила игры. Она видит его впервые в жизни, но зовет по традиции «добрейшим».

Пришелец выпрямился. Лицо его было розовым от прилива крови

– слишком низко и долго кланялся. Глаза Альдонсы встретились со светлыми, внимательными глазами гостя:

– С нижайшим поклоном, сеньора Кихано…

Она поморщилась:

– Позволяю вам звать меня Альдонсой, любезный друг. Вы устали? Вы прямо с дороги – к нам?

Голубые глаза пришельца оставались спокойными:

– Почти, госпожа Альдонса. С дороги я, признаться, заехал в местную цирюльню – побриться, помыться… А то с дороги, знаете, будто гуси за пазухой ночевали…

Она отвела глаза. Неприлично так таращиться на Санчо Пансу. Терпи, терпи, Альдонса, время еще не пришло… Ключ подошел к замку, а раздастся ли щелчок – скоро узнаем.

– Итак, добрейший Санчо, этот дом готов принять вас на те несколько дней, что остались до двадцать восьмого июля, столь значительного для семейства Кихано дня. Именно в этот день Рыцарь Печального Образа совершил свой первый выезд. В этот день и вы с сеньором Алонсо по традиции должны пуститься в путь. Управившись с ослом, Фелиса покажет вам вашу комнату. Вы, наверное, голодны?

– Я неприхотлив, сеньора, – смущаясь, заверил гость. – Не тот голод, когда пузо не кушает, а тот голод, когда ухо байку не слушает… Простите, – Санчо замялся. – В нашем роду… в роду Панса много басен рассказывают о семействе Кихано.

– И в цирюльне вам тоже кое-чего наболтали, – доброжелательно ввернула Альдонса.

Санчо обезоруживающе улыбнулся:

– Не без того, сеньора, не без того… В болтунах, сеньора Кихано, недостатка нет; собака лает – ветер носит, от брехни, говорят, и кишки переплутали… Сеньора, а это вот и есть Рыцарь Печального Образа?

Вслед за Санчо Альдонса глянула на гобелен.

– Я таким его и представлял, – сообщил Санчо не без самодовольства.

– Таким и представляли?

Альдонса потянула за шелковый шнур, с виду точно такой же, как для задергивания портьер. Со скрипом завертелись несмазанные блоки; гобелен, изображающий Рыцаря Печального Образа, разошелся ровно посередине и разъехался в стороны, а на его месте обнаружился портрет, на котором Дон Кихот смеялся.

Старый человек хохочет во все горло. Веселые морщинки, обнажившиеся зубы, мелкие, но крепкие. Лукавые глаза. Встопорщенная бороденка.

Санчо мелкими, робкими шажками приблизился к портрету. Оглянулся на Альдонсу:

– Сеньора… ЭТО Рыцарь Печального Образа?

– Этот портрет написан человеком, хорошо знавшим Алонсо Кихано Первого, – сказала Альдонса. – Говорят, что Рыцарь Печального Образа вовсе не был так академичен, как это принято считать. Говорят, он любил жизнь. Говорят… говорили, что на этом портрете он более похож на себя, чем на всех прочих изображениях.

Санчо снова перевел взгляд на портрет, поклонился Дон Кихоту – почтительно, до полу.

Альдонса выждала минутку – потом снова дернула за шнур, и портрет скрылся под гобеленом.

– А почему вы его прячете, сеньора Альдонса?

– Потому что, – женщина секунду раздумывала, как объяснить ему и стоит ли объяснять. – Потому что, любезный Санчо, сокровенное должно быть потаенным, а праздник, лишенный обрамления будней, теряет свою привлекательность. Рыцарь Печального Образа – головоломка, которую мы разгадываем каждый день…

Она хотела еще что-то добавить, но в этот самый момент со двора донеслись голоса, и хлопнула входная дверь.

– Сеньор Алонсо приехал? – быстро спросил Санчо.

С веселым топотом вбежала служанка:

– Сеньора Альдонса, почтальон! Новые письма!

