Текст книги "Месть Владигора"

Автор книги: Сергей Карпущенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

10. Делали зелье

На следующий день Крас, выглядевший хорошо выспавшимся, бодрым и веселым, зачем-то похлопав в свои пухлые ладони, сказал после завтрака Владигору:

– Ну что ж, благороднейший ван, начался первый день вашего пути к ярко-желтой императорской мантии. Впрочем, когда вы станете властителем всех здешних земель, можете заказать себе ту, которая вам больше всего к лицу. Мы идем искать нужные для приготовления пороха вещи.

– Да где же мы их искать будем? – улыбнулся Владигор. – Или эти вещи на земле валяются?

– Не валяются, ван, а какие произрастают, а какие сокрыты в недрах земли.

– Что ж, лопату с собой брать да работников с кирками?

– Нет, подожди, не торопись посвящать кого-нибудь в суть своего предприятия. Секрет свой хранить умей, ведь в нем твоя сила, залог будущей власти. Ну, пойдем.

Вдвоем вышли они из обнесенного частоколом стана и пошли в сторону леса, и тут только заметил Владигор, что держит мнимый китаец в руке тоненький прутик с развилкой на конце. Заметил, но спрашивать о его назначении у спутника не стал. Крас же, когда вошли в сырой весенний лес, внимательно стал приглядываться к стволам и кронам деревьев с набухшими уже, готовыми лопнуть почками.

– Вот уж и выгоду мы для себя отыскали, благородный ван, – сказал Крас. – Знай, что одной из трех частей, входящих в порох, является древесный уголь. Если общее количество пороха за сто принять частей, то уголь десятью частями представлен будет. Только не всякое дерево для порохового угля годится: смолистые деревья – ель, сосну – обходи стороной. Лучший же уголь из крушины да из ольхи будет, но можно взять березу или осину. Здесь таких деревьев предостаточно. Сегодня же вели рубить.

– Что ж, уголь пережечь – дело нехитрое. Думал, что помудреней что-то делать придется, – с самонадеянной улыбкой сказал Владигор, но Крас предостерег его:

– Постой, князь, уголь и впрямь самая простая вещь из трех, что в порох входят. Труднее будет сыскать селитру, которой на сто частей пороха семьдесят пять надо брать. Как видишь, селитра – основа пороха, а уголь да еще и сера – пятнадцать частей – только горению селитры помогать будут, и чем быстрее она вся воспламенится, тем порох больше огненного духа даст, то есть более сильный будет.

Из леса вышли на берег широкой реки, где слуги Владигора вчера для китайского посланника угрей и стерлядей ловили. Пошли вдоль берега, который то в мель превращался, то вдруг вставал крутым обрывом, и повсюду Крас своим прутиком водил, даже и не дотрагиваясь до обнажившейся земли обрыва. В одном месте задержался, назад вернулся, походил вокруг, всюду прутиком водя, потом сказал серьезно:

– Сомнений быть не может. Селитры множество здесь в толще берега залегает. Надо замету какую-нибудь поставить, и я сегодня же приду сюда с рабочими, чтобы показать, как правильно ее копать. Но сырая селитра в дело пороховое не пойдет – нужно вначале ее сварить, и лучше места, чем этот берег, для постройки варницы не отыщешь, благородный ван. Дай мне людей побольше, все равно они у тебя сидят без дела, а ведь крепость и величие государства трудом и мудростью созидаются.

– Возьмешь людей, сколько надобно. Только где же нам эту… третью часть для пороха добыть?

– А, серу? Отыщем! – беззаботно ответил Крас. – Мой прутик уже показывает, что она где-то неподалеку.

И в самом деле, вскоре набрели они на место, где между лоскутами черной земли лежал какой-то желтый песок.

– Вот гляди, ван, сера! Прямо на поверхность земли выступает, словно горячая девушка, которая очень подарить себя кому-нибудь хочет. Возьмем ее, ван!

