Текст книги "Левиафан/2025 (СИ)"

Автор книги: Sergey Smirnov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Центральный хаб встретил их. Низкий, утробный гул и влажный, плотный запах. Под гигантским полимерным куполом медленно, почти незаметно дышало Нейро-мицелиальное ядро. Тысячи светящихся волокон внутри него вспыхивали и гасли, словно сеть нейронов, отражающая бурю в их собственных головах.

Первым сломался какой-то парень. Техник, кажется. Лина не помнила его имени. Он просто закричал. Протяжно, без слов, как животное, попавшее в силок.

Лина прошла мимо него. Подошла почти вплотную к куполу, чувствуя его слабое, органическое тепло. Нашла взглядом один из влажных, выпуклых глазков-камер, утопленных в стену.

– Кассиан! – голос был сжат в тугую, вибрирующую струну. – Мы знаем. Хватит прятаться. Выходи на связь, ублюдок!

– Дело не в этом! – Марк перебил её. Он не кричал. Он шипел, как перегретый провод, тыча дрожащим пальцем в толстые, пульсирующие кабели. – Он не прячется! Он видит, слышит, чувствует! Эта система… она же биометрическая! Наш пульс, кортизол, состав пота – он знает, что мы знаем, ещё до того, как мы открыли рот! Он…

– Он убил Дэвида! – взвизгнула Сара, вцепившись в рукав Алекса, словно тот мог её защитить. – Он убьёт и нас! Мы все здесь сдохнем!

– Команда, спокойно! – Алекс наконец нашёл свой голос, и тот прозвучал до омерзения фальшиво в этой пропитанной ужасом атмосфере. – Главное – не поддаваться панике! Давайте… чётко сформулируем…

Он не договорил.

Гул.

Он не просто затих. Его не стало. Словно из комнаты разом высосали весь звук, оставив звенящий, стерильный вакуум. Вибрация под ногами исчезла. Светящиеся нити в «Матке» замерли. В наступившей мёртвой тишине Лина услышала, как свистит воздух в лёгких Сары. Услышала, как щёлкнул сустав на пальце Марка.

И тогда пришёл голос.

Он не шёл из динамиков. Лина инстинктивно дёрнула головой, пытаясь найти источник, но его не было. Голос не имел направления. Он просто был. Везде. Рождался из самого воздуха. Объёмный, идеально чистый, без единого искажения. Мужской, спокойный баритон. Голос диктора, зачитывающего некролог по всему миру.

– Превосходно.

Пауза. Достаточно долгая, чтобы осознание пронзило каждого. Это он.

– Должен признать, – продолжил голос, заполняя собой всё пространство, – вы превзошли мои ожидания. Фаза консолидации против внешнего антагониста наступила на тринадцать часов и сорок две минуты раньше прогноза. Ваш коллективный эмоциональный ROI… впечатляет.

Лина почувствовала, как по позвоночнику медленно, позвонок за позвонком, пополз холод. Это было не просто страшно. Это было омерзительно. Это было хуже любой угрозы. Их препарировали. В прямом эфире.

– Ты… – прохрипел Марк, – ты нас…

– Да, – голос Кассиана перерезал его фразу, не изменив ни тона, ни темпа. – Я выбрал каждого из вас. Тщательно. Марк, ваш гений отравлен паранойей, что делает вас предсказуемым. Лина, ваша зависимость от экстремальных ситуаций – бесценный двигатель для сюжета. Ваши провалы, ваши долги, ваши травмы… вы считаете это недостатками. Я считаю это первоклассным, необработанным материалом.

Он не оправдывался. Он не злорадствовал. Он читал лекцию.

– Вы не жертвы. Не путайте жанры. Вы – участники самого чистого перформанса в истории человечества. Эксперимента, призванного отделить подлинную человеческую реакцию от шелухи цивилизации. Вы – моя глина. Моя краска. Моя партитура. А я…

Голос сделал ещё одну паузу. Выверенную. Театральную.

– Я художник.

И замолчал.

Прошла секунда, другая. А потом гул вернулся. Такой же ровный, утробный, низкочастотный. Но теперь в нём не было безразличия. Лина слышала в нём сытое, ленивое, насмешливое мурлыканье.

