Текст книги "Покаяние пророков"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Время покажет, – увернулся тот. – Скажи мне, Ярий, а чем нынче живут кержаки? Точнее, как выживают? Ты, например, на чем зарабатываешь? Знахарством в деревне много бабок не нарубишь. Или натуральное хозяйство?

– Да лесом выживаем, – вздохнул Космач. – Делянки в лесхозе берем, рубим да продаем. А то и на корню... Воруем, конешно, прости господи!

Официант прикатил тележку, накрыл на стол и пожелал приятно отдохнуть. Космач покрестился в сторону, тарелки покрестил и стал есть крутую, наваристую солянку. Палеологов разлил водку.

– Ну что, Ярий, за знакомство!

Космач посмотрел на крохотную рюмку, покачал головой.

– Ты что это мне налил&то? Лекарство?

– Нет, водка, настоящая смирновская...

– Ежели водка – сюда наливай. – Подставил стакан для напитков. – Это вы, баре, привыкли стопочками...

Палеологов с готовностью набулькал до краев и прищурился с усмешкой – наблюдал. Космач поднял стакан и неторопливо выпил до дна, как воду. Утер ладонью усы, хлебнул солянки.

– Ох, хорош супчик! Спросить бы, как варят да что кладут... Заставил бы тещу...

– Послушай, Ярий... – Сотрапезник почти не ел, так, для вида. – А есть сейчас настоящие кержаки? Которые бы в скитах жили, молились, как раньше.

– Да откуда ж?.. Молодые разбежались по селам... Может, и остались где старухи... Да и те мрут! Ходить некому, кормить-поить...

– Говорят, еще лет сорок назад существовала целая система снабжения у староверов. Даже своя почта была.

– Говорят... – Космач заел солянкой злой восторг: а парень кое&что знает о кержаках! И щупает его не из любопытства и не ради застольной беседы...

– Должно быть, ты слышал, – продолжал Палеологов, для отвода глаз мешая ложкой в тарелке. – Существовала Соляная Тропа... Соль по ней носили.

– Со-оль? – пропел Космач. – Куда носили?

– С солеварен на Урале через всю Сибирь до Дальнего Востока. И на Запад.

– А чего ее носить, коль соли этой в магазинах дополна?

Предводитель был терпелив, хорошо подкован и прочитал короткую и емкую лекцию:

– Это сейчас дополна. А еще лет двести назад в Сибири кержаки бедствовали страшно. Когда в восемнадцатом веке царь издал указ не давать им соли из государственной казны, они и наладили собственную доставку. Несли от скита к скиту, и менее чем через месяц соль попадала к семейским. Потому тропа и называлась – Соляная.

Он не сказал, а возможно, не знал, что обратно таким же образом несли контрабандную пушнину, золото и камни-самоцветы. Все это попадало в руки московского купечества, состоящего на девяносто процентов из старообрядцев. А уже от них, по своим каналам, – раскольникам в Румынии, Болгарии, Черногории и Словении, которые продавали все это по Европе.

– Ну дак чего дальше? – спросил Космач, накрывая стакан ладонью – Палеологов тянулся к нему горлышком бутылки. – Я пью один раз...

– Дальше?.. Ты не мог не слышать о такой тропе. Всю историю у кержаков было... своеобразное братство, и общины поддерживали связь между собой. Менялись продуктами питания, боеприпасами, невестами...

– В старое время было. А сейчас&то уж какая тропа?

– Но она же была!

Идти в полный отказ – мог не поверить: на самом деле Соляная Тропа своим европейским концом уходила в Карелию и Финляндию. Русский Север был также привязан к ней из экономических соображений.

– В детстве слышал от стариков. – Космач смел с бороды крошки, выпутал кусочек колбасы и съел. – Странники проходили...

– А слышал, на этой тропе намоленные камни есть? Будто из одного конца в другой, и кто знает их, проходит по всему пути беспрепятственно?