В тот же день закипела работа. Едва ли не две тысячи человек отрядил Владигор на делание угля, на выкапывание селитры и серы, но никому, даже верному Бадяге, не сказал, куда послано столько народа. Люди шли на работу без удовольствия, потому что каждый догадывался: какую-то новую пакость затеял иноземный посланник, с которым их князь так успел сдружиться, что послушал его и на смерть обрек своего брата.

Крас сам определил старшего над теми, кто должен был рубить деревья, объяснив ему, какой породы нужно валить и какой толщины. Потом выбрал начальника над другой ватагой – им приказано было возить и таскать срубленные деревья на берег реки, в определенное место. Чтобы не терять времени даром, стволы, распиленные на бревна нужной длины, на берегу сжигались, и этой цели ради Крас взял шесть десятков мужчин, растолковав им хорошенько, как нужно делать уголь:

– Вначале копайте ямы, после в них из бревен костры сложите, а как загорятся костры ваши, тут же забросайте их землею и заложите дерном, подготовленным заранее. Там, в ямах, дерево станет гореть-томиться, в золу не перегорая, без воздуха.

Научив «китайской премудрости» угольщиков, которые и без наставлений чужестранца знали, как надо уголь жечь, Крас вместе с Владигором, не отстававшим ни на шаг, повел еще сто человек на речку, туда, где нашел селитру. Показал, что нужно выкапывать и выносить на берег, складывая в кучи. Другим работникам, кои были мастера в плотничьем искусстве, приказал срубить большой амбар, но не для хранения хлеба и муки, а для варения селитры. Старшому рассказал, какой высоты, длины и ширины должен он быть, какие в нем нужно сделать окна и на крыше трубы.

Копальщикам серы велел брать только чистую, самую желтую, не смешанную ни с песком, ни с землей, и складывать ее на берегу велел под навесом, чтобы не намочило ее дождем.

Но больше всего народу с пилами и топорами спустилось с Красом и Владигором чуть ниже по реке, где она сужалась сильно.

– Ну, Ли Линь-фу, скажи, а что в оном месте ты собрался делать? – поинтересовался Владигор.

– О, ван, здесь-то и будут все три составные части превращаться в Огненный дух твоей победы – так я назвал порох. Вначале запрудим реку в этом месте, а после мельницу поставим. Сам увидишь, как она работать будет – без жерновов, хоть и они не стали бы помехой в нашем деле.

Стук топоров, визг пил смолкали лишь с заходом солнца. Владигор спешил, но не потому, что могли нагрянуть войска борейцев. Нет, ему хотелось побыстрее стать обладателем средства, которое позволило бы ему стать самым могущественным человеком во всем Поднебесном мире. Он понимал: потеряй он сейчас Синегорье, ничего страшного не произойдет, ведь можно будет вернуть не только свои земли – пусть даже без своего народа, – но и завоевать другие, соседние, а потом… Когда Владигор начинал думать о завоевании новых земель и народов, голова его начинала кружиться в сладком забытьи, и ничего, кроме желтой императорской мантии да сотен тысяч коленопреклоненных подданных, он не мог представить.

Прошло всего три дня, а тысячью старательных работников, плохо понимавших, впрочем, для чего нужна эта вонючая земля, называемая селитрой, желтая масса, называемая серой, горы выжженного угля, все было подготовлено для окончательного этапа работы. За это время селитра была проварена в больших чанах – в тех самых, которые привез в стан еще Велигор, – кучи угля и серы надежно укрыты навесами от случайного дождя, но главное, синегорцы за один день, работая с ловкостью и усердием бобров, сумели соорудить плотину, причем перед ней образовалось небольшое озеро, а за два дня сработали здание, названное Красом мельницей. Владигора, покуда строилась мельница, чародей почему-то в нее не пускал, желая, видимо, поразить вана, когда придет час приводить ее в действие.

Но вот настал долгожданный день, и Крас сказал Владигору:

– Благородный ван, никто в мире, кроме меня одного, не смог бы наладить пороховое производство в столь малый срок. Пойдем на реку, к мельнице, там ты увидишь, как делается Огненный дух твоей победы.

Подошли к большому бревенчатому дому возле плотины. Владигор тотчас услышал доносящийся из дома равномерный скрип и удары, частые и громкие, следующие один за другим.

