Текст книги "Приключения студентов
(Том II)"

Автор книги: Сергей Минцлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА XXXIII

Незаметно минули еще две недели – и однажды утром с горы перед путниками вдруг развернулась панорама громадного города, привольно раскинувшегося на семи холмах; весь его серою лентою обвивали крепостные стены и частые башни.

– Рим!.. – коротко проговорил Луиджи.

Путники опустились на колени, сняли шляпы и благоговейно стали читать молитву.

Двумя крутыми изломами синел рассекающий город Тибр; среди самой широкой части его виднелся остров Тиберия, весь взъерошенный мрачными высокими башнями и замками; несколько каменных мостов желтыми арками перекидывались с берега на берег; всюду, куда ни хватал глаз, высились мертвые, неимоверные громады сооружений.

Дорога сбежала в низину и стала виться среди языческого кладбища, тоже вытянутого вдоль нее, как и около Флоренции, только памятники были внушительнее и больше числом; попадались целые замки и башни, охранявшие вечный сон знатных матрон и патрициев.

Вскоре впереди забелела стена; между двумя близко поставленными башнями виднелись открытые ворота.

– Триумфальные ворота!.. – объявил Луиджи.

Насколько просторным казался Рим издалека, настолько же тесными и мрачными оказались вблизи его кривые и полутемные улицы.

То и дело попадались то башни, то целые крепостцы магнатов, перемежавшиеся с грязными лачугами бедноты, развалинами дворцов, круглыми языческими, полуразрушенными храмами. Во всю ширину первой же попавшейся площади лежала, обросшая травой и кустами, опрокинутая колонна, разбившаяся на три куска. Встречных было немного; все шли вооруженные, под плащами многих поблескивали кольчуги.

Знакомая Луиджи траттория находилась в закоулках близ замка Кресчентиев и неаполитанец направился туда. Только что путники свернули в ее сторону – заслышался далекий и беспорядочно-частый звон колокола; так же беспокойно зазвучал другой, третий… тревожный звон распространился по всему городу. Показались бегущие люди; из домов выскакивали, на ходу прилепляя шпаги и кинжалы, обыватели. Все мчались по одному и тому же направлению, к базилике Св. Петра на Ватиканской горе; двери домов стали быстро запираться; окна усеялись женскими любопытными лицами.

– Что случилось?.. Где?.. – обратился Луиджи к одному из бежавших мимо людей.

– Папу отравили!.. – кинул тот в ответ.

Взволновавшийся Луиджи выискал глазами еще не запертую дверь, поручил кому-то на время ослика и выскочил опять на улицу. – За мной!!.. – крикнул он таким голосом, что все пятеро товарищей его, не спрашивая и не понимая ничего, пустились за ним бегом.

Скоро показалась лесистая гора; на широком уступе ее белела базилика Св. Петра; к ней прижимался древний потемнелый замок, служивший папам дворцом; к нему черным горохом катились со всех сторон пешеходы, неслись, не разбирая пути, всадники.

Вместе с толпой путники ворвались во внутренние покои дворца; им навстречу выбегали люди, тащившие серебряную посуду, ткани, ковры; в первой комнате обдирали стены, ломали шкапы, срывали украшения. Казалось, сотни озверелых разбойников завладели дворцом.

В соседней большой и высокой зале, на возвышении, покрытом красным сукном, в белой сутане и с тройной тиарой на голове лежал с посинелым лицом папа; неплотно прикрытые, словно прищуренные, тусклые глаза его наблюдали за творившимся.

Кругом бесновались безумные. На мертвого никто не обращал никакого внимания; люди взламывали шкафы, сундуки, рвали с дверей, с окон занавески и портьеры, дрались и катались по полу, вырывая друг у друга награбленное. В свалке принимали участие не только простые граждане, но и множество нобилей.

– Что такое творится?!.. – в изумлении проговорил Марк.

– Не зевайте!.. – отрывисто приказал Луиджи. – Тащите все, что попадется!

Он кинулся к одному из драгоценных шкафов, но тот оказался уже опустошенным и только прикрытым полуразбитой дверцей.

