Текст книги "Волчья сыть"

Автор книги: Сергей Шхиян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Мы остановились около дверей, не зная, что делать дальше. Снаружи послышался шум, потом раздались женские крики, я бросился было наружу посмотреть, что там происходит, но выбежать не успел.

– Навстречу мне в избу влетели обе участвующие в процессии женщины. Вид у них был встрепанный и донельзя испуганный. Не успели они преодолеть инерцию, как бросились назад к дверям, но те уже захлопнулись, и снаружи лязгнул металлический засов. Я не успел сообразить, что, собственно, происходит, как пленницы с животным воем бросились к узким окнам бойницы, заслонив и без того слабое поступление света.

– Спасите, – кричали они, пытаясь просунуть руки и головы наружу.

– Кажись, мы попали в западню! – зло сказал Иван, поворачиваясь в сторону молящегося Святого Отца. – Твоя была правда, Лексей Григорьевич!

– Покайтесь, грешники! Сатано, изыде! – неожиданно прервав моление, закричал старец и, повернувшись к нам своим светлым ликом, поднял до потолка крест. – В огне очиститесь от скверны, иуды, христопродавцы!

– Стреляйте в окна, чтобы они нас не подожгли! – закричал я товарищам, наконец, поняв, что происходит. Старец решил развлечься самосожжением, прихватив за компанию нас и двух, видимо, чем-то провинившихся женщин.

Они же, между тем, продолжали кричать и пытались высунуться наружу. Святой Отец после проклятия осенил нас всех крестом, бухнулся на колени и запел что-то протяжное. Иван подскочил к окну и, отбросив от него плачущую женщину, высунул ствол ружья наружу. Я так же грубо освободил второе окно. К сожалению, они выходили лишь на две стороны, и обзор оказался не полным. Что делали изуверы со стороны глухих стен, можно было только догадываться.

– Постарайся подстрелить сивого, – крикнул я Ивану, – он у них главный. А ты, Тимофей, попробуй вылезти на чердак, там есть еще одно окно!

Из того, что мне было теперь видно в оконную щель, стал понятен общий расклад «праздника духа». От деревни в нашу сторону двинулась целая процессия селян с хоругвями и крестами. Оказалось, что народа здесь обитает много, и процессия собралась внушительная. Люди двигались с торжественным песнопением.

– В народ не стреляй! – предупредил я на всякий случай Ивана. – Только в солдат!

– А то! – откликнулся он, не оглядываясь, и выстрелил. – Есть один! – сообщил он, ловко и споро перезаряжая ружье.

После его выстрела движение народа приостановилось. Шествие толклось на месте, молящиеся продолжали петь псалмы, но менее дружно и складно, чем раньше. С моей стороны дома никого достойного получить пулю видно не было, зато были отчетливо слышны крики со стороны глухой стены избы. Иван перезарядил ружье и опять высматривал цель.

– Тимофей, – позвал я, – что там у тебя?

– На чердак лезу, барин, – ответил он откуда-то сверху, – отсюда в щель видно, что к избе сносят хворост, жечь нас будут!

– Черт! – выругался я, пытаясь высунуть голову наружу. – Сейчас я их постараюсь пугнуть!

Я отставил бесполезное ружье в сторону, взвел курок у пистолета и, просунув руку с ним из окна наружу, выстрелил. В ответ раздался тоскливый крик боли и, вслед за ним, женский вопль: «Прохора убили!»

Что это за Прохор, я, конечно, не знал и тут же выстрелил в ту же сторону из второго пистолета. Однако, на этот раз, видимо, неудачно.

– Испужались! – закричал сверху Тимофей. – Бегут! Барин, ты кажись, сивого подстрелил!

– Аааа! – завопила одна из наших женщин и начала рвать на себе волосы. – Убили кормильца! На кого же ты меня оставил, касатик!

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! – запел своим высоким голосом Святой Отец, стоя на коленях в углу и отвешивая земные поклоны.

Я быстро, как только мог, перезаряжал пистолеты. Иван снова выстрелил из ружья. Снаружи вновь закричали.

– Еще один попался! – радостно сообщил долгожилый, мельком поворачивая ко мне лицо и скаля в гримасе зубы.