– Что там? – настороженно спросил он.

– А делают уже, ван, делают Огненный дух твоей победы. Заходи – сам увидишь.

Владигор вошел в просторное, светлое помещение – большие окна не были закрыты даже промасленной холстиной.

– Прохладно здесь, – заметил Владигор. – Может, окна как-нибудь закрыть?

– А тогда темно будет, ван, а для порохового дела свет нужен, чтобы все видно рабочим было. Лучины же, как у вас водится, масляные светильники, сюда вносить я строго запретил, потому что зелье, творимое здесь, загореться мгновенно может. Кстати, работники в помещении этом только в войлочных сапогах ходить имеют право, ибо подковки или гвозди на подошве могут выбить случайную искру, а на полу-то пороховая крошка. Ну а теперь иди смотри!

Владигор пошел по помещению. Под потолком увидел деревянный вал, протянувшийся от стены к стене по всей длине дома. Крутился со скрипом этот вал, приводимый в движение водой реки. К валу хитрым образом прикреплялись бревна, ходившие вверх-книз, концы же бревен были опущены в большие деревянные колоды, а рядом с колодами копошились работники.

– Ну, поведай, Ли Линь-фу, как действует мельница твоя? – Владигор сказал, и поклонился ему Крас услужливо:

– А подойди к колоде этой, благородный ван, сам увидишь.

Владигор приблизился к колоде. Сновавшее вверх-вниз бревно крошило в колоде что-то густое, вязкое, почти что черное цветом. Работник, поклонившись князю, снова дело свое продолжил. Лопаткой деревянной то и дело он подгребал месиво с краев колоды под ударявший часто и гулко пест.

– Видишь, ван, еще лишь половину дела сотворили, добыв и уголь, и селитру, и серу. Теперь нужно тщательно все искрошить, перемешать, перетереть. Вот я и придумал такую мельницу. Десять пестов, приводимых в движение силою воды, растирают в колодах смесь пороховую, и надобно потратить пять часов, чтобы получить хороший порох. Работник знает, сколько чего нужно в колоду положить, как перемешивать состав. Так что волноваться тебе не стоит – уже сегодня к вечеру ты будешь иметь десять бочек превосходного пороха!

– Превосходного? – усомнился Владигор. – А не набиваешь ли ты себе цену, Ли Линь-фу? Вдруг захотим стену пустеньскую снести, а порох и не выпустит свой Огненный дух? Я же перед народом синегорским дважды провинился. В третий раз уж точно не простят меня.

Крас наставительно поднял вверх толстый палец:

– Меньше всего думай о мнении народа. Ты – их отец, повелитель, и, что бы ты ни сотворил, все должно восприниматься твоими подданными как благо. Впрочем, пятый час работы уже на исходе. Я нарочно позвал тебя сегодня, когда мы закончили изготовление первой части нашего Огненного духа!

Крас подошел к колоде, взял пальцами щепотку смеси, закатив глаза, потер между ладоней, потом ладонь поднес ко рту, кончиком языка лизнул ее и лишь после этого сказал, кивнув:

– Хорошо! Пойдем, ван, отсюда. Испытаем порох.

Уходя, Крас дал работнику указание пест остановить, весь готовый порох пересыпать в бочку, а колоду вновь заполнить селитрой, серой и углем и молоть опять.

Вышли из дома на берег реки, и тут Владигор спросил у Краса:

– А для чего, мудрейший, ты меж ладоней порох тер, а потом к языку его прикладывал, будто яство пробовал?

Крас, держа в руке глиняную плошку с порохом, улыбнулся:

– Возьми и между пальцами сам его потри. Заметишь, что добрый порох имеет зерна крепкие, которые в пыль не обращаются от твоих усилий. А если на язык возьмешь хороший порох, почувствуешь, что он прохладный и немного сладкий, а если горький или соленый вкус услышишь, считай, что порох не удался. И другие способы имеются для познания, хорош порох или плох.

– Ты обо всех способах расскажи! – потребовал Владигор.

– Охотно, ван. А есть у тебя кремень и кресало?

– Отыщем! – сказал князь и мигом извлек из висящего на поясе мешочка нужные предметы.