Луиджи запустил руку в соседний и вдруг почувствовал, что локоть его сжали железные тиски. Он оглянулся и увидал всегда безмолвного Адольфа. Лицо богатыря побледнело, под втянувшимися глазами проступила синева.

– Брось!!.. – прогудела октава. – Не смей!

– Это еще почему?!.. – возмутился Луиджи. – Да здесь так всегда поступают с папами и епископами – грабят их дворцы в день смерти.

– Не смей!.. – повторил Адольф, не выпуская руки неаполитанца. – Он глядит, – будет несчастье!.. – в голосе его прозвучало что-то такое, что пробудило в неаполитанце суеверное чувство.

– Да пусти руку-то, черт, сломаешь ведь!!.. – сердито воскликнул он, косясь на мертвого. – Тут и брать-то нечего – одна дрянь осталась!..

Товарищи Луиджи набожно приложились к туфле папы и, не взяв ничего, пробились наружу; площадь св. Петра, бывшая когда-то знаменитым садом Нерона, казалась шумным базаром: везде несли перекинутые через плечо шали, ткани, узлы, из которых торчала всякая всячина; раздавался оживленный говор и смех – римляне справляли свой праздник и легко менявший свое настроение Луиджи почувствовал недовольство собой за глупую, по его мнению, уступчивость, заставившую их остаться в такой удачный день с пустыми руками.

– В пап верят тем больше, чем дальше от них!.. – сказал он. – А в Риме они – тьфу… – он плюнул, – вот они что! Недавно их сразу было три… один другого хуже! Будь я трижды анафема, если еще хоть раз в жизни послушаюсь рыжих!

Путники отыскали дом, где был оставлен ослик и благополучно добрались с ним до траттории.

Рим – полумертвый, пустынный – подавлял своей необъятностью, величием и числом заколоченных дворцов, цирков и бань, рассчитанных на десятки и сотни тысяч посетителей. Всюду из христианства выглядывало язычество; бесчисленные храмы богов увенчались крестами или стояли заколоченными; гору цезарей – Палатин – покрывали мраморные громады-дворцы, возводившиеся на ней чуть ли не каждым императором. Без дверей, без окон, без жителей они медленно разрушались и жутью веяло от безмолвных стен, видевших тысячи убийств, оргий и зловещих безумцев, правивших миром.

Внутри многих дворцов еще стояли в нишах статуи, можно было найти всевозможные предметы, но разве изредка мелькала там человеческая тень: Палатинский холм, весь изверченный подземными ходами, считался особенно страшным и нечистым местом.

Так же пустынен и мертв был самый центр города с его форумами, монастырем весталок, триумфальными арками, колоннами и Колизеем – этим чудовищным каменным гнездом с тысячами окон, между которыми в нишах стояли, воплощенные в мрамор, знаменитые люди.

Вечером одному проходить в тех местах было небезопасно: в заброшенных зданиях, в подземельях ютились разбойники и вертепы жриц любви; развалины по ночам мигали огоньками, в них слышались крики либо пение – сбирры туда по ночам не показывались, а днем все опять было мертво и безмолвно. Многие площади и улицы заболотились.

Площадь главного форума покрывали глубокие ямы, сделанные кладоискателями; необозримым полем ромашек белели поверженные статуи и осколки. Тот, кому требовалась известь, приезжал на форум, разбивал Венер и Цезарей и пережигал их; плиты и кирпичи выламывались из никем не охранявшихся зданий для новых жалких построек.

Между статуями и под триумфальными арками паслись коровы и свиньи. Марк долго не мог отвести взгляда от пастуха в красном колпаке, опершегося задом о колонну Траяна и высвистывавшего что-то печальное на дудочке из коры.

