Текст книги "Скорпион"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Вот именно хозяину удобно держать дворовых на коротком поводке, и они, прекрасно осознавая свои грехи, беспрекословно выполняют его любую волю. Так что зря господин Фиалко подозревал, что в его сегодняшних бедах виновата царская опричнина. Взяли бы под ребро без лишних обиняков и вся недолга, и без этой карусели с интрижками под голубыми небесами.

– Да, он такой, – подтвердил Старков. – У них там свой канкан с главным рупором страны.

– С этим капилярно-кумачовым гундосом?

– Именно.

– А Дед знает?

– Он все знает, хотя иногда делает вид, что ничего не знает.

– На хрена ему этот канкан?

– Саша, – проникновенно проговорил полковник. – Ты знаешь о такой системе, как "система сдержек и противовесов". Вижу, знаешь. Тогда какие могут быть вопросы?

Действительно, какие могут быть вопросы. Профессиональный строитель сумел возвести многослойную "пирамиду власти". Играя на интересах конкурирующих сил и структур, интригуя и сталкивая лбами недавних друзей, он сделал личную власть не просто устойчивой, а практически незыблемой. Власть, сцементированная на страхе подданных потерять доходное тепленькое местечко, что может быть надежнее?

Теперь у меня нет никаких сомнений, что грубый наезд на господина Фиалко совершает некое отдельное от государства образование, преследующие свои цели. И это обстоятельство радует, поскольку сражаться в одиночку с самодержавной Системой, конечно, можно, но лучше не нужно.

– Да, – вспомнил я, – а кто перетащил нашего Мишу Яковлевича в столицу? На самом-то деле.

– Ааа, тоже петух ещё тот, – ответил Старков и заглотил очередную рюмку водки. – Из бывших сталинских наркомов по фамилии Тихий. Как он сохранился, ума не приложу. Товарищ Сталин не любил педерастию, это я тебе говорю.

– Нету его, – развел я руками.

– Кого?

– Товарища Сталина.

– Нету, – согласился полковник. – А жаль, он хотел всех этих... на баржи и в море.

– Зачем?

– Как зачем? – ударил кулаком по столу. – Пустить на дно. А что дешево и сердито? Ты против?

– Я против, что ты клюкаешь, как сапожник.

– Ладно тебе, устал я, Алекс, устал. И не от работы – от бессмыслиц. Понимаешь, нет смысла вокруг, нет. А нет смысла, какой тогда смысл всего, а?

– Без комментариев.

И на этом наш дружеский обед завершился. В целях конспирации полковник Старков отправился пешком, не пожелав воспользоваться автомобилем, я же покатил на джипе в скоротечных мыслях о своих последующих действиях.

Дополнительная информация от секретных сотрудников не поступала, следовательно, у меня пока имеется три стези. Первая: нагрянуть в "Оргхимбанк" и взять всех за глотку, но совершать наскок без предварительной подготовки не имеет смысла. Вторая: начать сбор информации по гражданину Тихому, плохо лишь то, что он покойник, а они, как правило, молчуны крепкие. И третий путь – в храм Мельпомены, и не одному, с хорошенькой новой знакомой по имени Марина. Вопрос, правда, в том, чтобы найти её и пригласить на балет "Лебединое озеро". А почему бы и нет – можно ведь совместить приятное с полезным. Посмотрим, чем дышат современные голубые театралюбы, хотя понятно какими испарениями, и познакомимся поближе, я имею ввиду, себя и девушку. Главное, отыскать её, что, впрочем, с помощью телефона не составит никакого труда.

– Привет, – говорю. – Это я, Алекс.

– Какой Алекс? – удивляется девушка.

– В смысле, Саша, который страховой агент, – вспоминаю легенду. Забыла, Марина?

– Такое забыть трудно, – смеется. – Хочешь застраховать мою жизнь?

– Непременно так.

