Текст книги "Лекции на тему 'Философия Кастанеды'"
Автор книги: Сергей Степанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Рисунок 23:
/–/
/. /!
/ . / !
/ . * / !
/ . . .. / !
/ . .. . .. / !
– !
! . .. . .. !
! ... . ! ... !
! ...........!...../
! . . . ! /
! . . . ! /
! . . . ! /
! .. .! /
!. .!/
–
Если в момент контакта оптимально совпадают и куб, и пирамида, т. е. мои чувства максимально правдивы, то в этом случае совпадают основания куба и пирамиды. Тогда основание воспринимается адекватно, т. к. То, что совпадает, воспринимается адекватно, а стороны будут представлять некую усредненную поверхность, не похожую ни на куб, ни на пирамиду. Такова реальная ситуация, с которой приходится иметь дело. Если исходить из тех образов, которые имеются в сознании, возникающих примерно таким путем, то получается, что я не могу адекватно познавать ни себя, ни окружающий мир. Отсюда возникает масса путаницы и непонимания между людьми. Более того, человек сам себя не понимает, находясь в разных состояниях. Разум может образовывать образы ясные и отчетливые, т. к. он не разделен в себе, как животная душа. Что значит ясный образ или, применительно к разуму, ясное представление?
Представление ясное, если оно существует для себя, т.е. если из него самого видна необходимость его существования. Если найден тот или иной адекватный образ или адекватное представление, то все, что вытекает отсюда, тоже является адекватным, т. е. в этом случае адекватным самому себе. Поэтому здесь возникают два вида деятельности: деятельность разума и деятельность рассудка. Рассудок, по мере своего личного опыта, набирает массу неадекватных представлений. Разум, по мере своей разумной деятельности, набирает некое количество адекватных представлений, и задача заключается в совмещении этих представлений между собой, что и называется, в общем случае, взять рассудок под контроль. При этом в разуме сначала возникают представления более простые, потом они усложняются: переходят к видам, родам представлений и, тем самым, как бы поднимаются над субстанциональной поверхностью представлений к видо-родовым отношениям и, вообще говоря, к субстанции, к субстанциональной точке зрения. Чем выше разум поднимается в своем развитии к субстанциональной точке зрения, тем большее количество вещей, воспринимаемых им, охватываются с точки зрения бога или орла. Чем выше он поднимается, тем больше образов, которые являлись прерогативой рассудка, входят в подчинение субстанциональной точке зрения разума. Автоматически этого не происходит. Если разум уже поднялся до некой субстанциональной точки зрения, скажем, человек уже стал воином, понимает основные ценности пути воина, тогда только начинается основная работа по переработке образов рассудка и переподчинению их разумным представлениям, разумным идеям. Хорошо бы, конечно, свести все смутные образы к адекватным представлениям разума, поднять к субстанциональной точке зрения, т. е. все видеть, так сказать, с позиции орла. До конца это сделать оказывается невозможным, т. к. эманации разума не имеют власти над эманациями животной души. Можно взять животную душу и рассудок, в частности, под контроль, если познать механизм действия рассудка, механизм образования суждений и, в первую очередь не отождествлять себя с этими механизмами. Не отождествлять себя как человека разумного с рассудком, относиться к нему, как к меньшему брату или как к одной из лошадей, которая везет колесницу кокона человека.
Половое влечение является причиной суждений рассудка, но отдаленной причиной. Ближайшими причинами являются формы рассудка, основанные на различных удовольствиях, которые многообразно определяются манасом, но мы сейчас не будем прослеживать, как из чисто полового влечения возникают все виды удовольствий: наша задача рассмотреть сейчас исключительно схемы рассудка, поэтому мы и постулируем, что исходя из полового влечения возникают многообразные формы удовольствий за счет разнообразных форм манаса, и рассудок исходит из того уровня, когда даны различные виды удовольствий. Спрашивается, каким образом, основываясь на каких-то удовольствиях и связанных с ними вещах, рассудок познает окружающий мир?
Теорию контроля частного рассудка наиболее хорошо разработал такой новый видящий, как бенедикт спиноза. Поэтому сегодняшняя лекция будет, в основном, опираться на его трактат "этика". Этика – это наука о поведении человека, его поступках.