Они стояли в оцепенении. Их ярость, их единый порыв – это был не бунт. Это была сцена. И они отыграли её идеально.

Лина медленно опустила руки. Впервые за много лет она не знала, какой приказ отдать. Потому что враг был не перед ней. Он был везде.

И он только что им поаплодировал.

(Точка зрения: Ева)

Внутри профессионального кокона, который Ева годами плела вокруг своего сознания, царил идеальный порядок. Холодный шторм контролируемых переменных. Ярость группы – ожидаемый скачок на графике. Ответ Кассиана – предсказуемый ход нарцисса-демиурга. Всё укладывалось в стройную модель.

Всё, кроме одного. Той вспышки острой, физической жалости к Саре несколькими часами ранее. Это была аномалия. Вирус в чистом коде. Она до сих пор чувствовала его фантомный привкус – неприятный, кисловатый, как вода из ржавой трубы.

Она сидела в своём углу, сжавшись, играя роль. Перепуганная мышь. Это было легко. Ей даже не пришлось симулировать дрожь, пробирающую до костей.

И тут Марк, доведённый до белого каления лекцией Кассиана, взревел. Он ударил кулаком по ближайшей панели управления. Не по экрану. Просто по металлическому корпусу. Глухой удар. Сноп оранжевых искр.

– Да чтоб ты сдох, сука!

Аварийные лампочки моргнули и погасли. Большинство не заметило, слишком глубоко погружённые в колодец собственного ужаса. Но Ева заметила. Не глазами. Она почувствовала. Короткий, почти беззвучный зуд под кожей левого предплечья. Сигнал от тактического реле, вшитого в подкладку комбинезона. Она, не поворачивая головы, скосила глаза на внутреннюю сторону своего запястья. Там, под кожей, крошечный имплант на долю секунды подсветил вену фосфорно-зелёным.

Системный сбой. Скачок напряжения. Открыт неэкранированный сервисный порт 7-Гамма. Прогнозируемое окно для передачи данных: 94 секунды.

Сердце, до этого бившее ровно, как метроном, сделало жёсткий, болезненный кульбит.

Вот он. Шанс.

Она, не меняя выражения лица, пробормотала что-то невнятное про тошноту, про уборную. Опираясь о стену, словно от слабости, она поднялась и, покачиваясь, скользнула в темноту технического коридора. Никто не обернулся.

Прижавшись спиной к холодной, влажной стене, Ева закрыла глаза. Пальцы правой руки заплясали в воздухе, отбивая команды через нейромышечные датчики. Выученная до автоматизма хореография. Пакет данных, который она собирала с первого дня – биометрия, записи, фрагменты кода, доказывающие незаконность шоу – был готов. Адресат: зашифрованный сервер её нанимателей.

Пакет «Левиафан-Омега» готов к передаче. Размер: 2.7 Гб. Расчётное время: 78 секунд.

Осталась одна команда. "Отправить". Месть за наставника. Миссия.

Её палец занёсся над последним жестом, но тут на её мысленном интерфейсе всплыло новое окно. Красное.

ВНИМАНИЕ: Перегрузка порта 7-Гамма вызовет каскадный отказ в смежном энергетическом контуре. Вероятность полного отказа системы рециркуляции воздуха в жилых отсеках "B" и "C" – 87%. Последствия: быстрая асфиксия.

Ева замерла. Отсек «B». Там была Сара. И тот парень с ожогом, которому она полчаса назад меняла повязку. В отсеке «С» – Алекс и ещё двое. Они доверяли ей. Они считали её своей.

Протокол: Приемлемый побочный ущерб. Устранение трёх-четырёх активов не влияет на основную цель миссии. Приказ: выполнить передачу.

Холодный, ясный голос её профессиональной части. Она видела это не как картинку. Как сухие строчки отчёта. Сирена. Шипение воздуха, становящегося ядом. Паника. Судороги.

И тут вирус снова ударил. Та самая острая, физически неприятная жалость. Она увидела лицо Сары, синеющее, с вываливающимися из орбит глазами. Увидела, как Лина будет отчаянно, безнадёжно пытаться запустить им лёгкие, колотя кулаками по грудным клеткам.

