Текст книги "«Отчаянный», отчаливай!"

Автор книги: Сергей Гребенников

ГЕРОЯМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ

Закрылся занавес. Смолкли аплодисменты.

– Вот давал, Уствольский! – хлопая Колю по плечу, говорил Пашка Быков. – Ну, давал!

– А Уствольский при чем? Он же не играл, – удивился Олег Баранов.

Пашка даже обиделся.

– Ну и что ж, что не играл? Он же режиссер, понял? Можно сказать, мозг всего коллектива, вроде как тренер.

– Ты молчи, Отпетый! – вмешался в разговор Вячик Громов. – У Пашки своя цель имеется. Уствольский ему за похвалу контрамарочку на спектакль принесет, где его папка главный заслуженный артист.

– Слушай, Громов… Еще раз назовешь его Отпетым, я из тебя томатный сок сделаю. – И Пашка стал внимательно, прищурясь, рассматривать Вячика.

Вячеслав отлично знал, чем это грозит. Он вобрал голову в плечи и юркнул в толпу,

– А вообще-то такие у нас есть, – изрек Борис Зубило.

– Какие такие?

– Да вот как этот… Анатолий Заоблачный.

– А кто, например? – словно вынырнув из-под земли, спросил Вячик.

– Да вот хотя бы Костя Парамонов… Ему такие картинки запросто мерещатся.

– Ну что еще можно ожидать от тяжелого предмета по имени Зубило? – огрызнулся Костя, встал и демонстративно удалился.

– Ой, да не только Парамонов! Поискать, у нас еще такие найдутся, – вмешалась в разговор Зина Простоквашева. – Мне так все понравилось! Так понравилось! А играли как здорово. Ну просто исключительно, ну просто как в театре! А вообще-то героем, наверное, надо родиться! Из меня, героиня никогда бы не получилась!

– Граждане, смотря что считать героизмом, – степенно начал Володя Крупенин. – Я, например, думаю, что наш Пшеничка тоже герой.

Петя Пшеничников заерзал на стуле.

– Ведь кому бой дал! – продолжал Володя. – Самому Кошкометателю! Поглядите на Пшеничку! До сих пор весь израненный сидит.

– Ну, хватит, – отмахнулся Петя. – Что ты все «Пшеничка да Пшеничка!»…

– Помолчи, Петя, я ведь пока все о тебе не скажу, не замолчу. Ведь вот гляжу я на тебя: ты ни силой, ни ростом, ни грозным видом не вышел и о подвигах не мечтал, как тот самый Заоблачный… Да и Кошкометателю Петя ни рук, ни ног не выдирал, а все равно гроза микрорайона приутих и побаивается теперь нас. Нет, граждане, героями не рождаются – героями становятся…

Я слушал этот разговор и невольно вспомнил 1965 год. Тогда я работал вожатым в Артеке. Лагерь праздновал свое сорокалетие. Помню, как после торжественного праздника, на стадионе, когда уже отгремели взрывы грандиозного фейерверка и пионеры разошлись по палатам, на самом берегу моря зажгли костер. У костра собрались вожатые. И хотя рядом грохотал прибой, мы разговаривали шепотом и песни пели вполголоса: все-таки неподалеку спали ребята.

И был вместе с нами в ту незабываемую ночь один человек. Нам не верилось, что он рядом с нами. И одет он был почти так же, как мы, – в летней тенниске-безрукавке, и на шее пионерский галстук. Вот он подбросил сучьев в костер, улыбнулся, потихоньку спел вместе со всеми «Заправлены в планшеты»… О чем же его спросить? А спросить надо о чем-то важном. Ведь это был сам Юрий Гагарин!

– Юрий Алексеевич, расскажите о себе, расскажите о полете.

Гагарин подумал с минуту и сказал:

– Полеты в космос были подготовлены. Их готовило много замечательных людей, а среди них летчики-испытатели. Вы о Мосолове слыхали? – спросил Гагарин и сам же ответил: – Ему до сих пор принадлежат два мировых рекорда – высоты и скорости полета. Он… чудо-летчик!

Однажды Мосолов испытывал совершенно новый вариант самолета. Машину нужно было, как говорят пилоты, «облетать», нужно было приучить, покорить ее, чтобы она не брыкалась в воздухе как дикий мустанг, чтоб была послушной и кроткой в руках пилота, как ягненок. Для этого надо обладать и отвагой и большими знаниями. Но… новое всегда новое. Самолет показал свой «характер», вышел из повиновения. С земли Мосолову был дан приказ – катапультироваться… Он не выполнил приказа, он делал все, чтобы спасти машину. И только когда машина стала разваливаться в воздухе, Георгий Константинович нажал кнопку катапульты. Однако было уже поздно. Сжатый сплющенным металлом, при катапультировании он сломал ногу. По всем законам парашютист должен приземлиться на обе ноги. Но у Мосолова нога была сломана и страшно ныла. Он попробовал приземлиться на здоровую, но… снова перелом кости.