Разномастные, разновеликие конверты с цветными печатями. Целый ворох, штук десять; Альдонса сложила их, не вскрывая, на конторку.

– Вот, господин Санчо, – сказала она, – чем ближе двадцать восьмое июля, тем чаще нам пишут. Господа хотят познакомиться с Дульсинеей Тобосской, дамы зовут в гости Дон Кихота. Иногда попадаются письма врагов, которые читать смешно и грустно. Вот видите, неподписанный конверт, конверт без обратного адреса… Хотите узнать, что внутри? Наверняка это тот самый аноним…

Хрустнула под пальцами неприятная черная печать.

–  Алонсо, ты смешон. Ты паяц, ты ярмарочный скоморох. Если ты все-таки решишься отправиться в свой фарс-вояж…Слово-то какое, – Альдонса кинула письмо на груду конвертов. – Вот, господин Санчо, так и живем… Кстати, тот портрет, под которым вы сейчас стоите, изображает Диего Кихано, который приходится отцом моему Алонсо… нашему Алонсо, – добавила она не без горечи. – Именно с этим идальго путешествовал в свое время ваш достойный батюшка.

Санчо улыбнулся, будто извиняясь:

– Нет… То был мой дядюшка Андрес Панса. Он, сеньора Альдонса, вернулся из путешествия весьма раздосадованный и сказал своим сыновьям, что… короче говоря, сеньора Альдонса, ехать с сеньором Дон Кихотом выпало мне, потому что меня зовут Санчо. Отец мой меня так назвал. Все мечтал, покойник, чтобы я стал губернатором на острове…

Санчо улыбнулся и развел руками, как бы извиняясь за глупость отца. Как бы говоря: ну что поделаешь, мы с вами понимаем правила этой игры, Кихано все равно не смогут заплатить за услуги по-настоящему.

– Вы достойный потомок своего знаменитого предка, – сказала Альдонса искренне, потому что весть о непрямом родстве Санчо и предыдущего оруженосца-Пансы оказалась для нее приятной неожиданностью. – Вам очень подходит имя Санчо. Тот, самый первый Санчо, который сопровождал Рыцаря Печального Образа, был по-настоящему верен… И был хоть простодушен и неграмотен, зато благороден сердцем, остроумен… Фелиса, не надо стоять за портьерой. Что ты хочешь?

«Девчонка слегка покраснела, но только слегка. Пройдет немного времени, и, пойманная на горячем, она будет хранить невозмутимость. Как только уйдет Алонсо, я уволю ее», – подумала Альдонса и похолодела от будничности этой мысли: как только уйдет Алонсо…

– Я хотела узнать, – сквозь краску смущения спросила Фелиса, – когда накрывать на стол?

– Как только вернется сеньор Алонсо… Ступай.

На этот раз она, кажется, действительно ушла. Ну почему любая служанка, стоит ей освоиться в доме, сразу начинает шпионить за господами?!

– Сеньора Альдонса, – осторожно начал Санчо, – простите деревенщину, я хотел бы спросить…

– Спрашивайте, – отозвалась она как можно равнодушнее.

– Гм… Сеньор Алонсо читал рыцарские романы?

Она сухо усмехнулась.

– Всего несколько штук, в юности… Упреждая ваш вопрос, сообщу, что сеньор Алонсо не верит ни в великанов, ни в злых волшебников и совершенно равнодушен к похождениям Амадиса Галльского.

– Сеньор Алонсо… – голубые глаза мигнули. – Сеньор Алонсо действительно хочет нести в мир счастье?

Слово «счастье» прозвучало в его устах как-то стыдливо и испуганно. Как будто маленький мальчик пробует на вкус медицинское название полового органа.

– А что такое? – спросила она, внутренне подбираясь, но сохраняя прежний небрежно-любезный вид. – Что вы имеете против счастья для всего человечества?

Он улыбнулся, пытаясь понять, издевается она или просто шутит.

– Ничего… Как по мне – пускай, счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный. Но сеньор Алонсо действительно верит в эту вашу легенду?