Он слишком много знал для простого, даже знакомого с президентом, обывателя. Такие камни действительно были, а намаливали их сонорецкие старцы, чтоб всякий странник мог с Богом разговаривать. Существовало даже поверье, что они обладают свойствами магического круга: если встать на него, то никакие анчихристовы силы тебя не достанут. Говорили, будто путники прятались на них от всевозможных карателей и разбойных людей.

– Да всякое болтают. Токмо все это – бабкины сказки.

– Ярий, нас судьба свела вот так, у постели умирающего, за этим столом. – Палеологов подбирал слова. – Мы два русских человека... Не будем хитрить.

– А чего мне хитрить? – От еды и питья в шубе становилось жарко. – Сам говоришь, сорок лет... Мне почти сорок и есть, дак чего я помню? Люди какие придут – нас на печь загонят.

– Но ты же слышал о Соляной Тропе, о камнях и сонорецких старцах?

– Слышал&то слышал... Но сам&то никуда не ходил. Десятый год шел, когда тятя в леспромхоз подался.

Кажется, более сильных аргументов у предводителя не было.

– Да... Очень жаль... А остались еще кержаки, которые ходили? Из твоих знакомых?

– Поспрашивать надо, поди, остались.

– Ты не мог бы сделать это для меня? Разумеется, не бесплатно. На лесе много не заработаешь, а вдруг поймают на воровстве?

– Дак иди сам&то и поспрашивай.

Палеологов рассмеялся весело и настороженно, в голубых глазах блестел лед.

– Ну да, пустите вы, дождешься! Воды напиться не дадите.

– Ежели в таком образе придешь, никто не даст.

– А какой у меня образ?

– Блядолюбивый.

– Это как же понимать?

Космач для порядка засмущался:

– Скажу, дак обидишься еще...

– Говори, не обижусь!

– Бритый ты, лицо голое, как у бабы.

– При чем здесь... блядолюбивость? – мягко подкрадывался Палеологов. – Если нет бороды, значит, сильно женщин люблю?

– В том&то и суть – не женщин. Женщин любить – хорошо...

– А кого еще?

– Мужиков...

– Ну ты скажешь!

– Не я это говорю, старые люди, – начал оправдываться Космач. – В былое время коль человек без бороды, значит, мужиков любит. Вот как, паря. Потому нам и нельзя бриться.

– Все, отпускаю бороду! – засмеялся сквозь лед подозрительности. – Ну, что, можешь выяснить насчет Соляной Тропы?

– Могу, конечно...

– Теперь ведь по ней никто не ходит, и кержаки от властей не скрываются... Никакой тайны нет.

Он имел очень слабое представление о Тропе, понимал ее географически, как дорогу или определенный в пространстве путь, известный лишь староверам.

– Ой, паря, мы с тобой не просидим тут? – спохватился Космач. – Ну как очнется академик?

– Мне позвонят. – Кажется, Палеологов терял интерес к умирающему. – Ну так что, Ярий? Тысячи долларов хватит для начала?

Каждый второй вкусивший цивилизации кержак согласился бы на такое предложение, не думая о последствиях, ибо Тропа эта в их сознании была никому не нужной и архаичной. И уйти по ней было нельзя...

Еще бы и радовался, что дурака надул...

– Не, ты дай мне нашими.

– Хорошо, дам нашими. И еще... Ты на самом деле собираешься протащить академика сквозь хомут?

– А вот это тебя не касается, – резко сказал Космач. – Коль позвали, значит, люди верят.

– Да ничего, делай что хочешь, – мгновенно сдался предводитель. – Есть только одна просьба... Будет возможность, спроси у Академика имя человека, который написал труд под номером 2219.

У подъезда они снова попали под камеру, телевизионщики наглели все больше, снимали крупным планом, лезли объективом в лицо – борода будет во весь экран...

– А леший бы вас побрал, изверги! – беззлобно выругался Космач, затыкая ладонью черный глаз камеры.

Когда они вернулись в квартиру, Цидик еще не пришел в себя и оставалось время все хорошо обдумать. Космач прикинулся, будто дремлет после крепкого ужина, и даже шапку уронил на пол.