И все-таки, когда в подмосковном лесу полузамерзшего испытателя нашел сержант милиции, Георгий Константинович, на несколько секунд придя в сознание, назвал себя и просил запомнить все, что он скажет. А сказал он одно: в чем, по его мнению, причина аварии. «Это очень важно, – произнес Мосолов. – Я прошу вас запомнить…»

Он торопился сказать об этом на тот случай… Ну, в общем вы понимаете – он не очень верил, что врачи смогут спасти его…

…Стало светать. Гагарин закончил свой рассказ.

– Если бы не было таких, как Мосолов, не было бы и полетов в космос.

И когда пришло время расходиться по палатам, мы вдруг вспомнили, что Гагарин ни слова не сказал о себе.

…А на следующий день в Артеке выступал Мосолов. Он тоже приехал на сорокалетие как почетный артековец.

И уже не вожатые, а кто-то из ребят попросил его:

– Расскажите о себе. О своих полетах…

И Мосолов начал рассказывать. Он говорил о Седове – своем учителе. О друзьях-испытателях – Анохине, Нефедове, Гарнаеве, о легендарном Бахчиванджи, человеке, который во время Великой Отечественной войны испытал первый советский реактивный самолет, о своих товарищах-космонавтах.

Через несколько часов мы расходились с костровой площадки, и тут ребята вспомнили: как же так? Ведь Мосолов о себе не сказал ни слова. Буквально ни одного слова.

Гагарин о себе ни слова, и Мосолов тоже. Сговорились?

Нет. Сильные люди всегда скромны. Это понял каждый, кто слушал их рассказы.

…Такие встречи не забываются… У многих ребят остались в записных книжках автографы первого в мире космонавта – драгоценная память об этой артековской встрече. Но главное, навсегда сохранилась в сердце добрая гагаринская улыбка, его теплые, мудрые слова, простые слова бесстрашного человека, настоящего героя нашего времени.

Пройдут годы, десятилетия, века… Человечество покорит звезды. И в небе, в созвездии Космонавтов, самой яркой звездой будет та, которой дадут имя Гагарина. Планета людей никогда не забудет своего первого звездного посла. Имя его станет легендой.

Но в памяти тех, кто его знал, он навсегда останется не только героем, бесстрашным покорителем космоса, но и человеком, простым и скромным, великим в своей душевной щедрости.

НОВОГОДНЯЯ ТЕЛЕГРАММА

Закончилась вторая четверть.

Новый год был на носу. Прохожие удивлялись: откуда появилось на улицах столько Дедов Морозов и Снегурочек? А началось все с того, что Виталий Сопелкин сказал друзьям: «У меня мамка на почте работает. Ох, и трудно им сейчас! Не сумеют все письма и телеграммы к Новому году доставить». Решили ребята пойти на почту, помочь работникам связи. Тогда девочки притащили все карнавальные костюмы, которые они сшили к Новому году. «В них, – говорят, – будем корреспонденцию разносить. Устроим карнавал не в школе, а на улицах города, чтобы все видели».

Юные Деды Морозы и Снегурочки стучались в квартиры, жильцы открывали двери, ахали и улыбались, а маленькие волшебники говорили:

 
Новый год отправил
Нас во все концы.
Мы посланцы счастья,
Радости гонцы.
 
 
Просим быть здоровыми
И иметь в виду:
К вам придут успехи
В будущем году!
 

А это для вас поздравительная телеграмма. Получите и распишитесь.

…Появились и у меня дома Дед Мороз и Снегурочка. Володя Крупенин и Зина Простоквашева стояли в дверях и тяжело дышали. Володя от волнения все время дергал себя за капроновую бороду и потирал свой красный нос, сделанный из папье-маше.

– Что случилось? – спросил я их и провел в комнату. Они торопливо, перебивая друг друга, стали рассказывать.

Володя. Ходим мы, значит, разносим почту, поздравляем с наступающим.

Зина. И вот беру я в руки одну телеграмму. Читаю адрес: «Корчагина, 11, Ястребу В. А.». Мне показалось, что я где-то эту фамилию уже слышала. А у самой в голове: «А где? А где? А где?» Поднимаюсь на второй этаж… Только хотела позвонить и вдруг вспомнила! Сердце как заколотится… Неужели это он? Стала вспоминать его имя-отчество, как оно было написано в записке… Никак не могу вспомнить… Тогда я не стала звонить в квартиру, а выскочила на улицу и побежала разыскивать Вовку.

