Текст книги "Красное и белое. И серо-буро-малиновое"
Автор книги: Сергей Светуньков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Матрёшкинские милиционеры жили артелью, заняв с разрешения Глуповского совета помещение пустующей богадельни. И хозяйство вели совместное. Реквизиции подвергался и самогон. Поэтому вечерами, затянув народные песни, народные милиционеры выпивали в меру самогону и закусывали его тем, что смогли реквизировать днём. На огонёк заглядывали и приятели из блатных. Таких не гнали, а приглашали за стол. Впрочем, милиционеры норму знали и «происшествиев никаких не допущали».
При Совете вскоре были созданы и другие отделы, которые брали на себя решение некоторых вопросов жизни города и губернии. В основном руководили отделами меньшевики и эсэры, а в свои помощники и исполнители они брали депутатов из простых. В результате такой активности Совет уже не мог разместиться в здании Глуповской думы и поэтому в полном составе перешёл через Александровский сквер и занял здание бывшего Дворянского собрания, влив в свои ряды какое-то городское учреждение, размещавшееся в этом же здании.
Председатель Глуповского совета Хренский был очень популярен в рядах головотяпской интеллигенции. Дамы были от него в восторге. Он развёл бурную деятельность.
Первое: он заставил обывателей за их же собственный счёт украсить улицы революционными лозунгами, начертанными мелом на полосках красного ситца: «Да здравствует революция!», «Да здравствует Временное правительство и его верный друг Хренский!», «Свобода, равенство, братство, сестринство», «Долой царя!» и др. Жители улиц, на которых не будет таких растяжек, будут признаны контрреволюционерами и «на них будет наложено соответствующее революционное наказание». Что именно за наказание, никто не знал и знать не хотел, поэтому растяжки появились мгновенно по всему городу.
Второе: он внёс в Совет предложения о том, что улицы надо переименовать – с тем, чтобы всяким там Большим Дворянским и Николаевским улицам на смену пришли Малые Революционные и Февральские улицы. Кроме того, он предложил снести все памятники царям и царицам, которые были понаставлены по всей глуповской губернии.
Совет обсуждал все эти предложения несколько месяцев. Обсуждения были бурными и хаотичными. На трибуну выходил любой желающий и говорил, что хотел. Один депутат из гимназистов предлагал писать название улицы «Малой Революционной» с большой буквы «М». Но тут же выходил грамотей из слободы, который говорил о том, что «не надо нам больших букв! Хватит, натерпелись! Это тебе, сопляк, не царский режим!» И лез в драку. Так что прения были длинными и бурными с переходом на личности и драки. Во время заседаний все отчаянно курили, грызли семечки, закусывали и плевали на пол.
Не решился Совет сразу снести памятники. Мнения были ещё более противоположными, чем по вопросу о переименовании улиц. Мало ли что случиться? Он же памятник, ему ничего не будет, а нам – может и попасть. Общее мнение сводилось к тому, чтобы памятники перекрасить в другой цвет и дать им другое временное название. Например, памятник Екатерине Второй перекрасить в розовый цвет и поместить табличку: «Аллегория обжорства», а памятник Николаю Второму перекрасить в синий цвет, увеличить с помощью гипса бороду, и назвать Нептуном или Перуном (последнее – предложение местных славянофилов). Но после многомесячных дебатов и эти предложения не прошли – для решения не хватило нескольких голосов, и памятники оставались до поры до времени нетронутыми. На всякий случай. Память о том, как отец Ани-Анимикусова велел пороть всех, кто не успевал при встрече с городовым пасть ниц, ещё сохранилась. Тогда неизвестные жители города по ночам претворяли это неутверждённое Советом решение в жизнь, перекрашивая памятники и прикрепляя им бороды.
Дума тем временем самораспустилась. Было это так. Собрались думцы в здании Думы, но в комнате справа от входа. Кто-то из думцев и предложил:
– Давайте создадим Временный комитет и пусть он, так же, как и Временное правительство, приведёт Глуповскую губернию к Учредительному собранию! Надо телеграфировать Временному правительству и получить от него официальное подтверждение наших полномочий. А тогда – мы власть!