Рассудок, так же, как и вся душа, пассивно отражает внешние воздействия. Вводится такой образ: разные вещи (коконы), в частности, люди, сталкиваются между собой и оставляют вмятины от столкновений (это простейшая картинка для понимания механичности такого взаимодействия). Если я столкнулся с какой-то вещью, не обязательно механически столкнулся, а, например, просто увидел, то у меня возникает такая вмятина в определенном месте души, в результате чего я запоминаю эту вещь.
Далее, если я столкнулся с какой-то вещью, которая мне напоминает эту вещь, у меня происходит внутренний переход к прежней вещи, подобной ей. Если точку сборки представить в виде шарика на поверхности кокона, на которой множество вмятин и пригорков, желобков и т.п., то шарик, находясь в какой-то вмятине, под внешним воздействием перекатывается в какую-то другую вмятину. Вот примерно такую картину рисует спиноза, об'ясняя автоматичность действия рассудка и связанной с ней деятельность человека, т.е. Автоматичность поступков. Если бы дело обстояло только так, это было бы ужасно. К счастью, у человека есть еще разум, который обладает свободой воли и может как-то контролировать этот автоматизм рассудка и каким-то образом подчинять его себе. Любая вещь определяется через другие вещи, при этом, если я испытываю удовольствие в момент контакта с какой-то внешней вещью, то возникает вмятина под названием "любимая вещь", т. е. Я к этой вещи отношусь как к любимой вещи. Если же я нахожусь в аффекте неудовольствия, страдания и воспринимаю что-то, то эта вещь воспринимается в образе "плохой" вещи. Так с этого начинается представление о мире, как о совокупности "хороших" и "плохих" вещей в рассудке.
Если четко сказать прямо о четырех формах рассудка, то они следующие:
1. Любимой (нелюбимой) вещью является та, которая доставляет удовольствие (неудовольствие) или воспринимается в аффектах удовольствия (неудовольствия).
2. Любимая (нелюбимая) вещь та, которая подобна уже любимой (нелюбимой) мной вещи. При этом надо иметь в виду, что все это очень суб'ективно. Так, если два человека видят след коня, то для солдата, например, может быть такая ассоциация: всадник – война – битва и т. д., для крестьянина же это может иметь вид: плуг – поле – сельскохозяйственные работы.
3. Я люблю себя и те вещи, которые подобны мне. Например, живые существа подобны мне, потому что я живое существо; люди еще более подобны мне. Из этих людей те, которые ближе ко мне по мировоззрению, разделяют те же ценности, еще более подобны мне, еще более я их люблю, следуя этой форме рассудка. Наконец, мною любимы те люди, которые имеют те же привычки, что и я. Все это происходит автоматически, независимо от того, насколько я хорошо или плохо отношусь к тем привычкам, которые у меня есть.
4. Я люблю предметы, действие которых направлено на принесение удовольствия любимым вещам.
Утверждается, что этих четырех форм рассудка достаточно, чтобы определить все многообразие рассудочной деятельности. В этом определении из этих четырех форм рассудка надо исходить, как из аксиом, и тогда любая рассудочная схема или любой предмет, который я люблю или не люблю, можно свести к комбинациям этих четырех форм рассудка. Далее лекция будет посвящена выводу из этих аксиом таких следствий, каждое из которых будет являться некой теоремой, которую можно доказывать, сводя к аксиомам. Более или менее тривиальные следствия будут приводиться без доказательства. Это необходимо для того, чтобы увидеть, какое многообразие поступков людей, их мышление и т. п. Определяется всего четырьмя механистическими аксиомами. Если мы обозначим эти 4 аксиомы цифрами 1, 2, 3, 4, то далее по порядку:
5. Рассудок стремится воображать то, что увеличивает самосохранение или свободу (из 3-й аксиомы) и забывать то, что ограничивает меня или любимый предмет.
6. Если предмет, который причиняет мне страдания, сходен с другим предметом, который причиняет мне удовольствие, то возникает душевное колебание: в одно и то же время я и люблю, и ненавижу этот предмет. Виды колебаний: надежда, страх.
А) надежда – это некое удовольствие, возникающее из образа будущего события, в исходе которого я сомневаюсь.
Б) страх – это неудовольствие, возникающее из образа будущего события, в исходе которого я сомневаюсь.
Надежда переходит в уверенность, а страх – в отчаяние, если сомнения устраняются.