Крас взял немного пороха и насыпал его на внешнюю часть своей руки.

– Ну, ван, теперь высеки на эту кучку искру.

Всего один удар сделал Владигор кресалом по кремню, и ярко вспыхнул порох на руке Краса, белый дымок отделился от огня и тут же растворился в воздухе. Владигор впился взглядом в руку чародея, но ни ожога, ни даже копоти не было на ней.

– Что ищешь, ван? Думал, сожжет меня порох? – рассмеялся Крас. – Нет, немного огня от хорошего пороха не принесет вреда, потому что уж очень быстро он сгорает – ни кожу, ни бумагу не успевает опалить. Ну а теперь на эту плошку с порохом брось искру, только поберегись, а то огонь здесь высоким будет, может опалить немного твою благородную руку.

Владигор не мешкал – нагнулся над плошкой, в которую с верхом был насыпан порох. Кресалом железным, имевшим рубчатую кромку, ударил по кремню. Искры сыпанули прямо на вершину черного зелья, и разом вспыхнуло оно светлым, каким-то радостным огнем, негромко пыхнувшим и испустившим струйку дыма, тотчас отнесенного весенним свежим ветром. Отпрянул Владигор, рука его почувствовала жар нестерпимый, а Крас засмеялся снова:

– Что, ван, злым оказался дух огненный? Теперь посмотри на дно плошки. Видишь, следов копоти там не осталось. Это явный признак того, что получили мы порох добрый, хранящий в себе до времени огненную силу. Теперь же будь спокоен, благородный ван. Ты уже прошел несколько шагов по дороге, ведущей тебя к могуществу. Раньше был ты доблестным, отважным, ловко рубился мечом. Но меч – ребячья безделка в сравнении с силой, спрятанной в этом порошке. Ко многим делам великим он тебе открывает путь. Только придется тебе оставить предрассудки прежние. Враги твои для того тебе и нужны, чтобы их карать. А с душой телячьей ты не будешь не только задом коровы, но и клювом петуха.

Владигор, преисполненный признательности, хотел обнять чародея, научившего его столь многим необходимым для правителя вещам, но сердце у князя уже не знало благодарности даже к своему новому учителю. И Владигор, точно он ощущал на своих плечах бремя императорской мантии, с невозмутимым лицом спросил:

– Когда же можно будет разрушить стены Пустеня?

– Очень скоро, ван. Дай мне человек десять с заступами и кирками, чтобы мы сегодня ночью сделали под стеной города подкоп. Яму мы прикроем досками и дерном, чтобы днем иги не смогли обнаружить работы нашей. На другую ночь заложим в эту яму под стеной бочки с порохом. Шнур пороховой я изготовлю сам – ведь не бросать же искру от кресала на этакую гору огненного порошка? Шнур зажжем и убежим подальше, а как только часть стены взметнется к небу, врывайся со своими воинами в Пустень, лучше в спящий, и руби и режь всякого, кого увидишь. Знай, победитель оправдан в средствах, которыми он пришел к победе. На то он и победитель.

11. Огонь в ночи

Едва начались работы по производству зелья, как по стану синегорцев поползли слухи – безрадостные, тревожные, они беспокоили каждого, потому что никто не знал, для чего князь придумал всем такую тяжкую ежедневную работу, не сулящую ни выгоды домашней – еды не прибавит, – ни удачи военной. Собирались по вечерам в землянках небольшими кучками, тихо обсуждали начинания князя. Говорили об этом, плотно притворив за собой двери. Такие иной раз можно было услышать разговоры:

– А все с этого проклятого чужестранца узкоглазого началось. Не было б его, не мешкали бы, пошли бы на приступ с лестницами, и уже нашим Пустень мог быть.

– Да, околдовал его, видать, сей лихой человек. Это ж надо – уговорил брата родного на смерть отправить и даже на тризне его не присутствовал.

