Текст книги "Волчья сыть"

Автор книги: Сергей Шхиян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Слишком все это сложно, Илья Ефимович, если так рассуждать да варианты придумывать, то знаете, до чего можно договориться?!

– Ты сам вроде хотел разобраться, что крутом тебя происходит. Я и начал объяснять. Да коли не угодно слушать – твоя воля.

– Очень все это у вас патетически получается, знаете, скольким людям хочется наследить в истории. Как они только не изворачиваются, что не предпринимают. Слышали про Герострата? А мне все это как-то по барабану.

– По чему? – переспросил Костюков.

– По барабану – значит, все равно. По вашей логике получается, что все, кто мне противодействовал, пытались помешать существовать той исторической реальности, из которой я сюда попал?

Костюков утвердительно кивнул.

– Честно говоря, – добавил я, – не велика была бы потеря, коли она складывалась бы по-другому. Ничего особенно хорошего в нашей истории не было, скорее наоборот.

– Ой, не гневи ты, сударь, Бога. Не то грех, что не очень хорошо сложилось, а был бы грех, коли сложилось ужасно.

Я задумался, перебирая варианты того, как вообще могла повернуться отечественная история, «если бы, да кабы» и прикусил язык. Действительно, получалось, что выпал не самый худой вариант. Каким-то народам, бесспорно, повезло больше, но большинству меньше.

– Вижу, соглашаться ты со мной начал. Так вот, любой промысел Божий претворять надо, прикладывать силы, иначе ничего из него не выйдет.

Мне было, что ему возразить и с чем согласиться, но затевать философский диспут с больным человеком было не гуманно, и я решил отложить решение вселенских вопросов на более подходящее время, место и, главное, состояние. Не знаю, как у них в Греции, но у нас на Руси такие проблемы на трезвую голову без хорошей выпивки и закуски не решаются.

– Ладно, – сказал я, – вы отдыхайте, я пойду. Может что-нибудь из еды прислать? Вам бы сейчас икра не помешала.

– Еды не нужно. Можешь волчью лапу, что у оборотня отрубил, принести?

– Не знаю, если никто на сувенир не утащил – смогу. Ее рядом с бывшим Иваном Ивановичем бросили.

Не откладывая дело в долгий ящик, я пошел в основное помещение конюшен и попросил убирающего навоз мальчишку:

– Сбегай к барскому дому, принеси волчью лапу, что я вчера отрубил. Она возле убитого волка лежит. Быстро обернешься – получишь пятачок.

Тот тотчас бросил на землю вилы и кинулся бегом выполнять приказание. Я решил узнать, зачем она нужна Костюкову, и вернулся к нему.

– Сейчас мальчик принесет. А на что вам эта лапа?

Тот посмотрел на меня открытым, очень бесхитростным взором и соврал:

– Для ворожбы.

– Понятно, – протянул я, хотя ничего понятно не было. – А дохлых лягушек, змей, тараканов вам не нужно? В городе у одного колдуна таких деликатесов большой запас. Я, кстати, у него книгу черной магии реквизировал. Жаль только, что она на немецком языке.

– Что за книга?! – встрепенулся Костюков и от волнения даже сел на своей лежанке.

– Раритетная, – непонятно для него ответил я. – В смысле, старинная, начала XVI века.

– Где она? – осипшим голосом вскрикнул волхв.

– В… – начал отвечать я, но не успел. В наш закуток как вихрь влетел мальчишка:

– Барин! Нету-ть лапы и волка нету-ть!

– Как это нет? – удивился я, – Он у барина под окном лежит.

– Вчерась лежал, а сегодня пропал. Куда делся, никто слыхом не слыхивал. Ты мне теперь пятачка не дашь?

– Дам, – удивленно сказал я, протягивая обещанную монету. – Ты хорошо смотрел? Может быть, его куда-нибудь унесли или зарыли?

– Никуда не уносили. Его по всему двору ищут. Сам барин из окна ругается!

– Что за чертовщина, – начал я, но меня перебил Костюков:

– Вы что, его просто так на улице бросили?

– В общем-то да, только оттащили к дому. Кто же знал, что на него воры позарятся!

– Это не воры, – мрачно сказал он, – это мы все оборотня прозевали. Что же ты, Иван? Григорьич человек молодой, неопытный, а ты-то куда смотрел?