Ошеломленные, отупевшие от непостижимого их уму разнообразия и неизмеримости города, путники бродили под руководством Луиджи то по мертвым, то по населенным улицам. Но и обитаемые места были пустынны; то и дело встречались пожарища: остатков их никто не убирал и многие из них заросли кустами и даже деревьями; из желтой листвы то здесь, то там торчали обгорелые головешки и целые балки[5]5
  Античный Рим заключал в своих стенах более произведений искусства, чем все вместе взятые – нынешние столицы мира.
  В нем было: 2000 дворцов и 4000 монументов в честь великих римлян. В средние века – все это представляло груду развалин.
  По переписи времен Феодосия, Рим заключал в себе: 1780 дворцов богачей и знати.
  Число домов во всех 14 кварталах было 48.382.
  В термах Каракаллы насчитывалось свыше 1600 мраморных скамеек; в Диоклетиановых – свыше 3000. Балки для терм и дворцов лились из меди.
  Доступ был даровой для всех.
  Театры – необыкновенно пышные – имели 3000 танцовщиц и столько же певцов.
  Окружность города равнялась 21 миль.
  Население свыше 1 миллиона.
  В IV в. по Р. X. в Риме еще находилось:
  423 храма.
  154 статуи богов из золота и слоновой кости.
  2 колосса.
  22 больших конных группы.
  3785 медных статуй императоров и великих людей и 74 из слоновой кости; мраморные были бессчетны.
  1352 фонтана и бассейна.
  28 библиотек.
  867 общественных бань. В современной Европе самое большое количество их в Вене, именно —58.
  Самый большой театр Рима был рассчитан на 22.888 зрителей. Самый большой цирк, Максимус – 385.000.
  Количество жителей в Риме было:
  1) При Траяне. 1.500.000 чел.
  2) В V веке. 500.000 чел.
  3) После Готских войн 5.000 чел.
  4) В 546 г., после ухода Тотиллы, Рим простоял сорок дней совершенно пустым.


[Закрыть].

Наблюдательный Марк заметил, что двери в зажиточные дома стояли запертыми и отворялись людьми в наскоро накинутых кольчугах; приветливости на лицах встречных не было никакой.

У громаднейших и тоже мертвых терм Траяна путники встретили многочисленную погребальную процессию, направлявшуюся к Тибуртинским воротам; ее сопровождало духовенство. Восемь рослых рабов несли на плечах длинные носилки; на них чуть поколыхивался толстяк-покойник, прикрытый темно-вишневым покрывалом с золотой бахромой; из-под дубового венка, надвинутого на лоб, толстою шишкой торчал нос. За телом шла кучка плакальщиц, одетых во все белое; по сторонам шествия кривлялись какие-то ряженые с масками на лицах; один был одет чертиком с длинным хвостом. Провожавшие громко разговаривали, шутили и пересмеивались с замаскированными.

– О Боже мой!!.. – всплескивая руками, восклицал один из них, изображавший умершего и тоже имевший дубовый венок на голове – жена моя, да сколько же ты натратила денег на мои похороны? Горе мне, горе!!. Ведь всю эту орду на поминки звать придется… все сожрут! – И он залился притворным плачем.

– Чего, нюня ревешь? – обратилась к нему одна из масок.

– Да рано умер я: не всех знакомых успел обжулить!

Провожатые хохотали.

– Смеетесь?!. – с трагическим пафосом возопил третий. – Человека в ад чертям на суп несут, а вы потешаетесь?!..

К нему подскочил чертенок.

– Что ты врешь на чертей, глупец?!.. – заверещал он. – Да разве такую гнусную скотину, как эта, станут есть черти? В помойную яму вывалим!..

Началась шуточная перебранка, в которую вступили остальные переряженные. Мертвому перебрали все косточки, вспомнили все его грехи, обиды, всякое лживое слово. Над ним острили, издевались; вдова и дети покойного шли молча, низко опустив головы и закрыв лица. Хохотали не только провожавшие, но и толстый патер, шедший вперекачку и уперев в живот руку с распятием.

– Ловко, ловко!! – шлепал он толстыми, гладко обритыми губами.

Шествие скрылось за поворотом.

– Что это было?.. – с недоумением проговорил Мартин, глядя ему вслед.

