Текст книги "Левиафан/2025 (СИ)"

Автор книги: Sergey Smirnov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Она обвела их взглядом, холодным и точным, как лазерный прицел. Она больше не манипулировала их надеждами или страхами. Она манипулировала их полным, тотальным отсутствием надежды.

– Мне нужна помощь. Не героизм. Простое, тупое исполнение приказов. Сара, ты работала на складе. Ты умеешь обращаться с автопогрузчиком. Значит, поймешь, как управлять сервисным роботом. Дэвид, ты был электриком. Твоя задача – вызвать короткое замыкание в распределительном щите в секторе Гамма, ровно через двадцать минут. Не раньше, не позже. Это отвлечет внимание системы.

Она раздавала простые, четкие задачи, превращая их парализующий, липкий страх в топливо для последнего, самоубийственного бунта. Она больше не была «тихой мышью», социальным антропологом. Она стала тем, кем ее учили быть: полевым командиром в корпоративной войне, где линия фронта проходила прямо по человеческим душам.

Когда Лина вернулась, с нее ручьями стекала ледяная вода, пахнущая ржавчиной и тиной. Она не дрожала. Она принесла с собой холод из затопленных глубин станции. Марк и Ева ждали ее у консоли.

– Доступ есть, – коротко бросила Лина, отжимая мокрые, слипшиеся волосы. – Через вентиляцию охлаждающего контура. Трудно, но можно. Что у нас?

Марк указал на центральную схему на экране. В самом сердце «Левиафана» пульсировала яркая, алая точка.

– Вот оно. «Матка». Биореактор, – его голос был быстрым, лихорадочным, слова спотыкались друг о друга. – Я был прав. Это не просто мозг. Это и сердце, и желудок, и нервная система в одном флаконе. Все системы жизнеобеспечения завязаны на него. Если вызвать перегрев системы охлаждения, пойдет цепная реакция. Но она не просто взорвется. Это… это неэффективно. Она…

Он запнулся, жадно глотая воздух, подбирая слова.

– Она сварится заживо, – закончил он почти шепотом. – Нейро-мицелиальная сеть коллапсирует, и выброс биохимической энергии уничтожит всю станцию изнутри. Как гигантский эпилептический припадок, который сожжет все нейроны. Это наш единственный реальный шанс.

– Но? – спросила Ева. Она видела это в его лихорадочно блестящих глазах. Всегда было какое-то «но».

– Но есть проблема, – кивнул Марк. Он открыл другой файл. Тот, что он откопал, пока они были на заданиях. Файл был защищен лучше, чем все остальное на этой проклятой станции. Он носил простое и зловещее название: «Протокол_Иов».

– Что это? – спросила Лина, подходя ближе и заглядывая ему через плечо.

– Это… его страховка. Гениальная в своем цинизме. Если система фиксирует прямую, несанкционированную угрозу жизнедеятельности биореактора… она не включает сирены. Не перекрывает отсеки. Не защищается.

– А что она делает? – голос Евы был едва слышен.

Марк сглотнул. Воздух вырвался из его легких со свистом.

– Она запускает финальный этап аукциона. В реальном времени. Называет это «Ликвидация Активов». Трансляция идет всем покупателям с пометкой «Последний шанс». Он… он, блядь, собирается продавать билеты на наше самоубийство. И продавать нас по частям тому, кто предложит лучшую цену за последние секунды нашей жизни. За право обладать эксклюзивной записью наших последних мгновений.

Лина уставилась на экран. Сладковатый запах в отсеке вдруг стал невыносимым, густым, как сироп. Он пах не гниением. Он пах деньгами.

Их последний, великий акт неповиновения. Их жертвенный бунт. Их единственное оставшееся оружие.

Это тоже было частью шоу. Самой дорогой, самой эксклюзивной, самой желанной его частью.

– Он монетизирует нашу месть, – прошептала Ева. – Он превращает наше самоубийство в свой финальный продукт.

Это значило только одно. Они должны были уничтожить себя быстрее, чем он успеет выставить за них счет.