7. Если я соображаю, что любимая вещь сохраняется, то я испытываю удовольствие. Если я воображаю, что нелюбимая вещь уничтожается, то я испытываю удовольствие. Если я воображаю, что нелюбимая вещь сохраняется или что любимая вещь уничтожается, я испытываю страдание. Это 4 следствия из 4-й аксиомы.
8. Если я воображаю, что любимая вещь получила удовольствие (неудовольствие), то и я получаю соответствующий аффект, соответственно, нелюбимая вещь. Это доказывается из 2, 3, 4 аксиом.
9. Если я воображаю, что некий предмет причиняет удовольствие любимой вещи, то я его буду любить, и наоборот, соответственно, для нелюбимой вещи. Это следует из 4-й аксиомы.
Отношение к тем предметам, которые могут причинять удовольствие или неудовольствие любимым мною вещам, называется благорасположением или негодованием.
10. Рассудок стремится ставить себя и любимые им вещи выше, чем следует, а нелюбимые – ниже, чем следует. Это следствие 5-й теоремы.
Следствием из 10-й теоремы является возникновение самомнения.
11. Воображая, что подобный мне предмет подвергается аффекту, я подвергаюсь тому же аффекту. Это следует из 1-й и 3-й аксиом. Возникает некое сострадание, сорадование и соревнование. Последнее возникает, когда другой желает что-то и этот другой подобен мне, и я также этого желаю. Причем, чем более подобен мне данный человек (или чем более я это воображаю), тем более эффект соревнования.
12. Если какой-то предмет причиняет удовольствие подобной мне вещи, то я люблю этот предмет. Если неудовольствие, – то я ненавижу этот предмет. Это следует из 3-й и 4-й аксиом.
Если я сделал другим, подобным мне, приятное (неприятное), то и мне приятно (неприятно). Это следует из 7-й и 8-й теоремы. Этот аффект называется гордость (стыд).
14. Если другой любит то же, что и я, то я буду любить это еще больше. Если не любит, то у меня возникнут колебания. Надо сказать, вообще-то, что колебаний в рассудке полно.
15. Всякий стремится, чтобы все любили одно и то же, а именно то, что он любит. Отсюда, в частности, следует возникновение некой вражды между людьми, когда каждый настаивает на своем. Если другой делает не так, как я, то его надо заставить делать правильно (т. е. как я считаю правильным). Все это делается из добрых побуждений, но вызывает серьезные столкновения (в частности, межнациональные конфликты и т. п.).
16. Рассудок стремится делать то, на что люди смотрят с удовольствием, и не делать того, что осуждается.
17. Если другой получает удовольствие от вещи, которой он владеет исключительно, то я хочу лишить его этого.
Доказательство:
А) так как он получает удовольствие и он подобен мне, то и я должен получить удовольствие от этой вещи;
Б)моему владению этой вещью препятствует другой, который выступает как причина, ограничивающая свободу любимой вещи, что вызывает мою ненависть. Следовательно, у меня возникает желание снять это ограничение.
Поэтому, если я что-то люблю, то лучше не говорить об этом.
18. Кто испытывает неудовольствие, тому я сострадаю, а к тому, кто получает удовольствие от владения какой-то вещью, я испытываю зависть.
Получается, что из одного свойства (теоремы) вытекает как сострадание и жалость, так и зависть и желание навредить. Поэтому, если человек разумом понимает, что одно хорошо, а другое плохо, т. е. борется с одним и увеличивает другое, то это бесполезное занятие, т. к. причина возникновения зависти и сострадания одна и та же.
19. Если я люблю подобный мне предмет, то стремлюсь к тому, чтобы и он любил меня.
Доказательство:
Если я его люблю, то хочу, чтобы он испытывал удовольствие (из теор. 5), имел идею удовольствия, связанную со мной. Любимая вещь (по определению) – это аффект удовольствия, связанный с какой-то вещью. Таким образом, я хочу, чтобы аффект удовольствия любимой вещи был связан со мной, т. е. Я являюсь любимой вещью для подобного мне предмета, т. е. я хочу, чтобы этот предмет любил меня, что и требовалось доказать.
20. Чем более любимая вещь любит меня, тем более я горжусь.
Доказательство:
Любовь другого к какому-то предмету увеличивает мою любовь к этому предмету, т. е. Если любимая мною вещь, скажем, женщина, любит меня, то, подражая ей, я тоже люблю себя и, следовательно, горжусь.