– Огонь несут! – закричал отчаянным голосом кузнец. – Сейчас подожгут!

Я снова высунул руку с пистолетом наружу и выстрелил.

После чего наступила тишина.

Даже пение псалмов со стороны деревни больше не было слышно.

– Господи, спаси и помилуй меня, грешницу! – отчетливо прошептала одна из запертых с нами женщин и, притянув к себе плачущую по сивому Прохору товарку, замерла, слушая со всеми нами треск разгорающегося валежника за тонкой, неконопаченой стеной.

Запахло дымом. Я с отчаяньем смотрел, как он валит изо всех щелей в стене и заволакивает комнату, Стало трудно дышать, и я наклонился низко к полу.

– Очисти, Господи, огнем грешников! – вновь напомнил о себе Святой Отец.

– Я тебя сейчас очищу, урод! – рассвирепел я и подскочил к самосожженцу. – Прикажи своим идиотам потушить дом!

– Слава Господу нашему Иисусу Христу! – ответил старец, осенил себя крестным знамением, после чего стянул с головы свой клобук и спрятал в него лицо.

У меня в голове мелькнула безумная мысль, что из каждой ловушки наверняка есть выход, и я тут же позвал кузнеца:

– Тимофей, быстро сюда! – Потом попросил солдата: – Иван, помоги!

Между тем Святой Отец улегся ничком на пол, по-прежнему закрываясь от дыма своей шапкой.

Иван тут же подскочил ко мне, кашляя и давясь от забивающего легкие дыма.

– Чего тебе? – просипел он.

– Под этим уродом должен быть лаз наружу! – закричал я и, схватив Святого Отца за серебряную гриву, оттащил его из угла на середину комнаты.

Святой Отец попытался вырваться, но я успел сорвать с его лица прикрывающую от дыма шапку и зашвырнул ее в дальний угол. Старец вдохнул отравленный воздух, натужно закашлялся и зашарил вокруг себя руками в поисках потерянного фильтра.

– Есть подпол! – закричал безумным голосом солдат и, вогнав в щель пола конец своего бердыша, поддел и поднял крышку.

– Быстро вниз! – приказал я женщинам, скрючившимся в оцепенении на полу. – Помоги их спустить, – попросил я появившегося из дыма кузнеца.

Он ловко зацепил баб за рубахи и без усилия сбросил вниз на руки Ивану. После чего мы с ним скатились следом. Внизу, в подполье, дыма почти не было, он поднимался вверх, пока не проникая сюда, и я свободно вздохнул нормального воздуха, после чего закашлялся, отплевываясь от забившей носоглотку гари.

– Здесь должен быть подземный ход, – прохрипел я, как только смог говорить.

– Сам знаю! – радостно крикнул солдат. – Держитесь за мной!

Все мы, включая пришедших в себя крестьянок, бросились вслед за ним в тесный и узкий лаз, ведущий к жизни.

– Святого Отца забыли! – внезапно воскликнула ползущая впереди меня женщина и попыталась вернуться назад, мешая мне ползти.

Я, не очень соображая, что делаю, укусил ткнувшуюся мне в нос женскую пятку. Впереди ойкнули, и нога, мешающая мне выбраться на волю, исчезла впереди. Ползти мне пришлось по-пластунски в кромешной тьме, пропихивая впереди себя спасенное в последний момент оружие.

Мне казалось, что подземный ход никогда не кончится, и я так и останусь навсегда здесь во влажной слепой духоте. Впереди где-то вдалеке полз Иван, за ним обе женщины, потом я и последним – кузнец Тимофей. Думаю, что тяжелее всех преодолевать бесконечный лаз оказалось мне из-за богатого арсенала: ружья, двух пистолетов и сабли. Их приходилось поочередно перекладывать или пропихивать перед собой.

Сколько времени продолжалось это адское движение вперед, понять было совершенно невозможно. Мне казалось, что прополз я не меньше километра, когда впереди, наконец, забрезжил свет, и сразу стало легче дышать.

– Добрался, ваше благородие! – окликнул меня сверху бодрый голос Ивана, когда я, наконец, смог встать на четвереньки и поднять вверх голову. – Давай помогу!

