Текст книги "Левиафан/2025 (СИ)"

Автор книги: Sergey Smirnov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Это был альянс обречённых, скреплённый не доверием, а общим билетом в один конец. И Лина, чувствуя, как адреналин поёт в её крови, была готова стать их билетёром.

– Тогда двигаем, – бросила она. – Отсек семь. Быстро.

Они двинулись. Скрип ботинок по металлу. Тяжёлое дыхание. Молчаливая, мрачная процессия, оставляющая за спиной смрад паники и сладковатый запах дыхания Левиафана.

(Точка зрения: Марк)

Сама станция, казалось, пыталась их выблевать. Это не было похоже на выверенные, садистские испытания Кассиана. Это было инстинктивное сопротивление организма, в теле которого завелись паразиты. В узком коридоре из стены медленно, с влажным, хрящевым хлюпаньем, выдвинулся толстый, скользкий нарост, похожий на язык гигантской улитки. Он перекрыл половину прохода, заставив протискиваться, пачкая одежду в липкой, дурно пахнущей слизи. За следующей переборкой дверь заклинило. Не заблокировало, а именно заклинило – агонизирующий скрежет металла, деформируемого изнутри, как кость, ломаемая под неправильным углом. Пришлось втроём навалиться на рычаг, пока тот не поддался с оглушительным треском.

Марк чувствовал, как его паранойя, на мгновение усыплённая общей целью, снова шевелится в затылке, как холодный червь. Каждое препятствие казалось ему не случайностью, а чьим-то злым умыслом. Но он гнал эти мысли. У него была задача. Чёткая. Техническая. Спасение в чистой логике.

Наконец, они добрались. Отсек управления шлюзами был тесным, клаустрофобным помещением, забитым ржавеющими трубами. Здесь пахло иначе – застарелой смазкой, холодной сталью и озоном. И в центре, как алтарь в заброшенной церкви, стояла единственная панель управления. Старая, клепаная, с огромными рычагами и стрелочными манометрами, чьи стёкла помутнели от времени.

– Так, – выдохнул Марк, его взгляд уже впился в панель. Он чувствовал себя как дома. Это был язык, который он понимал. – Лина, вот этот рычаг. Давление контура «Гамма». Держи его. Не отпускай, пока вон тот индикатор… видишь?.. не станет зелёным. Это снимет блокировку. – Принято, – Лина намертво вцепилась в рычаг. Мышцы на её предплечье вздулись тугими жгутами. – Сколько времени? – Секунд тридцать… может, сорок… – бормотал Марк, его пальцы порхали над рядами тумблеров, как пальцы пианиста. Он чувствовал, как система сопротивляется, как гидравлика гудит от перегрузки, словно стонет от боли. – Эта дрянь не хочет поддаваться. Алекс, не трогай красную панель! Я же сказал, блядь, не трогать! Там аварийная разгерметизация! – Спокойно, приятель! – Алекс стоял рядом, его широкая улыбка выглядела в тусклом свете безумной. – Я просто помогаю! Вижу, тебе тяжело, дай-ка я… – Нет! Не смей! Там…

Он не успел договорить.

– Вместе мы сила!

С этим радостным, идиотским воплем Алекс навалился всем весом не на тот рычаг, который указывал Марк, а на тот самый, запретный, красный.

Раздался не щелчок. Раздался оглушительный, раздирающий уши скрежет. Звук металла, который не открывали десятилетиями, и который теперь рвали с мясом. Сноп тускло-жёлтых искр ударил из-под панели, на секунду осветив перекошенное от восторга лицо Алекса. Что-то внутри с грохотом оборвалось.

Но шлюзы не открылись. Вода не хлынула. Вместо этого система, получив два противоречивых, взаимоисключающих приказа, встала в аварийный ступор. Замкнуло. Густой, едкий чёрный дым, пахнущий горелой пластмассой и отчаянием, повалил из-под панели.

Марк закашлялся, отступая назад. Он смотрел на это, и его мозг, его гениальный, параноидальный мозг, отказывался обработать информацию. Он ожидал предательства. Он ждал его от Евы, тихой и незаметной. От Лины, с её эгоистичным героизмом. Он готовился к тихому удару в спину, к саботажу, замаскированному под ошибку.