За кем охотится этот дворянин, было ясно, а также становилось понятно, что придуриваться все время не удастся: стоит Палеологову хоть на минуту усомниться в нем, и, дошлый, въедливый, он раскроет его через ту же секретаршу, которая знает, кто этот кержак на самом деле. В таком случае следовало бы чуть-чуть опередить и раскрыться самому, чтобы посмеяться и получить возможность наступления. Или как&то предупредить Лидию Игнатьевну, чтобы держала язык за зубами.

Единственным утешением в этой ситуации был определенный и значительный вывод: самозванец, сидящий сейчас в срубе, не имеет отношения к предводителю, иначе бы зачем он искал Соляную Тропу, когда его человек давно стоит на ней и, мало того, – забрался в один из самых потаенных скитов А Космач поначалу связывал их: богатенький предводитель вполне мог зафрахтовать вертолет, экипировать, придумать легенду и забросить своего соратника поближе к Полурадам, чтоб ног не бил, и ждать результата. Однако Палеологов никак не мог сфальсифицировать записку Космача, поскольку не знал, чья диссертация зашифрована под номером 2219. И будь у него хорошие отношения с Лидией Игнатьевной и самим академиком, узнал бы элементарно.

В принципе Палеологов был не опасен, от его устремлений сильно попахивало авантюризмом молодых, малообразованных, но состоятельных и в какой&то мере романтичных людей. Можно было хоть сейчас раскрыться, поставить его в дурацкое положение, посмеяться и послать. Но он искал Соляную Тропу и готов был вкладывать деньги не из спортивного интереса...

Между тем шел уже двенадцатый час ночи, и Палеологов, сидящий напротив, вроде бы заснул, откинув голову на дверцу шкафа, – успокоился, что подрядил настоящего кержака, или тоже прикидывался?..

Космач пересел к аспирантке – предводитель не шевельнулся.

– Тоже приема ждешь? – поинтересовался.

– Я была у него, – безрадостным шепотом вымолвила она. – Дежурю тут, на дверях...

– Тяжело тут тебе?

– Иногда кажется, с ума сойду... Люди приходят какие&то неживые, запах смерти – не вынесу.

– А ты молись, читай «Отче наш» про себя.

– Читала, не помогает... Вы тоже устали?

– Ничего, я привычный.

– Идемте, покажу место, где можно прилечь и отдохнуть. Академик очнется неизвестно когда...

– Тихо, человека разбудим... Пошли, показывай.

Когда выходили из передней в зал, Палеологов остался в прежнем положении. Аспирантка наугад, в темноте, прошла в какую&то боковушку и открыла дверь.

– Вот здесь тахта...

Космач взял аспирантку за руку, усадил рядом с собой.

– Ты знаешь, кто я?

Она смутилась, в сумеречной комнате взгляд ее показался обиженным и пугливым.

– Я вас боюсь...

– Нет, ты мне скажи, тебе известно, кто я и откуда приехал?

– Сказали, ученый...

– Слушай меня. Ни под каким предлогом не говори этому господину Палеологову, кто я на самом деле. И Лидию Игнатьевну предупреди. Для него я – кержак из Архангельской области.

– Мне сказали, вы откуда&то с Урала, что ли...

– А ты скажи, кержак архангельский.

– Не понимаю... Кто кержак? – Она была еще и бестолковой...

– Я! Я кержак. Приехал из деревни. Скажешь так, если вдруг спросит.

– Я ничего этому... господину не скажу, – вдруг заупрямилась аспирантка.

– Почему?

– Он хам и наглец! Его никто не звал.

– Что же не выгоните?

Она смутилась.

– Не знаю... Будто бы Мастер хорошо о нем отозвался. Будто он всегда говорит правду, как божий человек... Я точно не знаю, Лидия Игнатьевна так сказала.

– Ничего себе! Я думал, проходимец и авантюрист.

– Я тоже так думаю... Но академик спрашивает о нем, когда приходит в себя, а мы не знаем, что делать.

– Хорошо, иди, а я подремлю тут.

Он вытянул ноги, расслабился и вроде бы начал дремать, как вдруг в зале послышались торопливые шаги и легкая суматоха.

