Текст книги "Покаяние пророков"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

В тот же год Василий Васильевич продал квартиру и уехал к сестре в Севастополь, чтоб жить и лечиться у моря. Наверное, он знал, что не вернется, однако на вокзале погрозил кулачком и сказал с хохляцким упрямством:

– Н-ну, псы гончие, й-я круг сделаю и вернусь!

Космачу тогда показалось, что грозит он своей бывшей аспирантке...

Последний раз они виделись больше трех лет назад, случайно встретились на улице. Наталья Сергеевна была ухоженная, в нарядном платье – из церкви шла. Правда, и тогда уже с тросточкой, а вместо изящных туфелек, которые она любила, – мягкие суконные боты.

О ее личной жизни никто ничего толком не знал, из&за стремительной чудесной карьеры друзей у нее не было, а многочисленные враги болтали что угодно. После столь неожиданного взлета Наталья Сергеевна стала барственной, многим начала говорить «ты», звучащее в ее устах несколько надменно, будто с холопами разговаривала.

– Цидик умирает, – без всяких предисловий сказала Наталья Сергеевна.

Это было прозвище академика Барвина, которым чаще всего пользовались в провинции, и происходило оно от названия Центра исследований древнерусской истории и культуры.

– Ого, – невыразительно сказал Космач, сбрасывая шубу на руки Вавилы.

– Сегодня утром позвонили от него. Секретарша, стерва такая, помнишь?

– Не помню...

– Звонила по его просьбе. А вот зачем – угадай.

– Что тут гадать – на похороны.

– Куда мне на похороны? Саму хоть в гроб клади... Просила немедленно отыскать тебя и сегодня же... Сегодня самолетом отправить к Цидику. Иначе можно опоздать.

– Ого, – еще раз повторил он. – С какой стати?

– Сам и спросишь.

Вавила не суетилась, и все&таки немного переигрывала, показывая свое нынешнее важное положение. Стоило Космачу сесть, как бросилась снимать сапоги, но он демонстративно взял ее руки, поцеловал ладони.

– Спаси Христос, я разуюсь... Сейчас придет фотограф и сделает снимки, на твой паспорт. – А сам уговаривал ее глазами – не бойся, ничего не бойся.

Придерживающиеся старых правил неписахи легче под пулемет шли, чем под объектив фотоаппарата. Наталья Сергеевна разрушила идиллию:

– Послушай, Космач, я с такими трудностями добиралась!.. Грузовик нанимала! А ты уходишь от ответа. Может, ты не понял? Академик Барвин умирает!

– Вот почему буря на улице, – вздохнул он. – Комендант был прав, ветер зря дуть не станет.

– При чем здесь ветер?

– Да так... Народные приметы, суеверие. Фольклор, одним словом.

Она ничего не поняла, повторила с прежней повелительной настойчивостью:

– Все&таки советую тебе поехать. Академик просит, нобелевский лауреат. Неспроста...

Докторская диссертация перед защитой попала на экспертизу все в тот же злополучный ЦИДИК. Кто отправил ее туда и по какой причине – ни сам Космач и никто другой тогда об этом не знали, и на кафедре терялись в догадках (а может, делали вид?), с чего это вдруг и по чьей воле назначили новых, чужих оппонентов, прислали влиятельных заседателей в ученый совет. Впрочем, ему намекали, мол, считай, это привилегия – очень уж непростая была тема.

И вот вся эта варяжская ватага вместо защиты устроила судилище, да еще вынесла сор из избы в прессу.

Тогда его поразила жестокость и несоразмерность наказания, определенного ему лично и абсолютно ничем не обусловленного. Произошло как раз то, что он отразил в диссертации, объясняя смену исторических периодов в русской жизни, когда особенно остро проявлялась эта жестокость – обязательный атрибут утверждения новой власти или династии.

В общем, за что боролся, на то и напоролся.

И лишь спустя полгода, пропивая библиотеку и собирая на халяву таких же сокращенных МНСов и СНСов, он узнал нехитрый, вполне предполагаемый секрет: все научные работы, касающиеся древнерусской истории, языка и культуры, обязательно проходят экспертизу в ЦИДИКе, а иначе зачем он существует? Только об этой цензуре не принято говорить, и если поехать туда качать права, то в центре будут делать недоуменные глаза – ничего они не видели, не читали, не рецензировали.