Я передал ему оружие и встал на ноги. Мы оказались не где-нибудь, а в настоящей домашней церкви с иконостасом и горящими перед образами свечами.

– Это молельня Святого Отца! – благоговейно сообщила одна из спасенных женщин, та, что молилась перед смертью за свои прегрешения. Была она довольно молода и по-крестьянски хороша собой с приятным, добрым лицом.

Внизу в глубине лаза послышалось тяжелое дыхание, и на свет божий явился наш кузнец, весь перепачканный в глине и саже. Я помог ему выбраться наверх. Он, как будто не радуясь спасенью, мрачно посмотрел вниз, в подпол молельни, в котором кончался подземный ход, и начал собирать в горящий пучок свечи, стоящие у образов.

– Ты что делаешь? – удивленно спросил я, следя за его странными действиями.

– Скоро увидишь, – пообещал он и осторожно снял с цепочки плошку лампады с деревянным маслом, висящую под ликом Спасителя.

– Ты что это делаешь? – опять спросиля, предполагая, что, грешным делом, у него поехала крыша.

– Сейчас появится! – зловеще пообещал он, становясь на колени перед откинутой крышкой подполья. – Глядите на явление святого!

Действительно, посмотреть, оказалось, было на что. Меньше чем через минуту из-под земли неожиданно показалась серебряная грива самого Святого Отца. Тимофей дал ей время вырасти над полом и, не говоря ни слова, подпалил снизу вместе с бородой своим свечным факелом.

Распушенные волосы вспыхнули, как солома. Раздался мучащий уши, утробный, почти звериный крик страха и боли. Святой Отец, широко раскрыв рот и глаза, попытался выскочить из ямы наверх, но Тимофей ловко опрокинул ему на голову объемную посудину с горячим древесным маслом и вновь ткнул в нее свой свечной факел. Голова вновь вспыхнула, правда, не так ярко и празднично, как несколько секунд назад.

– Спасите! Убивают! – вновь заорало краснорожее, безволосое существо, высовываясь из погреба и пытаясь ладонями сбить с себя огонь.

– Свят, свят, свят! – запричитали обе женщины, осеняя себя крестными знамениями и с ужасом глядя на своего бывшего духовного поводыря и недавнего палача.

И посмотреть, надо сказать, было на что. От былого волосатого эпического величия не осталось ничего. Перед нами на полу корчился от боли типичный красномордый заведующий овощной базой с налитыми круглыми щечками и оловянными глазами мелкого начальника, в данный момент выражавшими боль и ужас.

Однако, гордый дух Святого Отца еще не был сломлен. Он, видимо, так привык к абсолютной власти над своей паствой, что не представлял, как его кто-то может ослушаться.

– Изыди, Сатано! – закричал он, пытаясь встать на ноги и воздеть длань то ли для проклятия, то ли для благословения. – Покайтесь, еретики! – вращая глазами, призывал он. – Очиститесь огнем!

– Ты у меня сейчас покаешься! – окончательно разъярился свободолюбивый кузнец. – Ты у меня примешь муку за свою веру! Не для тебя было готовлено, да на тебе опробую! – бормотал он, развязывая свою заплечную суму.

– Изыдите, бесы! Очиститесь, Сатанаилы! – ревел между тем моложавый старец.

– Ты чего это? – поинтересовался у кузнеца Иван, как и я, не склонный падать ниц перед красномордым святым и, тем более, очищаться огнем, но, видимо, и не испытывая к лжепророку особой ненависти.

– Я его, изверга, по-нашему крестить буду! – зло ответил Тимофей, вытаскивая из сумы кнут на короткой, около сорока сантиметров длины, толстой деревянной рукоятке, к которой был прикреплен плетеный кожаный столбец длиной немногим больше полуметра, с медным колечком на конце; к этому колечку был еще прикреплен хвост, сделанный из широкого ремня, с загнутым на конце кожаным когтем.

Несмотря на напряженность момента, мне стало интересно, что он такое задумал – неужели собрался отлупить Святого Отца кнутом?

Между тем, опаленный старец уже стоял перед нами на своих двоих и махал руками, осеняя нас крестными знамениями.

– Покайтесь! – завел он, было, свою старую песню о главном, но дальше продолжить не успел.