... В Большой театр, где мной от имени господина Фиалко были заказаны билеты, мы опоздали. По причине уважительной. Девушка пригласила меня на квартиру своей бабушки и я не мог отказать себе в удовольствие познакомиться с её настоящей родней. Встретила меня хлопотливая, морщинистая, как гномик, Василиса Павлиновна и принялась кормить пирогами и рассказами о житье-бытье. И пока внучка собиралась в культпоход, бабулька успела изложить всю семейную сагу. Для себя я уяснил, что господин Фиалко женился на женщине с пятилетним ребенком в достославном городе Серове. Когда жена Варвара умерла от рака груди, Михаил Яковлевич благородно удочерил Марину, и даже для её воспитания выписал в Москву её родную бабушку. И для общего удобства прикупил вот "якие хоромы, добрый он человек", чуть ли не расплакалась от чувств Василиса Павлиновна, представляя мне малогабаритную панельную квартирку.

– Хоромы, – согласился я.

– Ой, добры хоромы.

– Хоромы, всем хоромам хоромы.

– Ой, хоромы-хоромы.

– Прекратите, люди, – вмешалась в наш столь содержательный разговор Марина и спросила: не против ли я, если вместе с нами к роднику Большого припадет ещё одна дама?

– Дама? – насторожился.

– Очень приятная дама, – рассмеялась девушка. – Дина Штайн, она дипломат из Германии. И журналистка тоже.

– Под твою ответственность, – передернул плечами. – Еще ославит на весь мир.

– Ну тогда вперед, страховой агент!

Бабулька подслеповато поглядела снизу вверх на меня, затем вздохнула и перекрестила:

– Идить с Богом, детки.

И с этим сердечным благословением мы, великовозрастные дети, помчались на вездеходе туда, где можно было приобщиться к высокому искусству.

Встретив у парадных колонн Большого даму Дину Штайн, похожую на крашеного мопсика, но на шпильках, я направил её и Марину в царственный зал, а сам поспешил в гальюн: сказалось тороватое чаепитие с дорогой Василисой Павлиновной.

Увидев себя, мятого, в зеркалах, решил привести в порядок. Стащил куртку и принялся умываться. Когда плескался, как утка в пруду парка Кузьминки, явился ломкий человек в костюме с алмазными блёсками и в такой же мерзкой феске. Парадным вихляющим ходом и макияжным обличьем он походил на того, кто был в экстренном розыске, то бишь на Макова, и поэтому я без лишних лирических колебаний приставил к его головному убору ствол "Стечкина". Мои действия в зеркальном туалете произвели на популярного эстрадного певца Пенькина (как позже выяснилось) неизгладимое впечатление. Он широко открыл глаза, точно не веря такому безобразию, потом присел от страха и совершил в искрящиеся штанины то, за чем он, собственно, и пришел в это комфортное во всех отношениях место общего пользования.

Убедившись, что произошла ошибка, я шаркнул ногой и посчитал нужным заметить:

– Хотя ты и в феске и певун известный, но совет мой добрый: носи бирочку с Ф.И.О. Понятно, козел? Тогда не будет никаких недоразумений, уверяю, – и поспешил покинуть неприятное общество того, кто своими высокохудожественными устремлениями раздвигал не только сценические горизонты российской песни, но и послушные попки своих слушателей.

С легким скандалом меня запустили в зал с позолоченной геральдикой и тяжелым пурпурным бархатом. Из оркестровой ямы доносились, прошу прощения, чарующие звуки. На сцене уже происходило балетное действо – происходило по своим странным искаженным законам. В слабом свете и в десятом ряду я обнаружил своих милых спутниц. Пройдя по ногам восторженных зрителей, плюхнулся в плюшевое кресло. Марина покосилась и сдержанно улыбнулась, радуясь, очевидно, тому, что я не свалился в оркестровую яму.

Что сказать про балет? Больше всех мне понравился танец маленьких лебедей и то, что я имел возможность осмотреть зал. У многих лица были, как маски, и у меня возникло впечатление, что нахожусь среди манекенов. Естественно, тот, кого я искал, отсутствовал, видимо, по причине уважительной – или спешно улетал из страны, или лежал на мусорной куче.

– Не понравилось, Саша, – спросила Марина во время антракта. Инициатива-то твоя, по какой причине? – смотрела хитро.