Нашла я его быстро и спрашиваю: «Вовка, а как имя-отчество партизанского казначея»?

Володя. А я ей тут же: Валентин Архипович. Показывает она мне телеграмму, а в телеграмме черным но белому: «Ястребу В. А.». Я аж в сугроб от неожиданности сел.

«Бежим», – говорит мне Зина. Побежали. Валентин Архипович Ястреб был дома.

Зина. Сначала нам дверь открыла какая-то женщина, а потом в коридор вышел среднего роста дядя, широкоплечий, с бородой и опирается на палочку.

Володя. Отдает Зина ему телеграмму, а у самой руки трясутся. Ястреб заметил это и спрашивает: «Замерзла, Снегурочка? А ну проходите, я вас чайком из самовара угощу…» А Зина ему говорит, что это, мол, не от холода.

Зина. Я спросила его: «Валентин Архипович, скажите, а вы воевали в Великую Отечественную войну?»

Володя. Он говорит: «Еще как!»

Зина. «А партизаном были?»

Володя. Он отвечает: «Все окрестные леса избороздил вдоль и поперек».

3ина. А я спросила его, был ли он казначеем.

Володя. Он внимательно как посмотрит на нас и даже перестал улыбаться. «Откуда вы об этом знаете?» – спрашивает.

Зина. А когда услышал про камень, я сама видела, у него даже слезы в глазах блеснули…

Володя. Потом он сказал: «А ведь телеграмма, которую вы мне доставили, от берендеев, из того самого города, где этот памятник». – «Какой памятник? Какие берендеи?» – спрашиваю я. А он: «Потерпите, – говорит, – и все узнаете». Он даже дал нам телеграмму прочитать. Я ее слово в слово помню.

«Дорогой Валентин Архипович! Поздравляем вас наступающим Новым годом. Ждем нетерпением в гости. К зимним каникулам мы подготовили спектакль. Приглашаем вас на премьеру. Берендеи».

Зина. Вот ведь как бывает! Искали мы, искали Ястреба. Думали, псевдоним это… На «Отчаянном» отправлялись за тридевять земель по реке, а он тут живет… рядом с нами живехонький! Помог! Помог нам наш джинн! И ведь в самую трудную минуту, когда мы уже и надеяться перестали, что нам повезет.

…Новость была ошеломляющей. Я подумал: не возьмись ребята помогать почтальонам, кто знает, когда бы мы напали на след Ястреба. Случайность это? В какой-то мере да… Но разве только случайность? Ведь ребята ни на минуту не забывали о записке. Они всегда о ней думали. Они все время искали Ястреба. Тропинки поиска петляли и все же привели к цели.

…Весть о том, что Зина и Володя нашли Валентина Архиповича Ястреба, моментально облетела всю школу.

В каникулы мы собирались провести лыжный поход. Теперь нам стал ясен маршрут. Мы отправимся к «берендеям».

– Они лучше меня расскажут вам о тайне гранитного камня, – уверял нас Валентин Архипович и даже сам вызвался идти с нами.

– Вам ведь трудно идти на лыжах, – возражал я. – У нас еще автобус будет. Вы лучше на автобусе.

– Пустяки, – сказал Валентин Архипович. – Ногу мозжит только к перемене погоды. А так ничего… Тряхну стариной и отправлюсь целиной, – пошутил он.

Второго января он появился у школы в шапке-ушанке с красной ленточкой, в валенках, в дубленом полушубке. На плече висел карабин. Валентин Архипович словно сошел с фотографии далеких военных лет.

Ребята, окружив его, просили рассказать об осколке гранита. Старый партизанский казначей хитро подмигнул и велел нам запастись терпением.

– Придем на место – все узнаете, все увидите, все поймете… А сейчас – в путь!

Я не буду подробно рассказывать, как прошел наш поход. Скажу коротко: в походе, а он продолжался без малого трое суток, мы зажгли и погасили 11 костров, съели 97 килограммов хлеба, 450 яиц, мешок картошки, 9 килограммов сливочного масла и 15 килограммов сухарей, сломали 6 пар лыж, спели 27 песен. Прослушали два волчьих концерта. Убили одного серого разбойника, нахально подобравшегося к нашей стоянке. Волка убил Валентин Архипович.

– Не разучился еще бить по цели, – сказал он, довольно похлопывая по стволу своего карабина.