Другой синегорец, работавший на мельнице, где мололи порох, сказал:

– Мое вам слово, братья: идет на нас напасть великая. Сами видите, уж с Ладора Владигор изменился очень. В деле воинском, ратном сноровку потерял. Неудача за неудачей. А тут связался с каким-то чужаком. И скажу вам, что работаю я с утра до вечера, делая какой-то неведомый никому порошок. Знаю, что горит он сильно, – сам брал щепотку да поджигал, и пробовать его надобно на вкус, только совсем маленько. И вот втемяшилась в башку мою такая вот мысль: а не задумал ли Владигор нас всех потравить, чтобы избавиться от такой докуки, как уведенный из родных земель народ…

Кряхтели синегорцы, чесали в своих затылках и никак не умели объяснить друг другу непонятное поведение их князя. Иные втихомолку считали его тронувшимся в уме, а то как иначе можно было б так жестоко распорядиться с братом. Короче, дело делали, а все же недовольный ропот распространялся по синегорскому стану.

И Путислава тоже чуяла во Владигоре черную и злую силу. Раньше представлялся он ей витязем, лишенным страха, честным, справедливым. Теперь же, после убийства любимого супруга, углядела Путислава в нем черты жестокого, безжалостного зверя. Хотела было убежать из стана, чтобы идти куда глаза глядят, но Любава отговорила ее:

– Постой, голубушка! Сама вижу, что как будто помутился разум брата моего. От забот, от неудач помутился. Придет время, и падет он пред тобою на колени, прощения за Велигора просить станет.

– Нет, не падет, – тихо, скорбно отвечала Путислава. – Если уж человек связался с нечистью, трудно будет ему расстаться с нею. А я знаю точно: околдован Владигор этим узкоглазым.

Путислава помолчала, точно не решалась о чем-то говорить, а потом сказала, и уверенность звучала в ее словах:

– Любава, чую я сердцем своим, что не чужестранного посла приветил Владигор и слушает его всечасно.

– А кого же?

– Кого? Да чародея Краса, который обличье любое принять умеет. Рассказывал мне Велигор, сколько горя принес он и Владигору, сделав его уродом, и мужу, руку у него отняв и замест ее лебединое крыло приделав. Бесхитростен Владигор, прямой он, честный, а поэтому и видеть не желает, что за силы им владеют. И не от трудов и забот стал он злым, а только козням Краса благодаря. Вот и теперь… Разве не знаешь, что делает народ синегорский, науськанный чародеем?

– Что же? – спросила Любава, и впрямь не знавшая, чем занимаются подданные брата.

– Да зелье какое-то творят горючее. Но по стану ходят слухи, что Владигор по наущению узкоглазого всех синегорцев погубить решил, чтобы гнева избежать народного. Знает, что не взять ему Пустеня, вот и пошел на злое дело. Что ему народ, если уж брата единокровного не пожалел, даже попрощаться с ним не захотел.

Любава, хоть и понимавшая, что Путислава по большей части права, пыталась защитить брата:

– Да что ты, сродственница! Потерпим маленько, уймется Владигор. Приустал уж он больно, да и не постигнуть нам с тобою, что он сейчас творит. Сердце чует, только о синегорцах и тоскует.

Путислава молча кивала, хотя наедине с собой все действия Владигора перетолковывала посвоему. Если уж убил брат брата, то нет надежды на то, что пробудится в князе жалость к народу своему.

…Из очага своей землянки насобирала она в глиняный котел углей горящих, золой присыпала, тряпицей принакрыла и поздно ночью вышла на становище. Миновала частокол и, скользя неслышной тенью через порубленный лес, к реке спустилась. Знала уж, где мельница устроена, что готовит зелье – только так и называли работники вещество, ими сотворяемое.

У плотины вода плескалась, прыгали на гребешках воды отблески луны. Путислава, насобирав валежин, привалила их к самой стене амбара, где, как она знала, хранится зелье. Из ели сложен был амбар, поэтому загореться было бы ему нетрудно. На валежник высыпала угли, стала раздувать их, чтоб поскорее занялися сухие ветки. Вдруг из-за угла вышли двое с копьями и мечами, заспанные, пьяноватые.

– Эка, гляди, Киряй, будто кто огонь разводит!

– Да и впрямь разводят, Водомут! Ну-ка хватай скорее!