– Хотел сделать приятное, – и хотел поцеловать ручку.

– Не ври, – ударила по затылку. – Признавайся нам во всем, или мы с тобой не дружим, да, Дина?

– Да, – ответила та с незаметным акцентом и улыбаясь мне, как Гретхен рыцарю в железных доспехах.

– Признаюсь во всем, – согласился я. – Но прежде выйдем на свежий воздух.

Когда мы втроем сели в автомобиль, Марина потребовала от меня обещанного признания, кто я есть на самом деле? По утверждению девушки, образ затюканного страхового агента никак не складывался в её глазах.

– Да, Дина?

– Да, – отвечала та. – Алекс, вы не страховой агент – вы агент КГБ или как это у вас сейчас называется?

– Нет, страховой агент, – валял ваньку. – И мой образ очень даже складывается.

– Саша, меня тоже учат профессии, – объяснилась Марина. – Ты такой страховой агент, как я топ-модель.

– Жаль, что ты не она, хотя вполне...

– Прекрати, – потребовала. – Как я понимаю, у папы неприятности. И очень большие неприятности.

– Сейчас жизнь такая, неприятная, – передернул плечами. – Марина, лучше будет, если каждый из нас...

– О, прошу меня извинить, – выступила мадам Штайн. – Но я пожалуй, пойду.

– Нет-нет, мы Диночку не отпускаем, – заволновалась Марина.

Короче говоря, мы договорились, что чужеземная любительница нашей "клубнички" приглашается на поздний прощальный ужин при свечах у бабульки Василисы Павлиновны, поскольку она, Дина Штайн, разумеется, завтра убывает на родину.

– И зачем нам этот мопсик, – не выдержал я, когда дама покинула автомобиль. – Нам и так хорошо, вдвоем?

– Она хорошая, – отвечала Марина. – А ты противный и невоспитанный.

– Почему?

– Не умеешь скрывать своих чувств.

– Я не умею? – возмутился. – Еще как умею.

– Не умеешь. Когда я сказала про ужин при свечах... втроем. Тебя, беднягу, перекосило как калитку.

– Какую такую калитку, черт побери! Я же говорю...

Девушка прервала мои вопли – прервала поцелуем, неожиданным и бесконечным. Я попытался оказать посильное сопротивление, увы, сражаться с подобными бесподобными фуксиями могу только в постели и то с их добровольного согласия.

Словом, menhanter потерпел полное фиаско. В том смысле, что поведал настырной будущей журналисточке о нелегких проблемах, задевающих служебные интересы господина Фиалко, которые я, якобы сотрудник ФСБ, обязан защищать. Само собой разумеется, рассказал в том информационном объеме, который посчитал минимальным для компенсации чужого любопытства.

– Значит, мы для начала ищем субъекта неверной половой ориентации? улыбнулась Марина.

– Мы? – хмыкнул от такого нахальства.

– Я тоже хочу вести расследование, свое.

– Марина!

– И я могу тебе помочь.

– Как?

Все оказалось просто – знаменитый журналист Гостюшин, который вел "поток" в МГУ, занимался именно этой проблемой. И даже опубликовал несколько материалов под общим названием "Голубые ели...".

И пока Марина по телефону договорилась с ним о срочной вечерней встречи, я купил бутылку родной, чтобы разговор на малоприятную тему не слишком испортил нам всем настроение.

Проживал действующий журналист в центре, в Козихинском переулке. Дом был старо-московский, добротный, с парадной лестницей и лязгающим современным лифтом.

Дверь открыла девочка лет двенадцати с ангельским выражением на миловидном личике. В её руках пушился кот, на хвосте которого был повязан праздничный бант цвета утренней зари.

– Издевается над животным наша Леночка, – из кухни выходил человек в мятых джинсах и клетчатой рубахе. Лицо его было худощавым и утомленным. Именно такие лица встречаются у журналюг, коим больше всех надо и кто живет сердцем. – Привет, Маринка, – пожал ей руку. И представился мне. Анатолий.

– Па, – влезла под его руку Леночка. – А можно я Мурзика покупаю?