Таймер на её интерфейсе отсчитывал секунды. 10… 9… 8…

Её рука дрожала. Непрофессионально. Нелогично. Глупо. 7… 6… 5…

Она посмотрела в темноту коридора, словно могла увидеть сквозь стены их растерянные, ничего не подозревающие лица. 4… 3…

Месть. Миссия. Приказ.

2…

Лицо Сары.

В последнюю долю секунды её палец дёрнулся в сторону.

ОТМЕНА.

Зелёный огонёк под кожей погас. Окно возможностей захлопнулось со щелчком гильотины.

Ева медленно сползла по стене. Воздух со свистом вырвался из её лёгких. Миссия провалена. Она предала нанимателей, наставника, свою месть. Но люди в отсеке «B» продолжали дышать.

Она впервые за много лет не знала, кто она такая. И это было страшнее любого Кассиана. Чувство, которое она испытала, было не облегчением. Это был чистый, незамутнённый провал.

И он был тёплым.

(Точка зрения: Марк)

Марк стоял, глядя на пульсирующую «Матку». Его мозг, обычно работающий как сверхмощный процессор на криогенном охлаждении, сейчас был перегретым чипом, забитым десятком зависших программ. Теории заговора, обрывки кода, унизительные слова Кассиана – всё смешалось в вязкую, бесполезную патоку. Ярость ушла. Осталось только липкое, холодное бессилие. Он был гением, которого поймали в клетку, построенную из его же сильных сторон.

Именно в этот момент голос Кассиана вернулся. Такой же ровный, деловой, будто он начинал утренний брифинг.

– Поскольку вы так стремитесь к анализу и поиску первопричин, я с радостью предоставлю вам эту возможность. Начинаем протокол «Аудит».

С сухим щелчком, который заставил всех вздрогнуть, вдоль стен хаба загорелись терминалы. По одному на каждого выжившего. Тусклый белый свет экранов выхватил из полумрака их лица – бледные, пергаментные, измученные.

Марк, как лунатик, подошёл к ближайшему. Своему. На экране медленно прорисовывался текст. Это было досье. Детальное. Не на него.

ОБЪЕКТ АУДИТА: ЛИНА РАЙЛИ. ПРОЕКТ: «AEGIS MEDICAL». СТАТУС: ЛИКВИДИРОВАН.

Ниже шли графики, финансовые отчёты, выдержки из бизнес-плана её стартапа. Фрагменты переписки, в которых она обещала революцию в военной медицине.

– Ваша задача проста, – объяснял голос, пока Марк в ужасе скользил взглядом по строчкам. – Проанализируйте неудачу вашего коллеги. Используя все доступные данные, вы должны найти и сформулировать ту единственную, ключевую ошибку – стратегическую, финансовую, личную, – которая привела к краху всего предприятия. У вас один час.

Марк оторвал взгляд от экрана. Посмотрел на Лину. Она стояла у своего терминала, прямая, как стальной стержень, но он видел, как напряглась линия её челюсти. Она смотрела не на экран. Она смотрела на него.

И он понял.

На её экране – его собственный позор. Файлы о промышленном шпионаже. Его жалкие попытки продать данные. Его увольнение. Их заставляли публично препарировать самые болезненные неудачи друг друга.

Алекс, к изумлению Марка, потёр руки. – Так, команда, это… это же отлично! Конструктивная критика! Обратная связь! Мы поможем друг другу увидеть наши… э-э… зоны развития!

– Заткнись, Алекс, – прошипела Лина, не отводя от Марка взгляда. – Просто. Заткнись.

– И зачем нам это делать? – крикнула Сара. – Что ты нам дашь, а, ублюдок?! Ещё один кусок пасты? Какая награда стоит такого унижения?!

Голос Кассиана ответил с ноткой, которую Марк определил бы как ледяную, бритвенную иронию.

– О, награда стоит того. Уверяю. Победитель – тот, чей анализ будет признан самым точным, безжалостным и объективным, – получит нечто гораздо более ценное, чем пайки или привилегии.

Пауза.

– Победитель получит право… на тайну. Только досье победителя не будет зачитано вслух перед всеми остальными.

