Текст книги "Приключения студентов
(Том II)"

Автор книги: Сергей Минцлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА XXIV

На другой день Луиджи побывал в соборе и сделал в определенном месте условленный призывной знак. Выполнив это, он боковым ходом вышел наружу и только повернул за угол – крепко столкнулся с машисто шагавшим человеком. Луиджи отлетел от толчка в сторону, выругался и вдруг уцепился за рукав встречного.

– Маркушка, ты?!.. – радостно вскрикнул он. – А я тебя ищу везде!..

– Мы только что вернулись из обхода… – улыбаясь, ответил Марк. – Я в собор шел… посмотреть!..

– И я оттуда же… теперь ко мне пойдем!..

Луиджи оглянулся через плечо и, хотя никого не было, шепотом произнес:

– Очень важное дело есть!

Близ университетской площади они заслышали какой-то странный гул и крики.

– Что бы это значило?.. – проговорил неаполитанец.

– А тебе не все равно? – равнодушно отозвался Марк.

– Как все равно?!.. – возразил, начиная воспламеняться, Луиджи. – Да ведь там дерутся!!.

– Ну и пускай!..

– Нет, брат, надо взглянуть!.. – Луиджи чуть не бегом бросился в сторону шума; Марк, не торопясь, следовал за ним.

На площади они остановились. Часть ее, ближайшая к университету, кишела народом и происходило нечто невообразимое – над головами мелькали кулаки и палки, как цепы, молотившие кого и по чем попало; стена из нескольких сот человек наседала на другую, куда менее многочисленную; она подавалась назад, слышался рев, вой и дикие возгласы.

– Что такое?!.. – в полном недоумении проговорил Марк.

– Студенты с профессорами своими дерутся!.. – хихикая, пояснил незнакомый пожилой сосед, с интересом следивший за боем. – Ученый спор какой-нибудь разрешают!..

Луиджи весь кипел.

– Вот здорово!.. – так его!., вали-вали!!. – то и дело приговаривал он, забыв все и видя только побоище.

Студенты явно одолевали. Но в ту минуту, когда профессора, бакалавры и лиценциаты уже были притиснуты к самой стене, та часть бойцов, что была загнана внутрь университета, вдруг хлынула обратно, но уже в шлемах, латах и в железных перчатках; за ними выбежали сторожа, кто с метлой, кто со скамьей или палкой, и с яростью обрушились на студентов; опять закипел бой. Передние, поразбив себе кулаки о железо лат и шлемов, отхлынули под градом ударов и черная лавина, усеивая свой путь отступления сшибленными с ног товарищами, стала откатываться от университета. Свалка шла уже около Марка и Луиджи.

– Бей их, бей!!.. – вопил последний, суча кулаки неведомо против кого.

Жестокая и столь же неизвестно чья плюха скосила его как косой; окончательно разъяренный неаполитанец вскочил как кошка и дал в ухо ни в чем не повинному зрителю-соседу; тот, сочтя автором удара Марка, влепил ему кулаком под глаз; кто-то третий засветил ему же с другой стороны. Марк рассвирепел и, не разбирая виновных, принялся крушить налево и направо кого подвернется; драка охватила всю площадь, зрители и бойцы смешались в одну кашу. Еще несколько минут и студенты врассыпную кинулись в бегство; со всех сторон стал доноситься бурный смех – экстаз драки превратился во всеобщее веселье: хохотали победители, хохотали побежденные.

Преследования дальше конца площади не полагалось. Среди нее появилось и чуть заколыхалось на высоком алом древке зелено-красно-белое знамя университета – знак окончания распри. Профессора торжествовали; некоторые, особенно уставшие, тут же снимали с себя тяжелое вооружение и передавали его служителям.

Марк и Луиджи, оба раскрасневшиеся и запыхавшиеся, встретились на окраине площади. У Марка были подбиты оба глаза; Луиджи отделался благополучнее, но тем не менее одна скула у него сильно вспухла.

– Молодцы профессора!!. – в полном восторге воскликнул неаполитанец. – Здорово учат… скамейками!!.

Марк чувствовал некоторое смущение.

– Из-за чего вся история вышла?.. Что такое случилось?.. – спросил он, недоумевая и ощупывая глаза, начавшие превращаться в щелки.

Луиджи пожал плечами.

– Всякому иногда бывает приятно подраться!.. – ответил он. – Кровь полируется!..

– Да нет!.. – вмешался в разговор какой-то незнакомец, совсем сторонний университету. – Сказывают, правила какие-то новые утверждали!..