– Брысь, – сказал журналист и пригласил нас в свой кабинетик, находящийся в каморке, где в достопамятные хлебные годы жила прислуга.

Кабинет был забит книгами, газетами и прочей макулатурой. На стенах висели грамоты, фотографии и плакаты. На продавленной кушетке белели исписанные листы. Журналист принялся их собирать, как полевод картофель. На столе мглел экран компьютера. В окне я заметил далекую кремлевскую башню с тлеющей рубиновой звездой.

– Как бы звезды не стали голубыми, – заметил я, опускаясь на кушетку.

– Не должны, больно мужланистая жизнь наша, – улыбнулся Гостюшин и крикнул в щель двери. – Наташенька, щелкни огурчиков дачных, – и посчитал нужным сообщить. – Вот дачку ладим. Ладим-ладим и все не сладим, а огурчики отменные...

– Папа, – раздался пронзительный голос Леночки из дальней комнаты. Анька у меня Мурзика... Мурзик мой! А-а-а!

– Анька, это моя старшая, – крякнул журналист. – Минуточку. – И вышел вон.

Я и Марина переглянулись: кажется, мы не вовремя? Живут люди счастливо, живут своими заботами, а мы им мешаем. Неожиданно в кухне грохнула посуда. Было такое впечатление, что для кота решили срочно пожарить свежемороженую треску.

– Это Наташа, жена, щелкает огурчики, – посчитала нужным объяснить моя спутница. Наверное, чтобы я не волновался понапрасну?

В конце концов домашние хлопоты в семействе Гостюшиных на время прекратились. Девочки отправились стирать Мурзика, полненькая, уютненькая, правда, чуть встревоженная непрошеными гостями жена метнула блюдо с закуской, и мы наконец стали соображать на троих.

По утверждению журналиста, проблема заключалась лишь в том, чтобы найти нужных людей – по телефону. Существует сеть информаторов в "голубом Движение", способных за максимальную цену выдать максимальный результат.

– Сколько? – спросил я.

– А сейчас мы узнаем, – ответил журналист и потянулся к телефонной трубке.

Через несколько минут я распрощался с десятью тысячами долларами распрощался без сожаления. Я хорошо чувствую людей, и журналист мне понравился – он был бесхитростным и умным, в нем чувствовалась сила человека, понимающего основные законы развития нашего больного общества. Он принимал мир таким, каким он был, не питая никаких иллюзий. Нынче редко встретишь незнакомых людей, которым можно верить с первых минут.

Прощались мы друзьями. Растрепанный кот, провожая нас, терся о ногу хозяина. Тот пожелал нам: выйти сухим из воды, как это удалось Мурзику. Мы посмеялись – непременно будем стараться.

– Кажется, нас ещё ждет ужин при свечах, – вспомнил я уже в машине.

– Ой, бедная Диночка, – заволновалась Марина.

– Может того, к черту Диночку, – предложил. – Позвоним и пошлем.

– Это почему, милый?

– Поехали бы ко мне, – выруливал родной джип на проспект. – И потом: зачем беспокоить бабушку. – Указал на луковичку уличных часов.

– Как ты за старость переживаешь, – засмеялась мой спутница. – Нет, Диночка – это святое.

– Ты уверена? – тешил себя надеждой, что это маленькие дамские маневры.

– В чем?

– В том, что для тебя свято – сейчас.

– Саша, – настаивала на своем. – Нас пригласили на ужин, так? Не будем же менять ни своих, ни чужих планов.

– Ну, хорошо, планы партии – планы народа, – согласился я.

– Я тебя обожаю, – и чмокнула в щеку, словно желая удостоверить свои чувства печатью парфюмерного сердечка.

Когда мы приехали в панельную квартирку, нас встречал праздничный ужин. Дама Штайн держала слово и свечи вовсю пылали, как в старом немецком замке. Василиса Павлиновна крестилась и метала на стол пироги и знаменитую настоечку на малине.