На подступах к городу нас встретили мальчишки и девчонки. Они мчались с горы на лыжах со свистом, гиканьем и криками «ура». Четверо ребят вырвались чуть вперед. Двое из них держали в руках транспарант с надписью «СПАСИБО, ЧТО ПРИЕХАЛИ! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!!!».

А двое, лихо затормозив, остановились возле нас с караваем ржаного хлеба и большой деревянной солонкой.

Валентин Архипович тут же познакомил нас с ребятами, назвав их берендеевым отрядом.

Нас разместили в Доме пионеров. Хозяева наши подождали, пока мы умоемся и переоденемся с дороги, а потом пригласили нас к столу.

Честное слово, такого обеда нам в жизни еще отведать не довелось! Меню состояло из разных блюд, которые не встретятся ни в одной столовой, ни в одном кафе или ресторане. А названия этих блюд вы не встретите в книгах «О вкусной и здоровой пище». Ну, скажите, разве приходилось вам есть «мясо по-партизански с дымком»? А «кашу разведчика», поданную по-походному, в котелках? Мы ели «снайперскую поджарку» – небольшие кусочки мяса, замаскированные тонким листиком картофельной запеканки. И каждый должен был «по-снайперски» попасть вилкой в эти замаскированные кусочки мяса, иначе не видать ему добавки как своих ушей! Пили мы «бабушкин квас», закусывали «Васяткиными огурчиками». А под конец был подан огромный торт под названием «Ура! Победа!». Не обед, а сказка!

Вечером мы заняли места в зрительном зале Дома пионеров. На премьеру собрался, наверное, весь город. Во всяком случае, взрослых на спектакле было много.

Когда огромная люстра на потолке стала медленно гаснуть, на авансцене появился вожатый «берендеев».

– Дорогие друзья, – сказал он. – Сейчас вы увидите пьесу, написанную по фактическим материалам, собранным нашими следопытами-«берендеями». Этим спектаклем мы открываем первую страничку боевой биографии нашего города.

Мальчишки из города N

По бокам сцены перед занавесом двое ребят – мальчик и девочка в современных пионерских костюмах. Это ведущие.

Откуда-то издали, как бы наплывая на зал, доносится музыка военных лет.

Ведущие.

 
Война… Жестокая война
Не первый месяц длится…
Жизнь, как струна, напряжена,
В опасности столица…
 
 
Все громче злобный вой ветров,
На взрывы дни похожи,
А сводки Совинформбюро
Тревожней все и строже…
 
 
«В местах отдельных перешли
Фашисты в наступленье,
Велись жестокие бои
На N-ском направленье…»
 

Гаснет свет, обрывается музыка, слышатся выстрелы, чужая отрывистая речь, лязг проходящих по улице танков.

Открывается занавес. На сцене комната небольшого одноэтажного домика, которые встречаются в среднерусских городах. Стол, несколько стульев, комод, диван, в углу изразцовая печь. На окнах горшочки с геранью.

Сейчас, несмотря на дневное время, в доме опущены шторы. Только у одного окна, притаившись, выглядывают на улицу Вася, мальчик лет одиннадцати-двенадцати, и его бабушка Лукерья Матвеевна.

Вася. Гляди, гляди, бабушка, танки прошли… Здоровущие какие… И на всех кресты, а ты говорила, «креста на них нет».

Лукерья Матвеевна. Это по-ихнему свастика…

Вася(всматривается в щелку из-за занавески). Мотоциклы мчатся…

За окном послышались пьяный смех, блеяние козленка, голоса немецких солдат.

Бабушка, гляди, фрицы за козленком гоняются.

Выстрел.

Лукерья Матвеевна(подходит к окну и закрывает занавеску). Идем со мной, Васятка…

Вася. Куда, бабушка?

Лукерья Матвеевна. Посидишь в сарае, пока известие не придет, как с тобой дальше быть…

Вася. Да что меня прятать, я же маленький…

Лукерья Матвеевна. Козленок тоже маленький был. Идем.

Вася. Не пойду я в сарай. Ребята увидят – засмеют.

Лукерья Матвеевна. Не перечь. Вернется отец – все расскажу, так и знай.

Вася. Бабушка, а он тебе не говорил, куда он подался?

Лукерья Матвеевна. Не знаю.

Вася. А я знаю. В партизаны вместе с заводскими ушел.

Лукерья Матвеевна. Тсс! (Испуганно.) Погубишь всех! (Сворачивает лежащий на полу ковер, поднимает доски пола, обращается к Васе.) Снимай фотографии со стены…

Вася. Зачем?