Но не к этому. Не к предательству, совершённому с громким, ободряющим кличем, как на корпоративном тимбилдинге.

Алекс отступил от дымящейся панели. Он не выглядел виноватым. Он сиял. Гордая, безумная улыбка коуча, только что доведшего свою команду до катарсиса. Он обвёл взглядом застывшие, задыхающиеся от дыма фигуры товарищей и произнёс фразу, которая убила в Марке последнюю каплю веры в человечество.

– Ребята, это вызов! Настоящая проверка команды! – его голос был полон искреннего энтузиазма. – Теперь посмотрим, как мы справимся с пожаром!

В мозгу Марка словно сгорел предохранитель. Не от сложности предательства, а от его оглушающей, невозможной простоты. Его система распознавания угроз, заточенная на поиск сложных алгоритмов и скрытых мотивов, дала сбой при столкновении с этим… с этим восторженным идиотизмом. Он был прав. Его всегда хотели предать. Но он никогда, никогда не мог представить, что предательство будет выглядеть так.

(Точка зрения: Ева)

Ева не видела ярости. Она видела лишь безэмоциональную геометрию насилия. Лина, похожая на демона из-за сажи, размазанной по лицу, преодолела разделявшее их пространство, казалось, в одно мгновение. Она схватила Алекса за воротник комбинезона и с силой впечатала в стену. Металл гулко отозвался, как удар похоронного колокола.

– Что. Ты. Сделал? – каждое слово было отдельным, твёрдым ударом.

Остальные смотрели на них. Ненависть в их глазах была иной, не той, что кипела во время драки за воду. Та была горячей, животной. Эта – холодной, чёрной, как вакуум. Это была ненависть к идее, к самой сути обмана.

Алекс не сопротивлялся. Он даже не пытался вырваться. Он смотрел на Лину с восторгом фанатика, которому явилось божество.

– Я… я помог вам, – выдохнул он, и в его голосе не было страха, только экстатическое возбуждение. – Разве вы не видите? Вы снова стали командой! Вы работали вместе! Кассиан… он бы гордился. – Кассиан? – прорычал Марк, заходясь в кашле. – При чём здесь этот ублюдок?! – Он не ублюдок! – Алекс почти кричал от обиды. – Он визионер! Я не предатель, я… я его партнёр. В этом… великом эксперименте. Моя задача – создавать для вас точки роста. Конструктивные кризисы. Чтобы вы… чтобы вы раскрыли свой истинный потенциал!

Тишина, нарушаемая лишь треском остывающего металла и шипением дыма, стала плотной, почти осязаемой. Ева стояла чуть поодаль, и её мозг, по привычке, работал в режиме анализа.

Объект «Алекс» проявляет признаки сектантского мышления. Полное принятие идеологии доминирующей фигуры («Кассиан»). Рационализация деструктивных действий через псевдо-позитивную терминологию («точки роста», «конструктивный кризис»).

Это был идеальный материал. Бесценный. Она должна была чувствовать профессиональный триумф.

Но она ничего не чувствовала. Кроме холода.

Слова Алекса были страшнее любого ножа в спину. Они обесценили всё. Их борьбу, их страх, их крошечную, отчаянную надежду. Всё это было не трагедией, не выживанием. Это был чужой, извращённый тренинг по личностному росту.

– И вентиль… с водой… – голос Марка был едва слышен. – Это тоже ты, сука? Тоже «точка роста»?

– Ну… да! – Алекс на секунду смешался, словно боялся, что у него отнимут заслугу. – То есть… я увидел, что вентиль почти сорван. Резьба не держала. Кто-то… или что-то… уже начало это делать. А я просто… я понял, что это шанс! Идеальный катализатор, чтобы вы вышли из апатии! Я просто довёл дело до конца! Идея – использовать это – была моя!

Это откровение, брошенное как нечто незначительное, пронзило тишину. Они переглянулись. Почти сорван. Значит, это был не только он. Значит, есть что-то ещё. Или кто-то. Станция сама ломает себя? Или… среди них есть ещё один Иуда? Паранойя, на мгновение сменившаяся общей яростью, вернулась, и теперь она была ещё более едкой и всепроникающей.