Предложение всем понравилось, думцы сформировали Временный комитет во главе с Ани-Анимикусовым, и этот комитет взял в свои руки губернские финансы и власть, издав по этому поводу соответствующее распоряжение. После этого Дума приняла решение распуститься. И распустилась. Временное правительство из Петрограда телеграфировало в ответ, что оно подтверждает полномочия Временного комитета, как единственного органа законной власти. Эта телеграмма была напечатана во всех местных газетах и народ опомнился. Все со слезами на глазах радовались тому, что власть в твёрдых и достойных руках.
Вообще надо сказать, что председатель Временного комитета Ани-Анимикусов, по мнению Думцев, был демократом до мозга костей, хотя и приходился внуком тому самому губернатору Ани-Анимикусову, который в своё время при царском режиме Николая Павловича заставлял всех жителей губернии, даже дворян и арестантов, каждое утро ровно в девять часов кричать во весь голос: «Я очень люблю своего губернатора!». А тех пятерых, кто, по мнению полицейских чинов, кричал тише всех, велел заковывать в кандалы и отсылать в Сибирь как бунтовщиков, либо брить в солдаты.
Демократизм Ани-Анимикусова внука проявлялся в том, что он, во-первых, никого не заставлял по утрам кричать что его любят, а, во-вторых, выслушав собеседника, по окончании беседы всегда реагировал одним и тем же очень демократическим восклицанием:
– Да неужели?!
Такой демократизм, конечно, поражал глуповских думцев, и они решили, что лучше, чем князь Ани-Анимикусов, никто руководить ими и губернией не будет. Так и произошло.
Узнав о создании Временного комитета в Глупове и о том, что к нему переходят в подчинение губернские финансы и власть, губернские чиновники во главе с Копейкиным собрали делегацию, и отправились к Ани-Анимикусову с хлебом и солью, естественно. Копейкин, прослезившись, дрожащим от умиления голосом, произнёс речь о том, что только постепенный переход от царского режима к народной демократии даст глуповскому народу счастливое будущее, просил Ани-Анимикусова твёрдо идти к этой благостной цели. Ани-Анимикусов никак на речь не отреагировал, хлеб жевать не стал, а просто взял его из рук Копейкина, и, сказав: «Да неужели?», распорядился передать хлеб и соль в местный госпиталь для раненых солдат.
Будучи Председателем Временного комитета, Ани-Анимикусов не изменил своему демократическому стилю, и на каждом прошении или распоряжении, которое ему как Председателю приносил бывший камердинер, а теперь комиссар по внутренним делам Митрофан, в верхнем левом углу наискосок аккуратным почерком писал: «Да неужели?!» и ставил число и подпись.
Вначале такое проявление демократизма в документообороте поставило глуповцев в тупик. На несколько дней жизнь в городе замерла, потому что решения не принимались: как, например, понимать эту визу на прошении о выделении в местный госпиталь, где лечились раненные солдаты с германского фронта, трёх пудов гречневой крупы? Но в скором времени губернские чиновники во главе с Копейкиным, работавшие в канцелярии ещё с незапамятных времён дедушки Ани-Анимикусова, научились правильно понимать мнение Председателя, к чему их подтолкнул Митрофан, который, почесав в задумчивости нос, объяснил, что демократический стиль барина позволяет народу самому решать – как поступать. Поэтому, если народ поставит запятую после слова «да», то получалось утверждение и следовало выдать три пуда гречки просителю, а если запятую не ставить, то крупу выдавать и вовсе не следовало. Ориентируясь на интересы города и, являясь, безусловно, народом, чиновники ставили или не ставили запятую на визах Ани-Анимикусова на прошениях и распоряжениях и продолжали процветать в личном плане, хотя костлявая рука всеобщей разрухи уже твёрдо сжимала продовольственное горло губернии.
Опомнившись, губернский Совет во главе с Хренским попытался, было, сам издавать всякие декреты, обязательные для исполнения, но обыватели недоумевали, поскольку поверх этих декретов красовалось неизменное Ани-Анимикусово «Да неужели?!». Причём деятели Совета, в отличие от чиновников не догадывались манипулировать запятой на этой визе. Поэтому обыватели сами решали кому подчиняться – решениям Совета или Временного комитета, в зависимости от того, что было выгоднее. Было это очень удобно и демократично, вот только гречка, мука и сало исчезали с общественных складов и появлялись у спекулянтов. А что поделаешь? Закон сообщающихся сосудов в экономике работает не хуже, а порой даже лучше, чем в физике: здесь убывает, а там прибавляется…
Так в городе сложилось двоевластие: временный комитет и Совет. Для того, чтобы определиться, члены Временного комитета созвали в первые же дни своего существования частное совещание, на которое пригласили советских деятелей – Хренского с его двумя замами. Хренский на совещании вёл себя уверенно и по-барски, а его заместители-купцы стеснялись господ из Временного комитета, поскольку к беседам были непривычны и своего купеческого вида на фоне фраков очень стыдились. Тем не менее, на совещании договорились, что Временный комитет распоряжается текущими делами губернии, а Совет – занимается законотворческой деятельностью и смотрит в будущее.