Лукерья Матвеевна. Снимай, говорю, потом будешь спрашивать. И грамоту заводскую тоже снимай.

Вася аккуратно снимает со стены фотографии. Лукерья Матвеевна роется в комоде, что-то ищет.

Вася, а где галстук?

Вася. А где ему быть? У меня он. Вот он, под рубашкой.

Лукерья Матвеевна. Заворачивай его тоже в брезент – и в подпол.

Вася. Галстук не дам, бабушка…

Лукерья Матвеевна. Да тебя же повесят, как только найдут. Надежное ли место нашел – за пазухой.

Вася. Не догадаются.

Лукерья Матвеевна. Отдай, говорю. Беду накличешь.

Вася. Не отдам. Нельзя галстук в подпол. Ты не сердись, бабушка, но нельзя… Давай я лучше тебе помогать буду. (Укладывает грамоту, документы и фотографии в подпол, гвоздями заколачивает половицы.) Бабушка, а чего это ты из чулана иконы в дом принесла?

Лукерья Матвеевна. Пусть на виду повисят, в переднем углу.

Вася(улыбаясь). Молиться по вечерам будешь?

Лукерья Матвеевна. Молиться я давно уже разучилась. А вот коли фашисты к нам в дом пожалуют, поглядят на иконы, может, и не догадаются, что у тебя отец партийным был.

Вася. Маскировка, значит? Ох и хитрая ты у меня, бабуся!

Лукерья Матвеевна. Да уж какая есть… (Оглядывается по сторонам.)

Теперь вся комната преобразилась. Нет фамильных фотографий, портретов, висят иконы. Даже лампадку зажгла бабушка Лукерья перед одной из них.

Ну вот и хорошо. Все мы с тобой сделали. А теперь собирайся. Пойдем в сарай, и не перечь бабке.

Вася. Бабушка, родненькая… Все что хочешь проси меня… Только в сарай не тащи. Не пойду. Не буду я прятаться, не хочу, не буду. Я темноты и мышей боюсь. (Всхлипывает.)

Лукерья Матвеевна. Эх, Васятка, Васятка! Мышей боюсь… Храбростью-то не в отца вышел. Что мне с тобой делать, ума не приложу. Боюсь я за тебя. Ты мальчик доверчивый. Сболтнешь про отца, и все – конец. Вот что, Васятка. Если придут фашисты, о чем бы ни спрашивали – об отце, о матери, обо мне – о чем угодно, прикинься немым.

Вася. Немым?

Лукерья Матвеевна. Ну вроде у тебя язык отнялся. Сумеешь?

Вася(засмеялся). Да что ты, бабушка! Вот у меня мой язык. Ла-ла-ла, ла-ла-ла… Видишь, как трепыхается…

Лукерья Матвеевна. Не смейся. (Села рядом с внуком, обняла его за плечи.) Ты вот что, Васятка, будь похитрей да посмекалистей. Смекалка – это ведь тоже оружие. Станут тебя что-нибудь спрашивать, а ты зажми язык и мычи. Мычи, как телок, и все. Понял? А я уж за тебя найду что сказать… Я скажу, что после бомбежки у тебя с перепугу язык отнялся. Ну-ка попробуй, помычи…

Вася замычал.

Вот так. Вот так. Хорошо получается. И все плечами пожимай, руками разводи и снова мычи.

Вася очень серьезно снова начал имитировать мычание. Раздался стук в дверь.

Лукерья Матвеевна. Ой, это к нам!.. Ноги подкашиваются. Васятка, вот эти все газеты… быстро в печку. Да быстрее, быстрее… Огонь их мигом сгложет…

Вася бросает подшивки газет в печку.

И мычи, мычи, как договорились. Помнишь? (Уходит открывать дверь.) Кто там?

Голос. Бабушка Лукерья, откройте!

Вася. Это голос Сашко.

Лукерья Матвеевна(входит вместе с Сашей). Ох и напугал ты нас… Думала, эти… пожаловали… Ты что такой, весь прямо сине-зеленый? Лица на тебе нет…

Сашко. Расстреляли, расстреляли…

Вася. Кого?

Сашко. Троих у памятника Ильичу в сквере.

Лукерья Матвеевна. Кого же это? Сашко, говори, кого расстреляли?

Сашко. Двух рабочих с завода и Марию Петровну – соседку нашу, которая в библиотеке работала.

Лукерья Матвеевна. Машеньку?

Сашко. Они, говорят, листовки расклеивали, фашисты их поймали, и сразу… понимаешь? У памятника… И памятник расстреляли… Гранатой в него жахнули… Там теперь только груда обломков…

Вася. Врешь!