Ева смотрела на сломленное, грязное лицо Лины. На то, как Марк обхватил голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону. Она видела, как в глазах остальных угасла последняя искра. И впервые за всё время проекта она увидела в них не «объекты 2, 4 и 7». Она увидела Лину. Марка. Людей. Товарищей по несчастью в этом механическом, дышащем аду.

Её рука в кармане бессознательно сжалась, нащупывая холодный, гладкий корпус скрытого передатчика. Её миссия. Её месть за наставника. Её билет из этой дыры. В этот момент всё это показалось ей бесконечно мелким, глупым и незначительным. Передатчик вдруг стал невыносимо тяжёлым. Грязным.

Никто не стал бить Алекса. Никто не сказал больше ни слова.

Лина молча отпустила его и, не глядя ни на кого, развернулась и пошла прочь, в дымную мглу коридора. За ней, как призраки, двинулись остальные. Они расходились, не глядя друг на друга, каждый в свою капсулу отчаяния. Единство, рождённое из последней надежды, умерло, и на его месте осталась только выжженная, холодная пустота.

Алекс остался один посреди разрушенного отсека. Его восторженная улыбка медленно сползала с лица, когда он понял, что его «команда», его «проект», его великая миссия – всё оставили его. Он был один.

Глава закончилась не тишиной. Она закончилась звуком. Глубокий, низкий гул станции сменил тональность. Он больше не был угрожающим или возбуждённым. Теперь он был ровным, утробным, глубоко удовлетворенным.

Словно сытый зверь, который только что хорошо поужинал.

Глава 8. Тайный Аукцион

Запах горелого пластика и чужого поражения въелся в слизистую. Он был повсюду – в тяжелом, рециркулированном воздухе, в складках одежды, в привкусе на языке. Пожар потух, но его призрак остался, и вместе с ним пришла тишина. Не та, что бывает между испытаниями, полная сжатых пружин нервов. Другая. Вакуумная. Тишина морга после того, как патологоанатом закончил работу.

Группа, если так можно было назвать эту россыпь сломленных тел, перестала существовать. Джейкоб, парень, который еще вчера травил анекдоты, теперь сидел, обхватив колени, и катал взглядом одну-единственную царапину на палубной плите. Туда-сюда. Туда-сюда. Словно в этом бессмысленном движении был ответ. Двое других просто лежали на койках, лицами к холодной, потеющей стене, превратившись в неподвижные контуры под тонкими одеялами.

Лина стояла в самом дальнем углу отсека, спиной ко всем. Каменная спина, прямая, как оружейный ствол. Её рука совершала однообразное, скребущее движение: она протирала куском грязной ветоши металлическую пряжку своего ремня. Шорк. Шорк. Металл давно блестел, но она не останавливалась. Это было единственное, что она еще могла контролировать. Очищать маленький, бессмысленный квадрат металла в центре всепоглощающего хаоса.

Марк нашел свой угол у вибрирующей переборки. Он сидел на полу, едва заметно раскачиваясь, как сломанный метроном, застрявший между двумя ударами. Его губы шевелились, выпуская в пустоту обрывки технического бреда, молитвы его рухнувшей веры. – Паразитическая… система… да. Положительная обратная связь… стимул-реакция… симбиотический хищник… хищник…

И над всем этим – звук.

Он изменился. Привычный низкочастотный гул станции, её вечное механическое дыхание, стало другим. Глубже. Ровнее. Вибрация, идущая по палубе, обрела ритм. Размеренный. Утробный.

Это был звук сытости.

Звук мурлыканья гигантского зверя, который только что пообедал их адреналином и отчаянием, и теперь лениво переваривал их поражение. Для Евы, сжавшейся в своем углу, этот звук был невыносим. Он был личным, издевательским оскорблением.

Рука в кармане стискивала холодный, гладкий корпус передатчика. Миссия. Корпорация. Месть за наставника. Всё это съежилось, превратилось в детский рисунок, нацарапанный на стене ядерного реактора. Глупо. Наивно. Она перевела взгляд на напряженные плечи Лины. На раскачивающуюся фигуру Марка, погруженного в собственный ад паранойи.