– Ты же знаешь мое отношение? – поморщился Космач. – И всю эту историю... Не поеду.

– Надо быть выше старых обид. Человек умирает...

– Обижаться на бронзового идола, как на погоду, без толку...

– Подумай сам, милый друг! Если Цидик о тебе вспомнил, значит, что&то серьезное. Находится в очень тяжелом состоянии. Секретарша говорит, третий день невыносимые боли, судороги...

– По этому поводу я бы сказал просто: Бог не фраер...

Наталья Сергеевна застучала клюкой, пробуя встать, однако не встала и обиженно отвернулась. По слухам, она и защищалась в ЦИДИКе, а потом несколько раз ездила туда на стажировки, забыв своего покровителя Данилу, боготворила академика и, слышно было, называла себя ученицей Барвина – должно быть, не без оснований.

Тогда, после сокрушительного поражения его на защите, она сама разыскала Космача – тогда многие ходили к нему выражать соболезнования и свое возмущение по поводу всего произошедшего, а проще говоря, выпить и покуролесить в холостяцкой квартире. Ее, хоть и запоздалое, появление в Холомницах, откровенно говоря, подкупило: мало того, что пришла в трудный час и не помнила обид, – привезла второй экземпляр диссертации, заново переплетенный, обезличенный и вместо фамилии помеченный номером 2219 – тот самый, что побывал на экспертизе в ЦИДИКе.

Пока Космач горестно перелистывал страницы своего труда, Наталья Сергеевна несколько часов наводила порядок, мыла, чистила и стирала. Потом они выпили, пожаловались друг другу на судьбу, одиночество и неустроенность личной жизни, добрым словом вспомнили Данилу, после чего она вдруг предложила свои услуги как переговорщика с академиком.

Находясь в подвешенном состоянии, особого восторга Юрий Николаевич не испытал, но, грешным делом, ощутил предательское свечение надежды и желание сделать еще одну, последнюю попытку наладить отношения с оставленной средой обитания. Мало того, при положительном решении вопроса – а в этом у Натальи Сергеевны не было сомнений – она обещала вернуть его на кафедру, а пока взять на полставки, читать на заочном курс по истории Средних веков.

И причину называла в общем&то правдивую: с уходом Космача стало некому проводить экспедиции, старообрядцы никого не пускают к себе, мол, ученого знаем одного – Юрия Николаевича, и если он письмо напишет, даст рекомендацию, тогда посмотрим.

Он не то чтобы разомлел, скорее потерял бдительность, и когда бывшая ассистентка по старой памяти стала называть его мужем, вспоминать чудесное время их путешествия в Полурады, скачки, купание, ночевки у костров, почувствовал такую ностальгию, что в глазах защипало. И особенно остро обозначилась мысль об уникальности прошлого, по достоинству не оцененного вовремя. Самое невыносимое и ужасное состояло в том, что это никогда больше не могло повториться.

Ее тоже не рассмотрел, не заметил, как светятся глаза и волнуются пальцы, когда прикасается к его руке.

Потому сейчас и пришла спасать...

Надо было вести себя не как рефлектирующему интеллигенту, бросившемуся в запой; следовало собраться с духом, вдохновиться и поступить по-мужски...

Сначала он тихо поразился ее шершавым губам. Влажные и гладкие на вид, они оказались жесткими, напоминали наждачную бумагу. Космач пытался отогнать от себя эти ощущения, однако ловил себя на мысли, что непроизвольно и отстраненно изучает ее, как некий посторонний предмет. И тело у Натальи Сергеевны было неожиданно колючим, кожа будто толченым стеклом посыпана. Космач задавливал в себе чувства, ласкал, гладил его с легким остервенением, которое, видимо, воспринималось как страсть.

И почему&то сам покрывался ознобом.

К тому времени действовал жестокий конфликт со средой, и он относил к нему все, что происходит вокруг, в том числе списал на это и постельную неудачу.