– В эту нашу легенду, – мягко поправила Альдонса. – А вы, Санчо, вы в нее не верите?

Оруженосец замялся.

– Да как сказать…

– Скажите, Санчо, – Альдонса пошла напролом, – а вы вообще-то хотите ехать с сеньором Кихано в это… такое своеобразное… путешествие?

Санчо открыл рот – и закрыл его снова. Альдонса ждала. От ответа Пансы многое зависело, а она почему-то была уверена, что ответит он честно…

Раздался громкий стук двери, затем шаги. Альдонса услышала ЕГО голос раньше, чем на пороге комнаты выросла высоченная фигура.

– Альдонса! Он опять ее бьет. Опять бьет Панчиту. А ее собственная мать не пускает меня в дом! Семейные, мол, дела, сами решат… Сор из избы… Ладно. Когда я надену латы – пусть она только попробует вякнуть про семейные дела! Эта скотина, ее отчим, он…

– Алонсо, – тихо сказала Альдонса, и только тогда он заметил гостя.

* * *

– Друг мой Санчо…

Сегодня он произносил эти слова впервые в жизни. То есть нет – он повторял их часто, размышляя о будущем, лежа ночью без сна. Но теперь слова, обращенные к живому человеку, наконец-то наполнились смыслом.

Оруженосец опустился на колено:

– Пошли Бог вашей милости счастья в рыцарских делах и удачи в сражениях.

– Друг мой Санчо! – Алонсо поспешил поднять его. – Вы… вы готовы принять пост губернатора на подходящем для этого острове?

Так говорил отец. «Прежде всего ввернем о губернаторстве и посмотрим, как он ответит».

Санчо рассмеялся. Без сарказма, без желчи – радостно, отдавая должное веселой шутке.

У Алонсо немного отлегло от сердца.

Тот, что отправлялся с отцом, был тучен и корыстолюбив. Когда ему напомнили о губернаторстве, только кисло поморщился. Он постоянно требовал денег – какой-то платы, каких-то «суточных»; Алонсо не оставляла мысль о том, что именно из-за его предательства отец и погиб. Умер на обочине пустой дороги. Он захлебнулся в луже, избитый, не в силах подняться… Люди, которым он хотел помочь, бросили его валяться в грязи, а тот Панса ограничился телеграммой родным…

Усилием воли Алонсо отогнал черное воспоминание.

– А мы тут как раз говорили о счастье для всего человечества, – улыбнулась Альдонса.

Оруженосец крякнул:

– Да уж… О счастье хорошо поговорить перед ужином, пищеварению вроде бы способствует.

– Вы голодны, – спохватилась Альдонса. – Пойду распорядиться насчет ужина.

Алонсо мягко поймал ее за локоть:

– Надень, пожалуйста, тот кулон… мой любимый. Пусть будет праздник!

– Цепочка порвалась, – грустно улыбнулась Альдонса. – Я отнесла ее к ювелиру.

* * *

Алонсо пребывал в прекрасном расположении духа. Добрая примета – оруженосец прибыл вовремя, и звать его Санчо, как и того, первого.

Разумеется, не избежать визитов досужих соседей. Разумеется, они все припрутся сюда под разными предлогами, и первым явится, конечно, Карраско…

Фелиса подавала на стол. Наливая вино в бокал Алонсо, она наклонялась так низко, что касалась грудью его руки. Алонсо не было неприятно, наоборот – он улыбался. «Наверное, это потому, что я добрый сегодня, – думалось ему. – У меня хватит терпения на всех, в том числе на глупенькую Фелису…»

Он украдкой поглядывал на Альдонсу, но та, казалось, с увлечением слушала Санчо и не обращала внимания на вольности, нахально творимые под самым ее носом. Правда, и Фелиса умела выбрать момент – наполняла бокал Алонсо только тогда, когда Альдонса отворачивалась.