– Дохлый он был, своими глазами видел! Мертвей не бывает, – воскликнул Иван. – Не мог он ожить! В нем три моих пули сидят, да еще здешнего помещика, и еще его благородие лапу ему отрубил!

– Не мог, да ожил! Моя вина. Прозевал! Я надеялся, что ты знаешь…

– Чего Иван должен знать? – вешался я в разговор, не понимая, о чем толкует Костюков. Я сам подходил к убитому зверю – он был мертвей мертвого, уже начинал коченеть.

– Разве ж его простой пулей возьмешь! Нужно было по крайности вогнать осиновый кол! – не ответив мой на вопрос, причитал волхв.

– Зачем ему осиновый кол, он, чай, не вурдалак, а оборотень! – сказал смущенно солдат.

– Был простым оборотнем, а стал оборотнем-упырем. Теперь его почти ничем не возьмешь. Промахнулся ты, долгожилый! Если его не найти до полнолуния и не добить, то…

– Вы хотите сказать, что убитый волк ожил и убежал? – уточнил я.

– Ох, беда, беда! – стенал Костюков, обхватив голову рукам. – Моя вина, проспал, пролежал на боку…

– Ладно, пойду, сам узнаю, что там случилось, – сказал я, прерывая его неконструктивные, на мой взгляд, причитания.

Глава четырнадцатая

У господского дома творилось нечто не вообразимое. Под окнами с криками бегали люди в господском платье. Дворовые, напротив, прятались за хозяйственными строениями, вероятно, боясь попасться под общий расклад. Василий Иванович, высунувшись из окна, что-то кричал, показывая рукой на что-то лежащее внизу.

Я пошел выяснить, что его так взволновало. Пока я приближался к дому, он ненадолго исчез из окна, потом опять появился. Вид у него был непривычно взволнованный. Мягкая улыбка и плавность жестов исчезли – теперь это был типичный самодур-помещик.

– Розарий! – отчаянно завопил он. – Запорю!

Я удивился, мне казалось, что весь сыр-бор происходит из-за пропавшего трупа волка – оказалось, что хозяина волнует разоренный под окнами его спальни розарий.

Теперь мне было видно, что кто-то совершенно варварски переломал все кусты роз на великолепной клумбе. Я подошел и осмотрел землю и газоны от места, где вчера лежал волк, до самой клумбы. Следы уже порядком затоптали, но заметить, что по земле напрямик от дома к ограде протащили что-то тяжелое, еще было можно. Я подумал, что в разорении цветника виноваты не дворовые люди, тем более, подвыпившие гости, а наш исчезнувший зверь.

– Алексей Григорьевич, посмотри, что сделали с цветами эти варвары! Мои любимые розы! – со слезой в голосе закричал Трегубов, увидев меня.

– Вы не знаете, куда делся волк? – крикнул я в ответ.

– Какой волк! Посмотри, что сталось с моими розами!

– Кузьма Платонович, – остановил я шустрого старичка, суетящегося под хозяйским взором, – вы не знаете, куда делся труп волка?

Приживал, кажется, уже окончательно утвердившийся в роли домоправителя, ответил высоким, плаксивым голосом:

– До того ли нам, Алексей Григорьевич, посмотрите, какое у нас горе! Злые люди все наши любимые цветочки поломали!

Отвечал мне Кузьма Платонович неестественно громко, видимо, для того, чтобы хозяин услышал и оценил его преданность и рвение.

– Вы не приказывали его куда-нибудь убрать? – спросил я, чтобы окончательно удостовериться, что к пропаже волка местные обитатели и дворня не имеют отношения.

– Не приказывал, батюшка, да что он тебе сдался? До того ли нам теперь! Горе-то какое!

Оставив его убиваться перед светлым, скорбным ликом хозяина, я поднялся в спальню Трегубова. Тот сидел в кресле перед окном, отставив в сторону сломанную ногу, картинно прикрыв ладонью глаза. По углам и стенкам спальни жались бледные родственники и друзья со скорбными минами.

– Это что же за варварство? – плачущим голосом спросил меня Василий Иванович. – Неужто можно посягать на такую изящную красоту!

– Можно, – сказал я. – Только я думаю, что дело много хуже, чем поломанные розы.