Кузнец прокричал:

– Во имя Отца!

После чего взмахнул кнутом, и призыв старца захлебнулся в пронзительном визге.

– Во имя Сына! – добавил он перед вторым ударом. – И святого духа!

Вновь в воздухе просвистел ременный конец, и старец из грязного сделался кумачовым. Все произошло так быстро, что я не успел вмешаться.

– Ты что это делаешь? – начал было спрашивать я и замолчал, с ужасом глядя на шатающегося, залитого кровью Святого Отца.

Тот больше не кричал, только беззвучно открывал рот, из которого вдруг хлынула кровь. Потом он обмяк и, как сдутый шарик, опустился на пол. Я, ничего не понимая, смотрел на страшное орудие, за несколько мгновений превратившее живого человека в кровавый мешок с костями.

Неожиданно громко и страшно закричала одна из женщин, та, которая убивалась по сивому Прохору. Крик ударил по напряженным нервам, и я невольно, неожиданно для самого себя, перекрестился. Прорвавшись криком, она сама зажала себе рот рукой и смотрела на окровавленного пастыря круглыми от ужаса глазами.

– Пора уходить! – раздался от окна неожиданно ровный, спокойный голос Ивана.

– Что, что ты говоришь? – переспросил я, начиная приходить в себя.

– Скоро изба догорит, и они вернутся, – ответил он, не отрывая взгляда от происходящих на улице событий.

Я, стараясь не смотреть вниз, на пол, подошел к окну. Гостевая изба горела, как факел, выбрасывая вверх снопы искр.

Вокруг нее шла настоящая вакханалия. Все наличные жители деревни, по моей прикидке человек триста, включая детей, плясали вокруг пожарища.

– Что это они делают? – спросил я укушенную мной за пятку молодуху, как ни странно, сохранившую спокойствие.

Она выглянула наружу и, перекрестившись, ответила:

– Празднуют очищение огнем от скверны и возвращение к Господу язычников и еретиков.

– Это нас, что ли? – уточнил я. Женщина кивнула.

– А вас за что хотели сжечь?

– Феклин муж Прохор, – она кивнула в сторону товарки, – хотел за себя молодую девку взять, а меня за то, что Святому Отцу в сласти не покорилась.

– Круто! – только и смог произнести я.

– Вы с нами или как? – вмешался в разговор Иван, продолжавший следить за спектаклем, разыгрывающимся около пожарища.

– С вами! – твердо сказала женщина. – А за нее не знаю. Она теперь, может, и вдовая. Слышно голосили, что Прохора убило.

– Ты с нами пойдешь или останешься? – спросил я Феклу, отвешивающую поклоны перед образами.

Та ничего не ответила и даже не обернулась.

– Дорогу отсюда знаешь? Проводишь? – спросил Тимофей первую женщину неожиданно мягким голосом.

Та не без кокетства глянула в его сторону и кивнула.

– А как звать-то тебя, красавица? – так же ласково спросил кузнец.

– Мамка Софьей кличет, – ответила она, – а люди – Соней.

– Все, уходим! – приказным тоном сказал Иван. – Веди, Софьюшка!

Мы скрытно, чтобы не заметили от пожарища, вышли из молельни и, прижимаясь к плетням, побежали к воротам околицы.

Софья, высоко приподняв подол длинной рубахи, легко бежала впереди, мелькая полными босыми ногами, следом за ней, как спаниель припадая к следу, несся Тимофей, не сводя глаз с молочной белизны женских конечностей. Замыкали группу мы с Иваном, поминутно оглядываясь назад.

Впрочем, никаких препятствий нашему бегству не возникло. Все население деревни толклось возле догорающей гостевой избы, молясь за очищенные души вознесшихся к небесам.

Теперь, с толковой проводницей, пробираться сквозь заградительные сооружения оказалось легко и просто. Меньше, чем через полтора часа мы уже выбрались на дорогу, где нас ждал экипаж.

За этот день случилось столько событий, что вид сонного возницы, дремлющего на козлах фаэтона, вызвал общий беспричинный смех.

Кучер, ничего не понимая, удивленно таращил на нас заспанные глаза, с интересом косясь на невесть откуда прибившуюся к нашей компании женщину.