Я замалинил рюмашечку одну-другую и почувствовал, как становится хорошо и покойно. Все-таки здорово, что есть нормальный мир нормальных людей, как, например, журналист Гостюшин или мои сотрапезницы. С ними можно говорить обо всем и ни о чем, поглядывать в окно, где дождит ночь, улыбаться той, которая нравится, хранить на щеке сердечко её поцелуя, и ощущать себя почти счастливым.

– Ну ладно, ребята, – сказал я потом, – с вами хорошо, да завтра день тяжелый, пойду, – и поклонился Дине Штайн. – Весьма был рад познакомиться, – и клюнул ручку в пигментных пятнышках. – А вас солнышко любит, – заметил.

– Идите-идите, товарищ боец, – смеялась Марина, – в свой окоп.

– Галантный, как пианино, – проговорила Дина Штайн. – Так, кажется?

– Как рояль, ик, мадам! – и удалился, покачиваясь, вслед за хлопотливой Василисой Павлиновной. – Учите великий и могучий, ферштейн!..

И на этом мое шутовское выступление закончилось – я пал в прохладный окоп своей комнаты и уснул мертвецким сном, и спал без сновидений. Должно быть, кошмары не поспели за мной, и проснулся в прекрасной физической, как говорится, и моральной форме.

Вчера мне удалось забить сваи в основание настоящего Дела голубых и теперь можно было возводить кирпичное здание.

И не ошибся: тот, кто подал первый кирпич, оказался Гостюшин. Вернее от его имени потревожили по домашнему телефону нашу маленькую компанию, сидящую на кухоньке за утреннем чаем с блинами.

– Да-да, я записываю адрес, – говорила Марина по телефону, а я уже находился в коридоре и натягивал куртку.

Моему примеру последовала и девушка после того, как поблагодарила неизвестного информатора за услугу.

– Я не понял? – удивился. – Ты куда это собираешься, красавица моя?

– Я с тобой, – отвечала. – И должна тебе сказать...

– Марина, – прервал её, – и не думай.

– Послушай меня.

– Нет, – рвал замок. – Какой там адрес? И как эта дверь-брень открывается?

И что же? Ровным счетом ничего – Марина предупредила, что адрес я не получу, а металлическая дверь запирается изнутри и я могу не беспокоиться. И ушла на кухню продолжать пить чай с блинами.

О, женщины! Если бы вас не было в природе, как бы скучно и пресно жилось бы всему человечеству. Я заскрипел резцами, однако взял себя в руки и заглянул на кухоньку, щерясь, как гюрза, на хвост которой наступил неосторожный голоногий путник в пустыне Сахара.

– Мариночка, прости, ты меня не так поняла, – повинился. – Дело чрезвычайной серьезности и тебе лучше...

– Я сама знаю, что мне лучше, – отрезала.

– Батюшки, как ты с человеком разговариваешь, – невпопад заволновалась Василиса Павлиновна.

– Бабушка!..

Не знаю, чем бы этот утренний бедлам закончился, да засигналил мой сотовый телефон – пришла информация от секретного сотрудника Х. Пока я принимал её в коридоре и вникал в суть, страсти на кухоньке малость поостыли.

– Ладно, я прощаю на первый раз, – мило улыбнулась Марина. – При условии, что ты меня выслушаешь до конца.

– Готов, – щелкнул каблуками, – слушать.

– И на улице, – открывала дверь. – А лучше в автомобиле.

– А где эта Дина Штайн? – вспомнил о чужеземке. – Надеюсь, её не надо с собой возить?

– Она сама себя отвезет.

– Слава Богу, хоть здесь повезло! – И сдался, разве можно в чем-то переубедить женщину, тем более осваивающую древнейшую профессию – это я про журналистику.

Когда джип выезжал со двора жилого дома, моя спутница наконец сказала то, что она пыталась сказать:

– А наш Николя Маков того...

– Чего того?