Её использовали. Её праведный гнев, её скорбь по Аронову, её профессиональная гордость – всё это было лишь переменной в его уравнении. Еще одним стимулом для нужной реакции.

Этого она простить не могла.

Решение пришло не как мысль. Оно родилось в животе ледяным спазмом. К черту корпорацию. К черту наставника. К черту всё, что было до. Сейчас это было личное. Она должна была увидеть всю доску. Не как фигура, а как игрок. Увидеть лицо этого бога-кукловода, чтобы знать, куда целиться.

Ева поднялась. Скрип её ботинок утонул в утробном гуле. Никто не обернулся. Она была призраком в комнате живых мертвецов. Скользнула к техническому коридору, где после диверсии Алекса зияла вырванная с мясом сервисная панель – рана в теле станции. Протиснулась в узкий, темный лаз. В нос ударил запах сырого металла и остывшего машинного масла. Стены шахты были скользкими от конденсата. Она нашла тесную нишу, подтянула колени к груди, стараясь дышать ровно, и открыла ноутбук.

Синий свет экрана вырвал её лицо из темноты, сделал его похожим на маску.

Пальцы, не дрожа, нашли в путанице кабелей тот самый. Толстый, с двойной оплеткой. Щелчок коннектора, вошедшего в разъем, прозвучал в тишине шахты оглушительно громко. Она подключила свой передатчик в режиме перехвата. Экран анализатора спектра был почти пуст. Почти. Вот она. Тонкая, как паутинка, нить данных. Один-единственный исходящий поток. Но шифрование… Такое она видела лишь в спецификациях для военных систем связи. Неприступное.

А рядом, в метаданных, была цифра. Цифра, от которой по спине прошел холодный, липкий ток.

СЧЕТЧИК ПОДКЛЮЧЕНИЙ: 17.

Семнадцать. Не миллионы зрителей реалити-шоу. Семнадцать пар глаз.

Взламывать шифр в лоб – всё равно что пытаться пробить стену бункера головой. Бессмысленно и смертельно для процессора. Она искала другое. Её наниматели дали ей не только оборудование. Они дали ей наводку. Подозрение, что Кассиан использует проприетарный протокол связи, основанный на разработках компании, которую его фонд поглотил пять лет назад. А разработчик, уволенный после поглощения, оставил в протоколе диагностический бэкдор. Ключ – шестнадцатизначная строка, хеш от даты и времени первого запуска системы.

Пальцы Евы запорхали над клавиатурой. Она начала перебор, основываясь на известных датах из биографии Кассиана. День основания его венчурного фонда. Дата смерти его отца. День враждебного поглощения той самой компании. Ноутбук тихо гудел, процессор раскалялся. Пятнадцать минут, которые показались ей сменой геологических эпох. Полоса загрузки ползла мучительно медленно. 98%… 99%… Сбой.

Она выругалась шепотом. Еще раз. Снова провал.

И тут её осенило. Не его даты. Его творения. «Левиафан». День, когда он выкупил этот ржавый остов времен Холодной войны.

Она вбила новую серию. Снова поползла полоса загрузки. И когда она уже была готова сдаться… щелчок. Тихий системный звук. На экране вспыхнуло окно авторизации. Она была внутри.

Интерфейс начал прорисовываться, сегмент за сегментом. Никаких ярких красок, спецэффектов, логотипов шоу. Только строгие, холодные сине-серые тона. Минимализм. Это был не сайт. Это была закрытая торговая платформа.

Биржа.

Первый разблокированный элемент заставил её замереть, перестав дышать.

Фотография Лины. Сделанная в первые часы их прибытия. Спокойное, еще не измученное лицо. А рядом – не биография. Рядом была инфографика. Пульс в реальном времени. Уровень кортизола. Болевой порог. Результаты когнитивных тестов. И внизу, под графиками, сухая, как пустынный песок, деловая сводка:

АКТИВ: «ВАЛЬКИРИЯ» (ЛИНА В.) КЛАСС: Альфа. ХАРАКТЕРИСТИКИ: Высокая выживаемость, устойчивость к психологическому давлению, склонность к рискованному лидерству в кризисных ситуациях. Посттравматическое стрессовое расстройство используется как основной мотиватор, а не дестабилизирующий фактор. Индекс подчиняемости (вне кризиса): средний. Индекс лояльности (при правильной мотивации): высокий. ПОТЕНЦИАЛЬНОЕ ПРИМЕНЕНИЕ: Полевые операции в зонах повышенного риска, личная охрана класса "А", руководство штурмовыми группами ЧВК.