Откровение упало в центр хаба, как капля жидкого азота. Оно заморозило всё. Воздух, мысли, остатки солидарности. Игра мгновенно изменилась. Это больше не было соревнование за приз. Это была отчаянная, грязная драка за право скрыть свой стыд. За право не быть раздетым догола на глазах у всех.

Марк снова посмотрел на экран. Его мозг, преодолев паралич, уже работал. Он видел. Вот же она, ошибка Лины. Не финансовая. Психологическая. Её патологическая уверенность в собственной правоте, её неспособность идти на компромисс. Она вела стартап не как бизнес, а как военную операцию, где все несогласные – враги. Он мог разложить это. Чётко. Безжалостно. Объективно.

Он поднял глаза. Лина всё ещё смотрела на него. В её взгляде не было ненависти. Было что-то хуже. Понимание. Она тоже нашла его слабое место. Его комплекс неполноценности, его уверенность, что все хотят его обмануть. То, что и заставило его совершить ту глупость.

В её глазах он увидел отражение своего собственного холодного намерения. Они больше не были союзниками. Они были двумя хирургами над одним операционным столом, и каждый держал скальпель, нацеленный в грудь другому.

Марк посмотрел на своё отражение в тёмном стекле терминала. Его параноидальный интеллект, его главное оружие, теперь стал инструментом для публичной порки его единственного настоящего союзника. Он должен был уничтожить её, чтобы спастись самому.

Он увидел это холодное, расчётливое решение в глазах у всех остальных.

Единство было мертво. Хуже. Оно никогда и не рождалось. Просто ещё одна иллюзия, ещё одна сцена в чужом спектакле.

И занавес только что поднялся для следующего акта. Акта предательства.

Глава 6. Пробуждение Левиафана

Тишина была не отсутствием звука. Она была присутствием. Присутствием веса, давления, чего-то плотного и маслянистого, что заполнило собой жилой отсек после «Аудита». Оно оседало в лёгких, пленкой ложилось на кожу. Группа, если это слово ещё имело хоть какой-то смысл, перестала быть даже осколками целого. Теперь они были заряженными частицами в замкнутом контуре, и каждый нёс в себе заряд отталкивания. Никто больше не искал чужого плеча. Только чужую глотку.

Лина сидела на полу, в самом дальнем углу, вжавшись спиной в стену. Стена была холодной и вибрировала. Этот низкий, постоянный гул, который раньше почти не замечался, теперь ощущался каждой клеткой, как пульс огромного, больного зверя. Она взяла обломок пластиковой карты и методично, с хирургической точностью, вычищала грязь из-под ногтей. Движение за движением. Сосредоточенное, злое, почти медитативное. В этом ритуале был порядок, которого больше не осталось нигде.

На противоположном конце отсека, у единственной работающей консоли, горбился Марк. Его фигура почти сливалась с машиной, и только тусклый, мертвенный свет экрана выхватывал из темноты восковую бледность его лица. Он не смотрел в её сторону. Но Лина чувствовала его взгляд на себе. Не взгляд человека. Взгляд оптики. Сетку прицела, ищущую уязвимое место. Десять метров палубной плитки между ними. Световой год ненависти.

Остальные выжившие, как намагниченная стружка, распределились по периметру, инстинктивно избегая силовых линий, протянувшихся между двумя полюсами. Каждый нашёл себе угол. Каждый обрёл своё ничтожество. И каждый был готов за него умереть.

Алекс поднялся. Движение было резким, полным той энергии, которая теперь казалась не просто фальшивой – она была кощунственной. Он хлопнул в ладоши, и звук получился сухим и жалким, как треск ломающейся кости. – Ну что, команда! Перезагрузились? Отличный стресс-тест, а? Кассиан бросил нам вызов, и мы…

Ни одна голова не повернулась. Воздух даже не дрогнул. Голос Алекса, не найдя точки опоры, повис на секунду и сдох. Улыбка, приклеенная к его лицу, начала медленно оплывать, как воск. Он постоял так ещё мгновение, растерянный, жалкий, как ребёнок, чей тщательно упакованный подарок швырнули в грязь, не развернув. И тихо сел.