– Академик очнулся! – сообщила секретарша. – Идите к нему!

В зале уже стоял Палеологов, перекрытый спиной аспирантки. Смотрел и улыбался, словно готовился задать каверзный вопрос.

– Принесите-ка мне хомут! – приказал Космач.

– Какой... хомут? – опешила Лидия Игнатьевна.

– Да на улице, возле двери прикопанный! Токмо живо!

– Леночка, спустись вниз и принеси, – распорядилась она.

– И сюда к нам не суйтесь! Караульте, чтоб близко никто не подходил!

Космач раскрыл дверь в кабинет и чуть не задохнулся от запахов; пришлось втягивать воздух ртом, и очень осторожно, чтоб не тошнило. Цидик лежал неподвижно, с закрытыми глазами, и напоминал мумию.

– Мартемьян, – даже не шевельнув губами, проговорил он. – За мной пришел...

– Моя фамилия – Космач, – представился вошедший. – Юрий Николаевич.

– Да, помню... Я не обознался. Очень похожи на Мартемьяна... Прошу, садитесь.

Подозрение, что слова академика – бред, тут же улетучилось. О его памяти и способностях складывали легенды, говорили, будто академик наизусть читает летописный свод «Повесть временных лет», умеет одновременно говорить, слушать и писать.

– У вас много вопросов ко мне, не так ли? – Он был абсолютно неподвижен и смотрел в потолок не моргая, отчего становилось неприятно. – И я хотел бы на них ответить.

– Вопросов у меня нет, – сказал Космач, присаживаясь на стул в некотором отдалении от постели Цидика. – По крайней мере таких, которые хотелось бы задать умирающему человеку.

Тот помолчал и вроде бы скосил глаза в его сторону.

– Да... Я не ошибся, вспомнив о вас, Юрий Николаевич. В таком случае сам попытаюсь спросить и ответить... Я виноват перед вами.

– Не гожусь я на роль судьи. Тем более не собираюсь осуждать вас, академика и нобелевского лауреата.

– И еще интеллигента номер один... Меня так теперь называют.

– Слышал...

– Вас это возмущает, я знаю. Или вы просто смеетесь?.. – Он повернул голову, но взгляд, как гирокомпас, не повиновался движению. – Нет, вы не можете смеяться над старым человеком. Над позором старца... Поэтому я и разыскал вас. Вы – не судья, нет. Судья сейчас ожидает в передней... Видели там молодого человека? Его фамилия Палеологов... Всю жизнь ждал его. Вас и его... Он явился сам, мой Судья. Он не хам, не подлец и даже не авантюрист. – Судья! И образ не имеет значения... А вас пришлось разыскивать... Но так и должно быть. Пришел и сказал. И покатилось колесо... Правду сказал, не могу я умереть... Так и будет корежить... Умирать следовало, когда час пробил... Да... Я, как царь Ирод, младенцев избивал. Вот и вас отдал на заклание... Но были обстоятельства, которых сейчас нет. Для меня их больше нет! Я снял с себя крест... Теперь могу говорить.

Роговые веки его приподнялись, и глаза чуть ожили. Если он и видел Космача, то лишь боковым зрением.

– Да... Поздно... Я должен был еще тогда... Впрочем, нет, еще раньше увидеть вас... И сделать своим учеником. А я не заметил... Даниленко прикрыл вас, спрятал в пещере, как волчонка, и выкормил... Смотрел ваши первые статьи... Ничего особенного... Обвел меня, хохол...

Цидик перевел дух и наконец&то взглянул прямо.

– Почему вы... молчите?

– Слушаю, – в бороду обронил Космач.

– Хорошо... Слушайте. Вы сделали открытие, я это подтверждаю и сейчас, перед смертью... Но в русской истории... тем более в наше время, не делают открытий. Невозможно... Тогда я выступил резко отрицательно... Жестокость и несоразмерность наказания – признак неправого дела, лжи и зла... Это я цитирую вас... И вынужден согласиться с вашими определениями... Археология русского языка, древность и величие... Переходные фазы русской истории... Раскол и война против Третьего Рима... Смена элит... Все ваша концепция. Видите, до сих пор помню... Но она противоречила всей исторической науке... Сложившейся научной традиции. Она касалась и моих взглядов... Но, поверьте, не это стало причиной. Ваше открытие рушило все, что было создано за столетия... Да, я понимаю, у вас не было злого умысла. Скорее наивный романтизм, но именно от него всегда исходит угроза... И самым опасным была доказательная база, вновь открытые источники, фотокопии...