– Что нам с ней делать? – тихо спросил я Ивана, когда нас никто не слышал.

– Это и без нас уже решено, – добродушно усмехаясь, ответил он. – Пошел кувшин по воду, да разбился.

– Это ты к чему? – не понял я его юмора.

– Пошел Тимофей Вошина воевать, а нашел себе сударушку!

– Он ведь женат? Какая ему сударушка?!

– Второй год вдовеет. И Софья – вдова. Да ты не сомневайся, у них, видать, уже все слажено!

– Как слажено?! – поразился я. – Они ведь только что познакомились!

– Дурное дело не хитрое! – засмеялся солдат. – Да ты сам взгляни.

Я посмотрел на наших спутников и невольно согласился с Иваном. Если эта парочка и не успела договориться на словах, то взглядами все было между ними решено. Недаром кузнец так озверел на Святого Отца, домогавшегося его суженой.

Впрочем, когда браки готовятся и совершаются на небесах, то все слова становятся лишними и необязательными.

Глава девятнадцатая

Вернуться в Завидово нам удалось только к полуночи. Несмотря на позднее время, в имении не спали. В залах и комнатах горел свет, и встретили нас у крыльца подавленные дворовые люди.

– Что еще случилось? – спросил я слугу, помогающего мне выбраться из коляски.

– Ох, барин, лучше не спрашивай! – ответил он и перекрестился. – Опять оборотень шалил, деток невинных загрыз: Аришку Малютину и Ванюшку Дальнего.

– Как оборотень? – поразился я, уже вполне уверенный, что сказка об оборотне не более, чем ловкая мистиф икация.

– Насмерть невинных младенцев погрыз, ужас, да и только!

Не заходя в общие залы, я тут же прошел к себе, надеясь, что Аля расскажет суть дела без лишних эмоций и незначительных подробностей.

Моя любимая сидела одна в комнате с заплаканными глазами. Увидев меня, облегченно улыбнулась:

– Я так за тебя волновалась! Слава Богу, все обошлось, и ты вернулся! А у нас тут такое горе, двоих деток волк загрыз! Все гости боятся даже расходиться по комнатам, сидят в зале.

– Мне уже про детей рассказали. Объясни толком, что произошло?

– Как начало темнеть, Парашка Малютина хватилась своей дочки Аришки, побежала искать, а той и след простыл. Потом мамка Ванюши Дальнего, Прасковья, пошла посмотреть своего мальца, и того нет. Всполошили всю дворню, народ прошел всю усадьбу, а они, сердешные, порезанные волком, у бани лежат!

– Понятно, – сказал я, хотя ничего понятного в этом не было. – Где теперь дети?

– В людской. Что же это, Алеша, делается! Что же он за изверг такой!

– Разберемся и с извергами, – пообещал я. – Пойду, посмотрю, что это за волк летом в усадьбе на детей нападает!

– И я с тобой! – вскинулась Аля.

– Не нужно. Я буду тела осматривать, попробую по ранам понять, что на самом деле произошло.

Несмотря на усталость и тягостность предстоящего действия, я тут же отправился в людскую, где стоял настоящий ор и плач.

Дети лежали на столе так, как их нашли, в разодранной, окровавленной одежде.

Зрелище было мало сказать, что жуткое. Девочке был на вид около пяти лет, мальчику и того меньше. Мне было непонятно, у какого изверга поднялась рука на таких малышей. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы догадаться, что никаким волком здесь и не пахло. Убийство и раны были так грубо сымитированы под когти и клыки хищника, что любой мало-мальски наблюдательный человек тут же заметил бы подделку.

– Ну, Вошин, погоди, за все ответишь! – проговорил я про себя, поняв, что целью этого убийства была попытка запугать обитателей поместья и вселить ужас перед жестокостью и всесилием оборотня.

Преодолевая тошноту, я добрался до наших комнат. Идти в общие залы, где сейчас собралось все чистое общество, и слушать обычные в таких случаях благоглупости я был не в силах.

– Ну, что волк? – спросила, на всякий случай, Аля, хотя, я в этом не сомневался, уже поняла, о чем я думаю.