– Как так? – картинно удивился помещик. – Что же может быть хуже?

– Боюсь, что скоро посягнут не только на цветы, а и на нашу с вами жизнь.

– Что такое? Кто посягнет?! Кто посмеет?!

– Оборотень, – мрачно сказал я. – Проспали мы с тобой, дорогой друг Трегубов, оборотня.

– Как так? – разом забыв про погубленные цветочки, округлив глаза, воскликнул Василий Иванович. – Ванька же насмерть убитый!

– Был убитый, да куда-то сплыл. Погляди под окно. Волк пропал неведомо куда, а след от места, где он лежал, ведет точно к забору. Скорее всего, когда Вошин отсюда уползал, по пути разорил и твой розарий.

– Не может быть! – воскликнул Костюков и вскочил, забыв про сломанную ногу.

Впрочем, тотчас же упал назад в кресло.

– Нога! Ради Бога, помогите!

Домочадцы бросились к нему на помощь. Однако, он отмахнулся от них, встал на здоровую конечность, высунулся в окно проверить мои слова. Отсюда сверху след был виден еще более явственно, чем внизу. Около самого забора была заметна свежевскопанная земля.

– Кузьма Платонович, – закричал Трегубов, – где волк?

Внизу общая суета вокруг разоренной клумбы тот-час прекратилась, и все, кто там был, уставились на место, где вчера лежал труп зверя.

Платон Кузьмич только беспомощно развел руками.

– Мне один верный человек сказал, что оборотня нельзя убить простой пулей, – добавил я горечи к растерянности вчерашнего героя.

Василий Иванович растерянно на меня оглянулся.

– Так ты думаешь, он смог ожить?

– Не знаю, но если действительно ожил, нам с тобой мало не покажется! Мы самые главные его враги.

– Думаешь, он будет мстить? – как мне показалось, с надеждой на отрицательный ответ спросил помещик. – А может быть, это его кто-нибудь из мужиков утащил!

– Ага, на чучело, – скептически сказал я.

– Нужно поискать с собаками, – подсказал один из бедных родственников, находившихся в спальне хозяина. – У нас есть свора на волков.

Мысль была конструктивная. Тотчас Трегубов отдал соответствующее распоряжение. Все тотчас забегали, и минут через пять прибежали псари со сворой очень крупных собак. Собак такой породы я никогда не встречал. У них были удлиненные туловища, круглые морды, густо обросшей длинной шерстью, небольшие, с висящими кончиками, уши, почти совершенно прикрытые шерстью. Псы рвались с поводков и рычали, отпугивая зевак.

– Что это за порода? – спросил я хозяина.

– Наши, русские овчарки, – рассеяно ответил он, – погоди, вот сейчас возьмут след и отыщут этого … волка! – с надеждой в голосе пообещал Василий Иванович.

Я промолчал, наблюдая, как псари притравливают собак.

Увы, факир был пьян и фокус не удался. Овчарки брать след зверя не желали. Они бестолково толклись в палисаднике, не понимая, чего от них хотят.

– Не чуют! – прошептал кто-то за моей спиной. – Волк-то, видать, зачарованный!

– Барин, у забора подкоп! – закричал кто-то со двора.

– Нужно собирать охоту, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Трегубов, – а у меня нога сломана!

– Пойду, посоветуюсь с умными людьми, может быть, что-нибудь придумаем, – пообещал я, рассчитывая на помощь Костюкова. Похоже, он единственный знал, что следовало делать.

– Устроим облаву, куда он денется! – продолжал рассуждать вслух хозяин. – Нешто один зверь со всеми нами совладает!

Напоминать, что облавы они уже организовывали, и чем это кончилось, я не стал. Костюков и Иван с нетерпеливо ждали моего прихода и тут же набросились с вопросами. Я им рассказал все, что удалось узнать. Иван, судя по выражению лица, в оборотнях, как и я, не разбирался – смотрел с надеждой на Костюкова. Тот лежал с закрытыми глазами, бессильно откинувшись на подушку.

– Помещик хочет организовать облаву, не знаю только, будет ли от этого прок, – сказал я, не дождавшись от него комментариев случившемуся.

– Пусть попробуют, – наконец, сказал волхв. – До полнолуния оборотень будет бессилен. К тому же он о трех ногах.