– Господин мой, – начал Санчо со смущенной улыбкой. – Вы позволите, я уже буду вас так называть? С тех пор как семейство Панса переехало под Барселону, об истории странствующих рыцарей приходилось судить со слов тех Панса, которые возвращались из похода. Признаться, мой дядюшка Андрес, который сопровождал в походе вашего батюшку, он понарассказывал всякой ерунды, но ведь его в наших местах каждая собака знает как, простите, брехуна. Мой отец не таков, иначе не назвал бы меня Санчо. Но вы все-таки скажите, сеньор Алонсо, преуспел ли ваш батюшка в походе? Защитил кого-нибудь? Спас?

Алонсо посмотрел Санчо в глаза. Парень был простодушен, как и положено, и спрашивал без тайного умысла, без подковырки.

– Мой отец Диего Кихано, – проговорил Алонсо медленно, – был образцом рыцарской доблести и подлинного милосердия. К сожалению, пространствовал он недолго. Отец вступился за работников, над которыми издевался хозяин, а хозяин пообещал работникам денег, если они изобьют отца. И они избили его, и он умер…

Алонсо замолчал. Посмотрел на Альдонсу; та сидела прямая, невозмутимая, и он проклял себя – зачем понадобилось говорить об этом как раз перед походом? После всех этих ночных сцен? И кто знает, что она скажет сегодня ночью… Или о чем промолчит, закусив зубами край подушки…

– Правда, говорят, лысая, а кривда чубатая, – кашлянул Санчо. – Бог им судья… Только вот я смотрю, такая куча, простите на слове, благородных господ здесь на портретах. Может, вы расскажете мне, оруженосцу, какую-нибудь историю с хорошим концом? Кто вдову защитил, кто за обездоленного заступился?

За столом царило молчание.

Альдонса невозмутимо пила воду. Маленькими аккуратными глоточками.

– Друг мой Санчо, вот история рода Кихано, – Алонсо обвел рукой портреты. – Все эти господа были наследниками Дон Кихота, и каждый из них, достигнув зрелых лет, надевал доспехи и отправлялся в странствия. О каждом из них слагались легенды…

Алонсо сделал паузу. Как бы для значительности, а на самом деле затем, чтобы из множества деяний своих славных предков выбрать самую что ни на есть убедительную «историю с хорошим концом»…

– Вот, друг мой Санчо, слева от лестницы вы видите портрет Алонсо Кихано Четвертого. Этот человек был требователен к себе и другим; некоторые называли его фанатиком. Однако неправда, что он призывал сжигать на кострах всех, кто не разделяет его убеждений. Это домыслы, каких много вокруг семейства Кихано. Алонсо Четвертый знаменит тем, что спас ребенка от чудовищной бешеной собаки!

Санчо странно улыбнулся – и почему-то взглянул на Фелису.

Задребезжал дверной колокольчик.

* * *

Альдонса пила, хоть ее уже мутило от этой воды; Диего Кихано, несчастливый отец Алонсо, смотрел на нее с портрета.

«Так надо, – молча говорил дон Диего. (Альдонса отлично помнила его – они с Алонсо уже были мужем и женой, когда однажды двадцать восьмого июля Диего Кихано ушел в свое странствие.) – Так надо, терпи. Будь достойным постаментом для статуи прекрасной Дульсинеи».

– Сеньор Карраско, – сообщила Фелиса.

Альдонса нахмурилась. Сказаться больной? Уйти к себе?

Это было бы слабостью, в Альдонсином роду не водилось трепетных барышень. А как ее свекровь, мать Алонсо, шла за гробом своего замученного мужа? Прямая, как гвадаррамское веретено, с невозмутимым, будто высеченным из мрамора лицом…

И той же ночью умерла от сердечного приступа.

– Добрый день, милейший Алонсо, – юнец Карраско уже стоял в дверях. – Добрый день, дорогая Альдонса. О-о-о, так это и есть наш оруженосец?

– Это не вполне ваш оруженосец, – отозвался Алонсо с недоброй улыбкой. – Это наш оруженосец, любезный Самсон. Присаживайтесь. Фелиса, еще один прибор. Санчо, это Самсон Карраско, друг семьи.