На улицах, выходивших на площадь, царило оживленье; многих профессоров тесными кольцами стали окружать их возвращавшиеся ученики; некоторых молодежь подхватила на плечи и понесла по улицам; загремел только что народившийся «гаудеамус-игитур».

Марк и его приятель пробрались через толпу зевак и поднялись в его каморку.

– После удовольствия – дело!.. – сказал Луиджи.

За кружками вина он вкратце поведал озадаченному Марку о бывших с ним приключениях и о своем намерении спасти беглецов, выдав их за студентов. О полученных деньгах не упомянул ни словом.

– От тебя нам надо людей, человек пятнадцать!.. – закончил Луиджи. – Открывать им ничего не нужно, а потом те, которых нам поручат, отстанут где-нибудь в пути, а я с вами дальше пройдусь по монастырям… иногда необходимо помолиться!

– Мы только что вернулись?.. – в раздумье проговорил Марк, покручивая отросшую светлую бородку. – Не знаю, с кем бы сговориться!

– Неужели ты до сих пор дружбы ни с кем ни свел?.. – воскликнул неаполитанец. – Вот северный медведь!

– Да есть двое… попробую с ними потолковать!.. Скажи, а разве здешний епископ плохой человек, что ты против него пошел?

– Сам сатана!!.. – воскликнул Луиджи. – Весь город его не терпит. Надо действовать немедленно! И помни – тайна это величайшая. Пронюхает этот бес, без вертела жаркое из нас сделает?!. Скажи своим, что хорошо заплатят!

Марк кивнул головой и, раздумывая о слышанном, поспешил в свое общежитие.

До позднего вечера все кабачки были переполнены студенчеством и профессорами, распивавшими вино и обнимавшимися друг с другом; раздавались песни и выкрики, здравицы, хохот. А поздно ночью давно уже спавшие обыватели вскакивали и выглядывали из окон: на черном лоне улиц-ущелий пылали красные факела, виднелись носилки с неподвижно распростертыми телами, перекатами раздавался «гаудеамус» – это толпы студентов разносили по домам своих профессоров.

Пыль и песок нес и крутил смерчами южный ветер по улицам Болоньи на следующий полдень. Площади казались завешенными туманом, все живое попряталось по домам; окна всюду были закрыты и только ватага студентов, закутавшая плащами лица по самые глаза, направлялась, кляня погоду, к восточным воротам. Шло человек около двадцати; у всех были торбы, двое имели лютни, каждый опирался на длинную палку с острым железным наконечником, которую мгновенно можно было превратить в короткое копье.

Пятеро передовых сразу бросались в глаза особенным цветом волос: это были Марк, два быкообразных усача и еще двое таких же рыжеволосых человек, гораздо поменьше их ростом; Луиджи забрался в самую середину ватаги и то и дело кидал вперед беспокойные взгляды: уже показалась башня Феррарских ворот; сверх обычая они были закрыты и в полутемном пролете их виднелись вооруженные сторожевые.

Завидев приближавшихся, несколько человек выступили им навстречу и алебардами преградили дорогу. Все остановились.

– Мы артисты… – прогудел Мартин. – Что надо?

– А вот мы разберем, кто артист, кто нет!.. – грубо ответил старший из караульных. – Эй, где Виталиус?..

На окрик из башни показался невысокий пожилой человек в коротких коричневых штанах и пестром жилете, поверх которого был надет серый камзол.

У Луиджи перехватило дыханье – он узнал одного из тюремщиков епископа.

Виталиус только мельком взглянул на передовых и маленькие глазки его, с большими коричневыми мешками под ними, пытливо устремились на остальных.

Закрываться плащом значило обратить на себя особенное внимание; Луиджи смекнул это, снял шляпу и начал обмахиваться ею, как веером. Взгляд Виталиуса задержался на миг на его лице и скользнул дальше; радостное чувство всколыхнулось в груди неаполитанца, но тут же погасло: глаза сыщика опять вернулись к нему.

– Кто ты?.. – спросил он Луиджи.

– Артист!.. – ответил тот. – А что, крестили мы с тобой где-нибудь?..

– Глаз-то у тебя почему запух?..

– Сегодня полгорода с синяками ходит: вчера диспут был!..

– Верно!.. – поддержал старший. – Вон они, ученые билеты под глазами у всех наклеены!

Стража захохотала.

– А куда идете?

– Петь по монастырям… – Сперва к его святости епископу в загородный дворец зайдем!