Она же расценила по-своему.

– Мы просто не привыкли друг к другу, – царапал ухо шепот. – Нам надо успокоиться, расслабиться, а потом все произойдет естественно и как бы случайно...

Ничего подобного не произошло, поскольку наутро было похмелье и полное отсутствие вчерашнего очарования. Наталья Сергеевна особенно не навязывалась, перемыла посуду, наказала ждать ее через недельку с результатом и в тот же день уехала поездом в Москву: она не переносила самолетов, и если случалась острая необходимость лететь, после посадки выводили под руки, а то и вовсе вызывали «неотложку».

О чем они говорили с Цидиком, осталось в тайне, но она вернулась вдохновленная и, не вдаваясь в подробности, сообщила, что нобелевский лауреат ждет его со всеми материалами.

– Возьми все что есть, – почти приказным тоном говорила она. – Обязательно оригиналы источников. Боярские грамоты, берестяную летопись и послания сонорецких старцев.

Все имеющиеся оригиналы были давно и надежно спрятаны, и вынимать их из тайника он бы не стал ни в коем случае. Первого экземпляра диссертации тоже не было: вскоре после ошеломительного поражения на защите Космач отнес ее на пустырь и стал жечь. Толстый, спрессованный кирпич гореть не хотел, и тогда он стал рвать по листку и кидать в огонь. Третий, последний экземпляр был утерян кем&то из оппонентов, и оставался этот второй, привезенный Натальей Сергеевной. Ничего не меняя, он засунул его в портфель и отправился в столицу.

Академик на самом деле ждал его, но встреча не состоялась по вине Космача или, точнее, обстоятельств, с ним связанных.

Впрочем, как и все остальное, обещанное Натальей Сергеевной...

Сейчас ей некогда было обижаться долго. И она опять отсылала его к Цидику, в Москву.

– Последний рейс в двадцать один час двадцать минут, – объявила уверенно и негромко. – Билет заказан на твое имя.

– Я понимаю, у тебя есть какие&то обязательства перед ним, – заметил Космач. – Но я&то с какой радости помчусь к академику?

– У нас человеческие обязательства!.. Если хочешь, христианские.

В церковь она ходила исправно каждое утро, благо новый храм был от ее дома в двух кварталах, по слухам, молилась истово, соблюдала посты и даже занимала какую&то должность при храме. Рассказывали, однажды притащила священника на кафедру и освятила все аудитории.

Оставался последний аргумент, который был высказан со скрытым злорадством.

– Как ты уже догадалась, мы с боярышней Вавилой Иринеевной вступаем в брак. Мне надо в загс и на свадьбу, свою собственную! А не на похороны.

– Поздравляю, – сказала безрадостно. – Но будь человеком, Космач!

– Поезжай-ка, Ярий Николаевич, – вдруг посоветовала боярышня. – Коль человек перед смертью вспомнил тебя, знать, душа его позвала. Человеку отказать можно, душе его никак нельзя.

– Самолет из&за разницы во времени прилетает в двадцать два часа, – невозмутимо проговорила Наталья Сергеевна. – Обратный билет возьмешь на завтрашнее утро. Ночи академику будет достаточно. А с боярышней твоей ничего не случится. В аэропорту будет встречать машина.

Космач посмотрел на Вавилу.

– Ну, уж если ты посылаешь – так и быть, поеду.

– И не устраивай там ничего такого, – предупредила бывшая ассистентка, что&то заподозрив. – Лишнего не спрашивай, умирает человек... Если только сам начнет... И бороду эту сбрей! Посмотри, на кого похож!

4
Десятый

И все&таки Космач не внял совету Натальи Сергеевны, не сбрил бороду и не подстригся – поехал как был, разве что главотяжец поменял на новый, не засаленный, из коричневой кожи. В самолете на него озирались, и это было привычным; если кто&то чуть дольше задерживал взгляд или вовсе откровенно рассматривал, Юрий Николаевич обычно вспушал свою растительность и показывал большой палец.

– Во! Видал? А у тебя чего, не растет? Беда, паря, беда...