Схваченная Путислава не сопротивлялась. Не знала женщина, что Владигор рядом с пороховым амбаром часовых поставил. Они же, предвидя благодарность князя и не узнавая в темноте Путиславу, связали ей руки за спиной, повели в спящий стан и настолько верили в праведность дела своего, что, подведя ее к дому Владигора, потребовали от часовых, что охраняли князя, тотчас впустить их к правителю или вызвать его на крыльцо. Караульные, дремавшие до их прихода, заартачились, стали было гнать воинов, велели утра дождаться, но те стояли на своем, и охрана пошла будить Владигора.

– Ну что вы, лешие, спать не даете? – грозно проговорил Владигор, появившись на крыльце. – Какое такое дело вас взгомозило [9]9
  Встревожило. – Прим. автора.


[Закрыть]?

– Да вот, – отвечал Киряй, – стоим мы у зелейной мельницы и слышим…

– Не так ты говоришь! – перебил Киряя Водомут. – Не слышим, а видим!

– Да, верно, не слышим, а видим, что кто-то в темноте под стену мельницы валежник подсыпает, а после из горшка стал уголья на валежник сыпать. Ну тут и догадались мы, что задумал лихоимец мельницу поджечь! Вот, привели к тебе, княжеская милость.

Владигор, зная, что в доме мельничном хранились все запасы пороха, в которых видел он средство для будущего величия, взъярился:

– Что, мельницу поджечь? А ну-ка в дом мой сего проказника введите! Уж поговорю я с ним!

Быстро в горницу вернулся, зажег сразу пять лучин от тлевших в очаге углей, но, когда осветилась горница и пал свет на лицо вошедшей Путиславы, князь едва не вскрикнул. Давно догадывался он, что жена умершего по его приказу брата не простит ему смерти своего супруга, но сейчас негодование всколыхнуло душу Владигора, забывшую о том, что кто-то может быть недоволен тем, что он творит.

– Ну, Путислава, скажи-ка, что делала у мельницы? – спросил он, едва скрывая гнев.

– Что? Да ведьмин твой амбар со всем зельем спалить хотела, – откровенно призналась Путислава.

– Отчего же «ведьмин»? Я сам эту мельницу делал, и не тебе судить, что там за зелье и для какого случая припасено.

Путислава отвечала князю гордо и прямо:

– Для какого случая, не знаю я, но не во благо людям ты все это заготовил. Если уж к брату любовь забыл да на смерть его обрек, на тризне его не был, то ничего хорошего синегорцам от князя такого ожидать нельзя. Зло ты им готовил, подчинившись иноземцу, в котором вижу я не посланника страны далекой, а чародея Краса, от коего ты сам же и пострадал когда-то.

Владигор даже пошатнулся, услышав сказанное Путиславой.

– Да что ты врешь! Какой там Крас! Крас умер!

– Не умер он. Такие не погибают. Говорил мне Велигор, что и сам ты под Ладором силу его ощущал. Теперь же к тебе пришел под видом посла заморского. Ну, дело не мое – ищи себе усладу в производстве огненного зелья. А только погубишь ты не одного себя, а всех синегорцев.

Князь рассмеялся. Он давно уж представлял себя правителем не только Синегорья, но и всех земель окрестных, а поэтому всякого, кто помешал бы ему идти по избранному пути, он без зазрения совести готов был уничтожить.

– Ты… баба глупая! – прошипел Владигор, потрясая кулаками перед лицом Путис лавы. – Тебе ли знать, что я задумал? Да ведаешь ли ты, что это зелье всех нас осчастливит? Не потеряв ни одного воина, войду я завтра в Пустень, стену его разбив. Ты же все начинание мое собралась разрушить! Всех синегорцев по глупости своей задумала на смерть обречь!

– Да не я, а ты их на погибель обрекаешь! – вскричала Путислава. – Коли зло к тебе, точно зараза, прилепилось, так чего же от тебя и ждать? Или ради подданных своих будешь воевать?