– Поэтому вы и требовали представить оригиналы? Уничтожить базу, и тогда научный труд превращается в беллетристику.

– Уничтожить – не поднялась бы рука... Существуют иные способы... А вас хотел спасти для науки, поверьте, искреннее желание... Думал избавить от ложных заблуждений.

Космач чувствовал, как вскипают в душе старые обиды, и готов был высказать все умирающему, но за спиной щелкнула фиксатором дверь, и он машинально обернулся.

– Нет хомута у подъезда, – растерянно произнесла Лидия Игнатьевна. – Весь снег перерыли...

За ее спиной маячил Палеологов, улыбался и пожевывал губу, стервец...

– Значит, сперли! – возмутился Космач. – Москва же, что ни оставь без пригляда, вмиг упрут.

– Что же делать?..

– Закрой дверь!

Она недоуменно пожала плечами и плотно прикрыла створку.

Оторванный от реальности академик этого разговора будто не слышал, все, что происходило вне его сознания, уже не привлекало внимания.

– Неужели вы откровенно полагали... кроме вас никто больше не видел, не замечал странностей, расхождений и противоречий в средневековой истории? – продолжал он. – Никто не понимал истинной роли христианства? Греческого нашествия, никонианского раскола, наконец, инспирированного папой римским?..

– Раскола не было, – отрезал Космач.

– Да, помню... Извините... Но Крестовый поход на Восток был... Не вы первый догадались... Все уже было, Юрий Николаевич. Только на моей памяти вы – третий, кто делал попытку... Являлись и с фотокопиями Влесовой книги, и с утраченной Раскольничьей летописью...

– Не совсем понимаю... Зачем все это рассказываете мне?

– Зачем?.. Вспомнил, как вы вошли в мой кабинет... Кажется, пять лет назад... Я не преувеличиваю... ощутил дыхание смерти. И жажду покаяния... Я испугался суда, нельзя умирать... Что&то говорил, а сам чувствовал страх. Потом у меня случился инсульт... Мне сейчас не стыдно признаться в этом, тем более вам... Вы молчали! И чем дольше, тем становилось страшнее. Почему вы не спорили, не доказывали?.. Вы же были правы.

– Вот потому и молчал.

– Я не ошибся. – Кажется, умирающий все больше оживал. – И позвал врагов своих к смертному одру... Катастрофа в том, что судья мой не лжет. Я компилировал, воровал чужое... Но не ради собственной славы. Существовало определенное условие... некая обязанность вкладывать в новые идеи старый, традиционный смысл. Вам покажется странным... Но это было необходимо, чтобы удерживать мир от соблазнов разрушения... Вы меня понимаете?

Космач пожал плечами:

– Смутно... Не улавливаю смысла. Такое чувство, будто вы оправдываетесь передо мной. К чему это?

– Простите меня, Юрий Николаевич. – Цидик наконец&то справился со своим взглядом. – Я пытаюсь... исповедаться вам, покаяться.

– За что я удостоился такой чести?

– В вашей диссертации нашел... Обычай некоторых староверов... Исповедаться недругу своему, примиряющее начало, восстановление цельности души...

– Насколько мне известно, вы человек не старой веры...

– Точнее сказать, никакой... Но есть... потребность покаяния. Необходимость... Иначе не будет смерти, не будет покоя. Прошу вас, выслушайте меня.

– Ошиблись, я не старообрядец. Вы же знаете это.

– Вы тот человек, перед кем можно быть откровенным. Перед смертью... Не отказывайте. Вы очень похожи на Мартемьяна... И внешне, и внутренне. Heслучайное сходство... Я же судьбу обманул! И спрятался... На землю лег...