21. Если любимая мною вещь, которой я владею один, дружит с другим в такой же или большей степени, то я любимую вещь ненавижу и завидую другому. Этот аффект называется ревностью, как одна из форм колебаний души.
22. Кто вспоминает о предмете, от которого он когда-либо получил удовольствие, тот желает владеть им при той же обстановке, как было тогда, когда он наслаждался им первый раз. Это совершенно понятно, так как если я наслаждался этим предметом и воспринимал одновременно какие-то другие предметы, то все их я люблю и хочу, чтобы испытывать большее удовольствие, чтобы все они присутствовали.
23. Если кто-то начал любимый предмет ненавидеть так, что любовь совсем уничтожается, то он будет питать к нему большую ненависть, чем если бы никогда не любил его, и тем большую, чем больше была его прежняя любовь. В народе это выражается пословицей "от любви до ненависти один шаг". Хотя для разума это кажется странным, но таков закон рассудка.
24. Если кто кого-либо ненавидит, то тот будет стремиться причинить предмету своей ненависти зло, если только не боится, что из этого возникнет для него еще большее зло. И наоборот.
Следствие: а) под добром я разумею здесь всякий род удовольствия и все, что ведет к нему, особенно все, что удаляет тоску, какова бы она ни была. Под злом я разумею всякое неудовольствие и в особенности то, что препятствует удалению тоски.
Выше было показано, что мы нечто желаем не потому, что оно добро, а, наоборот, называем добром то, чего желаем. И, следовательно, то, к чему испытываем отвращение, называем злом. Таким образом, всякий сообразно со своим аффектом судит и оценивает, что добро, а что зло; что лучше, а что хуже; что, наконец, самое лучшее, а что самое худшее. Так, скупой считает за самое лучшее обилие денег, а недостаток их – за самое худшее. Честолюбивый же ничего так не желает, как славы, и ничего так не боится, как стыда. Далее, завистливому нет ничего приятнее чужого несчастья и ничего нет тягостнее чужого счастья. Точно так же всякий считает всякую вещь хорошей или дурной, полезной или бесполезной сообразно своим аффектам. Ясно, что в соответствии с тем, что он понимает под добром и злом, он и стремится любимым своим вещам делать то добро, которое он понимает. В связи с этим, иногда получается так, что кто-то хочет нелюбимой вещи сделать зло, а для нее это является добром. Человек не выбирает то, что будет плохо для данной вещи, он делает ей то, что считает плохим для себя.
25. Любовь или ненависть к вещи, которую мы воображаем свободной, должна быть, при прочих равных, больше, чем к вещи, необходимой или страдательной. Различные люди могут подвергаться со стороны одного и того же об'екта различным аффектам. И один и тот же человек может в разные времена со стороны одного и того же об'екта подвергаться различным аффектам. Здесь имеется в виду, что нет об'ективного разделения, что эта вещь плохая или хорошая.
Таким образом, мы видим, что может случиться так, что один любит то, что другой ненавидит, что один боится того, чего другой не боится. И один и тот же человек может любить теперь то, что прежде ненавидел и т.д. Так как каждый судит о том, что хорошо и что плохо в соответствии со своим аффектом, то, следовательно, люди могут расходиться в своих мнениях так же, как и в своих аффектах. Отсюда происходит то, что когда мы сравниваем одних с другими, мы различаем их по одному только различию аффектов и называем одних бесстрашными, других – трусами, третьих, наконец, еще как-нибудь. Бесстрашными принято называть тех, кто презирает зло, которого я боюсь. Если я замечу, кроме того, что его желанию сделать зло тому, кого ненавидит, и сделать добро тому, кого любит, ему не препятствует страх перед злом, которое меня обыкновенно удерживает, то я назову его смелым. Далее, трусом мне будет казаться тот, кто боится зла, которое я обыкновенно презираю. Понятно, что другой человек может презирать какое-то другое зло. Если же я замечу сверх того, что его желанию препятствует страх перед злом, которое меня удержать не может, я скажу, что он малодушен. Из такой природы человека и непостоянства его суждений, а равным образом из того, что человек часто судит о вещах лишь по своему аффекту и что вещи, которые, по его мнению, ведут к удовольствию или неудовольствию и которым он старается способствовать или удалять их, часто только воображаются, мы легко можем понять, наконец, что сам человек часто может являться причиной как своего удовольствия, так и своего неудовольствия. Отсюда мы легко поймем, что такое раскаяние и что такое самодовольство. А именно, раскаяние есть неудовольствие, сопровождаемое идеей о самом себе, а самодовольство есть удовольствие, сопровождаемое идеей о самом себе, как о его причине. Эти аффекты обладают величайшей силой, благодаря тому, что люди считают себя свободными в рассудке.