Сашко. Поди посмотри…

Вася. А памятник-то за что?

Лукерья Матвеевна. А за то, что он Ленин, вот за что. (Сквозь слезы.) Внучата вы мои… Да не плачьте хоть вы… Им еще за это лихо будет. Ой, как лихо будет!

Вася(решительно). Надо в партизаны подаваться.

Сашко. А кто нам туда дорогу укажет?

Лукерья Матвеевна. Эх вы, партизаны! Сидите лучше по своим хатам да на улицу не высовывайтесь, целей будете.

Снова за окном послышалось железное лязганье гусениц. Снова Вася, отодвинув занавеску, прильнул к окну.

Вася. Глядите, опять танки пошли… Целая туча… И куда они целый день идут?

Лукерья Матвеевна. Куда, куда! На Москву. У них отсюда одна дорога – на Москву.

Лязг гусениц все громче и громче, слышится отдаленная перестрелка, взрывы.

Занавес

Ведущие.

 
Шли танки немцев
     на восток,
Как тучи в небе низком,
А этот русский городок
Был наш,
     а стал фашистским…
И город
     горькую беду
Узнал не понаслышке…
Жизнь замерла.
     И лишь в саду,
Почти у немцев на виду,
Встречаются мальчишки.
 

Перед занавесом, на бревнышке, сидят Вася, Сашко, Гриша, Николай.

Вася. Бабушка говорит, что мы тоже армия. Только у нас совсем другое оружие…

Николай. Какое, Вася?

Вася(хитро улыбнувшись.) Может, это секрет… Тебе скажи, ты разболтаешь, а фашисты и пронюхают про это оружие.

Николай. Чтоб я разболтался? Да ни в жисть. Хочешь, поклянусь?

 
Ветер в спину, ветер в нос,
чтоб загрыз меня Барбос,
отвалилась голова, покатилась по лугу,
клятву я сдержать могу…
 

Вот. Ты хоть намекни, Вася, что это за оружие…

Вася. Глаза тебе для чего даны?

Николай. Чтобы это… чтобы смотреть.

Вася. Не смотреть, а глядеть в оба, понял? А голова для чего у тебя?

Николай. Ну, чтобы это… думать.

Вася. Думать – это одно, а еще запоминать… Понял? Все запоминать хорошенько: где что, что как. Как наладим связь с партизанами, каждая мелочь пригодиться может…

Гриша. А я, между прочим, знаю, где у фашистов радиостанция.

Вася. А сколько орудий в нашем городе, знаете? А сколько солдат здесь оставлено, знаете?

Ребята пожимают плечами.

Ладно. Пусть каждый теперь подумает, что мы еще сделать можем сами, без взрослых, понятно? Гриша, ты к Лене заходил?

Гриша. У нее вчера обыск был. Я к ней заходил, ревет она, мать ее увели…

Сашко. Вот паразиты! И долго они еще хозяйничать будут?

Вася. Представляете: придут наши, а самый главный командир и спросит: «А что ты, Николка, делал в городе? Была от тебя какая-нибудь польза или ты дрожал от страха, как мышь в норе?»

Гриша. Ой, ребята, ой, ребята, что я задумал! Ой, что я задумал…

Вдалеке послышался звук кованых сапог, немецкая речь.

Вася. Патруль… Разбегаемся… Завтра – на этом же месте. И чтоб никто не знал, что мы встречаемся. Ясно?

Открывается занавес. Та же комната. С улицы доносятся выстрелы, свистки, крики.

Лукерья Матвеевна. Боже мой, что делается! Ад, кромешный ад…. Никак Гриша Сомов пробирается у калитки. (Приоткрывает окно.) Гриша! Гриша! Это ты?

Голос. Я, бабушка Лукерья.

Лукерья Матвеевна. Васятку не видал?

Голос. Нет, бабушка Лукерья. Мы, между прочим, с ним в ссоре. Он меня рыжим обозвал.

Лукерья Матвеевна. А какой же ты? Ты и есть рыжий.

Гриша. Да я знаю. Все равно обидно.

Лукерья Матвеевна. А ты чего бегаешь по улице? Уже семь часов. Убьют ведь.

Голос. Не убьют!

Лукерья Матвеевна. Гриша, а что у тебя в подоле рубашки завернуто? Тяжелое что несешь?

Голос. Нет, бабушка Лукерья. Я, между прочим, ничего не несу. Это вам так показалось.

Лукерья Матвеевна. Да не ходи ты по улице, лучше иди в калитку да прямо нашим двором к себе домой пробежишь…

Голос. Спасибо, бабушка Лукерья Матвеевна.