Если любопытство проявляла женщина, он заговорщицки подманивал пальцем и предлагал потрогать бороду рукой. Дурачиться сейчас не было настроения, одна только мысль, что придется сидеть у постели умирающего да еще и слушать его, наводила тоску. А еще он постоянно думал о Вавиле, оставленной в Холомницах, как в срубе, – вряд ли насмелится на улицу выйти, так у окна и простоит.

Не дай бог задержаться...

Перед посадкой в Домодедово, когда уже пристегнули ремни, к волосатому пассажиру подошла обескураженная стюардесса и сообщила, что машину для него подадут к трапу самолета.

– Спаси Христос, внучка, – поблагодарил он и всыпал в карман ее фартучка горсть кедровых орехов. – Щелкай на здоровье, эвон зубки&то у тебя – чистый перламутр!

В Москве было теплее, и волчья шуба с шапкой оказались не по сезону, однако он обрядился в меха, потолстел в два раза и пошел на выход, едва протискиваясь между кресел.

Точно в таком же виде (только шуба тогда была новенькая) он прибыл в столицу по договоренности с Натальей Сергеевной – ездил к Цидику спасать положение. На первой же станции метро его задержал милиционер.

– У нас в Москве в волчьих шубах не ходят, – заявил он, вызвал машину, и через пять минут экзотический гость столицы уже сидел в обезьяннике вместе с бомжами и несовершеннолетними хулиганами. Портфель с диссертацией отобрали и куда&то унесли – конфликт со средой был в самом разгаре. Поваляв дурака с обитателями камеры, Космач начал стучать, мол, хватит, выпускайте, у меня встреча с академиком назначена. Его отвели в дежурку, осмотрели со всех сторон, сличили с фотографией в паспорте и решили поместить в спецприемник, на месяц.

– За что? – изумился Космач, еще не теряя веселого настроения. – Будет вам, мужики, я ученый, кандидат исторических наук...

И тут подошел сержант, ну метр с кепкой, вцепился в бороду, ножницами пощелкал.

– Стричь буду, ученый! Не похож ты на себя!

Подобного обращения с собой Космач позволить не мог, борода была неприкосновенна, поднял этого малыша в погонах, хотел в угол закинуть, но побоялся убить, железный сейф там стоял, – бросил дежурному на колени. А стул под тем не выдержал, развалился, и оба они оказались на полу. Тут и набежали молодцы с дубинками, хорошо, в шубе был, только пыль и шерсть летела. А он стоял и даже не уворачивался от ударов: средневековый принцип жестокости и несоразмерности наказания, вдруг выплывший из толщи времен, еще раз доказывал правоту Космача. В конце двадцатого века в России опять происходила не смена власти или общественного устройства – шла смена элит, и новая обязана была забивать старую.

Тогда его отмолотили, погрузили в автозак и увезли в спецприемник. Правда, продержали на нарах только три недели, вернули паспорт и выпустили, однако диссертация исчезла бесследно. На встречу с академиком Космач пошел с пустыми руками и холодным сердцем, не чувствовал больше нужды в такой встрече, милицейские дубинки погасили и огонь разума, и обиду. Цидика на месте не оказалось, секретарша объяснила, что он работает дома и неизвестно когда будет.

Не снимая шубы, Космач просидел в приемной часа два, пока не понял, что хозяин давно в кабинете и, видимо, не хочет его принимать.

Пришлось войти без приглашения...

Аудиенция длилась всего минуту, академик почему&то называл Космача Мартемьяном и, побледнев, держался за голову. Оказалось, у него случился микроинсульт, вызвали «скорую» и милицию. Последняя приехала быстрее, Космача приняли то ли за бандита, то ли за бродягу, схватили, забили в наручники и, дубася палками, увезли в отдел, но даже в клетку посадить не успели: будто бы Цидик узнал об этом и прислал человека с распоряжением не трогать ученого ни в коем случае и немедленно отпустить.

С тех пор Космач еще дважды приезжал в столицу и всегда в волчьей шубе: если опять возьмут, так хоть почки не отобьют.