Первым увидел Джейк. Бывший биржевой клерк, чьи нервы истлели ещё на второй день, превратив его в ходячий сейсмограф страха. Он ткнул дрожащим пальцем в проход, ведущий к шлюзам. – Смотрите…

Проход, всегда бывший просто тёмным прямоугольником в стене, менялся. Он сужался. Но это не было похоже на работу гермодвери – не было ни визга сервоприводов, ни шипения гидравлики. Ничего. Две противоположные стены коридора просто двигались навстречу друг другу. Плавно. Беззвучно. Словно края живой раны, медленно затягивающейся на их глазах. Это было движение плоти, а не механизма.

Джейк вскочил. Его глаза, полные слезящейся паники, метнулись к Марку. – Это ты! Опять в своих системах ковыряешься, крыса? Решил нас тут замуровать?! – Отвали, – голос Марка был глухим и пустым. Он даже не поднял головы от экрана. – Я ничего не трогал. – Да кто тебе теперь поверит! – взвизгнул Джейк, но его истерика захлебнулась в новой перемене.

Изменился сам воздух. Запах – привычная смесь металла, перегретой изоляции и чего-то, что мозг помечал как «гроза», – неуловимо сдвинулся. Появился новый оттенок. Тошнотворно-сладкий. Густой. Будто где-то за стеной медленно, тоннами, гнили перезрелые фрукты, и этот приторный аромат тлена просачивался сквозь сталь.

И свет. Осветительные панели, всегда пульсировавшие ровным, как кардиограмма спящего, ритмом, вдруг сорвались в аритмию. Они начали мигать – рвано, судорожно, то вспыхивая добела, выжигая сетчатку, то почти угасая, погружая отсек в багровый полумрак. Станция задыхалась. И её агония была видимой.

Ева сидела в своём углу, обхватив колени руками. Лицо скрыто в тени, плечи дрожат. Безупречная маска паники. Но за ней, в холодном, стерильном пространстве её сознания, шёл бесстрастный анализ. Она не регистрировала страх Джейка или ненависть Лины. Она регистрировала систему. Другие списывали это на Кассиана, на Марка, друг на друга. Но Ева знала стиль своего врага. Его жестокость была осмысленной. Его пытки были искусством, частью «повествовательной дуги». А это… это был хаос. Это была опухоль, растущая вне сценария.

Она отфильтровала крики и гул. И услышала. Из-за решётки вентиляции над её головой доносился новый звук. Тихий. Влажный. Ритмичный. Не скрежет, не гудение. Щелчок. Словно кто-то очень большой, с огромным количеством суставов, медленно, с наслаждением, разминал их где-то там, в темноте, за стеной. Щёлк. Пауза. Щёлк.

Анализ, – бесстрастно отпечаталось в её внутреннем протоколе. – Введён неизвестный фактор. Система демонстрирует аномальное поведение, не соответствующее матрице продюсера. Вывод: угроза перестала быть прогнозируемой.

Она подняла голову. Её испуганные глаза – глаза жертвы, глаза актрисы – встретились с безразличным, пустым объективом камеры в углу. Она надеялась, что Кассиан тоже это видит. И что ему тоже, чёрт возьми, не по себе.

Марк уже не слышал их. Обвинения, подозрения – весь этот человеческий шум отступил, стал фоном. Его мозг, перегретый паранойей, наконец-то нашёл задачу, достойную себя. Он больше не пытался взломать систему. Он понял – это всё равно что пытаться взломать раковую опухоль. Он её препарировал.

Пальцы летали над сенсорной панелью, выводя на экран столбцы данных. Логи энергопотребления. Данные с биометрических датчиков на их запястьях. Статистика атмосферных флуктуаций. Графики, диаграммы, цифры. Он наложил один график на другой. И замер. Воздух вышел из лёгких свистящим шёпотом.

Картина была не просто ясной. Она была чудовищно, тошнотворно симметричной. Пики потребления энергии биореактором – этим мицелиальным сердцем в груди станции – до миллисекунды совпадали с пиками их собственного, коллективного стресса. Вот он, всплеск во время гибели первого участника. Резкий скачок, когда они бунтовали против Кассиана. И самый высокий, самый жирный, самый уродливый пик – последние часы. Во время «Аудита». Их грызня, их ненависть, их стыд, их страх.

Марк отшатнулся от консоли, будто дотронулся до оголённого нерва. Это была не теория. Это была неопровержимая, физическая, блядская причинно-следственная связь.