– Лапа тоже исчезла, – вспомнил я. – Может, и она приживется?

– Ты своей саблей ее отрубил?

– Да, я же говорил.

– Тогда не приживется. Против этой сабли он бессилен. Если бы ты его проткнул, было бы наверняка.

– Кто же мог знать! Я впервые встречаюсь с оборотнями. Раньше думал, что это сказки. А чем, кроме сабли, с ним можно справиться?

– Заговоренной стрелой, – ответил волхв. – Только взять ее неоткуда. Был бы я в силах!

– А серебряной пулей его убить можно? – спросил я, вспомнив, что где-то слышал нечто подобное.

– Серебро магический металл, – ответил, подумав, Костюков. – А если освятить в церкви, то, может быть, и получится. Только где взять такую пулю? Да и не простое дело оборотня убить. Тут нужно соблюдать многие условия: знать заговор, быть одному, одной пулей и попасть с первого раза.

– Думаю, сделать пули не очень сложно. Кузница в селе есть, возьму серебряные монеты, расплавлю и отолью, – сказал я.

– Ты что, кузнечное дело понимаешь? – удивился волхв.

– В таких объемах, – начал я и поправился, чтобы меня поняли, – немного умею. Пулю отлить дело нехитрое.

– Коли так, попробуй. Эх, если бы я на ноги встал, я бы с ним за все посчитался! Однако, боюсь, что до полнолуния в силу войти не успею!

Я не стал спрашивать, почему же тогда он попал в плен к Вошину и просидел несколько месяцев в его темнице. Увы, видимо, не только мы, люди, но и волхвы имеют слабость преувеличивать свои возможности.

– Значит, сначала пусть местные жители организуют облаву, а не получится, я пойду на охоту…

– Почему только ты, я тоже, – сказал Иван. – Не убил с первого раза, убью со второго.

– Вы можете посоветовать, как правильно организовать облаву? – спросил я Костюкова.

– Оборотень сейчас прячется, до полнолуния…

– Про полнолуние вы уже говорили, – перебил я.

– Пускай во всей округе проверят все ямы, старые медвежьи берлоги, глубокие овраги. Может быть, и повезет. Хотя вряд ли…

– Понятно. Хорошо, я тогда пойду решать вопрос с пулями.

– Я с тобой, – вызвался Иван, – вдвоем веселее.

Оставив волхва набираться сил, мы отправились к Трегубову. Василий Иванович лежал постели с привязанным к ноге грузом и жаловался окружившим его ложе гостям на свою тяжелую жизнь. Здесь же была и Аля, как мне показалось, полная сочувствия к бедному страдальцу. Кроме нее, сочувствовали страждущему еще четыре дворянские девицы, умильно глядевшие на холостого богача и одинаково манерно обмахивающиеся душистыми кружевными платочками.

– Ну, что ты решил с облавой? – спросил я, прервав горько-сладкие стенания помещика. – Нужно срочно собирать народ и прочесать все окрестности. Особенно берлоги, ямы и овраги.

– Куда же я с больной ногой, – горестно сказал он, – коли здоров был бы, тогда всенепременно, а так! Плохой из меня нынче охотник.

– Тебе и незачем участвовать, лежи, лечись. У тебя есть толковые егеря?

– Как не быть.

– Распорядись, чтобы их позвали, и прикажи, чтобы они слушались меня.

– Ах, все это пустое! Пусть Платон Кузьмич распорядится.

– И еще мне нужны два хороших ружья.

– Это все Платон Кузьмич. Знал бы ты, Алексей Григорьевич, как трудно быть возвышенным, чувствительным человеком!

– Откуда же нам такие тонкие чувства испытывать! – заверил я бедного страдальца.

Больше мне здесь делать было нечего, тем более, что Алевтина, подслушав, о чем я думаю, глядя на бледного красавца и его обожательниц, обижено надула губы и отвернулась.

Мы с Иваном, прихватив с собой нового управляющего, отправились в оружейную комнату. Арсеналу Трегубова оказался впечатляющим. Большинство ружей и пистолетов можно было, не сомневаясь, отправлять в музей прикладного искусства.