– Нужно с ними кончать, – не отвечая на вопрос, сказал я. – А сейчас ложимся спать, к завтрашнему дню мне нужно выспаться.

– Хорошо, милый, ложись. Может быть, тебе принести ужин?

– После того, что я сейчас видел – есть не смогу.

– Ты завтра возьмешь меня с собой? – как бы между делом, спросила она, когда я, стянув с себя пропахшую дымом, разодранную на локтях и коленях одежду, упал на кровать.

– Нет, – твердо отказал я, – ты будешь только мешать. Если нам удастся найти логово Вошина, будет большая стрельба. Думаю, они уже подготовились к нападению.

– А если с тобой что-нибудь случится? Ты подумал, как я смогу жить без тебя?!

– Подумал, поэтому сделаю все, чтобы ничего ни случилось.

На этой обнадеживающей ноте мы окончили переговоры, и я закрыл глаза. Думать о недалеком будущем не хотелось, как и спать. Перед глазами стояли убитые дети. И все-таки я тотчас же заснул.

Утром следующего дня повторилось все то же, что и накануне.

Наша троица, оснастившись оружием и провиантом, уселась в фаэтон и отправилась в очередное гиблое место. Только теперь я выбирал его с учетом территориальной близости к усадьбе.

Утро только пробуждалось, медленно отдавая накопившуюся за ночь прохладу. Опрокинутый над головой голубой океан неба изредка прочерчивали бледно-розовые штрихи облаков.

– День-то будет жарким, – поделился прозаическим наблюдением Иван.

– Все в воле Божьей, а дождичек бы не помешал. Как бы засухи не было, – добавил Тимофей.

– Как там Софья? – спросил я его.

– Способно. Добрая баба. Ныне на всенощной и обвенчались, – неожиданно сказал он.

– Как так обвенчались? – поразился я. – Когда это вы успели? Разве такое возможно?

– За рупь серебром все возможно, – засмеялся Иван.

– Шутишь, – возразил кузнец. – Наш поп меньше трех рублей за быстрое венчанье не берет.

– Тогда поздравляю, с меня подарок, – пообещал я. – Молодцы, мне твоя Софья понравилась, решительная женщина, и подходите вы друг другу.

– На добром слове благодарствую.

– Теперь бы дело наше кончить побыстрее. Что ты про эти места знаешь?

– Там за лесом сразу же начинаются топкие болота, – рассказал кузнец историю этого края. – Наши крестьяне обходят это место за версту после того, как там сгинула целая охота помещика Зверева.

– И много их было в этой охоте? – уточнил я.

– Не очень, сам барин, четыре егеря и собаки.

– И все разом пропали? – удивился Иван.

– Как ушли – и с концами, – подтвердил Тимофей. – Потом, как его барыня тревогу подняла, собрались здешние помещики и устроили поиск. Так еще три егеря исчезли. С тех пор все местные туда ни ногой, хотя клюквы на тамошних болотах видимо-невидимо.

– Хорошее местечко, – похвалил я. – Нужно было с него и начинать.

– Это, Лексей Григорьич, – впервые кузнец назвал меня по имени, а не барином, – как Господу было угодно указать. Вишь, удалось-таки нам спасти невинные женские души от лютой смерти.

– И то правда, – согласился я. – И спасти, и супостата наказать. Да, кстати, что ты вчера своим кнутом со Святым Отцом сделал? Это что у тебя за кнут такой?

– Обыкновенно, какой. Тот, которым меня правили. Я его у палача за пять копеек выкупил и берегу теперь для их благородия управляющего.

– А почему Святой Отец от него кровью залился?

– А как же иначе? – удивился кузнец. – Для чего же тогда правеж? Показать тебе мою спину?

Делать было нечего, думать о ближайших перспективах не хотелось, и я согласился:

– Почему ж не показать, покажи.

Тимофей криво усмехнулся и стянул через голову холщовую рубаху. Повернулся ко мне спиной.

– Погляди, коли любопытно.

Я взглянул, и мне чуть не сделалось дурно. Это была не спина, а одна багровая рана с зажившим, кое-как слепленным кусками и полосами, мясом.

– Это после кнута? – только и спросил я, не в силах отвезти взгляда от такого надругательства над человеческой плотью.