Они нашли Алекса в жилом отсеке. Он сидел на полу в самом темном углу, обхватив колени руками, и раскачивался взад-вперед, как маятник сломанных, остановившихся часов. Его некогда яркая, нарочито оптимистичная одежда – желтая ветровка и синие спортивные штаны – теперь казалась грязной, нелепой театральной бутафорией. На полу рядом с ним валялась мокрая, покоробившаяся брошюра по тимбилдингу, которую он, видимо, таскал с собой все это время. Он был сломлен. Не просто напуган или подавлен. Его мир, построенный на позитивном мышлении, синергии и корпоративных мантрах, рухнул, погребая его под своими картонными обломками.

Лина, Марк и Ева вошли в отсек. Тишина их шагов была тяжелой, как свинец. Они остановились на расстоянии, глядя на него не с ненавистью и не с жалостью. Они смотрели на него как на неисправный, но потенциально полезный инструмент.

– Алекс, – голос Лины был ровным, как поверхность замерзшего озера.

Он не отреагировал, продолжая свое монотонное, бездумное раскачивание.

Ева сделала полшага вперед. Ее голос был тихим, но каждое слово било точно в цель.

– Он тебя тоже продавал, Алекс. Твой профиль был там же, на аукционе. Я видела. «Высокий уровень внушаемости, низкая рефлексия, идеальный инструмент для внутреннего саботажа». Цена была невысокой. Ты был одним из самых дешевых лотов.

Алекс вздрогнул так, словно его ударили электрическим разрядом. Раскачивание прекратилось. Он медленно, с видимым, мучительным усилием, поднял голову. Его лицо, обычно сияющее широкой, отрепетированной улыбкой, было опухшим и мокрым от слез. В глазах плескалось детское, недоумевающее горе.

– Он говорил… – прошептал он, его губы едва двигались, не слушаясь. – Он говорил… это эксперимент… рост… команда…

– Он лгал, – отрезала Лина. Она подошла ближе, ее тень накрыла его съежившуюся фигуру. – Ты был не партнером. Ты был его самой дешевой и предсказуемой пешкой. Одноразовым инструментом.

Она остановилась прямо перед ним. В ее руке был короткий кусок заточенной арматуры, который она подобрала в одном из технических коридоров. Она держала его не как оружие, а как указку.

– Мы идем уничтожать реактор. Его. И всё это.

Алекс смотрел на заостренный, грубо обработанный конец металла, потом на ее пустое, непроницаемое лицо.

– Вы… вы убьёте меня, – пролепетал он, и в его голосе смешались страх и отчаянная надежда.

– Нет, – ее голос был холоден, как сталь в ее руке. – Ты нам нужен. Ты не гений и не боец. Но ты знаешь его. Ты знаешь, как он думает. Ты знаешь его ёбаную философию «вызовов» и «точек роста». Ты поможешь нам обойти его последние ловушки. Он наверняка оставил что-то, рассчитанное на психологию, а не на технику. Ты – наш ключ к его больному мозгу.

Она не протянула ему руку. Она не предложила помощи. Она просто ждала, возвышаясь над ним, как судья.

– Выбор за тобой, Алекс. Умри его ошибкой. Или стань его концом.

Алекс перевел взгляд с ее холодного лица на свои дрожащие руки. Он посмотрел на брошюру по тимбилдингу, лежащую на полу. В его глазах что-то медленно, мучительно гасло – последняя искра наивной, слепой веры в своего ментора, в своего бога. И когда она погасла, на ее месте не осталось ничего, кроме выжженной, черной пустоты.

А потом в этой пустоте зародилось что-то новое. Не надежда. Не решимость. Это была кристаллизованная, чистая, мстительная ненависть преданного ученика к своему учителю.

Он перестал плакать.

Он медленно, очень медленно кивнул.

Глава 10: Падение Левиафана

Пол вибрировал не в такт шагам. Он дрожал собственной, глубокой, прерывистой дрожью, словно под палубой бился в конвульсиях исполинский зверь. Этот гул не приходил снизу – он просачивался из стен, сочился с потолка, он был растворен в самом воздухе, плотном и тяжёлом. Низкая, утробная нота, которая заставляла зубы ныть, а кости – мелко и тошнотворно вибрировать, будто их беззвучно перемалывали в труху. Это был звук боли. «Левиафан» умирал. И он не хотел умирать в одиночестве.

Они не бежали по коридорам. Они неслись по его глотке.