При посадке машину здорово трясло, разом и в голос заревели дети – верный признак опасности, и бледнолицые стюардессы бегали по салону, проверяя, все ли пристегнули ремни. Однако приземлились удачно, и пока самолет заруливал на стоянку, стало ясно, что в Москве тоже метель.

У трапа оказалась единственная машина – черная «Волга» с правительственным номером, и Космач с ходу распахнул заднюю дверцу.

– Академик за мной прислал? – спросил водителя. – Или другую какую птицу ждешь?

– Жду господина Космача...

– Вези, дяденька! – Он сел в машину. – Узнал, поди?

– Паспорт покажи.

После изучения документа водитель извинился и двинул машину прямо сквозь цепочку пассажиров – едва расступиться успели.

– Погода на пределе. – Он оказался разговорчивым. – Узнавал... Ветер поворачивает на боковой. Вас хотели угнать на запасной аэродром куда&то в Воронеж. В последний момент разрешили посадку. Так что вам повезло. И мне.

Поскольку Космач не отвечал, то он некоторое время ехал молча, немного забылся и снова попытался затеять разговор:

– Простите... Ваша шуба из какого меха? Вижу, не собака, какой&то благородный... Не пойму.

– Волк, – коротко ответил Космач.

– А-а... Первый раз вижу. Почему&то в Москве таких шуб нет.

Космач не поддержал разговора, и всю оставшуюся дорогу ехали молча.

А когда приехали на Кутузовский проспект, к мрачному в сумерках сталинскому дому, водитель сам дверцу перед ним распахнул и к дому повел – служба! У подъезда академика стоял микроавтобус с крупными надписями «ОРТ», откуда тотчас выскочил оператор с камерой и стал снимать. Водитель молча махнул рукой в его сторону, отворил дверь и проводил Космача в квартиру Цидика.

Из дверного проема толкнуло в лицо запахом смерти – тяжелый дух пролежней, лекарств и свежевскопанной земли. В просторной передней вдоль стен стояло десятка полтора стульев, но людей было двое – молодой человек в строгом костюме, белобрысый, с челкой на левую сторону, немного скуластый, да нервная, с трясущимися руками и гладкой прической девица.

У Космача не было никакого настроения валять дурака, неподходящее место, да и накала душевного не чувствовал для розыгрышей. Но в передней ему что&то не понравилось: нервные какие&то, злые и даже тени скорби нет в глазах.

– Здравствуйте, люди добрые. – Космач снял шапку, перекрестился в угол. – Здесь академик помирает?

И поскольку никто не ответил, он сел на стул у порога, поколебался и достал очки для такого случая, старенькие, с резинкой на дужках, степенно надел и взял газету, лежавшую тут же. Молодой человек недовольно стрельнул взглядом, на миг сосредоточился на очках и отвернулся.

В это время из двухстворчатой двери показалась секретарша – знакомая, хорошо рассмотрел в приемной ЦИДИКа, даже чуть не подрался, когда прорывался, только сейчас постаревшая, убитая горем – краше в гроб кладут...

– Вы... Космач? – Слегка оживилась и, спотыкаясь, подошла.

– Он самый, Космач...

– Господи, как хорошо, что приехали! Академик сейчас без сознания, нужно подождать.

– Подожду, не велик барин...

– Снимите шубу, вот вешалка...

– Да мне и так ничего.

Секретарша была настолько утомлена и растерзанна, что взгляд ничего не выражал, в мертвых глазах чернела пленка скорби и полной отчужденности, как у нормальной бабы на похоронах. Интерес к Космачу угас мгновенно, Лидия Игнатьевна шепнула что&то девице и скрылась за дверями. Однако молодой человек внезапно заинтересовался косматым гостем, сел рядом, всплеснул руками:

– Представляете, человек умирает четвертые сутки. Три раза врач констатировал смерть. А он снова оживает. Феномен!

– А бывает, паря, бывает, – проговорил Космач. – Тело изношено, а Господь душу забрать не может.

– И разум не угасает. Приходит в себя – мысль четкая, способен к анализу...

Космач подманил его пальцем – тот склонился ухом.

– Должно, дьявол мучает. Бес вселился и смерть отгоняет.