– От него, родимого, от кого же! Все лето пластом пролежал, спасибо жена-покойница и бабка Пелагея выходили. Антонов огонь травами и наварами отвели.

– И за что же тебя так?

– Известно за что, их благородие управляющий посчитали, что я, будто, дерзок.

– Неужели только за это? Вот гад!

– Известно, не горлица, коли не только меня, мужика, но и малых деток не пожалел. Вот для него кнут и держу. Его, поди, как дворянина за душегубство только что в острог посадят, да в каторгу сошлют, а я поспособствую, чтобы он на себе и народное горе почувствовал, – договорил Тимофей, натягивая на обезображенное тело рубаху.

– И это все с тобой сделали простым кнутом?

– Почто простым, правежным.

– Ну-ка покажи, – попросил я, – вчера я толком не разглядел.

– Это всегда пожалуйте. Нам за показ денег не брать.

Кузнец развязал свою суму и подал мне завернутое в чистую тряпицу это орудие пытки. Только теперь, держа в руках, я понял, что такое настоящий кнут.

Как я уже говорил, к толстому, в обхват руки, древку был приделан сложенный из толстых четырехгранных полос кожи семидесятисантиметровой длинны столбец, делающий конструкцию гибкой и хлесткой. Столбец этот завершался массивным медным кольцом, к которому был прикреплен конец, сделанный из широкого ремня толстой сыромятной кожи, выделанный желобком и загнутый на конце когтем.

Этим-то хвостом, твердым, как кость, наносились удары. Каждый удар пробивал кожу, и она вместе с мясом отставала кусками.

– Хороший палач за три удара может кого хочешь отправить на тот свет, – вмешался в разговор Иван, – коли будет бить не плашмя, а когтем, то сквозь ребра сердце враз пробьет!

– Господи, каких же только пакостей люди не напридумывали себе на погибель и муки! – не удержался я от сентенции.

– Это как водится, – подтвердил кузнец, – как споймаю управляющего, ужо муку ему сам определю!

– Скоро на месте будем? – переменил я тему разговора.

– Зараз и доберемся. Вон за той рощицей аккурат и начнется Пьяный лес.

– Почему его так назвали?

– По барину Звереву, он на охоту всегда пьяный ездил, вот поначалу и решили, что по этому делу и сгинул. С тех пор и пошло: Пьяный и Пьяный. А ранее тот лес Выздринским звался, а почему – не знаю.

– Останови здесь, – попросил я кучера, когда мы доехали до рощицы, за которой должен был начаться лес. – Вернешься за нами вечером. Если мы не придем, приедешь на другой день. Понятно?

– Это как положено, – согласился кучер. – Мы люди с большим понятием. Коли велено, так оно и прилежно. Только Выздринским лес именовали потому, что жил в здешних краях барин такой Выздренов. А ты, коли не знаешь, не говори, – добавил он в укоризну кузнецу. – Так и звали барина – Иван Иванович Выздренов. Только помер он давно, а когда это было, врать не буду.

– Ты чего Степан, грибов объелся? – возмутился кузнец. – Коли лес Пьяный уж который год, а Иван Иваныч помер всего недолга! Скажешь тоже, слушать тошно!

– Ладно вам, потом решите, – оборвал завязавшийся спор Иван. – А почто ты здесь сойти надумал, ваше благородие? До леса еще с версту будет.

– Забыл, как мы вчера попались? А Вошин покруче Святого Отца будет. Давайте уж по холодку да с краешку подбираться. Тише едешь – дальше будешь.

Никто из спутников не возразил, и к Пьяному лесу мы пошли скрытно, через березовую рощу.

Я был во вчерашней одежде, которую стараниями Али дворовые девушки почистили и заштопали. Об Иване радеть было некому, и вид у него был совсем непрезентабельный. Тимофей вообще одет по-крестьянски в холщовые портки и рубаху, на ногах лыковые лапти. Так что драгоценные аглицкие ружья к нашей внешности никак не подходили.

Думаю, что со стороны наша троица напоминала поход двух небогатых горожан в компании крестьянина в лес по какой-то собственной нужде, вроде покупки дров.

Миновав рощу, мы не вышли в поле, отделяющее ее от нужного нам места, а перелесками направились в глубь массива, с самой дальней от проезжей дороги стороны.