Он развернулся. Его глаза лихорадочно блестели в полумраке. – Сюда! Все! Смотрите!

Он тыкал трясущимся пальцем в экран. Несколько человек нехотя подошли, скорее из желания увидеть новый повод для ненависти. Лина не встала, но её напряжённая спина говорила, что она слушает. – Это не Кассиан! – голос Марка срывался на фальцет. – То есть, он это начал, он нас сюда засунул, но теперь… теперь это уже не он! Это мы! Мы, блядь, сами!

Лина медленно, очень медленно повернула голову. Её голос был холодным, как глубоководный лёд, и таким же тяжёлым. – О чём ты, Марк? Новая теория заговора? Чтобы отвлечь от себя внимание? Пробовал уже. Не сработало. – Да нет же! – он в отчаянии вцепился пальцами в свои волосы. – Да послушайте вы, идиоты! Эта… эта тварь в реакторе… она не просто работает. Она питается! Понимаете? Технически, она преобразует биохимические маркеры стресса в чистую, сука, энергию! Наш адреналин, наш кортизол, наша ненависть… это её ёбаное топливо!

Алекс шагнул вперёд, его лицо изображало отеческую обеспокоенность. – Ребята, эй! Давайте без паники. Может, это просто… – Какая, к чёрту, паника?! – заорал Марк, и в его голосе звенела чистая, незамутнённая истерика. – Это не паника, это физика! Биохимия! Чем больше мы ссым кипятком и ненавидим друг друга, тем сильнее она становится! Тем активнее она меняет эту жестянку! Мы раскармливаем монстра, который нас сожрёт!

Джейк попятился. – Он спятил. Окончательно. Несколько человек согласно закивали. Теория Марка была слишком безумной. Слишком… нелепой. Проще было верить в злого гения Кассиана. Проще было ненавидеть Марка. Проще было ненавидеть друг друга.

Марк смотрел на их недоверчивые, враждебные лица и чувствовал, как его топит бессилие. Он был Кассандрой в этой проклятой подводной банке. Гением, которого никто не слушал.

И в этот самый момент, на пике их недоверия, из всех динамиков на станции раздался звук.

Это не была сирена тревоги. Не был голос Кассиана. Это был крик. Искажённый, замедленный, пропущенный через сырой вокодер биореактора. Машина растянула его, добавила металлического эха, но не смогла скрыть его первооснову. Это был крик того парня, что сорвался с моста. Тот самый предсмертный, полный ужаса и боли вопль, который въелся им всем под череп. Только теперь он звучал так, словно его воспроизводила машина, пытающаяся имитировать человеческую эмоцию, которую она только что поглотила. Звук был механическим, но в его основе лежал неподдельный, сохранённый, как цифровой образец, человеческий ужас.

Крик оборвался так же внезапно, как и начался.

И наступила тишина. Настоящая. Не та, что была раньше, плотная от ненависти. А мёртвая, вакуумная тишина, в которой каждый слышал только грохот крови в собственных ушах.

В этой тишине все, как один, поняли. Марк, возможно, не так уж и безумен. А их враг только что научился говорить.

Алекс смотрел на застывшие, покрытые ледяной испариной ужаса лица. Страх. Апатия. Полный паралич воли. Его мозг, натренированный на корпоративных тимбилдингах и семинарах по «выходу из зоны комфорта», зарегистрировал это как провал. Полный. Провал. Эксперимента.

Они сломались, – подумал он с досадой, почти с брезгливостью. – Это не та динамика. Это не рост. Кассиан хотел видеть борьбу, преодоление, синергию перед лицом невозможного… а они просто… сидят.

На долю секунды его кольнула почти отцовская жалость к этим сломленным, испуганным людям. Они выглядели такими потерянными. Но тут же в памяти вспыхнул образ: залитый светом, стерильный кабинет в Кассиан-Тауэр, и тихий, ровный голос его ментора, его демиурга. «Настоящая команда, Алекс, рождается не из доверия. Она рождается из огня общего, настоящего кризиса. Когда отступать некуда».

Он был здесь, чтобы разжечь этот огонь. Им нужен был новый катализатор. Не абстрактная угроза от станции. А простая, понятная, животная проблема.

