Текст книги "Приключения студентов
(Том II)"

Автор книги: Сергей Минцлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА XXXVI

Похороны состоялись в тот же день. Кладбище было расположено на горе, чуть в стороне от города, и вид от могилы Луиджи был на полмира.

Близ ворот кладбища находился весь увитый зеленью винограда простой кабачок и после похорон товарищи зашли в него помянуть покойника.

– Будь ему земля пухом!.. – сказал Ярослав, подымая свою кружку.

Все чокнулись, выпили и замолчали – слишком было еще свежо все происшедшее.

– Что же мы теперь предпримем?.. – спросил Марк, обращаясь ко всем.

– Мы с ним по домам пойдем!.. – первым отозвался Ян, указывая на Ярослава.

– Да, да!.. – воскликнул тот. – Хочу на родину!!.

– А как вы до нее доберетесь?

– Морем в Константинополь. А оттуда с нашими через Черное море по Днепру на ладьях!..

– А в плен попасть не боитесь?

– Авось проберемся!!. – возразил Ян. – Будет, пошатались по свету! А вы что предпримете?

– Еще не знаю!.. – ответил Марк. – Потом увижу…

Мартин и Адольф молча глядели на Везувий, на зеленые долины, убегавшие в лиловую даль; на юге из моря подымалась неясная громада острова Капри.

Товарищи расплатились и отправились в город. Марк и Мартин шли впереди и говорили о Луиджи.

– Душа наша ушла вместе с ним!.. – сказал Марк.

– Ну, нет!.. – возразил Мартин. – Язычник был покойник!..

– Этот язычник раньше нас с тобою будет в раю!.. – спокойно возразил Марк.

– Это почему?

– Он положил жизнь за други своя!..

Кипучая жизнь Неаполя, к которому сходились все пути тогдашнего мира, быстро втянула в себя вновь приехавших. Узкие улицы его, то круто подымавшиеся в гору, то описывавшие пологие петли, то и дело сменялись лестницами из плитняка; всякий уголок кишел народом, собравшимся со всего света. На прилавках, прямо на улицах, лежали драгоценные восточные ткани, диковинное сарацинское оружие, ковры, тончайшие ювелирные изделия и всякие древности. Всюду слышался греческий язык, гортанные разноплеменные говоры, пестрели белые чалмы и красные колпаки; попадались фигуры евреев, одетых в черные кафтаны с обязательными желтыми кружками на середине спины и на груди.

Среди гама и сутолоки мирового базара то здесь, то там слышалось треньканье струн и пение; казалось, в городе рассыпано столько же певцов, сколько перепелов висело в крохотных клеточках чуть не под каждым окном. Яркие огненные кактусы и самые разнообразные цветы в горшках заполняли все подоконники.

Мартина поразила музыкальность неаполитанцев; он ловил и тщательно запоминал и повторял про себя их легкие, свежие песенки.

Отыскать судно, шедшее прямо в Константинополь, являлось почти невозможным и Ян и Ярослав напрасно тратили время на такие поиски. Но блужданье по порту и городу принесло Яну пользу: он убедился, что Луиджи был совершенно прав, зазывая всех в Неаполь. После пустынного, полумертвого Рима он ослеплял своими богатствами и молодой художник подолгу простаивал у прилавков, рассматривая и изучая изумительные работы древних мастеров.

Подходящий корабль наконец отыскался: он шел в Отранто, откуда уже легко было найти судно, идущее вдоль греческого берега в Константинополь.

Смутно стало на душе Яна, когда время отъезда было наконец установлено. Утром накануне этого дня он тайком от Ярослава поднялся на высокую лесистую гору, на которой французы устроили свое аббатство; в церкви его находилась чудотворная статуя Мадонны. В руках Ян нес небольшой сверток.

Месса в сумрачном соборе монастыря давно кончилась; он был безлюден; Ян отыскал священника и вместе с ним вернулся в храм; с правой стороны от главного алтаря, на пьедестале у стены возвышалась белая статуя Мадонны; склоненную голову ее украшал золотой венец; на левой руке сидел младенец Христос; правую она протягивала к подходившим; лицо ее было полно умиротворяющей ласки.

Еще молодой патер отслужил заупокойную мессу по Габриэль и Луиджи и незаметно скрылся за колоннами, оставив Яна одного, лежащим ниц перед Мадонной.