Здесь, если и было кому сторожить подходы к тайным местам, вряд ли мог ожидать вторжения – слишком велик был крюк, который делали мы, пробираясь сюда.

– Ты сам бывал здесь? – спросил я Тимофея.

– Давно, еще мальчонкой. Барин Зверев пропал, когда я еще женихаться не начал, а моему старшому – да вы его видели – почитай, четырнадцатый годок миновал. Вот и считай, сколько годов прошло.

– Болота далеко отсюда начинаются?

– Нет, почитай, где сразу от поля, а где и в глубине. Клюквы здесь по осени богато.

– Слышал про клюкву. А мы не попадем в топь? – задал я вопрос, тревожащий меня как городского жителя, наслышанного о бездонных топях и зыбучих песках.

– Кто его знает, – ответил Тимофей, – может, и попадем. Как начнется болото, срубим себе вехи, чай сразу все не потопнем. Да ты, никак, боишься!

– Вот еще, что я, болот не видел! – соврал я. Болот и бездонных топей я и не видел, и боялся.

Однако, на первый взгляд все оказалось не так страшно. Сначала под ногами была только сырая пружинящая земля, потом стали попадаться лужи, покрытые ряской, и между ними островки, поросшие высокой, раскидистой осокой.

Иван срубил несколько молодых деревьев и стесал с них ветви.

Дальше мы шли, проверяя дорогу вехами. Два раза я срывался с болотных кочек в воду, но в трясине не вяз, просто промочил ноги. Впрочем, бдительности не терял; здесь было как при езде на машине начинающего водителя: как только поверил в себя и начал наглеть на дороге – тут же влетишь в скверную историю.

Углубившись в болото, мы свернули в сторону Пьяного леса и начали пробираться в его направлении. Идти делалось все труднее. Озерки с зеленой водой попадались все чаще, и приходилось их обходить, что сильно замедляло движение. К тому же меня доставали комары и мошка, пролезающая во все щели одежды и стоящая пищащими столбиками над нашими потными головами. Сколько времени нужно было еще идти, никто из нас, понятное дело, не знал. Как и то, будет ли какой-нибудь толк из этого блуждания.

– Ты раньше здесь бывал? – в очередной раз начал пытать Иван кузнеца, когда мы присели отдохнуть на относительно надежную кочку.

– Не помню, когда это было. Лес как лес, разве такое место узнаешь! – винился Тимофей. – Боюсь, что ничего мы тут не найдем, никакие человеки в такой мокряде не уживутся, одна сырость и комары.

– Коли дымом пахнет, значит, и здесь живут люди, – нравоучительно заметил Иван и вдруг подскочил на месте. – Не чуете? Дым!

Я принюхался, но ничего не почувствовал. Тимофей, тот вообще приподнялся и шумно втянул в себя носом воздух.

– Поди, показалось, откуда здесь дыму взяться.

Но Иван уже встал в стойку и был уверен, что не ошибся.

– Печь топят, осиновыми дровами и хлебом пахнет!

Он наслюнил палец и поднял его вверх, определяя направление ветра.

– От восхода солнца им несет, – сообщил он, сориентировавшись по сторонам света. – Там изба, – уверенно указал он направление, откуда дул слабый, не ощутимый воспаленной искусанной кожей лица, ветерок.

Мы невольно вскочили на ноги, подчиняясь его уверенности.

– Пошли, только осторожно! – велел солдат, автоматически беря командование на себя,

Я не стал спорить и повиновался. Мы двинулись вперед, тщательно ощупывая каждый метр земли. Несколько раз путь прерывался опасными окнами воды, и приходилось возвращаться назад почти до нашего недавнего бивуака.

Когда продвигались вперед, уже и мы с Тимофеем начали чувствовать печной дух. Судя по всем косвенным признакам, до цели, каковой бы она ни была, оставалось всего ничего, несколько сот метров.

– Дойдем, и что будем дальше делать? – вдруг спросил кузнец, останавливаясь и для отдыха наваливаясь всем телом на жердь.

– Посмотрим, кто в тереме живет, – ответил я словами народной сказки. – Если наши ряженые волки, то…