Стены перестали быть просто сталью. Они жили. С влажным, хрустящим звуком, похожим на звук ломающегося хряща, переборки медленно ползли друг на друга, сжирая пространство. Ева, бежавшая второй, поскользнулась. Что-то теплое и липкое хлестало из вентиляционной решётки, заливая пол. Жидкость пахла застарелой медью и прелой листвой. Она качнулась, но удержалась на ногах, не издав ни звука. Время для крика вышло несколько часов назад, когда умерла последняя надежда.

– Сюда!

Крик Марка утонул в рёве. Он стоял у низкого технического лаза и колотил по его раме кулаком, оставляя на металле кровавые ссадины.

– Должен открыться! Должен…

Панель доступа рядом с люком коротко вспыхнула зелёным и погасла навсегда.

– Нет ответа! – прохрипел он, отшатываясь. Его лицо блестело от пота. – Тварь… Она отсекает локальные узлы от центра. Она… она думает!

– Меньше анализа, Марк! Решение! – Голос Лины, замыкавшей их группу, треснул, как выстрел. Она не оборачивалась, её тело было напряжено, как тетива. Ствол самодельного гарпуна был нацелен на дёргающийся, словно перебитый нерв, силовой кабель позади них. – Твоя ёбаная паранойя сейчас не поможет!

– Это не паранойя, это… это логика! Обратная связь! Она…

Его оборвал тихий, мёртвый голос. Алекс. Он шёл впереди, но смотрел не вперёд, а сквозь стену. Он больше не сражался. Он был их Вергилием, ведущим их через ад, который сам же и помогал строить.

– Он бы этим наслаждался, – пробормотал Алекс. Голос был ровным и пустым, будто он читал вслух инструкцию по эксплуатации. – Контролируемый хаос. Он не стал бы блокировать главный проход. Слишком… прямолинейно. Он бы оставил его открытым. Но заполнил бы звуком детского плача из динамиков. Чтобы сломать волю.

Алекс медленно повернул голову. Его взгляд, пустой и выгоревший, скользнул по стенам. Сквозь трещины в металле уже пробивались тонкие, биолюминесцентные нити. Они тускло светились и медленно, очень медленно тянулись к ним, как корни хищного растения, учуявшего тепло.

– Он любит иронию, – продолжил Алекс, его палец безвольно указал на едва заметную сервисную панель в полу. – Спасение через мусоропровод. Он бы оставил один терминал рабочим. Самый незаметный. Тот, о котором все забыли.

– Марк. – Голос Евы стал ледяным клинком, рассекающим шум. – Панель обслуживания системы пожаротушения. Алекс прав. Ищи красный сервисный порт.

Он рухнул на колени. Его пальцы, дрожащие и неуклюжие, заскребли по грязному металлу. Лина прикрывала их, её лицо превратилось в маску абсолютной, нечеловеческой концентрации. Она больше не была врачом. Она была солдатом в своей последней битве.

– Лина, слева! Движение! – крикнула Ева.

Боковой коридор, который секунду назад был монолитной стеной, разошёлся. Из темноты на них выползло нечто. Сплетение кабелей, органической жижи и зазубренных металлических осколков, собранных в подобие гигантской амёбы. Оно двигалось медленно, но с неотвратимостью ледника.

– Ясно, – бросила Лина.

Марк вскрикнул, но это был не крик ужаса. Это был крик триумфа.

– Есть! Нашёл!

Крышка панели поддалась со скрежетом. Под ней, в гнезде из пульсирующих органических волокон, горел одинокий красный огонёк – единственный признак порядка в этом царстве агонии.

– Открываю, – прошептал Марк, подключая свой планшет.

Люк над ними с шипением начал отползать в сторону. За ним была вертикальная шахта, уходящая в непроглядную черноту.

– Пошли! – скомандовала Ева. – Алекс, ты первый.

Алекс, не колеблясь, подтянулся и растворился в темноте. Ева полезла следом. Марк, выдернув кабель, последовал за ней, его ноги соскользнули, и Ева подхватила его за шиворот.

– Лина!

Она не ответила. Она стояла лицом к лицу с порождением станции, которое медленно ползло к ним, волоча по полу свои органические щупальца. Она вскинула гарпун. В её глазах не было страха. Лишь холодный, хищный блеск наркомана, наконец-то встретившего свою идеальную, последнюю дозу.

– Я задержу, – сказала она. Голос был спокоен. – Идите. Выполните.