Кончив молитву, Ян поднялся и развернул принесенный с собой сверток; в нем оказалась та самая статуэтка, которую он нашел во дворце Нерона и которая так походила на Габриэль.

Он поставил свой дар у ног Мадонны и только тут заметил, что вся стена за ней покрыта серебряной чешуей из даров молящихся; там блестели бесчисленные маленькие руки, ноги, головы; больше всего было сердец, пронзенных стрелами.

Ян опустился на колени и стал горячо молиться за Габриэль. Но облегчение не приходило: смерть оборвала все, но не примирила. Он встал с пола и расширившееся глаза его приковались к стене: прямо в душу его глянула небольшая мраморная дощечка с одним всего словом на ней – «мерси». Это слово было ее, Габриэль; оно было сказано Яну и до сих пор музыкой звучало в ушах его! Совершилось чудо – оно долетело до него и из за гроба!

Ян задрожал, протянул к видению руки, припал к подножию Мадонны и обнял его: целительные слезы потекли на мрамор.

В то время, когда Ян молился в монастыре, Марк имел неожиданную, сильно взволновавшую его встречу. Он проходил по площади и обратил внимание на то, что какой-то встречный остановился и проводил его глазами; минуту спустя посторонняя рука тронула Марка за плечо.

Он остановился: на него глядел, улыбаясь карими глазами, человек средних лет с темно-русой бородой; Марку почудилось в нем что то знакомое.

– Вы не из Баварии?.. – по-немецки осведомился неизвестный.

– Да… – ответил Марк.

– А в Горном монастыре вы не были?..

Марк весь вспыхнул, глаза его засияли.

– Был, был!!.. – радостно подтвердил он. – Теперь и я вас узнаю: вы купец вассербургский: два раза посещали нас?

– Как же вы в такой дали очутились, что здесь делаете?.. – в свою очередь оживился и спросил купец. – Да зайдемте в таверну, там побеседуем!

Марк за кружкой вина вкратце поведал о своих задачах, затем принялся расспрашивать собеседника.

– Как отец Антуан поживает? – с радостным, преображенным лицом стал допытываться он.

– Умер давно о. Антуан!.. – ответил купец.

– Неужели?.. Как так?.. Отчего?! – воскликнул пораженный Марк. Лицо его сразу изменилось; он начал креститься и читать про себя молитву.

– От старости… Дряхлый он был!.. – сказал купец. – Давненько ведь вы из монастыря ушли… много воды утекло с тех пор!

– А отец Петр, а настоятель?..

– Тоже умерли… захудал совсем монастырь, почти никого в нем не осталось!.. Никому теперь там ваша краска не нужна!..

Полутемная, шумная таверна исчезла из глаз Марка: он увидал лесистые горы, высоко вознесенный к небу белый монастырь на скале. Звонят к Ангелюсу, качается колокол, а под стеной на земле свежий желтый бугорок; на простой плите надпись – «о. Антуан», рядом Петр… и он забыл об этих людях, так много добра сделавших для него, почти не вспоминал даже о них?!

Марк закрыл лицо руками.

– Все смертны!.. – помолчав, примиряюще произнес купец.

Последний вечер пятеро товарищей провели все вместе в портовом кабачке для матросов; толпа отплясывала под открытым небом фанданго, далеко разносилось пение. В последний раз и сами они спели хором, чем вызвали бурное одобрение собравшихся. А на другое утро Ян и сияющий Ярослав стояли на палубе дроммоны и махали колпаками находившимся на берегу товарищам; последние долго выделялись своим ростом и светлыми бородами, затем слились с толпой в одну пеструю полоску. А оставшиеся еще долго видели красные паруса корабля; он бороздил голубую гладь залива и мало-помалу превращался в точку; острова и даль закрыли его.

– Ну, Марк, мы свой долг выполнили!.. – проговорил Мартин. – Пора и о себе подумать!

Погруженный в себя Марк очнулся.

– Да!.. – отозвался он. – Мне торопиться теперь некуда – я пока здесь останусь!

– А потом куда?

– В Александрию, в Палестину, к арабам!.. Свет на востоке!

– Т-а-ак… Твое дело!.. – угрюмо буркнул Мартин. – Для нас это не по пути!