* * *

Карраско переминался с ноги на ногу.

– Нет-нет, Алонсо, – бормотал он, – я не хотел бы… у вас домашний, в некотором роде семейный ужин. Я всего на минутку, Алонсо, можно вас на пару слов?

– Я слушаю, – Алонсо пожал плечами. – Здесь все свои.

– Алонсо, – гость замялся, – вы жаловались на бессонницу, так я добыл для вас великолепное снотворное! Куда лучше обыкновенной цикорной воды!

И торжественно замолчал, очевидно, дожидаясь похвалы.

– Он прекрасно спит, – холодно сообщила Альдонса. – Можете мне поверить: он спит, как ребенок.

Карраско не смутился:

– Очень хорошо, дорогая Альдонса, это просто прекрасно… Но волнения, магнитные бури, изменение атмосферного давления – это все очень влияет на людей, подобных нашему Алонсо. Я сам в такие дни плохо сплю, что уж говорить о…

Он запнулся. Вздохнул, обернулся к Пансе:

– Санчо, любезный Санчо! С вами мне тоже надо переговорить… Потом, конечно. Потом. Вы ведь будете сопровождать нашего идальго в походе, а странствия рыцаря – это не прогулка за грибами, здесь может быть много непредвиденных случаев, ситуаций, травм как физических, так и моральных. А я чувствую ответственность за здоровье Алонсо. За его душевное здоровье.

Алонсо весело подмигнул:

– Самсон, за последнюю неделю ты похудел и плохо выглядишь. Нельзя, чтобы доктор, переживая за пациента, сам угодил на больничную койку.

– Я успокоюсь только тогда, когда ваш поход благополучно завершится, – отрезал Карраско, усаживаясь за стол прямо напротив Санчо.

Чуть поспешно кивнул Фелисе, предлагая наполнить его бокал. Выпил, промокнул салфеткой губы:

– Санчо… На вас ложится большая ответственность. Я научу вас некоторым тестам.

– Отправлялся бы ты с нами, – предложил Алонсо, отхлебывая из своего бокала.

– Я рад, что ты еще способен шутить, Алонсо… – кисло улыбнулся Карраско. – Санчо, запомните: вы с вашим хозяином должны видеть одно и то же. Если вы увидите мельницы – Дон Кихот смело может с ними сражаться. Но если вы будете видеть мельницы, а сеньор Кихано – великанов, тогда срочно возвращайтесь назад, это я вам как доктор говорю.

Санчо перевел наивный взгляд с гостя на хозяина и обратно, вздохнул, развел руками.

– Сеньор Алонсо, не понимаю, чего от меня хочет этот господин…

Карраско нахмурился.

– Видите ли, Санчо, – Алонсо примиряюще улыбнулся. – Семейство Карраско – друзья семьи Кихано. Эта дружба длится вот уже несколько столетий.

Альдонса хмыкнула.

– Я психиатр, – сварливо сообщил Карраско. – То есть я начинающий психиатр, но мой отец, тоже Самсон Карраско, он был светилом психиатрии. Он наблюдал еще дедушку нашего Алонсо, и уж конечно, его отца. У меня есть архивы двухсотлетней давности! Для психиатрии очень важны наследственные связи, и, зная историю семьи Кихано, я могу многое предсказать… – тут он сжал губы и скорбно покачал головой. – Наследственность… Вы понимаете? У семьи Кихано такая наследственность, что…

Карраско сложил брови домиком, а Санчо обернулся к портретам на стене – теперь он разглядывал их с подозрением, будто желая отыскать искорку сумасшествия в печальных глазах предков Алонсо.

– Санчо, не принимайте все слишком близко к сердцу, – вкрадчиво сказала Альдонса. – Так называемая психиатрия больше здоровых сделала больными, чем больных – здоровыми. На самом деле слухи о пресловутом безумии Рыцаря Печального Образа сильно преувеличены.