– Как что – обыкновенные похороны!.. – ответил Луиджи. – Должно быть, порядочный гусь был покойник!.. Здесь так повелось, что все, кто имеет счеты с умершим, нанимают актеров и те разделывают его, как шкуру на барабане!

– Это постыдно!.. – возразил Мартин.

– Наоборот, очень умно!.. – убежденно отозвался неаполитанец. – С иного черта, бывает, никаким родом денег не получишь, а заболеет покрепче – всех скорей ублаготворить спешит! А если хороший человек умрет – друзья тоже актеров нанимают: очень трогательные сценки в лицах разыгрывают!

Форум Траяна с его фонтаном-потоком, бурно низвергающимся из полуобрушенной стены, с несущимися среди пены и брызг мраморными конями и небожителями в колесницах, поразил путников и надолго приковал к себе их внимание.

Мимо колонны Марка Аврелия, по Фламиниевой улице они возвратились, не чуя ног под собой, в тратторию.

– Как же в таком городе разыскать кого-нибудь?.. – будто так себе, вскользь спросил Ян.

Луиджи смекнул, что крылось за этим вопросом.

– Нельзя только влезть на луну – остальное все можно!.. – отозвался он.

ГЛАВА XXXIV

Прошло с месяц, пока наконец путники освоились с великим городом и каждый нашел себе занятие по сердцу.

У Яна пробудился интерес к работам древних мастеров и он нередко часами простаивал перед статуями, уцелевшими, несмотря на века разгрома, еще во множестве. Глаз художника сразу, без слов, определил, в чем заключается истинная красота и искусство и имя которых – жизнь; с таким же глубоким вниманием разглядывал он в лавках ювелиров древние камеи и изделия из драгоценных металлов, столь бесконечно совершенные, что у Яна порой замирал дух и в сердце прокрадывалось тоскливое сомнение в себе – первый признак таланта!

Пока Ян осматривал и изучал разные древности, буквально валявшиеся под ногами на всяком шагу, новый друг его Ярослав подолгу просиживал или бродил по Колизею и пустующим циркам; затаив дыхание, стоял в тюрьмах рабов и христиан, где за железными решетками они ожидали выпуска на арену; заглядывал в темные лазы, из которых выпускали зверей.

Место цезарей – нечто вроде небольшого бастиона или выступа, – приковывало к себе его особенное внимание. Он почти въявь видел владык мира, проходящих из дворцов по подземным ходам и, при помощи подъемной машины, в золотых креслах сразу возносившихся над сотнями тысяч людей. Падение со стены камня иногда нарушало тишину, отзывалось эхо и видения Ярослава исчезали. Он вытирал рукой испарину со лба, запрокидывал голову и в синеве неба смутно начинали проступать Днепр и Киев с его многочисленными церквами[6]6
  Дитмар Мезебургский насчитывает их в эту эпоху до 700.


[Закрыть].

– А у нас ни зверей, ни цирков таких нет!.. – пробуждалась в нем мысль и свежесть и бодрость овеивали его душу. Ему хотелось петь – в мозгу жаворонками начинали роиться и звучать родные песни.

Марк с головой погрузился в изучение древних рукописей. С жадностью набросился он на попавшегося ему первым Виргилия, столь популярного в средних веках[7]7
  Четвертая эклога его считалась пророчествами, относящимися к христианству.


[Закрыть], потом наткнулся на речи Цицерона, на Саллюстия и других еще более знаменитых историков и философов древности.

Ярослав видел прошлое; перед глазами Марка разверзалась бездна будущего, черная, но вся наполненная ярко сверкающими звездами и неотразимо, безвозвратно тянувшая его в себя все глубже. Радостное, смятенное чувство порой преисполняло его душу. И когда он вспоминал собственное прошлое – чувствовал себя летящим все выше и сверху вниз глядящим на землю.

Искрометный циник Луиджи пользовался жизнью во всю ширь беззаботной, азартной натуры. Целыми сутками он пропадал неизвестно где, не раз являлся битым, но жизнерадостным.

– Ах, как хорошо жить! – говаривал он. – Шут вас знает, что вы за выродки! Попал я в компанию, нечего сказать!