Еще через четыре дня Марк провожал Мартина и Адольфа, отправлявшихся в далекую Болонью. Марк дошел с ними до развалин древнего курорта Баийи и, около знаменитого еще в древности своей акустикой круглого храма, товарищи стали прощаться.

– Где-то Бог приведет теперь свидеться?.. – сказал Марк.

– Будешь в Болонье – заходи!.. – пригласил Мартин.

– Будь здоров!.. – прогудел Адольф и двое богатырей зашагали, не оборачиваясь, назад.

Марк последил за ними глазами и повернул обратно; возвращаться сейчас в город ему не хотелось и он, мимо наполовину разрушенных мраморных вилл, заросших цветущими розами, выбрался на берег и сел на огромный валун. Много мыслей и воспоминаний роилось в мозгу его; он опустил голову и с недоумением увидел, что из воды на него смотрит чье-то чужое, бородатое и мужественное лицо.

– Вот летит время?!. – вслух подумал он, всматриваясь в собственное отражение. И ему вспомнилась легенда о том, как некий монах вышел однажды в месячную ночь в сад послушать соловья. А когда очнулся и хотел вернуться в свою келью – не мог уже найти ее, так как все крутом лежало в развалинах: в несколько мгновений пронеслось ровно сто лет!

Благоухали розы, море чуть всплескивало на песок берега; вдали вечным жертвенником дымился Везувий.

Словно какая-то повязка стала сдвигаться с умственных глаз Марка: душа его инстинктивно зачуяла ширь и просторы грядущего и все ясней проступала мысль, что краска, за которой послали его в мир, была не что иное, как просвещение и что высшее, что имеется на свете – это Знание, Дружба, Добро…

Курляндия.

Имение Плёнен.

1928 г.

Петр Пильский
Легенды и приключения
(Вместо послесловия)

О романе С. Р. Минцлова «Приключения студентов»

Да, темы похожи на родственников. Бывают кровные – близкие. Бывают совсем далекие: седьмая вода на киселе, – навязанное родство!

То же самое и у авторов.

Вдруг захочется нагрузиться чуждой ношей, и – вот, на протяжении многих страниц писатель важно несет ее, как заяц барабан. Ни зайцу не нужен барабан, ни барабану заяц. Но раз связались: кончено!

Однако, бывают и счастливые. К их числу принадлежит С. Р. Минцлов. Ему всегда удается выбрать тему по себе. Это писатель, сливающийся со своими книгами органически.

Он ходит по литературе, одетый в свое собственное, просторное и в то же время хорошо облегающее платье. Ему не жмет под мышками и загребистые руки уверенно хватают все, что ему нужно. В своей беллетристической манере Минцлов широк и размашист.

Он еще и непоседа. Ему мало движения. Он хочет передвижения. В своих книгах он не терпит домоседства. Это – вечный путешественник. Он объезжает целые губернии и уезды, забирается в глушь, исследует неизвестные края, вдруг оказывается в Трапезунде, но и там не сидит, а передвигается, – любознательный кочевник, неугомонный странник по миру.

Это и в его последней книге. «Приключения студентов» – обширный альбом. Конечно, бытовой. Минцлов издавна влюблен в быт, все равно, сегодняшний или стародавний, современный или отодвинутый в глубь веков.

Он хорошо угадывает этот быт, жадно изучает, отлично чувствует.

В этом быту он ценит типичность. Его прельщает яркость. Минцлов не боится правды, хотя бы со стороны она казалась чудовищной. Его беллетристический глаз не смущается жизненной карикатурностью, его не пугают угловатости. Минцлов любит пущу, а не английский парк. Он враг косметики и гребешка: Минцлов ничего не подкрашивает и не подстригает. Зато ничего не преувеличивает.

У Сологуба: «Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду». Минцлов мог бы сказать: «Беру кусок жизни, грубой, но яркой, и вот вам готовая легенда». Это – талант обретения тем, обретения, а не изобретения. В этом сила Минцлова.

Он в предисловии к этому роману подчеркивает, что здесь «выдумки, а тем паче, преувеличения нет», «но что было – то было». И эту быль Минцлов знает.

Тут нет ничего сочиненного. Воскрешен быт десятого и одиннадцатого веков. Сам влюбленный в передвижение, он избрал своими героями странствующих студентов, этим открыл себе путь в старинные города, развернул картины далекого быта с его дикостью, умилением, причудами и легендами, провел читателя из Баварии через горные хребты в старую Италию. И, как живой, пред нами встал давно угасший век.