– Так ли преувеличены, дорогая Альдонса? – не сдавался Карраско. – Еще в детстве отец заставлял меня на память заучивать отрывки из медицинских статей, в частности такое вот определение: Безумие Дон Кихота носит характер параноидального бреда. При этом бред носит систематизированный характер. Бредовыми являются не идеальные нравственные устремления Дон Кихота, а форма и способы их исполнения. Можно думать, что у благородного рыцаря наступило возрастное снижение психики, проявляющееся в сентиментальности, неадекватном восприятии рыцарских романов, неспособности реально оценивать свои физические возможности.

– Это безграмотно, – поморщился Алонсо. – Самсон, я не знаю, как насчет медицины, но в грамматическом отношении этот отрывок ниже всякой критики. Безумие носит характер, бред тоже носит характер… Кто кого носит?

– Уж лучше чирей на заду, чем лекарь в доме, – невозмутимо заметил Санчо. – Потому как чирей лопнет, а лекарь, пока не уморит – не отступится.

Карраско глянул на него с плохо скрываемым презрением.

– Ладно, сеньор Санчо, «лекарям», как вы изволили выразиться, можно не доверять. Но источник, которому принято верить… надеюсь, понятно, о какой книге я говорю? Так вот в этой книге написано буквально следующее:… мозги его высохли, и он совсем рехнулся. Рехнулся! А сегодня, в свете достижений современной науки можно смело утверждать, что у несчастного прародителя Дон Кихотов имела место вялотекущая параноидальная шизофрения, осложненная атеросклерозом!

Некоторое время висела тишина. Санчо готов был ввернуть присказку – но в последний момент осекся. Не решился.

– Возможно, Рыцарь Печального Образа был действительно оригинален в поступках, – мягко сказала Альдонса. – Но те совершенно здравомыслящие люди, которые издевались над ним, лицедействовали перед ним и играли с ним в «Дон Кихота» – неизмеримо хуже.

«Это она напрасно, – подумал Алонсо. – Самсона можно терпеть, иногда его общество занимательно, но намекать ему на роль его предков в истории донкихотства…»

– Сеньора Альдонса! – почти шепотом проговорил Карраско. – Вот уже не в первый раз я слышу… – он махнул рукой в сторону гобелена, будто призывая его в свидетели. – Все эти сказки о том, что мой предок Карраско, в честь которого меня назвали Самсоном, что этот достойный человек будто бы погубил Рыцаря Печального Образа – все это ложь! – Карраско обернулся к Санчо, и указующий перст едва не уперся оруженосцу в грудь. – Он спас его! Он спасал его, немощного старца, спасал, возвращая домой… Да, он в какой-то степени лицедействовал, представившись Рыцарем Белой Луны, но Дон Кихота он одолел в честном поединке! И что бы ни говорили некоторые…

– Не волнуйтесь так, – улыбнулась Альдонса. – В конце концов, разве вы можете нести ответственность за деяния своих предков?

Санчо удрученно покачал головой.

– Прошу прощения, господа, – вставил он. – Пусть лекаришки глупый народ – но ведь и в семействе Панса слыхали, будто Рыцарь Печального Образа, отправляясь в свой первый поход, вот как раз двадцать восьмого июля… что он был тоже, как бы…

И Санчо покрутил пальцем у виска, стараясь при этом, чтобы жест вышел как можно более деликатным.

– Людям свойственно называть безумным все, что выходит за рамки их понимания, – сухо отозвалась Альдонса. – Когда человек отправляется в далекое трудное странствие, чтобы заступаться за обиженных, на которых, кроме него, всем плевать… конечно, такого человека легче признать больным.

Лицо Карраско приобрело нездоровый пурпурный оттенок. Заливая обиду, психиатр приложился к бокалу – благо Фелиса была начеку и вовремя успела наполнить его.

– Но ведь наш сеньор Алонсо, – медленно сказал Санчо, – ведь он тоже отправляется в далекое и трудное… и опасное… и что там говорить, чреватое колотушками путешествие… отправляется ради всеобщего счастья. Посмотрите на него – ведь он в здравом уме?