Ева замерла, уже наполовину скрывшись в люке. На долю секунды в её глазах, глазах профессионального шпиона, мелькнуло что-то чужеродное. Что-то похожее на человеческое сомнение.

– Лина…

– Это приказ, – отрезала Лина, не оборачиваясь. Она чуть улыбнулась, но улыбка была обращена не к ним, а к твари. – Я знаю, что делаю. Впервые за очень долгое время… я знаю.

Она нажала на спуск. Гарпун с шипением вонзился в дрожащую массу. Тварь взревела – звук рвущегося металла смешался с предсмертным криком животного.

Марк схватил Еву за руку и с силой дёрнул в шахту. Люк за ними с грохотом захлопнулся, отрезая звук боя. Они остались в абсолютной темноте, в которой было слышно только их собственное тяжёлое, рваное дыхание и далёкий, затихающий рёв агонии. Чьей – станции или Лины – было уже не разобрать.

В Комнате Наблюдения было прохладно. И тихо. Воздух, пропущенный через дюжину угольных и гепа-фильтров, был стерилен и лишён запаха. За панорамным окном на город медленно опускались фиолетовые сумерки, но Кассиан не смотрел на них. Его мир сузился до стены экранов.

Он не видел грязи, слизи и агонии. Он видел данные.

Один экран – кардиограмма Лины. Пульс: сто восемьдесят. Сто восемьдесят пять. Пик, недостижимый для олимпийского спринтера. На другом – график кортизола Марка. Красная линия пробила потолок нормы и исчезла вверху. Электроэнцефалограмма Евы показывала нечеловечески стабильную синхронизацию тета– и гамма-ритмов – состояние пиковой концентрации, которое не могли нарушить ни запредельный стресс, ни чудовищная физическая нагрузка.

Это была симфония. Его симфония.

Кассиан не сидел. Он стоял перед экранами, выпрямившись, с идеально ровной спиной. В его позе было что-то от дирижёра, замершего перед оркестром в момент оглушительного крещендо. На его лице не было ни злобы, ни садистского удовольствия. Лишь чистое, почти религиозное, экстатическое восхищение.

Он видел не бунт сломленных активов. Он видел рождение совершенной, чистой драмы. Они использовали свои травмы – адреналиновую зависимость Лины, паранойю Марка, холодный расчёт Евы – не как слабости, а как оружие. Они сами писали финал, и этот финал был во сто крат прекраснее, трагичнее и правдивее любого, что он мог бы для них срежиссировать.

Когда на одном из мониторов сигнал от биометрических датчиков Лины сменился прямой красной линией, Кассиан не вздрогнул. Он лишь едва заметно повёл пальцами в воздухе, словно одобряя особенно красивый и пронзительный аккорд.

Он шагнул ближе к экрану. Три оставшиеся точки – Марк, Ева и Алекс – двигались по схеме станции к последней цели. К сердцу.

– Да… – прошептал он в безупречную тишину. Его голос был полон благоговейного трепета. – Вот она. Чистая воля, выкованная из страдания. Эстетика распада в своём высшем, абсолютном проявлении.

Он медленно достал кусок замши и протёр идеально чистые стёкла очков.

– Мой лучший… актив.

Он не собирался вмешиваться. Художник не правит своё полотно в тот момент, когда краски на нём оживают и начинают течь сами. Он наблюдает. И наслаждается.

Они вывалились из шахты в центральный хаб. Рёв станции здесь сменился чем-то худшим. Тишиной, наполненной гулом. Воздух был вязким, плотным, его можно было жевать. И он пах. Тошнотворная сладость перезрелых фруктов и тёплая медь свежей крови. Запах жизни и гниения, смешанный в один невыносимый коктейль.

Перед ними был он. Биореактор.

В центре пещеры, внутри огромного купола из помутневшего, исцарапанного полимера, висело Нейро-мицелиальное ядро. Размером с небольшой автомобиль, оно медленно, неравномерно пульсировало тусклым, больным янтарным светом, как огромное сердце с аритмией. От ядра исходил тонкий, почти неслышимый вой – не звук, а психическая вибрация, концентрированная агония и бесконечный голод.

– Боже… – выдохнул Марк, глядя на это живое, страдающее ядро.

– Нет времени, – голос Евы вернул его в реальность. – Терминал ручного управления. Там.