Эту договорённость соблюдали и Советы, и Комитет. До поры до времени. И пришла эта пора как раз к началу июля. В городе Глупове проводился первый многотысячный митинг трудящихся, приуроченный к сельскохозяйственной ярмарке и организованный совместно Советами и Комитетом.
Согнав с помощью милиции всех торговцев и покупателей с рынка на соборную площадь, Хренский выступил перед толпой с пламенной речью, в которой гневно клеймил кого-то, в основном германцев, с которыми надо было вести войну до победного конца. После Хренского по должности должен был выступить председатель Временного комитета Ани-Анимикусов, который, поднявшись на трибуну, немедля ни секунды, крикнул в толпу визгливым тонким голосом:
– Да неужели?! – И тут же, сойдя с трибуны, отправился на автомобиле в Думу, милостиво помахивая глуповцам через окно ручкой.
Глуповцы замерли в испуге. Такого накала страстей они ещё не видали. И только блаженная Агафья громко заплакала навзрыд, ничего, правда, не сказав в этот раз про сизый месяц. Понурив головы, торговцы разошлись по своим торговым местам на ярмарке и начали продавать товар, но без особого энтузиазма, но как всегда – обвешивая и обсчитывая.
Зойка Три Стакана
Может быть всё и обошлось бы, но в этот момент случилось знаковое событие, которое глуповцы поначалу даже и не заметили – грянул гром среди ясного неба, а на вокзал города Глупова вместе с последними раскатами грома прибыл поезд из Петрограда. На перрон вокзала из вагона второго класса выскочила ужасно некрасивая полноватая коротко остриженная кривоногая невысокая женщина тридцати пяти лет в кожаной куртке, в тёмно-синей суконной юбке и в сапогах, в окружении нескольких матросов, перепоясанных пулемётными лентами и с маузерами за поясами. Женщина представилась первому же встреченному ею глуповцу:
– Я – Зойка Три Стакана. Где тут у вас большевики?
Вообще-то в Глупове большевиков не было. Были меньшевики, эсеры, кадеты, и прочие октябристы. Поэтому первый встречный глуповец, испуганный пулемётными лентами матросов и маузерами, которыми они непрерывно размахивали, неопределённо махнул рукой и промолвил:
– Там…
Удивительным образом направление взмаха руки первого попавшегося глуповца указало на паровозные мастерские, где за несколько месяцев до этого Хренский тщетно искал пролетариев. Зойка Три Стакана с матросами ворвалась в мастерские и строго спросила у мирно проходивших мимо неё паровозных пролетариев:
– Кто из вас – большевики?
Пролетарии мастерских не знали, что такое «большевики» и поэтому решили, что их сию же минуту начнут пороть, тем более что вид у матросов был очень грозный и решительный. Поэтому, сняв шапки, они молчаливо переминались с ноги на ноги, а самые пессимистичные из них даже слегка приспустили портки, чтобы не тратить зря время и не допустить порчи имущества (штанов).
Зойка покричала, покричала, а потом собрала митинг у входа в мастерские. Матросы на митинг собрали всех, кого нашли, даже бродившую рядом с бесцельным видом блаженную Агафью.
– Товарищи! – Зычно и привычно крикнула в толпу Зойка Три Стакана. – Доколе? Они – жрут, а мы – пухнем с голоду! Они – жуют, а мы – воюем?! Они пьют всякие там вина, а мы травимся самогоном!
– Ой, травимся… – запричитали согнанные на митинг глуповские женщины, и стали ронять обильные женские слёзы на мостовую.
– А как же? – Продолжила свою пламенную речь Зойка Три Стакана. – Мы, большевики, за справедливость! Россия должна быть справедливой! Россия должны быть единой! Мы – за единую Россию! Мы – за справедливую Россию!