И все посмотрели на Алонсо, а он поднял свой бокал и осушил его.

– Здравый ум, – сказал он глухо, – здравый смысл, душевное здоровье велит нам пройти мимо матери, которая, опоив маковым настоем грудного ребенка, тащит его собирать милостыню.

– Да, но… – осторожно начал Санчо. – Но сможет ли благородный идальго заменить младенцу мать? Пусть даже такую скверную? И куда он денет мальца – в приют? Или сам станет его воспитывать? И сколько таких мальцов ему придется в конце концов подобрать?

Карраско молча сопел, наливаясь вином; Алонсо понял, что позволил втянуть себя в спор. Что ему трудно сдержать себя, что он не сможет остановиться.

– Маленькая Панчита, наша соседка, – сказал он, – которую каждый день бьет ее скотина-отчим… Тоже любит свою мать! А мать заступается за мужа, выгораживает этого… эту сволочь! А Панчита ее любит! А мы терпим и проходим каждый день мимо этого дома.

– Алонсо, – тихо сказала Альдонса.

Алонсо опустил плечи:

– Нет, все в порядке… Санчо, друг мой Санчо, ну конечно же, я не сумасшедший. Был бы я сумасшедшим – ни за что не пошел бы никуда, да и Самсон, – Алонсо чуть усмехнулся, – никуда не пустил бы меня. Вы думаете, я не понимаю, как буду выглядеть со стороны? Копье, латы, фамильный шлем? Я понимаю, Санчо. Те, за кого я вступлюсь, не скажут мне ни единого доброго слова. Даже те, которым я на самом деле смогу помочь. Никто. Они будут плевать мне вслед. Они будут кидать в меня камни и комья грязи. Если я упаду – они будут топтать меня; если попытаюсь усовестить их – станут ржать и улюлюкать. Издевательства, унижения, кровь и грязь – вот что ждет меня в дороге, а вовсе не слава. А я в здравом уме. И я почему-то иду? Почему, а?

– Почему? – тихо спросил Санчо. – Вы, наверное, верите, мой господин, в эту старую легенду? Что с каждым шагом Росинанта… приближается новый Золотой век, и когда-нибудь новый Дон Кихот сумеет защитить, ну, всех на свете несправедливо обиженных. Что одно его имя будет вселять, ну, ужас в сердца негодяев. И наступит время, когда не будет униженных нищих старух, и брошенных детей, и этих, ну, падчериц, которых избивает отчим.

– Золотой век никогда не настанет, – жестко сказал Алонсо. – Вернее… нет. Не так. Не знаю, настанет ли Золотой век. Знаю, что должен идти. Что на дороге должен быть Дон Кихот. Что он должен любить Дульсинею…

Он набрал в грудь воздуха. Наверное, он сказал бы что-то очень важное – но речь его оборвал Карраско, уже пьяненький, но все еще переживающий обиду:

– Да, кстати, насчет наследственности! Мы тут все спорим, был ли Рыцарь Печального Образа сумасшедшим в медицинском смысле этого слова… Допустим, это действительно спорный вопрос. Но вот наследственность Дон Кихота… Для того, чтобы оказаться в зоне риска, сеньору Алонсо достаточно иметь в предках одного только сеньора Кристобаля Кихано!

Карраско встал и, покачиваясь, направился к портрету за портьерой. Дернул в сторону тяжелый бархат, открывая взглядам бледное, одутловатое лицо со стеклянными глазами – еще один портрет, еще один Дон Кихот.

– Это, милейший Санчо, – с нажимом произнес Карраско, – прямой потомок Рыцаря Печального Образа, один из предков, нашего Алонсо, который в свое время тоже вступил на стезю донкихотства… Это сеньор Кристобаль Кихано! Диагноз на диагнозе, принудительное лечение не представилось возможным провести, в конце концов безумец погиб от аркебузной пули… И этот человек – предок нашего Алонсо! А вы смеетесь надо мной, когда я предлагаю сеньору Кихано еженедельные психиатрические тесты…