Космачу показалось: начался бред, – и что&то вроде жалости шевельнулось в груди.

– Я вас не понимаю...

– Слушайте! – Мастер потянул к нему руку, взял запястье судорожными пальцами. – Я десятый... Вы знаете, что такое – десятый? Роковое число... Ночью выстроили – костры горят, ветер... А искры, искры! Вздымает к небу, а потом будто огненный дождь... Расчет пошел... И каждого десятого прямо в строю... А люди стоят и ни с места. Будто считать не умеют... Или чему быть, того не миновать?.. А я посчитал!.. Отскочил назад, в темноту, и на землю... А Мартемьян от меня справа стоял, мой напарник. Сдвинулся немного, чтоб просвет в шеренге заслонить... Не подумал, что на него падет! Я не подумал! А он знал... Могучий был, одной пули мало, стоит... Так в него весь барабан... Я лежу, и на меня все кровь брызгает... целая чаша, Святой Грааль... Вот, смотрите! – Он отер лицо и показал руку. – Видите, до сих пор есть... Потому что я десятый... Чужая кровь.

На руке были чернильные пятна...

– Зачем мне это рассказали? Чтоб когда&нибудь написал? Рассказал, как было на самом деле? Или должен блюсти тайну исповеди?

– В том&то и дело. – Цидик разжал пальцы и выпустил руку. – Напишете в воспоминаниях, никто не поверит. Тем более за давностью лет. Вас просто обвинят во лжи. И проклянут... Никто не поверит, ни вам, ни мне, если бы написал сам... Даже если сейчас позову журналистов и перед ними покаюсь – ни одной строчки не опубликуют. А если кто и примет за откровенность, непременно найдет оправдание... Скажут, судьба, провидение спасло нам гения... Они создали из меня кумира! Признаюсь, я хотел этого величия... Но теперь хочу умереть как человек... И не могу! Кумиры бессмертны, и нет никому дела до мук их... Мне было так тяжело, еще при жизни корежило... Когда возили свадебным генералом... И ждали моего слова по всякому случаю. Нет, не ждали – рассчитывали, как в Сиблаге, и я все время стоял десятым. Хрущев заставил топтать Сталина, Брежнев – Хрущева... Потом растоптать всех вместе и восславить демократов... Проклясть путчистов, одобрить расстрел парламента... Даже футбольные фанаты приходили за поддержкой. И нашли ее... Я все это делал. Делал... Благословлял и проклинал! Меня каждый раз называли десятым... Только враг способен поверить в мои прегрешения. Вы же понимаете, о чем я говорю?

– Понимаю, – не сразу отозвался Космач. – Страшно слушать вас. И в ответ сказать нечего. Что я должен – принять вашу исповедь? Избавить от страстей и мук?.. Но я не священник, чтоб брать на себя чужие грехи.

– Достаточно того... выслушали меня. А я высказал то, что не смел... никогда, забыть старался... Мартемьян стоял и ждал... В вашем образе... Чем могу отблагодарить вас?

– От вас ничего не нужно.

– Позвольте мне... до конца... Примиряющее начало исповеди... Скажите, что сделать?

– Вы уже все сделали...

Академик приподнял голову.

– Я исправлю положение... – Он толчками потянулся к подушке, сунул под нее пальцы и вытащил конверт. – Это письмо профессору Желтякову в Петербург. Поезжайте к нему, он все устроит. Через месяц вы защитите докторскую...

– Мне ничего не нужно, – не сразу отозвался Космач, вспомнив аспирантку с письмом академика. – Неуместно и глупо...

– Вы так считаете?

– Дорога ложка к обеду. Я давно не занимаюсь наукой и возвращаться назад не хочу.

– Несправедливо! Как несправедливо!

– И это говорите мне вы?

Цидик забормотал, лихорадочно тряся рукой с конвертом:

– Я чувствую желание... искупить. Да, жажда искупления!.. По доброй воле совершить... жест. Нет, не жест – деяние... Возьмите письмо. Это нужно мне... Нет уже времени покаяться перед всеми, кого я... Невозможно искупить вину... Но хотя бы перед вами... Как перед Мартемьяном... Вы так похожи, и это рок. Возьмите же, умоляю вас!