– Знаете, я и этого уже не исключаю... Хотели в хоспис отправить – отказывается. Батюшка вот здесь полдня отсидел – не подпустил.

– Надо его через хомут протащить. Тогда сразу помрет.

– Через хомут? – Молодой человек отодвинулся. – Как это, через хомут?

– У нас так всегда делают, коли человек мучается. На белую лошадь хомут наденут, погоняют до пота, а потом и тащат головой вперед, и клешнями пристукивают, и супонью хлещут.

– Вы что же... Для этого и приехали?

– Дак позвали, помочь надобно человеку.

– И где же ваш хомут?

– Да там, на улице, покуда заносить нельзя.

– А белая лошадь? – В голосе слышалась насмешка, если еще не верил, то близок был к тому.

– В деревне осталась. Чего ее сюда везти? – с удовольствием забалагурил Космач. – Погонял до пены, хомут в солофан завернул, чтоб пот не высох, да привез.

– Что вы глупости говорите? – внезапно взвизгнула девица – прислушивалась! – Я не позволю издеваться над умирающим академиком! Как вам не стыдно?! Да вы знаете, какой это человек?!..

– Не шуми, дочка, – закряхтел Космач. – Орешь как резаная... Разве можно эдак&то, когда в доме человек помирает? Может, и в тебя бес-от вселился?

Девушка от возмущения замолкла, вскочила, потрясла руками и снова села, а молодой человек не преминул заметить ехидно:

– Ее бы тоже сквозь хомут... Тварь. Заставила академика письмо в ученый совет написать, чтоб степень дали без защиты. – Это уже говорилось Космачу, но громко. – А он каракулей наставил, ни слова не поймешь. Вот и переживает, роковая женщина...

– Вы подлец! Подлец! – выкрикнула девица и убежала за двухстворчатые двери.

И там разревелась, как недоеная корова, протяжно, навзрыд.

– Сейчас выгонять будут, – спокойно проговорил молодой человек и махнул челку налево. – Притомила аспиранточка...

– А ты бы с ней поласковее, как ни говори – баба, – посоветовал Космач.

– Быдло... Ненавижу этих прилизанных и стремных. Замуж не берут, для точных наук ума не хватает, так они все в гуманитарии лезут. Потому у нас наука такая же, прилизанная и страшненькая.

Он внутренне согласился с такими доводами: единственной красивой женщиной на историко-филологическом факультете была Наталья Сергеевна...

Через несколько минут рев за дверью стих, и скоро оттуда появилась аспирантка.

– Простите пожалуйста, – попробовала улыбнуться Космачу. – Я не знала... Простите.

Должно быть, секретарша академика втолковала ей, кто приехал...

– Бог с тобой, дочка, – благосклонно отмахнулся он. – По молодости чего не бывает?.. Академик&то не помер?

– Нет, без сознания... Врач дежурит. – Села на старое место и потупилась.

А молодой человек заинтересовался Космачом еще больше, крадучись разглядывал его, щурил глаза и стискивал губы, забыв про аспирантку. Должно быть, готовил каверзный вопрос, однако все смешал громкий телефонный звонок за дверью. И в следующий момент в переднюю выскочила перепуганная Лидия Игнатьевна.

– Сейчас сюда... придет президент. Ой, господи, только этого не хватало...

– Какой президент? – машинально спросил молодой человек и усмехнулся.

– Да тот... Этот, наш президент.

Дверь распахнулась, в переднюю стремительно вошли человек шесть, встали шпалерами, а еще трое бросились в глубь квартиры.

– Оставаться на местах, – скомандовал кто&то из охраны, и вид Космачу перекрыла широкая спина.

– Надо же! – сказал он молодому человеку. – Еще и на президента погляжу! Приеду домой...

– Молчать! – приказал охранник и окончательно заслонил Космача – толкни чуть, так на колени сядет...

– Да я молчу...

Президента ввели под руки, но, очутившись в передней, он оттолкнул провожатых и сел на стул рядом с аспиранткой.

– Ну и шта?.. Живой еще?..