26. Об'ект, который мы раньше видели совместно с другими, или который, по нашему воображению, имеет в себе только то, что обще нескольким вещам, мы будем созерцать не так долго, как тот, что, по нашему воображению, имеет в себе что-либо индивидуальное. Эта теорема говорит о внимании чем более несхожий с другими об'ект, тем большее внимание к нему приковывается. Такое состояние души, т. е. воображение единичной вещи, называется поглощением внимания. Если оно возбуждается об'ектом, которого мы боимся, оно называется оцепенением. Так как поглощение внимания каким-либо злом так приковывает человека к созерцанию одного только этого зла, что он не в состоянии думать о чем-либо другом, посредством чего он мог бы избежать его. Он не может думать потому, что об'ект уникален, у него нет связей с другими об'ектами, поэтому он впадает в оцепенение. Если же предметом нашего внимания является мудрость какого-либо человека, его трудолюбие или что-либо другое в этом роде, то тогда такое поглощение внимания называется почтением. Для почтения, кроме того, чтобы человек был хорошим, необходимо, чтобы он был исключительным. Нет исключительности, нет почтения. Нет пророка в своем отечестве.
Далее, как преданность возникает из поглощения внимания предметом, который мы любим, так осмеяние возникает из пренебрежения к предмету, который мы ненавидим или которого боимся. Неуважение – из пренебрежения к глупости, как благословение – из поглощения внимания мудростью, мы, наконец, можем представить себе в связи с пренебрежением любовь, ненависть, гордость и другие аффекты, которым мы не даем обыкновенно никаких специальных названий.
27. Созерцая себя самое и свою способность к действию, душа чувствует удовольствие тем больше, чем больше она воображает себя и свою способность к действию, т. е. удовольствие от осознания своей свободы. Душа стремится воображать только то, что полагает ее способность к действию, т. е. Человек, наконец, воображает себя более свободным. Если душа воображает свою неспособность к действию, она, тем самым, подвергается неудовольствию.
Следствие: такое неудовольствие, сопровождаемое идеей о нашем бессилии, называется приниженностью. Удовольствие же, происходящее из созерцания самого себя, называется самолюбием, или самоудовлетворенностью. Так как последнее возникает всякий раз, как человек сознает свою добродетель или свою способность к действию, то отсюда происходит то, что каждый стремится рассказывать свои подвиги и хвастаться своими силами, как телесными, так и духовными. Люди по этой причине бывают тягостны друг для друга. Из этого следует, что люди по природе своей завистливы, т. е. находят удовольствие в бессилии себе подобных и, наоборот, им причиняет неудовольствие сила подобных им. Но это относится только к себе подобным. Если есть уникальность, то возникает почитание. В самом деле, всякий раз, как кто-либо воображает свои действия, он чувствует удовольствие, и тем больше, чем больше совершенства выражают, по его мнению, эти действия, и чем отчетливее он их воображает, т.е. Чем более может он отличить их от чужих действий и рассматривать их как единственные в своем роде. Я хорош не потому, что делаю что-то хорошее, а потому что делаю то, что другие не делают. Поэтому, всякий, созерцая себя, будет получать удовольствие, когда он будет находить в себе что-то такое, что по отношению к другим он отрицает. Если же то, что он утверждает о себе, он относит к общей идее человека и животного, то он будет чувствовать удовольствие не в такой степени и, наоборот, будет чувствовать неудовольствие, если вообразит, что его действия при сравнении с действиями других оказываются более бессильными. Это неудовольствие он будет пытаться устранить, превратно истолковывая действия других или, наоборот, украшая свои. Поэтому ясно, что люди уже по природе своей склонны к ненависти и зависти, а к этому присоединяется еще и само их воспитание.