Её затошнило. Желчь подкатила к горлу. Актив. Индекс подчиняемости.

Лихорадочно, с колотящимся в ребрах сердцем, она нашла свой профиль.

АКТИВ: «ЭХО» (ЕВА М.) КЛАСС: Гамма. ХАРАКТЕРИСТИКИ: Специализация: внедрение, социальная инженерия. Высокая способность к мимикрии. Подтвержденная аффилированность с конкурирующей структурой (см. закрытый файл E-7, проект «Оракул»). ПРИМЕЧАНИЕ: Основная мотивация (месть за научного руководителя, проф. Аронов) делает актив предсказуемым и легко управляемым через дозированные негативные стимулы. Рекомендуется для операций по дестабилизации конкурирующих структур.

Кровь отхлынула от лица, оставив ледяную пустоту.

Он знал.

Кассиан всё знал с самого начала. Она не была хитрым шпионом, пробравшимся во вражеский тыл. Она была еще одним экспонатом в его кунсткамере, с особо пикантной характеристикой в описании. Её тайная гордость, её тщательно выстроенный план мести – всё это было частью его сценария. Величайшее унижение в её жизни.

Её взгляд метнулся ниже. Две колонки. В одной – кодовые обозначения покупателей. "Аргус-Секьюрити". "Дженезис-Фарма". "Проект-Химера". Во второй – цифры.

И они росли.

Кто-то только что поднял ставку на Лину. Семизначная сумма.

И в этот момент из динамиков ноутбука раздался тихий, мелодичный звон. Короткий. Чистый. Как в дорогом лифте, прибывшем на этаж. Как звук кассового аппарата, закрывающего сделку.

Динь.

Этот цивилизованный, опрятный звук в самом сердце этого ада был отвратительнее любого крика, любого хруста костей. Ева резко согнулась пополам, зажимая рот рукой, чтобы её не вырвало прямо на клавиатуру.

Она смотрела, как под профилем Лины появилась надпись: «СТАВКА ПРИНЯТА».

И до неё дошло. С ясностью падающего в пропасть камня. Победитель шоу не получает свободу и деньги. Победитель – это главный лот. Его «приз» – пожизненный контракт с тем, кто заплатил за него самую высокую цену.

Она выбралась из вентиляционной шахты, как привидение. Лицо – непроницаемая маска, но в глубине глаз горел сухой, лихорадочный огонь. Она молча пересекла отсек, игнорируя гул станции, подошла прямо к Марку и, ничего не говоря, развернула к нему экран ноутбука.

Он поднял на неё пустой, расфокусированный взгляд. Потом перевел его на светящийся прямоугольник. Его бормотание оборвалось на полуслове. – Что… это? – прохрипел он, отшатнувшись так, словно экран был раскаленным. Его взгляд метнулся от ноутбука к лицу Евы, и в нём вспыхнуло ядовитое, привычное подозрение. – Откуда это у тебя? Это не станционное оборудование. Кто ты, блядь, такая?

– Неважно, кто я, – голос Евы был тихим, но твердым, как закаленная сталь. – Важно, кто мы. Смотри.

Марк впился взглядом в экран. Его глаза забегали по строчкам. Он увидел профили. Нашел свой. Прочитал. «Высокоэффективен, но лояльность нулевая. Идеальный саботажный элемент». – Твари, – прошептал он. Это был не крик ярости, а выдох умирающего. – Они всё знали. Суки… – Он заметил цифры. Его зрачки сузились. – Что это? Что это за цифры, Ева?

Напряженная тишина, прорезавшая сытое урчание станции, заставила Лину обернуться. Движение, которым она терла пряжку, замерло. Она медленно, как хищник, подошла к ним. Её взгляд был тяжелым, как свинец. – Что там?

– Это не шоу, – сказала Ева, не отрывая взгляда от сломленного лица Марка.