Однако, мне нужны были не музейные образцы с инкрустацией, позолотой, тончайшей гравировкой и прочими красивостями, а нормальные охотничьи ружья, из которых можно было метко стрелять. Такие тоже нашлись. Я выбрал два английских кремневых ружья, тоже, кстати, завораживающих взгляд классическим совершенством линий.

– Вот это ружьецо! – восхищенно цокал языком Иван, когда мы шли в село разыскивать кузнецу. – Знатное ружьецо! Это чья работа?

– Аглицкая.

– Слышал про такую страну. У них королем Егорий?

– В смысле, Георгий? Кажется. У них этих Георгиев много было.

– А из чего ты пули лить думаешь?

– Как из чего? Из рублей, конечно. Или у тебя есть другие предложения?

– Из рублей жалко. Я в господском доме видел ложки подходящие. Может, из них сподручнее?

– Господские ложки много дороже стоят, чем монеты, к тому же неизвестно какой они пробы, а рубли делаются из чистого серебра.

– Проба-то что, почему бы и не попробовать, – по-своему перевел Иван слово «проба», – только дорогим это оборотень окажется, коли на него столько денег уйдет.

– Ничего, – успокоил я рачительного хозяина, – мы потом с Трегубова деньги стребуем.

– Ну, только если так!

За разговорами мы вошли в село. Жили трегубовские крепостные в скудости. По пути нам не встретилось ни одной новой избы. Видимо, Вошин, при попустительстве помещика, был экономным человеком – обдирал крестьян как липку. Пора была страдная, и народа не было.

Только около церкви нам встретился крестьянин на чем-то, отдаленно напоминавшем телегу, и показал, где найти кузнецу. Мы прошли в конец села к изрядному глинобитному зданию с прокопченными стенами.

– Есть кто живой? – крикнул я в «мрачные недра» кузницы.

Оттуда, не спеша, вышел крупный мужик в кожаном фартуке.

– Чего нужно? – спросил он без обычной крестьянской робости, исподлобья рассматривая нас с Иваном.

– Кузнец нужен.

– Я кузнец, – вежливо ответил он.

– Можно войти? – спросил я, приятно удивляясь такому непривычному независимому поведению.

– Входите, коли не шутите, – разрешил мастеровой, сторонясь от входа.

Мы вошли внутрь. Посередине помещения располагался большая печь с горном. Рядом с ней стояли верстак и невообразимой величины колода с наковальней. По стенам висело множество непонятного на первый взгляд инструмента. Из-за меха высунул чумазый любопытный нос подросток лет тринадцати. Кузнец прошел следом за нами и наблюдал, какое впечатление производит его мастерская.

– На охоту собрались или пришли ружья чинить? – спросил он, встретившись со мной взглядом.

– Кое-что сделать нужно, – ответил я. – Горн долго раздувать?

– Ты, прохожий человек, сперва скажи, что тебе надобно.

– Пули отлить.

– У меня для пуль припаса нет, вот если лошадь подковать, то это можно.

– У меня свой припас. Серебро сможешь расплавить?

– Никак на охоту за нечистым собрались? – безо всякого удивления спросил кузнец.

– Именно.

– Дело хорошее, пособлю. Много пуль нужно?

– Две, мне и товарищу. Для этих ружей.

– Оставляй припас, сделаю в лучшем виде.

– А как ты догадался, что мы на нечисть собрались охотиться? – спросил кузнеца Иван.

– Чай не на краю света живем. Про господские дела вся округа знает. К тому же на селе бобылка пропала, тоже-то, видно, оборотня дело. Народ в страхе обретается. Меня с собой возьмете? – неожиданно спросил он. – У меня с извергом Иваном Ивановичем давняя дружба, не плохо было бы посчитаться.

– Не получится, – ответил я. – На него можно только по одиночке охотиться. Иначе ничего не выйдет.

– Ну, коли так – ладно. А то было бы у меня ружье…

– Если хочешь поохотиться, я добуду тебе оружие, – пообещал я.

– И барин разрешит?

– Куда он денется.

– Раз так, то пули я вам сработаю самые наилучшие, с крестом. Как раз на нечисть.

– Вот и хорошо, наша помощь тебе не нужна?

– А ты, что, барин, в кузнечном деле понимаешь? Как помогать собрался?

– Как, как – руками.

– За руки благодарствуйте, у нас и свои имеются, – насмешливо сказал кузнец. – Нам лучше, ежели головой.