В этих выводах важна даже не сама суть, ибо она зачастую тривиальна, а сама схема вывода. Кроме того, важно, что аффекты определяются рассудком, и что следование подобным аффектам не является вообще каким-то преимуществом этого человека по сравнению с другими людьми и, в частности, с воином. Важно понять, что все это происходит автоматически в рассудке у каждого человека. Если я за себя чувствую какую-то гордость, то, в сущности, нечем гордиться. Чтобы гордиться, надо действовать разумно, не рассудочно.
В заключение несколько определений аффектов:
У д о в о л ь с т в и е
Е с т ь п е р е х о д о т м е н ь ш е г о с о в е р ш е н с т в а к б о л ь ш е м у . ( з д е с ь в а ж н о с л о в о " п е р е х о д " ) .
П о г л о щ е н и е в н и м а н и я – есть воображение какой-либо вещи, приковывающее к себе душу, вследствие своей уникальности.
Л ю б о в ь – есть удовольствие, сопровождаемое идеей внешней причины.
П р е д а н н о с т ь – есть любовь к тому, кто приковывает наше внимание.
О с м е я н и е – есть удовольствие, возникающее вследствие того, что мы воображаем, что в ненавидимой нами вещи есть что-либо такое, чем мы пренебрегаем. Т.Е. Если существуют пренебрежение и ненависть, то возникает осмеяние. Если мы встречаем человека, который что-то осмеивает, можно сразу же выяснить, что он в этой вещи ненавидит и чем пренебрегает.
28. Мы пассивны постольку, поскольку составляем такую часть природы, которая не может быть представлена сама через себя и без других. Эта теорема относится к деятельности рассудка. Другими словами можно было бы сказать: мы пассивны настолько, насколько мы подчиняемся деятельности своего рассудка, насколько мы подчиняемся деятельности разума, настолько мы свободны.
29. Сила, с которой человек пребывает в своем существовании, ограничена и ее бесконечно превосходит могущество внешних причин. Невозможно, чтобы человек не был частью природы и претерпевал только такие изменения, которые могли бы быть поняты из одной только его природы и для которых он составлял бы адекватную причину. Эти две теоремы говорят о том, что человек, хоть и стремится к свободе, но покуда он человек, он является рабом своих страстей, своих аффектов, покуда он человек, покуда он часть природы. Это касается и воина. Отсюда следует, что человек необходимо всегда подвержен пассивным состояниям, следует общему порядку природы и повинуется ему, приспосабливается к нему, насколько того требует природа вещей. Иными словами, есть соответствующие приказы орла и нарушать их никому не дозволено.
30. Сила какого-либо пассивного состояния или аффекта может превосходить другие действия человека, иными словами, его способность разума., так что этот аффект будет долго преследовать его. Этот аффект может быть ограничен или уничтожен только противоположным и более сильным аффектом, чем аффект, подлежащий укрощению. Здесь рассматривается такая ситуация, когда с одной стороны есть некий аффект, т. е. стремление к любимой вещи, делать добро любимой вещи или делать зло нелюбимой вещи, и одновременно с этим есть какая-то разумная идея, например, идти по пути воина, и в теореме говорится, что часто так бывает, что аффект сильнее разумного желания, и что одного разумного желания недостаточно, чтобы этот аффект победить. А этот аффект может быть побежден только противоположным аффектом, относящимся к данной вещи. Чисто разумом я не могу приказать убрать этот аффект, но я могу создать такие условия, что чрезмерно любимая мною вещь, которая поглощает много моего внимания, тем самым, сильно меня ограничивает, превращает в раба страстей, – доставляет мне неудовольствие, и тогда моя свобода будет от этого возрастать, потому что я буду испытывать меньшую привязанность к этой вещи.
31. Люди различны, поскольку пассивны, подвержены различным аффектам, влиянию различных вещей. Вещей очень много, личный опыт у каждого разный и поскольку люди следуют рассудку, они различны между собой. Люди лишь постольку сходны между собой, поскольку они живут под руководством разума. Разумная деятельность заключается в том, чтобы правильно сохранить себя. Душа тоже хочет сохранить себя, но не умеет, ошибается. Когда человек всего более для себя ищет собственной пользы, тогда люди бывают все более полезны друг другу. Живущий под руководством разума стремится воздавать другому за его ненависть, гнев, презрение к себе и т. д., напротив, любовью и великодушием, т.к. полезно, чтобы меня любили, а ненависть может колебаться и побеждается моей любовью, т.е. доставлением другому приятного. Если возникает какое-то желание, чтобы кто-то меня полюбил, то достаточно доставлять этому человеку максимум приятного. Если это какая-то женщина, то мужчине нужно за ней ухаживать, и чем больше он приятного ей сделает, тем больше возникает любовь, потому что любовь возникает автоматически, просто сумма приятных вещей. Если при этом я сохраняю таинственность и уникальность, то возникает преданность мне.