Мог и не переспрашивать – ситуация развивалась по банальному стандарту. Можно было предположить, что именно так она будет и раскручиваться: провокатора ликвидируют после выполнения частного поручения. Чаще всего это происходит, когда возникает угроза общему делу. Следовательно, мы на верном пути. "Мы" – поймал себя на этом местоимение и покосился на спутницу, одетую в походно-джинсовый костюмчик на все случаи жизни. Чувствовала себя она превосходно: чистое лицо, такой же взгляд, и такие же помыслы? Не собирается ли царапать репортаж с места событий, насторожился я. И задал закономерный вопрос по этому поводу. Девушка рассмеялась: а почему бы и нет? Все что угодно, только не это, взмолился я. Почему, милый? Я ответил, что для полного счастья меня нужно щелкнуть и поместить фото на первой газетной полосе в качестве бойца невидимого фронта, с которого надо брать пример.

– А что, вы фотогеничны, Александр, – смеялась девушка и казалось, что мы катим не на место происшествия, где нас поджидает холодный синюшный труп, но в подмосковные синие леса на пикничок.

Что там говорить, общество скоренько пообвыкло к повальной криминализации. Такое впечатление, что повсюду идет необъявленная война. В начале боевых действий публика реагировала остро и болезненно. Когда в мусорном подъезде пристрелили ТВ-шоумена, посчитавшего, что он находится под защитой всеобщей любви и популярности, то страна погрузилась в искренний и глубокий траур. Тогда никто не понял, что началась эпоха кровавого передела – эпоха кровавого передела на всех уровнях.

Если раньше утверждали, что от сумы и тюрьмы не зарекайся, то нынче у нас можно не только посадить любого – любого можно уничтожить. Заградительные отряды, как от имени государства, так и от имени мафиозных структур, работают отменно и не покладая рук.

Почему народец привык к убойным сообщениям, слушая их сейчас вполуха и хлебая кислые щи? Причина в одном – срабатывает защитный механизм психики. Человек не в состоянии испытывать постоянное давление внешнего мира, в противном случае можно просто спятить от страха за собственную шкуру. Я знал очень крупных и крутых, выразимся по-современному, бизнесменов, владеющих несметными богатствами нашего азиатского плодородного края, нажитых, разумеется, неправедным трудом. Они ходили хозяевами жизни, охраняемые бесчисленными командами головорезов и новыми государственными законами, разрешающим подозрительную коммерцию. И что же? Когда приходит верная информация, что на него, собственника всего мира, сделан заказ, то есть открыт сезон охоты, то он превращается в мешок с отходами. Правда, сначала человек самонадеянно пытается оказать сопротивление, используя на всю мощь связи и капитал, однако после того, как его бронированный автомобиль обстреливается базуками, бежит из любимой азиатчины на необитаемый, в Бермудском треугольнике смерти, островок, какой успел прикупить по случаю, и возводит вокруг него бетонный укрепрайон Мажино в напрасной надежде сохранить свою бесценную пятикопеечную жизнь. И в конце концов не выдерживает психологического прессинга: и заканчивает свой земной путь или в дурдоме, или в ореховом гробу. Что одно и тоже, по-моему. А все почему? Нарушил правила великого жора и, посчитав себя вселенской мессией, не стал иметь дело с державно-мафиозной властью, утверждающей через своего представителя г-на Лифчика, что делиться надо.

Словом, публика привыкла к громким убийствам, так похожим на развлекательные истерические шоу-представления отечественного ТВ. И с нетерпением ждет чего-то новенького и необыкновенного от криминального мира. Не поэтому ли со мной начинающая журналисточка, которой не дают спокойно спать чужие лавры?

– Нет, – ответила Марина на этот вопрос и призналась, что хочет помочь папе в меру своих возможностей. – Он мне как настоящий отец. И я знаю, что у него неприятности. Я его предупреждала, что Маков человек непорядочный.

– Почему так считала?

– Не знаю. Какой-то он хитрый, манерный.

Конечно же, она не знала или делала вид, что не знает о нестандартной сексуальной ориентации господина Фиалко. Я не спешил ставить её в известность. Зачем? В этом не было никакой необходимости.

Перевалив через чугунный мост, джип покатил по старому промышленному району: дома стояли в копоти и пыли, люди под свинцовым светом нового дня напоминали несовершенных биологических роботов, в сыром воздухе растекалась удушающая безнадега.