Мартина книги не интересовали. Грубый и непреклонно упорный, он был одарен тонкой музыкальностью и слухом. Небо его мало интересовало и он усердно посещал церкви Рима и жадно ловил и запоминал мелодии песнопений[8]8
  Ноты были изобретены в конце XI века монахом Гвидо Аретинским.


[Закрыть].

Незыблемый в дружбе и вере Адольф бродил вместе с ним; способностью погружаться в отвлеченные рассуждения он не был одарен совершенно; самый сильный, он был и самым суеверным.

Однажды Ян, выйдя из Колизея, остановился у фонтана гладиаторов, в котором они обмывались после боя, и заметил дымок, вившийся из величавых развалин Золотого дворца Нерона. День стоял солнечный, но было холодно и Ян отправился погреться и посмотреть, что там происходить.

Он поднялся на холм; несколько человек заступами отбивали от стен мраморные облицовочные плиты; куски их сыпались на землю, затем их складывали в кучи; чуть поодаль бледно горел костер, сверху него что-то белело. Ян подошел ближе и увидал, что на дровах лежит статуя, в рост человека, богини Венеры древнегреческой работы; около нее, на мраморных кудрях громадной головы Юпитера, сидел сгорбленный дряхлый старик и постукивал железною палкой то по плечам, то по бокам богини. Раскаленный мрамор мягко осыпался и только одна голова оставалась еще нетронутой.

Из языков огня глядело чуть улыбающееся лицо такой изумительной красоты, что на сердце у Яна захолонуло.

– Дед, что ты делаешь?!. – не удержался и воскликнул он.

Старик повернул в его сторону воспаленные, как бы свежеразрезанные глаза.

– Известку жгу, иль не видишь?.. – прошамкал он и ткнул палкой прямо в лоб статуи; он сполз вместе с глазом; еще удар и прекрасное видение исчезло, божество превратилось в куски бурой извести.

– Э-эх!.. – с горем проговорил Ян. – Что ты наделал? Лучше бы продал кому-нибудь!

– Кому продать-то?.. – удивился старик. – Да тут даром бери сколько хочешь… звона сколько этого добра: на пятьсот лет всем хватит!

В груде мрамора, нанесенного к костру, Ян завидел маленькую статуэтку, изображавшую женщину с поникшей головой, в строгой, длинной одежде; работа была тонкая и изящная. Он поднял фигурку и ему почудилось, что она сделана с Габриэль – до того велико было сходство.

– Можно ее взять?.. – обратился он к старику.

– А возьми!. – равнодушно отозвался тот. – Внучке играть я ее хотел снести, да ничего, другую найду – тут этих самых пуп[9]9
  Статуэтки императрицы Поппеи служили игрушками и кратко назывались пупами; отсюда произошло французское la poupée.


[Закрыть] без конца-краю!

Ян поблагодарил и, прижимая к себе под плащом холодную статуйку, направился мимо развалин Колосса по совершенно безлюдной и заболотившейся улице Сенаторов. Близ одного из поворотов из развалин выглянула голова старухи; на ней был накинут черный, рваный платок; по сторонам морщинистого лица свисали две растрепанные седые пряди.

– Эй, господин?.. – окликнула она вполголоса.

Ян остановился. Старуха подошла ближе.

– Может, ищете парочку себе?.. – вкрадчиво спросила она. – Я вам найду какую угодно по вашему вкусу?

Ян отрицательно мотнул головой.

– Ну, так я погадаю вам?.. Вы влюблены, господин, у-у!!.. вижу я все, что с вами будет!..

– Что будет?.. – глухо отозвался Ян.

– Пойдем ко мне?.. – пригласила старуха. – На улице нехорошо! В воду буду глядеть, все узнаешь… пойдем, пойдем!!.. – И, маня Яна крючковатым пальцем, она стала скрываться за остатками стен.

Ян последовал за нею; сердце его часто забилось.

Старуха достигла до черного провала в подвал, оглянулась, еще раз поманила и исчезла.