Молодой послушник Марк послан настоятелем в мир для усвоения искусства переписывать и украшать книги. На этом пути он приобретает знакомства, находит неожиданных спутников, попадает в старинные замки, подвергается опасностям, переживает много интересных, поучительных и страшных приключений.

Минцлов написал «авантюрный роман». И, в самом деле, он полон именно авантюр. Но выдуманного нет. За Минцлова говорит сама история, его пером водит жизнь. По временам встают удивительные картины. Происходят невероятные факты. Но веришь всему: так все убедительно. А эту убедительность создает хорошее, отчетливое, полновесное знание Минцлова-историка.

Как современный, будто давно знакомый нам, очерчивается маленький городок Вассербург. Видишь его погребки, чувствуешь толпу, слышишь эти речи, с улыбкой наблюдаешь, как наказывали тогда сплетниц, засаживая их в колодку, следишь за веселым, хитроумным диспутом между толстяком в темно-серой куртке и красных чулках, мейстером Вальтером, и смущенным, растерянным Марком.

Потом путешествующий послушник встречается с Яном, ювелирным подмастерьем, идущим из Богемии в Орлеан, тоже совершенствоваться в своем искусстве, и с добрым беззаботным весельчаком, странствующим «доктором», неаполитанцем Луиджи.

Этот Луиджи – находка не только для Марка, но и для автора. Изучать книжное искусство молодой послушник должен в Италии: Луиджи попался очень кстати! Теперь туда путь открыт, и наши странствующие юноши посетят Болонью, Пизу, Лукку, Флоренцию, наконец, Рим и Неаполь.

Дверь романиста распахнута. Век ожил.

И пред нами падающие башни, быт ювелирной мастерской, ее типичный хозяин Пьеро Бонавентури, болонский университет в подземелье, студенты, разрешающие прения со своими профессорами взаимной потасовкой, таинственные подземные своды, секретные записки заговорщиков, прекрасные дамы, ловкая красавица-француженка Габриэль Готье, страшные ночи, черные плащи, слюдяные фонари, грозные башни, мрачные шествия, нависшие своды, тюремные камеры, скелеты, прикованные цепями за шею и пояс, секретные пароли и впервые раздавшаяся тогда знаменитая студенческая песнь: «Гаудеамус-игитур».

Здесь все причудливо и все правдиво. Отмечено и взято только типичное, яркое, замечательное. В Болонье – джостра. Во Флоренции – сожжение недоброкачественных сукон, быт художников, обреченные, «проклятые» книги «языческих» философов, публичное шельмование вора и серебряный, вечерний звон – Ave Maria – десятка колоколен, «запевших, как пчелы над городом».

А в Пизе – базар мертвецов, продажа мощей, закупка костей святых мучеников, пеленок Христа, частей колесницы Ильи пророка, чепчиков с младенцев, избитых проклятым Иродом, кусков паруса с лодки апостола Петра, перьев из крыл архангела Гавриила.

В Лукке мы увидим свадьбу богатого синьора Гвиниджи, приезд его невесты, ее многоцветный поезд и ее саму, верхом, в розовом платье, под розовым балдахином, предохраняющим от солнца, в предшествии двух шеренг трубачей и барабанщиков. Увидим ее жениха, рыцаря в бледно-зеленом бархате с золотистой длинной перчаткой на левой руке, услышим торжественное пение, звуки рогов и флейт, трубы, барабаны и приветственные крики народа.

Потом странствующие друзья, – Марк, Ян, Луиджи и приставшие к ним двое студентов, Мартин и Адольф – попадут в Рим. Тут они станут свидетелями страшных распрей и взаимных междоусобий. Их воображение поразится своеобразием похоронных обрядов, сердце Яна сожмется скорбью от зрелища сжигаемых древних прекрасных статуй, и вечный город развернется перед ними, как завороженный, давящий и пугающий своей поразительной красотой, великолепием, масштабами, размерами своих театров и цирков, вмещавших 385.000 зрителей.

Это – панорама, – лицо городов, их быт, обычаи и нравы.