Дом, куда нас затащила судьба, стоял почти на железнодорожной насыпи и ход очередного состава или скоротечной электрически сопровождался чувствительной вибрацией всего здания. И тем не менее люди в таких пограничных условиях жили и, видимо, размножались, если судить по прогуливающим с колясками молодым мамам.

– Никогда не буду рожать здесь, – грустно призналась Марина.

Я вздохнул: если и она уедет из страны с моим возможным в перспективе ребеночком, тогда спрашивается на хрена вся эта маета?

Под домом, рядом с железной веткой, наблюдалась привычная для моего глаза производственная суета оперативного-розыскного подразделения МВД. В мокром кустарнике, отгороженном специальной полосатой ленточкой, ходили люди в форме и в гражданском. Поисковая овчарка скалилась, выбросив из пасти розоватый обмылок языка. Зеваки задирали головы наверх: там, на шестом этаже зияла рваная рана окна.

– Полеты наяву, – резюмировал, выбираясь из джипа. – Посиди-ка, в машине.

– Нет, я с тобой, – решительно заявила Марина. – Ехала-ехала, чтобы сидеть?

– Пожалуйста, – и предупредил. – Только после не жаловаться.

Тому, кто несколько секунд птахой парил над землей, повезло: в кустах хранились арматурные плиты, частично битые и ощетинившиеся металлическими прутьями. Именно на эти прутья несчастный и пал, удачно нашпиговав себя. Удачно – поскольку смерть была мгновенной. Не буду оригинальным, труп напоминал мне тряпичную куклу, кинутую ребенком из-за ненадобности. Только мертвая кровь на бетоне и лопнувшая надвое голова с вывалившейся мозговой кашицей... И на этом мне пришлось отвлечься: моя спутница сделала несколько шагов в сторону и перегнулась пополам, чтобы очистить желудок от раннего ленча. К сожалению, я забыл её предупредить о физиологических позывах, могущих возникнуть от такой обыденной картины.

И пока самонадеянная дурочка занималась личными проблемами, я переговорил со следственной группой и уяснил для себя, что полет гражданина Макова случился около шести утра из нехорошей квартиры на шестом этаже. Телефонный сигнал к нам поступил в семь сорок. И что это значит? Предположим, кто-то узнал о наших активных поисках и наведался в гости к Николя, скрывающемуся по причинам понятным. Когда я прослушивал аудикассету с записью голоса шантажиста, то приметил, что фоном проходит посторонний тукающий звук – теперь ясно: это был шум железной дороги. Следовательно, квартира была "засвечена" и о ней знали многие участники нынешней кровавой фиесты.

– Ты как? – интересуюсь у Марины.

– Прости, – говорит она. – Я лучше посижу в машине.

Я полностью удовлетворен: не женское это дело рыться в кровоточащей требухе нашей прекрасной и удивительной повседневности. Я провожаю девушку к джипу, а потом иду в подъезд. Лифт поднимает меня на этаж. На лестничной клетке дежурит молоденький лейтенант, я предъявляю удостоверение сотрудника спецслужбы и заступаю в мирок, пропахший сладковатым неприятным запашком это был запах наркотических химикалий и блуждающей в сумрачном коридоре смерти. По комнатам ходили люди в штатском и фотограф. Я познакомился с капитаном Седовым, который разрешил мне, пришлому, тоже осмотреть место происшествия – в виде исключения.

В гостиной замечались следы неопрятной многодневной пирушки, крепкой нетрадиционной любви и такого же крепкого мордобоя. Под ногами хрустели битые бутылки и оконное стекло. На стене кухни висел глянцевый плакат с мускулистыми атлетами.

Я люблю людей. Во всяком случае, пытаюсь понять их физиологические потребности и желания. Один из многих миллионов мучается мечтами о звездной сыпи на теле мироздания, другой – на фаянсовом унитазе в Ватикане, ну а третий, как в данном случае, обтяпывал свои делишки, трепля на бицепсах и трицепсках клубный пиджак цвета бордо, жрал паюсную икру под водочку и модный кабацкий мотивчик и считал себя хозяином в этой жизни. Не знал провокатор, что жизнь изменчива и быстротекуща, как холодные воды Гольфстрима. Зазевался и тебя уже утаскивает в Марианскую впадину небытия в качестве деликатеса для глубоководных зубастых рыбин.