Это глуповцам понравилось. Половина из них сразу же записалась в сторонники справедливой России, а другая половина – в сторонники единой России. И даже начались мелкие стычки по этому поводу между сторонниками разных Россий. Но тут на блаженную Агафью снизошло озарение – благодать божья, иначе говоря, и она, сплюнув на пыльную мостовую, на удивление всем, совершенно нормальным голосом громко сказала:
– Один хрен – что тебе единая Россия, что справедливая Россия… Всё равно жрать не дадут – все себе захапают.
О том, что у мастерских проходит митинг, узнали деятели городского совета, делегация которых явилась на него. Хренский даже пытался взять инициативу в свои ручонки, и, вскарабкавшись на пустые ящики, которые представляли собой трибуну, начал было кричать в толпу:
– А теперь слово представляется…
Но договорить ему не дали матросы, аккуратно и без поломок сняв его с ящиков. Один из них, самый крупный – с кулаками, размером с голову Хренского, которого братва между собой называла «Камень», поправил на Председателе Совета пиджак, тщательно застегнув его на все пуговицы, правда, в хаотическом порядке, сказал внушительно:
– Слышь, ты! Дама говорит, а ты ей мешаешь!
Хренский бросился наутёк и спрятался в здании Глуповского Совета.
Митинг закончился, и Зойка Три Стакана направилась вразвалочку в сопровождении матросов к мастеровым, которые постепенно стали соображать, что особо опасаться нечего.
– Ну! – Грозно повторила Зойка Три Стакана свой вопрос. – Большевики, а, большевики! Кто из вас секретарь ячейки?
Пролетарии не знали, кто такой «секретарь», что такое «большевики» и что значит слово «ячейка».
– Щас, – успокоительно махнув рукой Зойке Три Стакана, произнёс самый сообразительный из них.
Бросив несколько слов своим дружкам, он получил полное их одобрение, выразившееся в энергичном кивании головами, в результате чего толпа из своих рядов выдавила маленького тщедушного армянина, перепачканного мазутом.
– Вот он, берите его! Он – секлетарь ищейки!
Армянин пытался было втиснуться обратно в толпу, но на своём пути встречал стену непонимания в виде плотно сомкнутых рядов пролетариев и лёгких тычков кулаками в бок, в результате чего он, понурив голову, подошёл к Зойке и к матросам.
– Ты ли? – Удивлённо спросила Зойка Три Стакана.
– Он, он! – Ответили ей несколько голосов из толпы. – Он даже три года в ссылке был как политический. Берите его!
– Тогда – здравствуй, товарищ! – Ласково, со слезами на глазах, дрожащим голосом произнесла Зойка Три Стакана. – Привет тебе от питерских большевиков! Меня послали к тебе, товарищ, на подмогу! – И обняла вновь испечённого секретаря партийной ячейки, после чего подарила ему от питерских пролетариев кожаное пальто. – Как тебя зовут?
– Авраам Магометзаяхаян, – тихо ответил вытолкнутый.
– Плохо! – Нахмурившись и покачав головой, сказала Зойка Три Стакана. – У тебя должна быть нормальная партийная кличка, а не это – Магомет-Мамед-маян. Ты, как председатель ячейки, должен звучать гордо и быстро – как молния! Будешь с этого дня товарищем Железиным, и звать тебя мы отныне будем не Авраам, а Алик! Алик Железин! Есть возражения?
У Авраама Магометзаяхаяна возражений не было, поскольку он не знал, чем ещё эта затея с большевистской ячейкой закончится и насколько она опасна, а опыт проживания в ссылке подсказывал ему, что участвовать во всём этом под чужим именем было значительно менее опасно, нежели под своим родным. В то же время факт подарка кожаного пальто был на лицо, точнее – на плечах, и будущее могло быть не таким страшным, как казалось ему в самом начале митинга. Пальто было, правда, великовато, но его вполне можно было обменять на множество полезных вещей. Он согласно кивнул головой и отныне попал в анналы глуповской истории именно как Алик Железин – первый секретарь первой в Глуповской губернии ячейки большевиков.
Глуповские пролетарии, удивившись такому обороту событий, поняв, что их никто пороть не будет, а даже наоборот, если они станут секретарями партийных ячеек большевиков, то получат по кожаному пальто, изъявили желание занять все вакантные должности, на что Зойка Три Стакана им заявила:
– Хорошо, что все вы готовы пойти за пролетарское дело. Железин, записывай всех желающих в большевики!