Но на путях к ним, по дорогам, ведущим от одного к другому, странствующие студенты встречают неожиданных людей, – рыцарей, монахов, пилигримов, оборванцев, свирепых разбойников, калек, колдунов и колдуний, верных слуг, хитрых трактирщиков, ловких заговорщиков, стражников, солдат, прекрасных девушек, великодушных герцогов, всех этих знакомых и забываемых героев, злодеев и людей пышного и противоречивого, красочного и наивного средневековья, – эпохи преданий и легенд.

Они рассыпаны в романе без счета и числа. Их передают из уст в уста настоятели и монахи маленьких баварских монастырей, их рассказывают в погребках и на площадях немецких городов, ими забавляется и упояется владелец замка ди Праго. О страшных колдунах передает на ухо Луиджи ювелирный подмастерье Ян. Эти пугающие легенды носятся в самом воздухе, волнуют сердца баварцев и итальянцев, эти суеверия наполняют души верующих и неверующих.

И если в болонском университете со своих маленьких и тесных кафедр профессора читают лекции о влиянии планет на человека и его органы, – солнца – на сердце, луны – на мозг и кровь, Сатурна – на селезенку, Меркурия – на легкие, – то в Риме Ян попадает к колдунье-ведьме, по ее приказанию приходит темной ночью в Колизей и, – искренне верующий в Бога, Христа и церковь – отдает себя во власть нечистой силы, решается искать свое любовное счастье чрез заклинания и гадать на воде с черной мессы.

Конечно, тут, в этом обширном свитке легенд, саг, суеверий, заклинаний средневековья сказалось обширное историческое знание Минцлова. Но это не только знание. Это еще и его собственное, личное тяготение к мистицизму. Это его вера в неразгаданные и несказанные тайны мира, его чувство нашей общей подвластности, нашей зависимости от неразгаданных, надземных сил.

В конце концов, что такое знание? Почему мы особенно остро хотим знать одну область и равнодушны к другой? И знание – органично. Эти пристрастья Минцлова к средневековому мистицизму не случайны. Они естественны и тоже органичны. В этих тяготениях он сам. Эти притяжения выдают его собственную тайну.

Вообще Минцлов один из самых искренних писателей. Пожалуй, не только искренних, но и откровенных. Правда, он не болтлив, но он и не скрытен. Его симпатии разгадываются сразу. Свои мнения и отношение к людям он исповедует открыто. И он совсем не таит своих симпатий, своей любви, своих увлечений.

Роман их выдает сразу, раскрывает повсюду.

Книга, книга, старая книга, ее украшение, ее роспись, ее изящное целомудрие, ее величавая таинственность, радостная, неотвратимая власть ее знаков, мудрости и красоты, – вот где хоронится, где почиет коронная, неистребимая, глубокая любовь, редкая преданность, восторженная влюбленность Минцлова.

Роман начинается книгой, – потому что Марк уходит в мир ради познания книжных украшений, – роман то и дело возвращается к книге. Как подробно, заботливо и любовно описана «Скриптория»! С какой нежностью нарисованы фигуры безвестных писцов и антиквариев, описан их труд, продолжающийся до рассвета при скупом огне тусклых лампад в тишине тесной комнаты! С каким восторгом говорит монах о книге, ее власти, ее значении, о воскрешенной на книжных страницах прошлой жизни разных стран и народов:

– Сидя здесь, на скале, мы слышим песни и стихи рыцарей, речи святых отшельников. Господи, какое это счастье!!

С каким сожалением и гневом передана беседа Карнарро с библиотекарем, готовым сжечь «проклятые книги» древних мудрецов!

Прельщает у Минцлова свободное распорядительство словом, его отличный русский язык. Да, свободное! Другого слова нет. Сколько писателей выводят фразу с тяжким замиранием колотящегося сердца:

– Не наврал ли, не запутался ль?

Ходячее мнение утверждает, что болезни сердца – профессиональное несчастье писателей. Если это так, то я знаю причину болезни. Она называется… Вы догадались – как?

* * *

Книга С. Р. Минцлова публикуется по первоизданию: Рига, Сибирское книгоиздательство, (1928). Рецензия П. Пильского приводится по первой публикации: «Сегодня» (Рига), 1928, № 317, 21 ноября. Тексты публикуются в новой орфографии с исправлением очевидных опечаток и ряда устаревших особенностей правописания и пунктуации.