Выполнившего чужую волю Николя Макова выбросили вон из жизни в прямом смысле этого слова. Неужели он верил, что ему, пешечной мелочи, оставят жизнь в такой смертельно опасной игре?

Я внимательно просмотрел замусоренные ящики кухонного стола, полки, глянул в помойное ведро, вывернул карманы спортивных шароваров, лежащих на полу, покопался в цветочных горшках. Ни-че-го.

Жаль, что трупы, пробитые арматурными стержнями, так неразговорчивы. И жаль, что мечта господина Макова не исполнится уже никогда: он так надеялся закончить свой жизненный путь в батистовой постели в окружении ангелоподобных мальчиков. Что там говорить, не всегда наши мечты исполняются.

Я сел за столик и решил ещё раз прогуляться взглядом по кухне. Это называется шестым чувством: по логике вещей Николя за свой провокационный труд должен был заработать некую сумму. Получать наличными и прятать их под кухонный кафель? Едва ли? От секретного сотрудника Х. пришла информация о том, что героическая четверка высокопоставленных чиновников имеют личные счета в "Оргхимбанке", а также пластиковые карточки на мелкие карманные расходы. А почему бы господину Макову не иметь этот пластик, хотя что это мне даст?.. И тут взгляд остановился на люстре, выполненной в виде декоративной керосиновой лампы, где сбоку замечалась маленькая дверца для фитиля. А что там за дверцей? И, решив утолить любопытство, вскарабкался на стул, вытянулся в полный рост и... вытащил позолоченную пластмассовую пластинку. Буквы утверждали, что это есть кредитная карточка "Оргхимбанка". Без лишних раздумий я спрятал её в карман куртки, поскольку для других эта кредитка не представляла никакого интереса.

– Какой ужас, – сказала Марина, когда я вернулся. – Никогда не думала, что это так гадко.

– Ничего, привыкнешь, – успокоил.

– Саша, ну что ты говоришь!

– Кстати, у нас что-то есть, – продемонстрировал пластик, обнаруженный в декоративной керосинке.

– Что это?

– Не горка ли золотых монет, – предположил. – Или фига пустая. Проверить бы?

– А я знаю магазин, где такими кредитками рассчитываются, – вспомнила моя спутница.

– Хочешь куплю жвачку, родная.

– Мечтаю.

И мы поехали в торговый центр "Гелиос" за жвачкой – там были огромные торговые ряды, заставленные всевозможной праздничной снедью. Конкретно не буду перечислять пищевые продукты, а то голодный народец из пыльных окраин и ультрамариновой глубинки меня неправильно поймет.

Я прогулялся меж этими рядами, как наш кондовый турист из Засрацка по площадям Парижа и, вернувшись к кассам, цапнул из лоточка пачку жевательной резины:

– Вот, – сказал я миленькой продавщице. – Жувачка. – А вот кредитка за жувачку.

– Минуточку, – озадаченно улыбаясь, покосилась на меня, чрезмерно богатенького покупателя. И передала пластик своей коллеге, тоже премиленькой. Та отправилась к какому-то странному аппарату и тиснула туда кредитку.

Результат превзошел все мои ожидания – счет был аннулирован: 00 руб. 00 коп.

– Кажись, банк лопнул, – возмутился я, вытряхивая из кармана мелочь. Вот такие вот дела, девочки, а это за жувачку. Сдачи не надо.

– Счастливо пожевать жувачку, – пожелали мне и я отправился восвояси.

Как говорится: хрустальная мечта о синих островах разбилась о шлакоблочную панель быта. Напрасно Николя Маков тешил себя иллюзиями о райской жизни. И тут никто не виноват, кроме него самого – не надо обманываться, если даже очень хочется.

Я вернулся к скучающей в джипе Марине, передал ей продукт, полезный для зубов по утверждению агрессивной ТВ-рекламы, потом переломил надвое пластик.

– Ноль-ноль рублей, ноль-ноль копеек, – посчитал нужным сообщить.