Еще мгновением раньше и в голову не могла прийти такая мысль, а тут при взгляде на немощную, но страстную, дающую руку Цидика Космача вдруг осенило.

– Хорошо. – Он выдернул письмо из старческой руки. – Но этого слишком мало. Я могу взять это, если действительно почувствую жажду искупления. И на самом деле увижу не жест, а деяние.

– Скажите, что я должен сделать! И я сделаю!

Космач встал, физически ощущая момент истины.

– Есть единственная возможность искупления... Ликвидировать ЦИДИК. Упразднить его как институт. И это вы можете сделать по собственной доброй воле, своими руками.

Старик не готов был к такому обороту, вдавил в подушку голову и прикрыл веки, будто в ожидании удара. Космач наконец&то снял шубу, бросил в угол и придвинулся к умирающему.

– Уничтожить его как центр цензуры, подавляющий всякое проявление новой научной мысли, – продиктовал и тем самым подтолкнул он. – Как последнего сталинского монстра, до сих пор пожирающего все: русскую историю, развитие науки, человеческие судьбы. Вы породили ЦИДИК, вы и убейте его. Возможно, после этого и найдете покой.

Академик открыл глаза, голос вдруг потерял скрипучесть.

– Десятым буду в последний раз... Подайте мне бумагу и ручку...

– У вас есть секретарь.

– Да... Позовите ее.

Космач приоткрыл дверь: Лидия Игнатьевна мгновенно стала в стойку, на подогнутых ногах к ней устремилась аспирантка, из&за их плеч выглядывал Палеологов – улыбался и покусывал губу.

Врач приподнялся на кушетке, разодрал глаза.

– Живой, живой, – прогудел Космач, глядя на прилизанную аспирантку.

– Сходи-ка, девица, на улицу да покличь тех извергов, что в телевизор кино снимают.

– Зачем? – изумилась и перепугалась секретарша. – Академик просил ни в коем случае...

– А теперь зовет к себе! Давай живо!..

Аспирантка убежала, Лидия Игнатьевна осторожно ступила через порог, и Палеологов двинулся было к двери.

– Ну что, изгнал бесов?

– Ты там-от постой! – остановил его Космач. – Покарауль, чтоб никто без спросу не лез. Тебя потом позовет, сказал.

Тот бы пошел в наглую – разоблачительная улыбка играла на губах, и слова соответствующие были заготовлены, но в этот миг в зал вбежали мобильные, хваткие телевизионщики, кинулись к двери кабинета, и Палеологов отступил, не тот момент был, людно и шумно. Или не хотел мелькать на экране в компании умирающего академика?

Камера уже работала, ассистент оператора мгновенно сориентировался, нашел розетку и включил яркий фонарь. А секретарша стояла на цыпочках, взгляд тянулся к постели умирающего.

Цидик приподнял руку, шевельнул пальцами, Лидия Игнатьевна понимала все его знаки, взяла подставку с бумагой и авторучку.

– Запишите последнюю мою волю, – оставаясь неподвижным и глядя в никуда, заговорил академик. – Хочу, чтобы исполнили ее точно и в полной мере...

Он пересказывал то, что услышал от Космача, дополняя лишь своим «я», но звучало все это как выношенное и выстраданное.

Он всегда умел чужое делать своим...

Можно было уходить по-английски, не прощаясь, – не было желания еще раз подходить к постели Цидика и, ко всему прочему, невыносимо клонило в сон. Шел четвертый час утра, а рейс в половине восьмого...

Но в зале торчал Палеологов, от которого так просто не отделаешься...

Космач поднял шубу, направился к двери – аспирантка отреагировала мгновенно:

– Вы уходите?

– Мне пора... Хочу на воздух, иначе усну.

Она сделала движение, словно хотела заслонить выход.

– Там сидит этот... подлый молодой человек. Он узнал, кто вы на самом деле. Все куда&то звонил... От него можно ожидать чего угодно.

– Отвлеките его как&нибудь.