– Мы это уже поняли, – отрезала Лина.

– Нет. – Ева наконец подняла голову и повернула экран к ней. – Вы не поняли. Это витрина. Аукцион.

Лина уставилась на экран. Её лицо превратилось в камень. Она увидела свой профиль, свою жизнь, препарированную и оцененную, как туша на рынке. Увидела цифры. – Ставки? – её голос был едва слышен, шелест сухих листьев. – На то, кто выживет?

Ева медленно, почти незаметно, покачала головой. – На нас.

Гул станции стал единственным звуком во вселенной.

Марк издал странный, сдавленный всхлип, будто его ударили под дых. – Они нас… покупают? – прошептал он, глядя в никуда. – Как… как скот?

– Хуже, – ответила Ева. Её голос не дрогнул. Ни единой нотки сочувствия. Только холодная констатация. – Победитель не выходит на свободу. Победителя забирает тот, кто заплатил больше всех.

Лина перевела на неё взгляд. Абсолютно пустой. – Забирает… куда?

Ева посмотрела ей прямо в глаза. – В рабство.

Слово повисло в тяжелом воздухе, вязкое и окончательное, как застывающая смола. Последняя, самая крошечная искра надежды, та, что жила даже в апатии и отчаянии, погасла. Навсегда.

Марк медленно опустил взгляд на свои руки – руки инженера, руки гения, руки взломщика. Он сжал их в кулаки так, что побелели костяшки. Бесполезные руки.

Лина медленно, очень медленно, оторвала взгляд от экрана. В её глазах больше не было ни апатии, ни боли. Ничего человеческого. Только холодный, как глубоководный лёд, безжалостный расчет.

Их взгляды встретились над светящимся экраном – Лины, Марка и Евы. Три пары глаз, в которых умерло всё, кроме одного.

И в этой мертвой тишине, под сытое мурлыканье переваривающего их бога, родилась ярость. Не горячая, не слепая.

Холодная, как сердце звезды, погасшей миллионы лет назад. Идеально сфокусированная.

Глава 9. Бунт Активов

Тишина была не отсутствием звука. Она была материей. Плотной, как спрессованный в брикет пепел, она забивала уши, нос, легкие. Каждый вдох отдавался в черепе глухим толчком, каждое движение становилось событием, нарушающим хрупкое равновесие энтропии. В отсеке управления был только один источник света – широкий экран с данными аукциона. Столбцы цифр, безликие аватары покупателей, бегущая строка с последними ставками. Этот свет не разгонял тьму. Он делал ее видимой, отбрасывая на три застывших лица холодные, мертвенные блики.

Марк смотрел на экран, но ничего не видел. Его взгляд давно расфокусировался, превращая доказательства их унижения в размытые иероглифы на языке, которого он никогда не хотел знать. Лина стояла к нему спиной, вглядываясь в угольно-черный зев коридора, словно надеялась увидеть там, за сотнями метров стали и ледяной воды, самого Кассиана. Ева сидела ссутулившись. Ее пальцы, только что сорвавшие последний покров с их реальности, замерли над панелью, как лапки испуганного насекомого.

Что-то изменилось в воздухе. Не давление. Не состав. Запах.

Он просачивался сквозь привычную, въевшуюся в металл вонь сырости, машинного масла и чего-то неуловимо органического, кислого – дыхания самой станции. Новая нота была едва уловимой, но от этого только более настойчивой. Сладковатый, приторный дух, похожий на тот, что появляется за день до того, как источник разложения станет очевиден. Словно сам «Левиафан», насытившись их отчаянием после предательства Алекса, теперь медленно, с утробным, сытым удовольствием переваривал этот концентрат боли.

Это был запах тюремщика после плотного ужина.

Прошла минута. Может быть, десять. Время схлопнулось в безразмерную, пульсирующую точку.

Первой заговорила Лина. Она не повернулась. Голос ее был ровным и лишенным интонаций, будто она зачитывала сводку потерь.

– Не выжить.

Марк моргнул. Медленно, как человек, выходящий из комы, он вернулся в реальность. Он повернул голову, и его воспаленные, красные глаза с трудом сфокусировались на ее затылке.

– Что?