– Чем богаты, тем и рады, – отшутился я. – Вот тебе серебряные монеты. Хватит на три пули: две нам и одну тебе?

Кузнец взвесил на руке горстку серебряных рублей. Одобрительно качнул головой:

– Хватит, с излишеством. Ружья оставьте для подгонки пуль. За моим ружьем, коли ты не шутил, сынишка сходит. К вечеру, ежели Бог позволит, будут готовы.

Мы оставили оружие и в сопровождении «чернокожего» подмастерья вернулись назад в усадьбу. Кузьма Платонович, когда я попросил его дать мальчику ружье для отца, в ужасе замахал руками.

– Это Тимофею-то кузнецу ружье! Окстись, батюшка, да креста на тебе нет! Это ж у нас первый бунтарь! Сколько его учили, правили! Покойник Иван Иванович на кнутовой правеж его ставил. Думали, помрет, ан выжил и полютовел пуще прежнего! Да знаешь ли ты, что он чуть к Емельке Пугачеву не убег! Да если б он не таким мастером был, его бы давно в острог посадили! Ишь, чего удумал – Тимофею ружье! Да он похуже оборотня будет!

Старик так разволновался, как будто кузнец уже стоял у него за спиной с оружием.

– Как же он мог попасть к Пугачеву, он во время бунта был еще ребенком! – попытался я урезонить нервного управляющего.

– Тимофей – он все может! Хотя и ребенком был, люди зря не скажут!

– Ну, коли так, тогда конечно, – пошел я на попятный. – Тогда делать нечего!

– Именно, батюшка! – обрадовался приживал.

– Тогда в помощь нужно брать человека благонравного, надежного!

– Истину, истину, голубь ты наш, вещаешь! Только благонравного и надежного!

– Пойду, попрошу Василия Ивановича, чтобы отправил его со мной на охоту на зверя, – совершенно серьезно сказал я. – И как это мне сразу в голову не пришло!

– Иди, батюшка, иди! А про Тимофея-кузнеца и думать забудь! Отпроси, кого выбрал, Василий Иванович тебе не откажет! Ты кого с собой взять-то хочешь?

– Как это кого? Вас, конечно, Кузьма Платонович, кто же здесь еще благонравнее и надежнее.

– Шутишь, голубь? Над стариком смеешься?

– Какой же вы старик! Вы мужчина в самом соку! Да и кто, кроме вас, жизнь за Василия Ивановича не пожалеет?

– Я и стрелять-то не умею! – внезапно сник управляющий.

– Это ничего, главное, что вы человек надежный!

– Выходит, больше некого? Вон сколько кругом молодых, да здоровых!

– А вдруг они тоже бунтовщики? Спасибо, что про кузнеца предупредили!

– А что кузнец? Тимофей – он с виду только такой страшный. А если приглядеться, то мужик как мужик, не хуже некоторых.

– Так думаете, лучше его вместо вас взять? Не опасно ли?

– Господь с тобой, батюшка! Что же в нем опасного-то? Тихий, смирный, одним словом, голубь, а не мужик. Мухи не обидит! – взволнованно зачастил управляющий.

Мне было смешно видеть, с какой скоростью у Кузьмы Платоновича меняются взгляды на противоположные, и я не удержался еще от одной мелкой пакости:

– Ну, если он такой тихий да смирный, как же его на оборотня-то брать? Ведь оробеет!

Загнанный в угол ловчила затравленно посмотрел на меня, но и тут не сдался:

– Это он с господами тихий, ласковый, а так, если повоевать или что, то чисто орел!

Глядя на умильно-заискивающее лицо старого лиса, я испытал легкое отвращение и шутить над ним мне расхотелось.

– Хорошо, отправьте с мальчиком ружье кузнецу, мой денщик укажет, какое.

– Но, ежели в разумении, – опять завел волынку Кузьма Платонович, – посмотреть по-другому…

– Тогда на оборотня пойдете вы, – оборвал я. – И пришлите ко мне егерей.

Приживал скривился, но спорить больше не решился. Ушел исполнять приказ. Я вышел из дома, и ко мне тотчас подошли мужики, сняли шапки и поклонились. Кое-кого я уже видел утром с собаками. Я объяснил им задачу так, как сам понял со слов Костюкова.