Он был не сильно пьян, однако из&за плохого здоровья чувствовал себя неважно, обычно напомаженное лицо сейчас было одутловатым, бабьим и затвердело в серую гипсовую маску – самого хоть отпевай.

– Да, академик жив, но находится в бессознательном состоянии. – Лидия Игнатьевна тоже посерела от усталости и волнения.

– Ну и шта? – Он вдруг уставился на Космача, выглядывающего из&за мощного торса охранника.

– К нему можно пройти, пожалуйста. – Секретарша показывала руками на дверь. – Прошу... Идите, прошу...

– Не пойду, – тяжело выговорил президент. – Чем тут пахнет?.. Фу... А ты шта смотришь?

Это относилось к Космачу.

– Глаза-ти есть, царь-батюшка, вот и смотрю, – сказал тот. – Да спина мешает. Эдакий дядя встал!

Охранник тут же сдвинулся в сторону, однако президент потерял интерес, уставившись на молодого человека.

– А тебя я где&то видел!

– Возле Белого дома в девяносто первом, – лениво и без интереса проговорил тот. – Помог забраться на танк, на престол подсадил. О чем искренне сожалею...

Неизвестно, что бы произошло, успей он договорить, потому что один из телохранителей уже сделал уши топориком, а у аспирантки начало вытягиваться лицо – крамолу услышали! Но тут из комнат стремительно вышли те трое, что обследовали квартиру.

– Можно войти, – разрешили, а подсобники, как ангелы, стали с двух сторон.

– Нет, не хочу, – закапризничал президент. – Я орден дал, специально для него учредил и дал. Не буду смотреть... И так везде покойником пахнет... А этот здесь кто? – Указал пальцем на Космача.

– По просьбе академика приехал, – дрожащим голосом объяснила Лидия Игнатьевна.

– У меня тоже хорошая борода растет, – зачем&то похвастался президент. – Если брить перестанут... Только седая... Все! Домой, в Горки!

Его повели к двери, но на пороге он обернулся, проговорил в пространство глухим, хриплым голосом:

– Как помрет – скажите.

И вся команда медленно удалилась, но один из охранников вернулся, попросил паспорт у Космача, тщательно переписал данные и молча ушел.

– Плохой, тоже долго не протянет. – Космач кивнул на дверь. – Ну ладно, хоть на живого поглядел...

– Господи, что еще ждать? – обреченно вопросила Лидия Игнатьевна и пошла в комнаты.

– Послушайте, – молодой человек встряхнулся, сбрасывая некое внутреннее оцепенение, – а не перекусить ли нам? Торчу целый день без толку, надеюсь, за полчаса ничего не случится.

– Да не мешало бы. – Космач похлопал себя по животу. – До поминок&то все одно не дотянешь...

– Тут на углу кафешка есть, закажем первое и второе. – Молодой человек склонился к ошалевшей девице: – Мадам, позвоните мне, если академик очнется. На сотовый.

И бросил ей на колени визитную карточку. Между этажами молодой человек остановился и подал руку:

– Надо бы познакомиться. Я Генрих Палеологов, предводитель стольного дворянства.

– Так и думал, не простой ты, паря, – ухмыльнулся Космач, от души пожимая руку. – Даже президент тебя знает... А меня зовут Ярий.

– Редкое имя...

– Каким уж наградили. У тебя вот тоже фамилия... Ты какой национальности будешь?

– Я русский дворянин.

– Чего ж так обозвали? Палеологов...

– Это долгая история...

– А что, этот академик тоже барин? Граф, поди, не менее.

Палеологов рассмеялся:

– Граф?.. Это оригинально!.. Из разночинцев он, мелкие служащие, купчики, священники – шелупонь, одним словом.

– А чего тогда торчишь у него?

– Академик попросил, что&то сообщить хочет, – будто бы равнодушно отмахнулся предводитель. – Сам очнуться не может... Тебя ведь тоже попросил?

– Должно, баба эта звонила в сельсовет. – Космач не любил, когда его откровенно прощупывают. – Из лесу пришел, хозяйка говорит, в Москву надо, академик помирает.

– Знахарством промышляешь? – усмехнулся Палеологов, распахивая перед ним дверь. – Модная профессия...