– Здесь черный ход. – Она указала на книжные шкафы. – Я провожу. Прямо у подъезда дежурит наша машина. Отвезут в аэропорт.

– Я вам обязан...

– Постойте! Я же не приняла у вас билеты!

– Какие билеты?

– На самолет! У вас сохранился билет до Москвы?

Космач достал оба, аспирантка торопливо вынула из сумочки ведомость, посмотрела билеты и что&то вписала.

– Вот здесь распишитесь, пожалуйста.

– А что это?..

– Командировочные расходы. – Она отсчитывала деньги.

Все это происходило хоть и не у постели умирающего, но в одном помещении и было совсем неуместно.

– Мне не нравится, – пробурчал Космач. – Не надо денег.

– Но вас же вызвали? – Аспирантка округлила глаза. – Дорога оплачивается на сто процентов. Академия наук отпустила специальные средства.

– Вы понимаете, что это плохо? Не по-людски?

Она страдальчески поморщилась, будто расплакаться хотела.

– Юрий Николаевич, но мне&то что делать? Лидия Игнатьевна обязала... Куда я дену эти деньги? Вы представляете, что мне будет, если не оплачу?..

– Ладно. – Космач расписался. – Раз так заведено у вас... Выведите меня отсюда.

– А вот сюда, за мной!

Аспирантка легко откатила в сторону тяжелый книжный стеллаж, отомкнула железную дверь и пропустила Космача вперед. Чистенькая ухоженная лестница, белые плафоны освещения – ни грязи тебе, ни тенет, как обычно бывает в черных ходах. Между этажами на раскладном стульчике сидел какой&то человек с фанерным чемоданчиком на коленях, руки испачканы чем&то белым, лицо непроницаемое, помертвевшее, будто гипсовая маска.

– Что вы скажете мне, уважаемая? – приподнялся он. – А то я уже задремал...

– Слушайте, как вам не стыдно? – вдруг зашипела аспирантка. – Академик еще жив, а вы!..

– Ничего не поделаешь, – вздохнул тот. – Такая уж профессия... Когда вернетесь, принесите мне воды, пожалуйста. Очень пить хочется.

Его просящий голос остался без ответа. Спустились на два пролета вниз, аспирантка стала отпирать еще одну дверь.

– Кто это? – шепотом спросил Космач.

– Скульптор. – Недовольно отмахнулась. – Пришел снять посмертную маску... Сидит и ждет смерти – какой кошмар!

Она с трудом открыла замок, но прежде чем отворить дверь, склонилась к уху и зашептала:

– Запомните, машина стоит сразу у подъезда, черная «Волга», на номере флажок.

– Я все понял...

– Не перепутайте. Счастливого пути, Юрий Николаевич.

– Прощайте...

– Наверное, мы еще встретимся.

Тогда на эту фразу он внимания не обратил, подумал, сказано так, для порядка и вежливости...

Космач оказался в другом подъезде, грязном и закопченном, словно после пожара. Он вышел на улицу сквозь раздолбанную дверь и понял, что находится во дворе, а парадное Цидика выходило на Кутузовский проспект – все продумано! Палеологов наверняка не знает о черном ходе, и если даже узнает в последний момент, никак не успеет обогнуть длинный, мрачный дом...

У невысокого крыльца стояла «Волга» с урчащим мотором. Водитель, уже не тот, что вез из аэропорта, услужливо распахнул заднюю дверцу.

– Прошу.

В полутемном салоне оказался еще один человек, пожилой добродушный толстяк.

– Здравствуйте. – Отодвинулся. – Садитесь удобнее.

– Не будете против, я товарища подброшу? – сказал водитель, трогая машину. – Это по пути. Ваш рейс в семь тридцать, город еще пустой, мы успеем.

– Подбрасывайте, – отозвался Космач, в тот миг ничего не подозревая. —�Я подремлю...

– Извините, из какого меха ваша шуба? – спросил попутчик.

– Волк. – Он устроил затылок на подголовнике и расслабился.

– Первый раз вижу. Почему&то у нас в Москве в волчьих шубах не ходят...