– Облаву большую делать? – спросил один из них, видимо, старший с решительным, волевым лицом.

– Сами смотрите, я в таких делах не разбираюсь. Думаю, что сгонять много крестьян не стоит – соберите тех, кто посообразительнее. Если найдете волка и удастся его добыть, вбейте в него осиновый кол. Иначе он опять оживет.

Мужики, как один, перекрестились и надели шапки:

– Когда, барин, начинать? – спросил старший.

– Как можно скорее. До полнолуния у оборотня силы будет мало. До этого осталось три дня. Если к этому времени волка не найдете, возвращайтесь в село, иначе он вас там всех перегрызет.

– А коли не найдем, что будем делать?

– Не знаю, – честно сказал я, – в таких делах не разбираюсь.

Мужики посуровели лицами и гуськом ушли в направлении села.

– Когда начнем? – спросил Иван, возвращаясь после похода в арсенал.

– Давай завтра с раннего утра. Ночью в незнакомом лесу много не находишься.

– Я думаю, пешком нам вообще ходить не след. Возьмем верховых коней.

Мысль мне понравилась. Иван же подумал и добавил:

– Оборотень на нас с тобой пуще всех сердце держит. Коли увидит, с собой не совладает, набросится! С коня с ним совладать будет способнее.

– Ты только лошадей сам выбери. Мне – какую поспокойнее. Я, знаешь ли, верхом не очень умею ездить.

Иван рассмеялся редким скрипучим смехом.

– Ну, вот хоть чего-то ты не умеешь! А то и швец, и жнец, и на дуде игрец! Неужто на лошади не ездил?

– Где бы я ездил? У нас уже давно железный конь пришел на смену крестьянской лошадке.

– Как это железный? – поразился солдат. – Ты это всерьез?!

– Всерьез. Доживешь – увидишь.

– Ишь, страсти-то какие! Боязно, поди, на железном-то коне ездить?

– Мне на простом страшнее.

Иван ушел, задумчиво качая головой, а я остаток дня посвятил медицинским занятиям: перевязал Трегубова и полечил «бесконтактным» способом волхва. После моего, так называемого, сеанса, он выглядел значительно бодрее, да и сам сказал, что почувствовал прилив сил. Меня же лечение утомило, и я отправился к себе отдыхать.

Але было не до меня, она наслаждалась «светской жизнью» и плотно общалась с приезжими дамами и барышнями.

Утренняя обида на мое «черствое» отношение к «бедному страдальцу» и насмешливое к новым подругам у нее уже прошла. Она походя чмокнула меня в щеку, пожелала спокойного отдыха и ускакала в малую гостиную, где, видимо, погружалась в приятнейшую атмосферу местных женских сплетен.

Меня такое небрежное отношение к любимому мужу немного задело, хотя умом я понимал, что чем больше Аля занята, тем меньше будет волноваться, когда я завтра утром отправлюсь на охоту. Чтобы не дать ей влезть в мои мысли (а они были не самые оптимистичные, я еще помнил леденящий душу волчий взгляд, его гигантские прыжки и растерзанные тела жертв), я надел экранированную шапочку.

Кроме отдыха мне хотелось, пока есть время, обдумать план предстоящей охоты. Это был мой первый опыт такого рода, и пока ничего умного в голову не лезло. Как охотятся на волков, я знал, в основном, по фильму «Особенности национальной охоты», так что подготовлен был скорее в смысле пития, чем противоборству с хищниками. Еще я знал по книгам и научно-популярным фильмам, что волки необыкновенно умны, осторожны и, когда нужно, отважны.

Что могут делать люди в их обличий, оставалось только догадываться. И об этом мне меньше всего хотелось думать. Потому я смиренно смежил веки и спокойно проспал до самого ужина. Разбудило меня только приглашение к столу.

Я наскоро умылся, оделся, напялил на себя парик и вышел в большую гостиную, где собрался весь здешний бомонд.

За столом сидело человек сорок. Как и вчера, здесь царили простые нравы и хорошие аппетиты. Внимательное отношение ко мне хозяина сразу же обратило ко мне сердца гостей, и меня обласкали едва ли не все, кому хотелось понравиться Трегубову. Сам он сидел тут же во главе стола в своем вольтеровском кресле и нежился в лучах местной славы.