Железин стал всех записывать, начиная с себя. Так в этот день возникла самая крупная в Глупове партийная ячейка и это была – ячейка большевиков.
– А теперь, товарищи, – скомандовала Зойка Три Стакана после того, как записались все желающие, – нам надо сделать всё для того, чтобы мы, большевики, получили в Совете большинство.
Мастеровые тут же отозвали своих депутатов из Глуповского совета и делегировали туда Зойку Три Стакана, Железина, Камня и всех других матросов сразу. Оформили это решение соответствующей бумагой и поставили печать. Вооружившись решением Комитета мастерских, глуповские большевики направились в Совет рабочих депутатов для того, чтобы вдохнуть в его работу революционного огня. Хренский с депутатами пытался было опротестовать делегирование такой большой группы, мол оно проходило в состоянии давления и насилия на граждан, и пытался загородить вход в здание Совета этим людям, но Камень, – самый крупный матрос из окружения Зойки Три Стакана, – поднёс к носу Хренского кулачище и спросил:
– Чем пахнет? Чуешь?
Другой, не искушённый в политике человек, сказал бы, что кулак матроса источал запах жутко вонючей махорки и лука. Но надо было обладать тонким политическим нюхом Хренского, который за этим невообразимым букетом почуял нечто большее, то самое, которое он почувствовал ещё на митинге, не прибегая тогда к помощи носа и другим инструментам познания мира. А теперь, получив вербальное подтверждение наличия опасности, он втянул голову в плечи и заявил во всеуслышание:
– Тогда я снимаю с себя всю ответственность и ухожу с должности Председателя совета.
Сделав это мужественное заявление, Хренский с гордым видом, но дрожа всем телом от ожидания пинка под зад, вышел из здания Совета депутатов.
Новые депутаты во главе с Зойкой Три Стакана прошли по коридорам здания и согнали всех старых депутатов в парадную залу для заседания – «в связи с создавшимся положением». Депутаты стали рассаживаться по свободным местам в зале, волнуясь и обсуждая неожиданное отречение Хренского. Зойка Три Стакана вошла в зал. Оглянув депутатов и помещение, Зойка собственноручно пододвинула к стене большой стол, поставила на него стул, достала из камина кусок угля, и, взобравшись на стул, пририсовала одной из кариатид, украшавших верхнюю часть стены зала, чёрные и густые усы.
Спрыгнув на пол, и отряхнув от угольной пыли руки, она грозно заявила:
– Отныне будет так!
Большевики в борьбе за власть. Первая попытка
Депутаты и обыватели города Глупова тут же поняли, что настали новые времена.
– Что же, товарищи, – начала, поднявшись на трибуну, Зойка Три Стакана, – надо нам выбрать нового председателя Совета – старый-то сбежал! Какие будут предложения?
Народ безмолвствовал.
Один из матросов, самый маленький, а потому и шустрый, выскочив перед трибуной, недоуменно пожав плечами и разведя в сторону руки, заявил:
– А чё тут думыть? Тя, Зойка, и надо выбрать! А? Братва депутаты? – Обратился он к депутатам.
Депутаты, шокированные тем, что они стали в одночасье «братвой», не возражали и дружно подняли руки «за». Даже Матрёшкин, который стал считать себя чуть ли не хозяином губернии, всё же не посмел возражать. Зойка Три Стакана, поблагодарив депутатов за их правильный выбор, проговорила:
– Предлагаю поручить мне создать при Совете депутатов новый исполнительный орган Совета депутатов. Есть ли какой-нибудь дурак, кто выступит против этого предложения?
Дураков не было. Поэтому Зойка Три Стакана приступила к формированию нового руководства исполнительного комитета Совета. Двух купцов, которые при Хренском были его заместителями, сняли с должности, купцы не очень-то и расстроились – за несколько месяцев работы в этих должностях они прикарманили себе столько, что тут же собрали свои семьи и пожитки и отправились в Крым на постоянное место жительства.
В новом исполкоме должности достались всем матросам, должность Председателя исполкома совета депутатов Зойка Три Стакана взяла себе, а её заместителем стал матрос Камень, обладавший самым большим кулаком из всех кулаков в мире.