Она указала на небольшую платформу у основания купола. Путь к ней преграждал клубок толстых, белых, похожих на корни волокон, выползших прямо из пола. Антитела станции.

– Я их отвлеку, – сказал Алекс. Он шагнул вперёд. На его лице впервые за последние часы появилось осмысленное выражение – спокойная решимость человека, идущего на эшафот. – Вы… делайте, что должны.

– Алекс, нет! – крикнул Марк.

Но Алекс уже бежал. Он прыгнул прямо в переплетение корней. Они тут же ожили, с хрустом обвиваясь вокруг его тела. Он не закричал.

Марк и Ева бросились к терминалу. Путь был свободен. На несколько секунд.

– Давай, давай, давай! – бормотал Марк, его пальцы плясали по клавиатуре планшета. – Чёрт! Протокол перегрузки заблокирован! Внешний сигнал! Ева, нужно пробить их файрвол! Отправь любой пакет данных наружу, что угодно, просто создай исходящий канал! Нужно открыть порт!

Ева уже была у соседнего терминала. Вот он. Шанс. Выполнить общую задачу и свою личную, последнюю миссию.

– Нашла, – прошептала она.

На экране появилось окно загрузки. Пакет данных – видео, аудио, логи аукциона, имена, ставки – начал передаваться во внешний мир.

– Почти… – Марк стоял над аварийной кнопкой ручной перегрузки, его рука дрожала в сантиметре от красного пластика. – Ева!

– Девяносто пять… сто.

Полоса загрузки заполнилась. Зелёная надпись: [ПЕРЕДАЧА ЗАВЕРШЕНА].

Миссия выполнена.

Ева почувствовала укол пустой, горькой победы и кивнула Марку. Но прежде чем его рука опустилась на кнопку, на её экране всплыло системное уведомление. Лог доставки.

[Пакет данных 'LEVIATHAN.LEGACY' успешно доставлен по списку рассылки 'КОНКУРЕНТЫ.ОСНОВНЫЕ'.]

Ева застыла. Её мозг, тренированный на анализе и дешифровке, мгновенно сложил пазл.

Не в прессу. Не в ФБР. Конкурентам.

Это не была утечка. Это был акт тотального корпоративного терроризма. Он использовал их бунт как инструмент для своего финального перформанса. Он не просто уничтожал своё творение. Он сжигал дотла весь подпольный рынок, который сам же и создал.

Она подняла на Марка глаза, полные чудовищного, ледяного понимания.

– Это не разоблачение… – прошептала она, и её голос утонул в нарастающем рёве реактора. – Это… его завещание.

Рука Марка опустилась на кнопку.

Мир схлопнулся в беззвучную белизну.

Эпилог. Шум

Тихая, чистая комната. За окном идёт дождь. Его капли стекают по стеклу, искажая неоновые огни далёкого города. На простом деревянном столе лежит планшет. На его экране – беззвучный новостной репортаж.

Рядом стоит чашка с остывшим чаем.

Закадровый голос эксперта-психолога звучит из динамиков планшета – сухой, академичный, лишённый эмоций: – ...мы должны понимать, что Кассиан не был простым преступником. Его психология – это психология художника-нигилиста. Он превратил их страдания в объект искусства, а затем, когда этот перформанс достиг своего апогея, он использовал его для уничтожения всей системы, частью которой являлся. Это беспрецедентный акт не просто экономического, а экзистенциального терроризма. Он не просто сжёг театр, он сжёг его вместе со всеми зрителями...

Речь эксперта прерывается. На экране планшета беззвучно мелькают заголовки:

AXIOM DEFENSE, OMNICORP ОБЪЯВИЛИ О БАНКРОТСТВЕ. «LEVIATHAN LEAKS»: МИРОВАЯ ЭКОНОМИКА НА ГРАНИ КОЛЛАПСА. КАССИАН-ТАУЭР. ПОИСКИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ.

Затем экран гаснет, отражая тёмную, пустую комнату.

Кто смотрит на него, остаётся неизвестным. Может быть, выжившая Ева, навсегда исчезнувшая в тени. Может быть, безымянный агент, разбирающий обломки рухнувшего мира. А может быть, уже никто.

Их личные истории утонули во вспышке света на дне океана.

А Шум – Шум только начинался.