– Цель, – повторила Лина все тем же безжизненным голосом. – Цель – не выжить.

Ева, не отрывая взгляда от цифр, которые уже не имели значения, подхватила ее мысль. Голос был тихим, как шорох сухих листьев по бетону.

– …и не сбежать.

Марк перевел взгляд с одной на другую. В его голове все еще бился один-единственный вопрос, простая, как удар молотка, мысль, но он боялся облечь ее в слова.

– Тогда… что? – наконец выдавил он. Голос сломался, превратившись в хриплый шепот. – Просто… сдохнуть?

Тогда Лина повернулась. Медленно, словно несмазанный механизм, который долго простоял без дела. В ее глазах не было ничего. Ни боли, ни ярости, ни отчаяния. Только ледяная, вычищенная до блеска пустота. Словно с жесткого диска стерли всю операционную систему, оставив лишь холодный свет диодов, работающих вхолостую.

– Уничтожить, – сказала она. Это был не ответ. Это был диагноз.

Ева подняла голову, и ее взгляд, такой же пустой и острый, присоединился к взгляду Лины. Они смотрели на Марка.

– Всё, – подтвердила Ева.

Марк смотрел на них, на эти два лица, похожие на античные маски трагедии, и что-то внутри него щелкнуло. Последний предохранитель, защищавший его мозг от полного, окончательного выгорания, сгорел дотла, оставив после себя лишь тонкую струйку едкого дыма. Он медленно, очень медленно кивнул. Его губы дрогнули, скривившись в чем-то, что было бесконечно далеко от усмешки.

– Станцию, – сказал он, пробуя слово на вкус. Оно было горьким, как ржавчина.

– Шоу, – отрезала Лина.

– Рынок, – закончила Ева.

И снова наступила тишина. Но теперь она была другой. Это была тишина вакуума перед взрывом.

Лина сделала шаг к нему.

– Его. Кассиана. Стереть его с лица земли. Даже если мы будем последним, что он увидит.

Никто не протянул руку. Никто не произнес клятв. Они не заключали договор. Они просто стояли и слушали, как их общее решение материализуется в спертом, сладковатом воздухе отсека. Оно родилось не из надежды. Оно родилось из ее полного, тотального отсутствия. И от этого было несокрушимым.

Они разошлись без единого слова. Координация больше не требовала обсуждений, приказов или мотивационных речей. Она стала инстинктивной, как дыхание.

Лина стояла перед узким техническим туннелем, ведущим к системам охлаждения биореактора. Из его прямоугольного, как разверстая пасть, зева несло могильным холодом и запахом застоявшейся воды. Коридор был полузатоплен, его стены покрыты скользкой, переливающейся органической пленкой, а впереди, в густой темноте, виднелись обрывки искрящих кабелей, похожие на нервные окончания. Задача была простой по своей сути и невозможной по исполнению. Пройти там, где сама станция не хотела, чтобы кто-то проходил.

Ее руки мелко дрожали. Она сжала их в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони, оставляя на коже глубокие полумесяцы. Адреналин, ее привычный наркотик, ее спасение, кончился. Осталась только ломка – звенящая в ушах усталость, слабость, пустота. Мирная жизнь, та самая, от которой она бежала сюда, на дно океана, догнала ее и сделала беспомощной. Этого было недостаточно. Для этой задачи ей нужно было стать прежней. Стать той, кого она ненавидела и боялась больше всего на свете.

Она закрыла глаза. Глубокий вдох, задержать.

Давай, сука. Вспомни.

Она не стала бороться с воспоминаниями. Она пошла им навстречу. Сознательно, методично, безжалостно она заставила себя снова оказаться там, в пыли и жаре Кандагара. Песок скрипит на зубах. Крики в рации, захлебывающиеся статикой. Запах пороха, горячего металла и пота. Тяжесть тела на ее плечах. Держись, Сэм, держись, твою мать, слышишь меня?! Его дыхание, прерывистое, влажное, булькающее. И тот самый момент, когда оно прекратилось. Совсем. Тишина, которая была громче, оглушительнее любого взрыва.

Ее сердце заколотилось в ребра, разгоняя по венам ледяной огонь. Пульс – сто сорок, сто шестьдесят, сто восемьдесят. Зрачки расширились, поглощая темноту перед глазами. Дрожь в руках прошла, сменившись стальной, неживой твердостью.