Получив место председателя исполкома, Зойка Три Стакана обратилась к депутатам с просьбой освободить её от должности Председателя Совета. Депутаты согласились. Начались выборы нового Председателя Глуповского Совета рабочих депутатов. Через час дебатов Председателем Глуповского совета единогласно был избран известный городской пьяница Кузькин, делегированный в Совет от сапожников. Он в этот исторический момент будучи «выпимши», активно комментировал всё происходящее с шутками и с прибаутками. Не заметить его было невозможно и когда Зойка Три Стакана ткнув в его сторону пальцем, спросила, будет ли он Председателем, Кузькин тут же ответил:
– Две бараньих головы в один котёл не лезут!
И согласился.
После того, как руководство было избрано, оно в полном составе отправилось знакомиться со зданием бывшего Дворянского Собрания, а заодно и разбирать себе кабинеты для работы. А поскольку работы намечалось много, то в этих кабинетах избранное руководство собиралось не только работать, но и жить. Злопыхатели из буржуазии, правда, утверждали, что «этим босякам и жить негде», и эту версию подхватили некоторые, опять же буржуазные местные газеты.
Зойка Три Стакана выбрала себе апартаменты бывшего председателя Дворянского собрания, приговаривая при этом:
– Не для себя… по должности… для блага народа ведь… – И убедившись, что за кабинетом скрывается уютный будуар с мягкими диванами и туалетной комнатой, ласково улыбнулась каким-то своим потаённым мыслям, впрочем, при этом игриво взглянув на Камня.
Кузькин и тут не удержался и к чему-то прибавил: «Перина из перьев, а лапти из лыка».
Алику Железину досталась каморка под лестницей с походной кроватью и истрёпанным матрасом. Так как он по всеобщему признанию был загружен партийной работой как секретарь ячейки большевиков, то в Совете ему досталась малохлопотливая должность председателя комитета по организационным вопросам – организовывать собрания, вести протоколы и архив.
Зойка Три Стакана сразу же телеграфировала в Петроград о том, что в Глупове власть перешла к народу в лице большевистского Совета рабочих депутатов и отправилась вместе со всем руководством Совета низвергать и арестовывать Временный комитет Глупова.
События, происходившие в Глуповском Совете, не оставили никого равнодушным. Если до прихода Зойки Три Стакана наиболее неустойчивые личности из городских бродяг и революционной молодёжи записывалась в меньшевики и эсеры, то теперь эти личности бросились к Железину перезаписываться в большевики.
Глуповцы активно обсуждали всё происходящее, многозначительно кивая головами, а Временный глуповский комитет собрался в кабинете Председателя комитета князя Ани-Анимикусова и не знал – что предпринять. Все слушали в сотый раз бывшего председателя Глуповского Совета Хренского. Когда он рассказывал собравшимся обо всём, произошедшим с ним, он то бледнел, то краснел, то переходил на шёпот, то срывался на крик. Каждый раз после того, как он заканчивал свой рассказ, в кабинете Ани-Анимикусова воцарялась тишина, и все вопросительно смотрели на князя. Каждый раз, через минуту молчания хозяин кабинета, театрально всплёскивая руками, восклицал:
– Да неужели?!
И, воспринимая эту фразу, в том смысле, что никому ничего не понятно, Хренский вновь в сто первый раз начинал свой рассказ с того момента, как ему сообщили о начале митинга в мастерских. Впрочем, каждый раз рассказ обрастал всё новыми и новыми, невесть откуда появлявшимися подробностями. Например, в последней интерпретации произошедшего оказалось, что, отбиваясь от банды матросов, Хренский лично ранил «вот этими самыми руками» восьмерых матросов-головорезов, а ещё четверо, похоже, находятся при смерти. На середине сто первого пересказа Хренским произошедшего, к зданию Глуповской думы подошло руководство Совета депутатов во главе с Зойкой Три Стакана. Состав руководства изрядно поредел во время перехода через Малую Дворянскую улицу, Среднюю Дворянскую улицу и Большую Дворянскую улицу от здания Дворянского собрания до здания бывшей Глуповской Думы, где располагался Временный глуповский комитет. Как выяснилось впоследствии, потерявшиеся члены руководства Совета на самом деле не потерялись от испуга, как кто-то мог подумать, а сразу же приступили к выполнению своих новых обязанностей, поэтому до цели похода не дошли. Так, например, Алик Железин, споткнувшись о выступивший на мостовой камень, отправился сразу же в дорожное ведомство для того, чтобы дать указание о подготовке вопроса «О состоянии головотяпских дорог» на рассмотрение очередного заседания Совета, а не прятался за кустами, как это рассказывали некоторые политически не благонадёжные очевидцы.