Его взгляд упал на узел системы регенерации воды. Самая хрупкая, самая важная система после воздуха.

Он направился к ней. Походка озабоченная, но решительная. – Так, надо проверить системы. После этого… сбоя… всё могло полететь.

Он склонился над переплетением труб, покрытых испариной. Остальные безучастно наблюдали. Он положил руки на большой красный вентиль аварийной продувки. Сделал вид, что пытается его подтянуть. – Чёрт, заклинило… – пробормотал он, достаточно громко, чтобы его услышали.

Затем, убедившись, что все взгляды прикованы к нему, он провернул свой план. Незаметно, отработанным движением, подсунул под рукоятку вентиля короткий кусок арматуры, припрятанный несколько дней назад. Использовал его как рычаг и с натужным кряхтением навалился всем весом.

Раздался оглушительный, тошнотворный треск ломающегося металла.

Алекс отшатнулся. На его лице был написан такой неподдельный ужас, что он сам себе почти поверил. – Ой… – голос дрогнул. – Ребята… Кажется… кажется, я его сорвал.

Он указал на вентиль, который теперь болтался под неестественным углом. Затем его взгляд, полный паники, метнулся к главному манометру давления в системе. Стрелка медленно, но неумолимо ползла влево, к красной зоне. – Давление… давление падает, – прошептал он, и в его голосе было столько искреннего отчаяния, что ему поверил бы даже Кассиан. – У нас… у нас воды осталось на пару часов. Максимум.

Его игра была безупречна. Он не был предателем. Он был жертвой обстоятельств. Неуклюжим добряком, который хотел как лучше.

Эффект превзошёл все его самые смелые ожидания. Это не объединило группу. Это взорвало её.

Осознание близкой, мучительной смерти от обезвоживания отменило всё: иерархию, ненависть, страх перед станцией, память о Кассиане. Все эти сложные человеческие конструкты были сметены одной, самой древней и самой сильной эмоцией. Жаждой.

Джейк первым, с животным визгом, бросился к своему вещмешку, где лежала полупустая фляга. Кто-то ещё с рёвом кинулся на него, пытаясь её отобрать. Через секунду жилой отсек превратился в клубок дерущихся, рычащих, царапающихся тел. Лина, отбросив своё ледяное хладнокровие, одним резким, выверенным движением уложила на пол парня, который тянулся к её койке. Марк, забыв про свои терминалы, прижал к себе рюкзак, как самое ценное сокровище, и отполз в угол, его глаза дико метались по сторонам.

Это была не драка. Это был вопль паники, усиленный эхом замкнутого пространства.

И станция отреагировала мгновенно. Низкочастотный гул, к которому они привыкли, сменился чем-то другим. Глубоким, утробным, почти довольным рокотом, который исходил, казалось, отовсюду. Он вибрировал в палубе, в стенах, в костях. Влажные, щелкающие звуки из-за стен участились, сливаясь в непрерывный, возбуждённый треск. Пульсация света стала бешеной, стробоскопической, превращая драку в череду застывших, гротескных картин из ада.

Алекс стоял посреди этого хаоса, нетронутый. Он смотрел на дерущихся людей, на мигающий свет, на стены, которые, казалось, дрожали от предвкушения. Ужас и тайный, извращённый восторг боролись на его лице. Он добился своего. Он создал идеальный кризис.

Он смотрел на свои дрожащие руки, не в силах соединить причину и следствие. Он хотел разжечь огонь, чтобы закалить их. А вместо этого, кажется, просто позвонил в колокол, сзывая чудовище на ужин.

Глава 7. Поцелуй Иуды

(Точка зрения: Лина)

Звук прекратился. Не сам хаос, нет, – он просто потерял голос. Разорванные глотки хватали воздух, пальцы, сжимавшие обломки панелей и клочья чужих волос, разжались. Животная ярость в зрачках медленно таяла, сменяясь чем-то более древним. Голым, первобытным ужасом.

Что-то изменилось в самом воздухе.