Тюремщик внимательно осмотрел остальных и махнул рукою.

Алебарды опустились: в воротах отворилась калитка и ватага гуськом выбралась за черту города.

Несмотря на жару и пыль, неаполитанцу захотелось кувыркаться, запеть, выкинуть что-нибудь необыкновенное, но сторожевая башня была еще близко и Луиджи преодолел искушение и сделался чрезвычайно важным; только единственный глаз его, горевший огнем, выдавал его переживания.

Благодаря повороту дороги ветер стал дуть путникам в спину; идти сделалось легко.

Луиджи поравнялся с передовыми.

– Зачем ты соврал, что мы идем к епископу?.. – вполголоса спросил Марк.

– Вдохновение, брат!.. – воскликнул неаполитанец. – Без этого пропадешь!

Болонья мало-помалу стала сливаться с далью; пыль над нею стояла облаком.

Под вечер ветер утих. На гребне увала, несколько в стороне от дороги, открылась колоннада и какие-то древние развалины; Луиджи пытливо всмотрелся в них и что-то шепнул Мартину; тот, шедший за вожака, свернул к ним со своими спутниками.

– Здесь заночуем!.. – объявил он во всеуслышание.

Развалины оказались храмом; к нему вела мраморная лестница из семи широких ступеней. Сохранилась большая часть свода и под ним на невысоких постаментах белел полукруг из мраморных статуй; две или три лежали на полу, разбитые на куски; разрушение и запустение глядели со всех сторон.

Несколько человек отправились собирать дрова; неподалеку отыскался ручей.

В самой глубине храма, поодаль от статуй, артисты развели на мраморном полу костер и принялись стряпать ужин из вареных бобов. Эхо отзывалось на каждое движение и слово.

Луиджи несколько раз выходил наружу и вглядывался в начавшую густиться темноту. Скоро прямо против входа в развалины на небе засквозило синеватое сияние: всходил месяц – огромный, круглый, багровый и не светящий; будто пожар вспыхнул где то в черной дали.

Артисты очертили углем место, избранное для ночлега, закрестили его, подмостили под головы мешки и улеглись спать. Немцы-студенты расположились отдельно, около второго бокового выхода, и тихо беседовали.

Месяц, превратившийся опять в серебряный, плыл уже высоко; лучи его проникали в провал на своде и нездешним светом озаряли недвижные статуи; на полу тянулись от них длинные тени; в углу, вповалку, будто куча щенков, крепко спали в разнообразных позах странствующие студенты и угасавший костер обрызгивал их красными пятнами.

Среди полного безмолвия почудился звяк подковы. Луиджи выскочил из двери, за ним поднялись один за другим немцы.

По дороге мелькали какие-то неясные тени, топот копыт сделался явственней; одна из лошадей засекала ногу и пощелкиванье железа по железу выделялось отчетливо. Кучка всадников свернула к развалинам.

– Кто едет?!.. – окликнул Луиджи.

– Соколы!.. – отозвался передний. – Кто спрашивает?

– Два льва!.. – ответил Луиджи; его окружили всадники и стали спешиваться – всего было семь человек.

– Бастиано?!.. – раздался зов одного из приехавших.

К нему, простерев руки, кинулся рыжий студент.

– Что такое – это ты?!

– Я, я.

К великому изумлению Адольфа, незнакомый товарищ его сорвал со своей головы огненные волосы и под ними оказались черные, отливавшие при свете месяца синевою; в одно мгновение он отодрал приклеенную бороду; то же проделал и другой рыжий; его никто не знал и никто с ним не поздоровался.

Ни во что не посвященный Адольф вытаращил глаза; Мартин и Марк оставались невозмутимыми.

Палавиччини пристегнул к боку привезенную ему шпагу и стал благодарить своих спутников.

– А тебе, петушок, особенное спасибо!.. – добавил он, обращаясь к Луиджи. – Если кому-нибудь из вас я могу пригодиться – ищите меня в Риме. Замок Бастиано Палавиччини вам укажет всякий… кроме попов, конечно; господа кардиналы расходятся со мной во взглядах на них. А это возьмите на расходы себе!

Он ощупал рукой седельную сумку подведенного ему статного вороного коня и достал оттуда несколько кошельков с золотом; два из них он сунул Луиджи и по одному дал трем остальным.

– Может, синьор временно нуждается в деньгах?.. – вопросительно добавил Палавиччини, обращаясь к стоявшему поодаль своему товарищу по заключению.

Тот сдержанно поклонился.