Решительным шагом подойдя к дверям Думы, Зойка Три Стакана была остановлена швейцаром Думы, который, грозно нахмурив брови, спросил:
– Вам кого?
Зойка Три Стакана и сопровождавшие её матросы растерялись, а остальные советские руководители из гражданских стушевались. Однозначного ответа на поставленный вопрос у них не было. Опомнившись, Зойка Три Стакана заявила:
– Мы пришли брать власть в свои руки и низвергнуть Временный комитет и правительство!.. Товарищ!
Швейцар, усмехнувшись, со словами «Оне-с не принимают-с, поздно уже», закрыл перед носом подошедших депутатов дверь в здание, дважды повернул ключом запор замка, и важной походкой удалился вглубь помещения.
Камень забарабанил кулаком по закрытой двери, на что швейцар ему погрозил пальцем и Камень вдруг затих.
Зойка Три Стакана и окружавшие её депутаты, нерешительно потоптались у двери, после чего вернулись в здание бывшего Дворянского Собрания и продолжили работу по созиданию нового строя, оставив свержение старой власти на более подходящий момент.
В здании бывшего Дворянского Собрания депутаты вновь оказались в полном составе, причём Кузькин, воспользовавшись своим служебным положением Председателя Совета, реквизировал по дороге в лавке купца Сидорова четверть самогона и бочонок солёных огурцов, и с этой добычей появился перед очами Зойки Три Стакана, сразу же реабилитировав своё отсутствие при неудачном штурме здания Временного комитета. Зойка Три Стакана быстро сообразила суть политического момента, объявила ему благодарность за революционную находчивость и самоотверженность, и организовала второе заседание нового состава руководства Совета рабочих депутатов, в повестке дня которого было два вопроса:
1) «давайте выпьем! (не для протокола)»,
2) «что делать, и кто виноват? (включить в повестку дня)».
Протокол аккуратным почерком вёл, уже ставший в глазах всех окружающих «старым большевиком», Алик Железин.
В основном рассматривали первый вопрос. И тут Зойка Три Стакана проявилась в полной красе своего величия. Налив полный стакан самогона, она встала и произнесла тост:
– За мировую революцию! – После чего опрокинула содержимое стакана в глотку, выпила и закусила огурцом. Присутствующие сделали то же самое, но при этом глуповцы подивились про себя: «Ну и глотка у нашего Председателя! Безразмерная!»
Немедля ни минуты, Зойка Три Стакана наполнила до краёв второй стакан и, вновь, поднявшись из-за стола, произнесла тост:
– За здоровье всех присутствующих! – И мгновенно осушила и этот стакан. Глуповцы вновь удивились – в их краях ни одна женщина не пила водку полными стаканами и с такой частотой, но, несмотря на удивление, они дружно выпили вместе с Председателем за здоровье всех присутствующих.
Пока глуповцы приходили в себя, и прислушивались к тому, как самогон течёт по их пищеводам, Зойка Три Стакана наполнила свой стакан в третий раз, и, с трудом поднявшись на ноги, произнесла, заплетающимся языком, третий тост:
– За светлое будущее!
Тем же способом опрокинув в глотку содержимое стакана, и закусив, Зойка Три Стакана из-за стола уже больше не вставала, а только глядела на всех окружающих осоловевшими глазами. Тосты при этом она поддерживала, пить – пила, но уже не полными стаканами, а небольшими глотками. Закусывать – закусывала, но речи не произносила и не вставала, а всё глубже и глубже погружалась в кресло и в состояние глубокого алкогольного опьянения.
Далеко за полночь, когда большая часть руководителей Совета уже «лыка не вязала», матрос Камень оторвал Зойку Три Стакана от кресла, в которое она погрузилась полностью – как топор в воду, взвалил её на свои плечи и понёс по коридору в кабинет Председателя исполкома. Так закончился первый день того, что в дальнейшем попало в учебники по глуповской истории как неудачная попытка свержения Временного комитета.