За окном тарахтенье мотоцикла, потом резкий скрип тормозов. Послышались удары в дверь.

Лукерья Матвеевна. Иду, иду, кто там?

В двери вваливаются двое дюжих солдат. Один из них за шиворот ведет Васю. Вася весь избит, из губы у него сочится кровь, на лице синяки.

Лукерья Матвеевна. Васятка!

1-й солдат. Ты кто ему будешь?

Лукерья Матвеевна. Внучек он мне.

2-й солдат. Какой сейчас времья?

Лукерья Матвеевна. Семь… То есть полвосьмого уже.

1-й солдат. Хождение по улицам воспрещен.

Лукерья Матвеевна. Да знаю, знаю… Я ему лупцовку задам.

1-й солдат. Мы его ловиль там… На бульвар…

Лукерья Матвеевна. С мальчишками, наверное, заигрался… Простите его, ведь он еще дитё…

2-й солдат. Дитьё? А зачем у этой дитьё такой камень? Он, наверное, хотел этим камьень убивайт наш зольдат!

Вася замычал, отрицательно закачал головой.

Лукерья Матвеевна(спохватившись). Ах, да… Это я… Я намедни просила его раздобыть потяжелее камень.

2-й солдат. Что такой «намь-едни»?

Лукерья Матвеевна. Это значит недавно. Вчера, значит. А камень мне понадобился вот… Идите сюда… для бочки с огурцами… Вот… Соленые огурчики… Отведайте, пожалуйста… А на этот вот деревянный круг камень положить надо, чтобы они не всплывали и укроп примялся…

1-й солдат, засучив рукав мундира, забрался в бочку. Достал два огурца, один сунул в рот 2-му солдату, другой надкусил сам.

1-й солдат. О… зер гуд… Корньюшон!

Лукерья Матвеевна. Ешьте, ешьте, не жалко… Хоть всю бочку съешьте…

1-й солдат. А почему он не говорит? Зачем мычит, как этот…

2-й солдат. Коров.

1-й солдат. Вот, вот, коров.

Лукерья Матвеевна. Язык у него после бомбежки отнялся от испуга. Страшно было очень. Потрясение у мальчика.

1-й солдат. А где его отец?

Лукерья Матвеевна. Умер он. До войны еще умер. Царство небесное! (Лукерья Матвеевна перекрестилась.)

Солдаты оглянулись на иконы. Сняли каски.

2-й солдат. Ну, еще будем поймайт…

1-й солдат. И будем выстреляйт. Ну-ка еще нам корньюшон давайт.

Лукерья Матвеевна. Берите. Берите сколько хотите. (Лукерья Матвеевна накладывает каждому солдату по банке огурцов.)

2-й солдат. Не надо так. Мы все забирайт! (Уносят бочку.)

Лукерья Матвеевна(бросается к Васе). Ой, как же они тебя избили! Губы распухли… Сейчас я тебе примочку сделаю. Галстук у тебя не нашли?

Вася. Нашли бы, мы бы с тобой сейчас не разговаривали…

Лукерья Матвеевна. А камень-то тебе зачем? Неужто и впрямь хотел кого ударить?

Вася(заулыбался и замычал). А у меня, бабушка, язык отнялся…

Лукерья Матвеевна. Ну скажи, для чего тебе этот камень?

Вася(очень серьезно). Бабушка, прошу тебя. Сбереги его… Сбереги, пожалуйста… Потом все узнаешь. Честное пионерское.

Лукерья Матвеевна. Да что он, бриллиантовый, что ли?

Вася. В тысячу раз дороже, бабуся.

Лукерья Матвеевна. Погоди-ка… И Гриша Сомов в рубашке тоже что-то тяжелое нес… Может быть, тоже камень?

Вася замычал.

Да зачем они вам? Что задумали, сорванцы?

Вася. Крепость мы, бабушка, строим.

Лукерья Матвеевна. Нашли время играть в казаки-разбойники.

Вася. Бабушка! Ты у меня самая лучшая бабушка на белом свете, только не выспрашивай меня больше ни о чем, ладно? (Подходит к бабушке, целует ее.)

Бабушка обнимает Васю, прикладывает ему к лицу смоченную в воде тряпку.

Занавес

Ведущие.

 
Ребята встречались
     как будто случайно,
То в парке,
     то возле разрушенных стен…
И люди не знали,
     что крепкая тайна,
Суровая тайна,
     военная тайна
Связала мальчишек из города N.
 