Лина открыла глаза.

В них больше не было ни боли, ни вины. Только функция. Она посмотрела на черный зев туннеля не со страхом, а с холодным, профессиональным интересом хирурга, оценивающего сложность предстоящей операции.

Без колебаний, без единого лишнего движения, она шагнула в ледяную, темную воду. Ее зависимость, ее проклятие, ее персональный ад только что стал ее самым совершенным оружием.

–

Марк сидел перед единственной консолью, которую ему удалось привести в чувство. Но он не смотрел на строчки кода, бегущие по экрану. Он вывел на дисплей упрощенную, двумерную схему «Левиафана». Для других это был просто план помещений. Для него – рентгеновский снимок больного, злокачественного организма.

Его паранойя, его вечный спутник и проклятие, теперь работала на такой мощности, что, казалось, от черепа исходит жар. Он больше не думал как инженер. Он думал как вирус. Как хищник, выслеживающий другого хищника.

– Ладно, – бормотал он себе под нос, его палец летал над экраном, не касаясь его поверхности. – Ладно, ты хитрая сволочь. Но я знаю таких, как ты. Я всю жизнь с такими работал, чтоб вы сдохли.

Он больше не искал уязвимости в коде. Он искал признаки злой воли в архитектуре.

– Ты бы не поставил ловушку здесь, у главного шлюза, – его палец завис над крупным узлом. – Это… это очевидно. Это для идиотов. Ты поставишь ее там, где они почувствуют себя в безопасности. Вот здесь, – палец ткнул в небольшой, ничем не примечательный узел жизнеобеспечения. – Вентиляция. Все думают, что это просто воздух. Но ты можешь пустить по ней… что? Усыпляющий газ? Нейротоксин? Или просто изменить состав, чтобы вызвать легкую эйфорию, притупить бдительность перед главной атакой… Это в твоем стиле, ублюдок.

Он начал обводить на схеме не технические узлы, а «засадные места», «слепые зоны» для камер, которые на самом деле были идеальными точками наблюдения, коридоры, чья геометрия могла измениться за секунды, отрезав путь к отступлению. Он перестал доверять даже законам физики в этом проклятом месте.

Его врожденное недоверие к миру, его глубинная, иррациональная уверенность, что все и каждый хотят его обмануть и использовать, наконец-то нашла достойного противника. Он не пытался победить «Левиафан». Он пытался его перехитрить. Перепараноить. И в его воспаленных глазах горел безумный, радостный огонь человека, который всю жизнь ждал именно этой битвы.

–

Маска Евы осыпалась, как старая, потрескавшаяся штукатурка. Она нашла троих оставшихся в живых участников в жилом отсеке. Они сидели, сбившись в кучу в самом дальнем углу, как напуганные, мокрые животные, их взгляды были пустыми и не видели ничего. Один из них, Дэвид, тихо плакал, уткнувшись лицом в колени.

Прежняя Ева подошла бы, села рядом, приобняла бы за плечи, предложила бы воды, заговорила бы мягким, утешающим, профессионально-сочувствующим голосом.

Новая Ева остановилась в двух метрах от них. Она не скрестила руки на груди, не приняла угрожающую позу. Она просто стояла, и от ее абсолютной неподвижности веяло таким холодом, что плачущий Дэвид икнул и замолчал.

– Встать, – сказала она. Голос был ровным и твердым, как стальной прут. Не приказ, а констатация факта.

Они подняли на нее головы, не понимая.

– Кассиан считает вас мусором, – продолжила Ева тем же безэмоциональным тоном. – Расходным материалом. Он продал ваши жизни, он продал ваши смерти, а теперь он собирается продать ваши трупы. Вы это поняли?

Одна из них, женщина по имени Сара, замотала головой, ее губы дрожали.

– Мы… мы все умрем…

– Да, – кивнула Ева. – Вопрос не в том, умрете ли вы. Вопрос в том, как. Хотите закончить свой цикл как списанный актив в его статистической сводке? Или хотите стать ошибкой в его системе? Ошибкой, которая обрушит все к чертовой матери.