Владигор, понимая, что в словах Путиславы есть правда, еще сильнее обозлился. Не только поджигателем, не одним лишь противником всех замыслов его явилась, а обвинителем, не верящим, что ради народа синегорского задумано все дело с мельницей пороховой.

– Стража! – закричал князь громко. – Ко мне!

Когда вбежали воины, Владигор сказал им:

– Отведите сию жену в ее избу да крепко за ней смотрите. На рассвете будет казнена она как вредительница делу общему! На сто кусков порежем ее тело!

– Да будь ты проклят, злыдень! – только и успела прокричать Путислава, когда воины поволокли ее из дома, и еще долго звучал в ушах Владигора этот крик, но холодным оставалось его сердце, желавшее лишь великой власти.

Уж как прознала Любава о том, что Путислава схвачена у мельницы и приговорил ее Владигор к смертной казни, то одной Мокоши, покровительнице женщин, известно было. Еще не занялся рассвет, а Любава уж прибежала к домишку, где под караулом томилась в ожидании смерти Путислава. Когда два воина ей путь загородили, сказала им грозно:

– Что, княжеской сестры не узнаете?! А ну-ка копья прочь!

Стражники тотчас пропустили Владигорову сестру, Любава же, войдя в горницу, присела на постель, на которой лежала Путислава в темноте.

– Что, сродственница, доигралась? – спросила Любава, нежно взяв за руку Путиславу. – Супротив самого Владигора идти решила?

– Не Владигор он, – едва слышно отвечала Путислава. – Силой нечистой он проникся, замысел его я разрушить хотела, за это ждет меня злая казнь поутру. На сто кусков разрезать обещали. Где в наших землях видели такие казни? Красомзлодеем они измышлены, и брат твой злодею служит.

Любава помедлила с ответом, потом сказала:

– Казни твоей не допущу, а Владигору верю, как самой себе. Заблудился он только. Беги из стана, Путислава. Шубу мою надень, убрус. Воины видели меня в одежде этой – тебя пропустят.

– А ты как же?

– Обо мне не беспокойся. Неужто Владигор меня, сестру свою, решится наказать? Беги отсюда! Рядом с моим домом войдешь в конюшню, выбери коня, который понравится тебе. Скачи куда глаза глядят, только подальше от Владигора. Не шутит он – на рассвете, как обещал, казнит жестокой казнью, хоть и будет потом жалеть об этом.

Любава силой Путиславу с постели подняла, голову своим убрусом обвязала, на плечи ей накинула шубейку, поцеловала в обе щеки.

– Ну, иди. Пусть Мокошь тебе в дороге помогает.

Путислава руку Любаве поцеловала и вышла на крыльцо. Стража, пребывая в полудреме, на женщину, обряженную в Любавину одежду, взглянула мельком, не задержала, и Путислава беспрепятственно скрылась в темноте ночной.

Под городской стеной уже была тайно выкопана нора большая, десять дубовых бочек с зельем поместилось в ней, для поджога пороха не хватало только одной вещицы. Крас, следивший за работами, спросил у Владигора с ухмылкой:

– Ну, ван, как бы ты поджег сей порох, чтобы самому на воздух не взлететь?

Владигор подумал. Ответил чародею не сразу – не хотелось в грязь лицом ударить.

– Как? А сеном сухим обложил бы, валежником. Загорится дерево, а после и бочки займутся.

– А ведь нам надо бочки землей накрыть, чтобы неприметны были для стражи городской. Как же твой хворост будет под землей гореть? Погаснет, на бочки не перекинется. Не годится твой способ. Пошли-ка, покажу тебе, как нужно изготовить веревку огненную, способную под землей гореть неприметно.

В доме Владигора Крас взял горшок. Бечева пеньковая в сорок локтей длиной была уж приготовлена. Рядом с горшком мешки с селитрой находились, с серой, измельченным углем ольховым. В горшок чародей немного плеснул водицы, после сыпанул селитры, серы и угля. Бечевку погрузил в раствор, поставил на огонь и стал нагревать смесь, палочкой помешивая.

– Поварится, поварится веревка да и примет в себя пороховой состав. По бечевке побежит огонь – не угасишь, не остановишь. Только и будет потрескивать, искры извергая!