32. Аффекты надежды и страха сами по себе не могут быть хороши. Доказательство: нет аффектов надежды и страха без неудовольствия, ибо страх есть неудовольствие, а надежда не существует без страха, следовательно, эти аффекты не могут быть хороши сами по себе, а лишь постольку, поскольку они могут ограничивать чрезмерное удовольствие, что и требовалось доказать. Следствие: к этому должно прибавить, что эти же аффекты указывают на недостаток познания и бессилие души. По этой же причине и уверенность, отчаяние, радость и подавленность составляют признаки духа бессильного, ибо хотя уверенность и радость и составляют аффекты удовольствия, однако они предполагают, что им предшествовало неудовольствие, а именно надежда и страх. Таким образом, чем более мы будем стремиться жить под руководством разума, тем более будем стремиться возможно менее зависеть от надежды, сделать себя свободными от страха, по мере возможности управлять судьбой, управлять своими действиями по совету разума. Т.Е. Не следует жить надеждами, ожиданиями, страхами, не следует ничего ждать и догонять. Например, не следует ждать в очереди, а следует жить в очереди, рассматривать очередь как последний поступок в жизни, тогда избавляешься от страдания, связанного с ожиданием, и получаешь удовольствие от действительной жизни. Средний человек массу своей энергии тратит на ожидание, некоторые так и считают, что их настоящая жизнь еще не началась. Так они ее ожидают, пока не помрут.
Аффекты превозношения и презрения всегда дурны, другими словами, необходимо ровно относиться ко всем, не разделять людей на хороших и плохих, т. е. относиться к другому, как к самому себе.
34. Сострадание в человеке, живущем по руководству разума, само по себе дурно и бесполезно. Это нетривиальное утверждение. Докажем его. Сострадание есть неудовольствие и, вследствие того, само по себе дурно и бесполезно. Добро же, из него вытекающее и состоящее в том, что мы стремимся освободить человека, которого нам жалко, от его несчастья, мы желаем делать по одному только предписанию разума и лишь по предписанию разума мы можем делать что-либо, что мы знаем наверное за хорошее, а потому сострадание в человеке, живущем по руководству разума, само по себе дурно и бесполезно, что и требовалось доказать. Отсюда следует, что человек, живущий по руководству разума, стремится, насколько возможно, не подвергаться состраданию. Кто обладает правильным знанием того, что все вытекает из необходимости божественной природы и совершается по вечным законам и правилам природы, тот, конечно, не найдет ничего, что было бы достойным ненависти, осмеяния или презрения и не будет никому сострадать, но насколько дозволяет человеческая добродетель, будет стремиться, как говорят, поступать хорошо и получать удовольствие. К этому нужно прибавить, что тот, кто легко подвергается аффекту сострадания и трогается чужим несчастьем и слезами, часто делает то, в чем после сам раскаивается, как вследствие того, что мы находясь под воздействием аффектов, не делаем ничего такого, что знаем наверное за хорошее, так и потому, что легко поддаемся на ложные слезы. Я говорю это, главным образом, о человеке, живущем по руководству разума, ибо кто ни разумом, ни состраданием не склоняется к помощи другим, то справедливо называют того бесчеловечным, т.к. он кажется непохожим на человека. Так что если кто не живет по руководству разума, то пускай сострадает, потому что если и без разума, и без сострадания жить, то не будет ничего хорошего. Благорасположение не противно разуму, но может быть согласно с ним и возникать из него. Кто живет по руководству разума, тот желает другому того же добра, к которому сам стремится, поэтому когда он видит, что кто-либо делает другому добро, то его стремление делать другому добро находит себе поддержку, т. е. подвергается удовольствию, и притом, сопровождаемому идеей о том, кто сделал другому добро, и потому он чувствует к нему расположение, что и требовалось доказать.