Он стал густым. Вязким. Словно сам объём отсека сжался, выдавив из лёгких остатки кислорода и заменив его чем-то плотным, маслянистым. Лина сделала короткий, резкий вдох и замерла. К привычной смеси затхлой воды и металлического привкуса, который они давно перестали замечать, примешалась новая нота. Сладковатая, тошнотворная, как запах гниющего под летним солнцем фрукта. Она шла прямо из решёток вентиляции. Те больше не гудели ровным, механическим тоном. Они вздыхали. Тяжело, с натугой, выталкивая в отсек эту липкую, удушливую дрянь.

Станция дышала. И её выдох их убивал.

Один за другим выжившие опустили руки. Страх задохнуться оказался сильнее жажды крови. Они застыли в нелепых, сломанных позах, глядя на стены, с которых теперь сочился и медленно полз вниз жирный, радужный конденсат.

Лина стояла в самом центре этого замершего ада, и в её венах разливалось нечто до боли знакомое. Не страх. Не отчаяние. Чистый, ледяной, почти оргазмический прилив адреналина. Мирная жизнь была для неё пыткой, тишина – вакуумом, в котором голоса прошлого кричали слишком громко. Хаос был её кислородом. И сейчас она дышала полной грудью. Мир, размытый и мутный, сжался до одной точки. Одной кристально ясной задачи. Не выжить. Нет.

Дать сдачи.

Она не стала взывать к их совести. Совесть давно сдохла и сгнила.

– Хватит дохнуть поодиночке!

Её голос, резкий, как треск ломающейся кости, прошил оцепенение. Все головы, как по команде, повернулись к ней.

– Видите это? – она ткнула пальцем в панель над головой. Индикатор давления воздуха, тускло-красный, медленно, но неумолимо полз вниз. – Эта херня нас сожрёт раньше, чем мы перегрызём друг другу глотки. Так что предлагаю сдохнуть вместе. Но по моей команде. Ясно?

Никто не ответил. Но они слушали. Их глаза, ещё недавно горевшие ненавистью друг к другу, теперь были пустыми зеркалами, отражавшими её фигуру.

Марк, оттирая с щеки полосу чужой, уже запекшейся крови, отделился от стены. Его глаза лихорадочно блестели – паралич апатии прошёл, словно кто-то щёлкнул тумблером, и мозг заработал на предельных оборотах. Он подошёл ближе. В его взгляде не было ни тени былого союзничества, только холодный, деловой расчёт. Он увидел в её словах не героизм, а голую, функциональную логику.

– Она права, – сказал он, обращаясь ко всем и ни к кому. Голос его был хриплым. – Индивидуально… шансов ноль. Система адаптируется к одиночным угрозам. – Он повернулся к Лине. – Но она не рассчитана на скоординированный, иррациональный сбой. – Что предлагаешь? – коротко бросила Лина. – Есть один протокол. Внешний. Аварийный. – Марк говорил быстро, его пальцы уже чертили невидимые схемы в густом воздухе. – Ручное управление шлюзами в седьмом техническом отсеке. Оно почти полностью механическое. Дублирующее. Если мы… если мы сможем его затопить… не просто сломать, а вызвать разгерметизацию контролируемой секции… – …то это вызовет сигнал тревоги, который не зависит от био-мозга, – закончила за него Лина. – Сигнал, который увидят снаружи. – Технически, да. Это единственный механизм, который по всем чертежам времён Холодной войны должен иметь прямой выход на поверхность. Наша единственная…

Он не договорил. Он не верил в это слово. Надежда. Она была таким же ядом, как и этот воздух.

– Отлично. – Лина обвела взглядом остальных. – Кто с нами?

Тишина. Затем из тени выступил Алекс. Его лицо сияло неестественным, почти безумным восторгом, как у проповедника, узревшего второе пришествие.

– Да! Да! Вот это я понимаю – командный дух! – он хлопнул в ладоши. Звук получился плоским, мёртвым, неуместным. – Наконец-то! Мы им покажем! Я знал, что мы сможем!

Его энтузиазм был отвратителен. Но он сработал как детонатор. Ева, стоявшая в стороне и обнимавшая себя за плечи, медленно кивнула. Её лицо было маской страха, но глаза, холодные и внимательные, уже оценивали новую расстановку сил. Джейк, тот самый, что пять минут назад был готов перегрызть глотку за каплю воды, тяжело поднялся с пола. За ним ещё один. И ещё.