– Весьма тронут, синьор!.. – ответил он. – Кроме доброго скакуна, мне ничего не нужно!

– Вы с нами едете?.. – спросил Палавиччини, садясь на нестоявшего коня.

Другого, запасного, подвели к незнакомцу.

– Нет, я должен свернуть в сторону Пизы!.. – отозвался он, меряя рукой длину стремян.

– Смотрите, ночью пути опасны для одинокого!..

– Как-нибудь проберусь!.. – с усмешкой сказал неизвестный. – Я верю в свою звезду, синьор!..

– Тогда доброго пути!.. Прощайте!!..

Палавиччини махнул всем шляпой, повернул вороного и галопом направился к дороге; кавалькада поскакала за ним.

Незнакомец подтянул подпруги и легко вскочил на седло.

– Мне вас отблагодарить сейчас нечем!.. – произнес он. – Но, быть может, настанет час, и я пригожусь вам!

– А не откроет ли нам синьор своего имени? – осторожно осведомился неаполитанец.

Белые зубы блеснули на лице всадника; он засмеялся.

– Имя мое – ветер!.. – ответил он. – Ну, желаю вам успехов!

Раздался топот копыт и незнакомец быстро стал удаляться и тонуть в синих сумерках.

– Почему они были в париках?!.. – густо вымолвил Адольф.

– Спасались от лап сбиров!.. – коротко отозвался Мартин.

– А-а!..

Адольф успокоился и на этом разговор окончился.

Четверо оставшихся долго смотрели вслед уехавшим. Уже ничего не стало видно вдали и Марк начал подыматься по ступеням к колоннаде; за ним медленно последовали остальные.

– Теперь могу учиться без перерывов!.. – с довольной улыбкой проронил Марк. – А что мы скажем завтра товарищам о пропавших?

– Э!!.. – отозвался Луиджи. – Заявим, что один разболелся и другой увел его на зорьке обратно в город!

– Кто бы такой был этот «ветер»? – вслух подумал Марк. Ответа не было и не могло быть; чтобы не разбудить спавших, путники на носках вошли во храм и улеглись на прежние места.

Безмолвие и ночь опять зачаровали мир.

ГЛАВА XXV

Урожай винограда и фруктов в тот год был необычайный: для вина не хватало ни бочек, ни сорокаведерных амфор из глины, врытых в землю многие столетия назад; дороги, ведшие в города, были покрыты вереницами осликов и мулов, нагруженных корзинами с черными и янтарными кистями винограда; около ворот раскинулись целые ярмарки фруктов – внутрь городов, на базарные площади, их не пропускали из-за тесноты и по причине множества пчел, провожавших караваны и вившихся на солнцепеке вокруг сладкого, как мед, винограда.

Ватага Мартина пользовалась огромным успехом и сборы ее были таковы, что никто из студентов не мечтал даже о четверти их. Причиной этого был не только обильный всем год, но и удивительная октава Адольфа и бас Мартина, приводившие слушателей в изумление; некоторые во время пения даже заглядывали им в рот, чтобы узнать, откуда берется такая бездонная мощь звуков. Любитель пения, Мартин подобрал по своему вкусу остальных товарищей, среди которых первое место занял весельчак Луиджи, потешавший важных прелатов и аббатов до колик под ложечкой самыми нецензурными, а часто и кощунственными, остроумными рассказами и песенками.

Немцы-певцы сначала приходили в ужас; итальянцы хохотали и аплодировали как бешеные.

Как ни стремился Марк поскорее вернуться в Болонью и засесть за ученье – их всюду задерживали по несколько дней и даже по неделям и, когда певцы окончательно закинули свои лютни за спины и направились к Болонье, минуло шесть недель.

Приближался праздник патрона города и Болонья и вся обширная округа ее деятельно готовились к джостре.

Вокруг коммунальной, главной площади, имевшей форму овала, врывали в землю короткие столбы и оцепляли ее толстым канатом; в разных концах стучали топоры – на длинных сторонах устраивались помосты, грохотали сбрасываемые с карруц доски.

Дороги, ведшие в город, пестрели народом; шли и ехали на осликах ремесленники и крестьяне; на великолепных грузных конях восседали ярко разодетые рыцари с длинными страусовыми перьями на головах и дамы; отряды слуг везли доспехи; все эти многоцветные реки вливались в распахнутые городские ворота и растекались по улицам; Болонья напоминала шумный и оживленный улей.