Давешняя тревога по поводу исчезновения покойного Ивана Ивановича и огорчение от поломанных роз уже прошли, и он был весел и гостеприимен.

Вина лились рекой, и все гости жаждали принять участие в объявленной на завтра облаве на зверя. Пока же строились неосуществимые, на мой взгляд, планы. Зато дамы с обожанием смотрели на былинных героев. Только моя Аля была необычно печальна, хотя я так и не снял свою ермолку, спрятанную под париком, и о чем я думаю, не знала.

– Как бы я хотел участвовать в завтрашней облаве! – громко, заглушая общий гул голосов, сказал Трегубов. – Ах, если бы не моя нога!

– А ты, Василий Иванович, прикажи соорудить себе портшез, – ехидно предложил я. – Вот и поучаствуешь.

– Это как так? – заинтересовался Трегубов, понявший буквальный перевод французского слова, как «носить» и «стул», но не въехавший в его значение.

– Пусть тебя носят на кресле носильщики.

– Ах, что бы я без тебя делал, Алексей Григорьевич! – умилился подвыпивший барин. – Как ты хорошо придумал! Кузьма Григорьевич, голубчик, распорядись, пусть плотники к креслу приделают две оглобли. Вот уж покажем мы теперь Ивану Ивановичу!

После принятия такого судьбоносного решения Трегубов откинулся в кресле и победоносно оглядел гостей. Что я могу сказать дальше? Общий восторг такой смелости и решительности был ему наградой!

Началась новая череда тостов, в которой я не принял участия. Предстоящая экспедиция удерживала меня от участия в общем загуле. Сидеть трезвым в подвыпившей компании было скучно, и, когда веселые гости перестали обращать друг на друга внимание, я сделал знак жене и незаметно ушел к себе.

– Ты что-то задумал? – спросила Алевтина, вслед за мной влетая в наши апартаменты.

– С чего ты решила? – с максимально возможной фальшивой искренностью, удивленно спросил я. – Ничего я не задумал, у меня все в порядке.

– Зачем тогда ты спрятался от меня под экраном?!

– Каким таким экраном? – уже натурально удивился я тому, что она знает это слово, ловко разоблачила меня и до сих пор не показывала вида, что в курсе моей хитрости.

– Алеша, не нужно меня пугать, – попросила Аля, с тревогой заглядывая в глаза. – Ты собираешься завтра идти на охоту?

– Да, – ответил я, снимая с головы ненужные более защитные доспехи. – Другого выхода нет.

– Может быть, нам будет лучше просто отсюда уехать?

– Я думал об этом, – сознался я, – только представляешь, что здесь тогда будет твориться. Твой Трегубов может только хвастаться, а народ по настоящему запуган.

– Почему он «мой», – рассердилась Аля. – Ты что, меня ревнуешь?

Матерь божья! Когда это моя девочка успела нахвататься таких слов и понятий!

– Честно говоря, есть немного, – сознался я. – Вы так опекаете этого смазливого тунеядца…

– Глупости, ты просто становишься мнительным.

– Каким я становлюсь? Аля, откуда ты знаешь эти слова?

Она лукаво посмотрела на меня своими необыкновенными глазами и по-деревенски прыснула в кулачок:

– Глупенький, неужели не понимаешь? От тебя же и знаю! Это ты все время думаешь, что становишься мнительным.

– И ты понимаешь, что значит это слово?

– Это когда боишься чего-то неблагоприятного для себя, – тщательно выговаривая слова, сказала она и засмеялась.

– Алька, прекрати меня подслушивать! – деланно рассердился я.

– А ты ревновать! – парировала она и попыталась увернуться от моих загребущих рук. Правда, сделала это так неловко, что спустя несколько секунд уже билась в объятиях.

– Глупенький, – прошептала она, когда смогла освободить губы для дыхания, – неужели ты думаешь, что мне нужен кто-нибудь, кроме тебя!

На этом окончилась наша, так и не начавшаяся, ссора. Потом была такая вспышка страсти, что отползли мы друг от друга в разные углы огромной кровати уже тогда, когда посерели от близкого рассвета окна. Мы так устали, что не успели пожелать друг другу спокойной ночи – заснули на полуслове.