– Что уж, промышляю... Робятам грыжу поправлю, от испуга отолью, ну, еще бесов погоняю... Как умею, так делаю.

Едва они вышли из подъезда, как попали под прицелы видеокамер: телевизионщики с ОРТ снимали всех, кто входил и выходил, просто так, без интервью и комментариев.

– Прекратите! – рявкнул на них Палеологов. – Я запрещаю снимать!

А оператор уже снял что хотел и спокойно убрался в свою машину.

В кафе они сели за дальний столик пустого зальчика, Космач шубы не снял, шапку на колено натянул, а этот парень уже в душу полез.

– Вы откуда приехали? Из Сибири?

– Почто же из Сибири? Ну и скажешь...

– Только там остались такие колоритные! Настоящий медведь, фамилия соответствует!

Секретарша вряд ли посвящала в то, откуда гость явился, – смотрела на Палеологова с плохо скрываемой неприязнью, но терпела. А вот аспирантка косвенно сдала его, когда начала извиняться: странный этот предводитель именно тогда стойку сделал. Только непонятно, что он, как вор, залез в карман, шарит по углам, а деньги не вынимает. Пора бы и за руку поймать, но неясно, что хочет.

– Нет, мы архангельские, – слукавил Космач.

– Откуда же академика знаешь?

– Приезжал к нам, жил... Пользовали его.

В семьдесят шестом году Цидик действительно выезжал в экспедицию по Русскому Северу, попался его пространный отчет в научном журнале. Однако вскоре он оставил это занятие по причине своей слишком яркой интеллигентности: старообрядцы не воспринимали его бритый, блядолюбивый образ, принимали за подосланного начальниками шпиона и дурили ему голову всевозможными небылицами. Космач ходил по тем же местам много лет спустя и наслушался рассказов про академика. Живущие по своему времени кержаки рассказывали о нем, как будто вчера от них ушел.

– В таком случае вы – старообрядец! – заключил Палеологов.

– Верно, – с удовольствием согласился Космач. – Только я вот что&то толку не дам... Дворян давно нету, в семнадцатом еще к ногтю, а ты предводитель? Это как понимать?

Палеологов взял длинную паузу – делал заказ официанту, обсуждал, что лучше съесть, все время поднимал палец, как ствол пистолета; короче, задумался над чем&то, и уж точно не над ответом по поводу дворян и предводительства. На этот счет все было заготовлено, обкатано много раз и только бы от зубов отскакивало. Как&то неприятно насторожила его догадка, что новый знакомый старообрядец и приехал из Сибири.

Космач изображал из себя мужичка, а попросту валял дурака по привычке, с неким тайным, мстительным желанием подурачить людей, которые ему не нравились. Но даже в этом случае, например, расставаясь, обязательно бы рассмеялся, признался, что разыгрывал, однако тут мысленно зажал себя в кулак. Отрабатывать назад было уже поздно, тем более что предводитель вскинул головой челку и заговорил так, словно подкрадывался гусиным шагом:

– Значит, ты кержак, Ярий... Это замечательно. А не взять ли нам водочки? Под хорошую закуску...

– Не-е, нам нельзя, – замотал бородой. – Упаси Бог...

– Совсем не пьешь? – Важно было не переиграть.

– Как сказать... Бывает, да ныне Великий пост начался.

– Я тоже верующий человек и понимаю. Ты же в дороге, а путешествующим и болезным можно.

– Ну, раз так, давай... Только помаленьку.

Он тут же подозвал официанта и заказал бутылку «смирновки».

– Дак чего насчет дворян&то? – напомнил Космач, намереваясь перехватить инициативу. – Неужто сохранились?

– Представь себе!

– Ты погляди! – Космач достал деревянный гребешок, заготовленный на этот случай, расчесал волосы на прямой пробор и бороду. – Значит, и ты тоже из благородных?

– Все мои предки – морские офицеры, – сказал Палеологов не без гордости, но и без особого удовольствия, что&то другое заботило.

– Ну сегодня и денек! – восхитился Космач. – Живого президента видал! Настоящего дворянина видал!.. А сейчас&то как? Опять помещиками будете?