Мартин, отойдя несколько парасангов от последнего монастыря, свернул свою ватагу в ближайший овраг и там, в прохладной тени, произвел общий подсчет и раздел добычи. Ее, а главное денег, было столько, что даже видавший виды Луиджи пришел в восторг.

– И на черта сдалось нам ученье?!.. – закричал он, увидав высыпанную на мешок кучку серебра и даже несколько золотых монет. – Разве это не жизнь! – дыши, наслаждайся! А мы мучаемся – зубрим! Слышите жаворонков?.. – он воздел руки к небу и, уже искренне считая себя студентом, запел древний гимн богу вина и любви, переделанный впоследствии духовенством в кантату в честь Богородицы. Несколько человек подхватили.

– Честное слово, не знаю, что теперь дальше делать – жениться или в монастырь уйти! Хорошо жить на свете монахам!.. – сказал Луиджи, окончив петь. – Даже обеты их предоходнейшая статья; мне вчера святой отец приор душу открывал! Назюзился до слезы, почмокал губками, поднял пальчик кверху и говорить: главное на свете, мой друг, слушайся духовных отцов и давай обеты; я скромный человек, а мой обет бедности приносит мне каждый год по сто тысяч дохода, а обет повиновения дал мне почти королевство – на вершок меньше!

Луиджи так ловко изобразил раскисшее от винного блаженства лицо приора, что все захохотали.

Еще задолго до заката солнца партия студентов достигла Болоньи и благодаря многолюдству безо всяких осмотров и препятствий вошла в город и разбрелась по своим углам.

Накануне джостры никакие цеховые работы не производились; все лавки и мастерские были закрыты и принарядившиеся горожане прогуливались со своими дамами по улицам, рассматривали приезжих гостей и вслух разбирали их достоинства и недостатки.

Луиджи решил навестить Яна и передать ему кольцо, но того дома не оказалось; по какому-то наитию неаполитанец направился к замку синьориты и, действительно, в числе зевак увидал своего приятеля, поглядывавшего не столько на приезжих, сколько на окна Габриэль; синьорита не показывалась.

Луиджи взял Яна под локоть; тот оглянулся и озабоченное лицо его просветлело.

– А ведь ты совсем дурак!!.. – проговорил ему на ухо неаполитанец, уводя его дальше… – Ты бы еще в окно к ней сейчас влез? У меня есть тебе подарочек!

– Какой?..

Луиджи снял с пальца кольцо Габриэль и сунул его Яну.

– Это ее благодарность тебе…

Лицо Яна запестрело белыми и красными пятнами.

– Где ты видел ее, когда?!.. – пробормотал он, крепко сжимая драгоценное кольцо.

Луиджи не успел ответить; на него в упор глянули суровые глава доверенного слуги Маркони; густые, сросшиеся брови сделали чуть заметное движение и Луиджи сообразил, что слуга должен что-то передать ему. Он сослался на свиданье, будто бы назначенное какой-то красоткой, наскоро простился с Яном и последовал за послом Маркони. Они очутились в шумном, переполненном народом погребке близ Коммунальной площади; видимо, хорошо знакомый хозяин усадил их в отдаленный, полутемный уголок, из которого они могли наблюдать за всем происходившим.

– Имею от синьора поручение к вам!.. – тихо проговорил слуга.

– Очень рад! Конечно, он знает, что синьор Бастиано давно гуляет по Риму?

– Знает…

– А как здоровье остальных?

– Отлично.

– Что значит со мной иметь дело!!.. – самодовольно произнес неаполитанец и постучал в грудь кулаком. – Драгоценнейший талисман ношу! Ну-с, к делу, мой любезный… зачем я понадобился?

Посланный нагнулся в сторону Луиджи.

– Завтра епископ собирается сражаться на джостре; синьоры решили устроить скандал ему… Навербуйте людей и ждите свистка с трибун!., с деньгами не скупитесь – вот они!.. – И он незаметным движением передвинул по столу к Луиджи тяжелый серый мешочек.

Тот так же ловко прикрыл его ладонью и отправил в карман.

– Ого!.. – проронил неаполитанец. – По весу чувствую, что потеха должна выйти серьезная!

– Таково желание синьора!..

– Хорошо… Но что именно хотел бы ваш господин? Как он смотрит, например, на гнилые яйца?

На хмуром лице посланца появилась усмешка.

– Это зависит от того, как вы смотрите на свою шею? – ответил он. – Синьор полагается на вас!

Собеседники покончили вино и разговор и слуга ушел, а Луиджи долго еще сидел за столиком и соображал, что надо делать.