Когда выкипела в глиняном горшке влага, Крас осторожно извлек из горшка веревку.

– Ну вот, ван, пусть теперь подсохнет, и можно начинать!

– Сегодня утром? – Не терпелось Владигору стать обладателем столицы Грунлафа.

– Коли хочешь, на рассвете иди на приступ, только воинов, думаю, тогда пора скликать. Растолкуй им хорошенько, что теперь не будет ни ям с кольями, ни частокола. Проломим стену так скоро, что и моргнуть твои ратники не успеют. А там – врывайтесь в город да режьте всех, кто встретится на вашем пути. Только помни – уж если задумал стать императором, жалость к врагам изгони из сердца своего.

…Синегорцы выходили из землянок хмурые. Князю своему верили немногие, но роптать не смели, да и велел говорить Владигор младшим командирам так: «На этот раз промашки не будет. Точно в открытые ворота войдете в Пустень. Князь на три дня отдал столицу Грунлафа в ваше распоряжение, а в городе и бабы, и запасы пищи, и мед, и пиво, и теплые жилища. Не жалейте пустеньцев – лишь одних себя жалейте!»

И снова по приказу Владигора повыбивали донышки из полутора десятков бочек с крепким медом, и уж подходили синегорцы к Пустеню радостные и возбужденные и меж собою говорили так:

– Ничего, ребята! Князь нас не предаст! Недаром огненное зелье приготовил. Как жахнет – полстены не будет.

– Нас бы только не побило… – с сомнением качал головой какой-то воин.

– А что если и побьет с десяток-полтора! Другие-то пролезут в город!

– Вот пусть тебе и оторвет башку, а мне не к спеху, я еще в Пустене всласть хочу нажраться да напиться!

Так подходили они, ведомые командирами, к тому месту, где порох был заложен. По приказу князя остановились в поле, в двухстах шагах от норы, вместившей десять бочек с порохом. Крас с Владигором уже хлопотали близ нее, тянули от горки с нарочито высыпанным зельем бечевку, пропитанную пороховым составом.

– Ну, зажигаем! – сказал Крас, когда конец бечевки был уже далеко от пороховой мины. – Высекай искру, ван! Сейчас увидишь ты, на что способен Огненный дух победы!

Владигор кресалом по кремню чиркнул. Снопик искр упал на конец бечевки, и тотчас зашипела, разбрасывая искры, тонкая огненная змейка, светлячком на черной, не освещенной еще земле побежало пламя к бочкам с порохом, прикрытым дерном, чтобы не видно было их со стен.

– Прочь бежим! – закричал Крас, таща Владигора за рукав.

Князь кинулся вслед за Красом, который, несмотря на тучную фигуру, бежал довольно прытко.

Не успели Владигор и Крас преодолеть и пятидесяти шагов, как вздрогнула у них под ногами земля, точно не на твердом месте они стояли, а на зыбучем болоте, в уши ворвался страшный грохот, яркая вспышка осветила поле перед стеной, и ураганный ветер повалил Владигора и Краса на землю, а чуть позднее посыпались на них земляные комья, древесная щепа и глина.

Никогда не слышал Владигор такого грохота. Даже раскаты грома не гремели так оглушительно, как вырвавшийся на волю огненный дух. И долго лежали на земле синегорцы, напуганные и оглушенные, присыпанные земляным крошевом, думая про себя: то ли вновь Перун их наказать решил, то ли сам Владигор сильнее Перуна стал, завладев способом творить гром и молнии.

Да и Владигор, находившийся к стене поближе, чем его рать, лежал ошеломленный, не ожидал он, что действие Огненного духа окажется таким могучим. Но привел его в чувство Крас, шепнув ему:

– Ну, княже, поднимайся, веди своих воинов в пролом, в Пустень. Проход открыт.

Владигор, голову подняв, взглянул туда, где еще совсем недавно возвышалась пустеньская стена. Сразу увидел он в ней большую, с висящими по краям бревнами, брешь. Бледный свет зари взору его явил и очертания построек Пустеня, что виднелись через пролом. И, увидев это, понял Владигор, как близок он к победе.