Уголок городского парка. Когда-то именно здесь стоял памятник Ильичу. Теперь остался только гранитный постамент, на котором надпись: «Ленину – вождю и учителю». В сторонке, в кустарниках, притаились Сашко, Гриша и Николай. С противоположного конца сцены появляется Вася.

Вася. Все тихо. Ни одного фрица поблизости. Им сейчас не до парка. Взрывы, что ночью были, – это наши. Честное слово, наши. Подбирайте эти камни и айда по домам.

Ребята быстро подбирают несколько осколков гранита, лежащих в траве, и убегают.

(Обходит вокруг пьедестала.) Кажется, все унесли. (Вдруг замечает в траве большой кусок гранита, наклоняется, пробует поднять.) Ой, какой тяжелый! Только бы оторвать от земли, а там донесу. И ребята уже ушли, помочь некому. (С трудом поднимает камень, делает с ним несколько шагов, вдруг неожиданно, словно из-под земли, вырастает перед Васяткой тот самый огромного роста немец, который привел его избитого в дом.)1-й солдат. Хенде хох! О! Дитьё без язык! Ты зачем тут? О! Опять камьень! Опять огурец прижимайт?

Вася с испугу выронил тяжелый камень в траву, он пожимает плечами, мычит.

А где тут быль много камьень? Куда он пропадаль? О! Теперь я все понималь! Ты украль разбитый скульптур! Ты спасаль свой вождь! Ты есть большевик. Тебья будем повьесить! А этот памьятник вот так… (Фашист наставил свой автомат на пьедестал памятника и застрочил прямо по надписи.)

И тогда Вася рванулся вперед, прямо под огонь, словно хотел загородить собой гранитный пьедестал.

Вася. Не смей!

1-й солдат. О, ты умейт говорьить?

Вася. Фашист! Гад! Все равно скоро придут наши и всех вас перебьют! Пере…

Фашист поднял автомат и в упор выстрелил в мальчика. Вася упал. Фашист шагнул к Васе, наклонился над ним, чтобы удостовериться, что мальчик убит. Он рванул на себя рубашку, чтобы приподнять Васю. Пионерский галстук, словно пятно крови, заалел на груди мальчика. Фашист, испугавшись этого маленького клочка красной материи, отпрянул, отшатнулся и, как вор, озираясь по сторонам, пошел прочь. И вдруг откуда-то издалека послышались взрывы и нарастающее и многоголосое «Ура!». Фашист остановился как вкопанный, прислушался и, пригибаясь, побежал в другую сторону.

Занавес

Ведущий.

 
Слышите?
     Наши идут в наступленье!
В небе от яростных взрывов светло.
И долгожданное освобожденье
В город измученный этот пришло.
 
 
И отворялись
     испуганно
          двери,
Словно открыть их не было сил…
В счастье,
     в спасенье свое
          не веря,
Медленно город в себя приходил.
Но было как чудо,
     как откровенье —
Об этом город мгновенно узнал:
Ленин…
     гранитный израненный Ленин
Снова, как прежде, в парке стоял.
 

Занавес открывается. Тот же уголок городского парка. На пьедестале снова стоит памятник Ленину. Возле памятника бойцы Красной Армии, партизаны, Лукерья Матвеевна и Васины друзья – Гриша, Сашко и Николай. На небольшом возвышении рядом с памятником, обнажив голову, стоит с автоматом на груди командир Красной Армии.

Командир. Есть у нас грозное оружие. Секрета его не знают фашисты. И они никогда не узнают его, потому что оружие это зовется любовью к Родине. (Командир подходит к Грише, Сашко и Николаю.) Спасибо вам, ребятишки! Спасибо за все! Мы клянемся, что отомстим за вашего друга Васятку и за тех, кто расстрелян здесь, у этого памятника. Мы уходим в наступленье, мы идем на Запад. И мы клянемся, что никогда не забудем тех, кто отдал жизнь за нашу победу. Клянемся!

И все: бойцы, партизаны и ребята – друзья Васи, повторяют за командиром: «Клянемся!», и тогда двое ведущих, два пионера в современных пионерских костюмах, идут прямо на сцену и становятся рядом с командиром.

Ведущие. И мы, пионеры 60-х годов, клянемся вам, люди, что мы никогда не забудем тех, кто отдал жизнь за нашу победу. Клянемся!

Медленно уходят люди из парка – бойцы, партизаны, ребята…

И только двое пионеров застыли в почетном карауле у памятника Ильичу. И кажется, что этот караул вечный, что придут новые пионеры и встанут сюда, к подножью гранитной фигуры вождя, и, если так случится, они повторят далекий подвиг мальчишек военных лет из маленького русского городка.