Ян увидел каменную лестницу; он сошел по ней и после яркого солнечного дня утонул впотьмах.

Старуха ждала его у низенькой, уже распахнутой двери; оттуда брезжил свет – в углу на очаге горел огонь; над Яном низко нависал свод подвала. Весь он был завален каким-то тряпьем, испорченными вещами и щепками для топки; тут же валялись древние, из золоченой бронзы, длинные семи-свечники и всякие неизвестные Яну предметы; на стенах висели пуки сушеных трав; из дальнего угла выглянули два любопытных чумазых личика девочек-подростков и сейчас же спрятались за кучами хлама.

Старуха подкатила к огню чурбан.

– Садись!.. – пригласила она, указывая на него рукою. – Ладонь левую дай?..

Ян повиновался; старуха вперила черные глаза в линии на ней и закачала головой.

– У-у… счастливый ты!.. Богатый будешь!.. Долго жить будешь!.. Золотой надо на руку положить, все ясней будет!

– Золотого у меня с собой нет!.. – ответил Ян.

– Серебро клади!..

Ян достал случайно оказавшуюся у него в кармане маленькую монетку.

– Скупой ты!.. – проронила старуха, схватив ее, как коршун. – Мало серебра, правды не вижу!..

– Скажи?.. – выговорил Ян. – Можешь ли ты приворожить человека?..

– Чтобы полюбила тебя твоя зазноба?.. Знаю, все умею!.. Только дорого это стоит!

– Я заплачу!..

Что-то блеснуло в глазах колдуньи.

– Вот что… – проговорила она. – Заплатишь хорошо – сделаю хорошо; духов подземных вызову, наша будет красавица! Здесь нельзя – надо на крови стоять человеческой!..

– Как, зарезать кого-нибудь нужно? – весь похолодев, воскликнул Ян.

– Зачем? Ночью в Колизей приди, на арену… вся она – кровь человеческая: золота больше с собой возьми! И чтоб ни одна душа не знала, куда идешь и зачем! Можно и патера найти – он в церкви в полночь черную мессу отслужит – Христа проклянет и причастие ногами растопчет?.. Тогда все на свете знать будешь!

– Нет!.. – в ужасе произнес Ян. – Только не это! А в Колизей приду…

– Когда?..

– Завтра…

– Буду ждать!.. Приходи перед самой полуночью. Если кто-нибудь окликнет тебя в Колизее, отвечай – «по приказу пославшей».

Старуха проводила Яна до улицы и, кинув ему – «так смотри же, ждать буду!» – исчезла, как провалилась.

Взбудораженный Ян вернулся домой и, памятуя слова колдуньи, ни словом не обмолвился о своей встрече; чтобы скрыть свое возбуждение от сожителей, он преувеличенно восторгался своей статуэткой.

На другой день Ян достал из узелка, где хранилась его доля денег, один золотой, затем подумал немного и вынул еще один: он был несколько расчетлив. Чтобы не подвергнуться расспросам товарищей, он решил уйти еще днем и где-нибудь в кабачке близ Мамертинской тюрьмы подождать наступления ночи и тогда пробраться в Колизей. Мысль об опасности свидания с ведьмой в голову ему не приходила – страх перед появлением духов подавлял все мысли. Часа в четыре на следующий день он сунул за пазуху приобретенный им и освященный на церковном алтаре кинжал и вышел как бы пройтись по улицам. Миновав два-три перекрестка и убедившись, что знакомых кругом нет, он прибавил шага и через недолгое время уже сидел в просторном кабачке за кружкой вина. Кабачок был небольшой; против входа в него темнели два яруса бочек; от стены до стены вытягивались два длинные стола со скамейками около них; посетителей было всего человек пять и все они держались тесною кучкой.

Ян прислушался к разговору: он велся о Колизее и примыкавшей к нему местности.

– Не дай Бог там ночью проходить!.. – сказал один из собеседников. – Нынче утром у самого входа зарезанного человека нашли!

– Это что!.. – возразил другой. – В Риме за ночь мало ли людей режут? А вот ночью львы, говорят, в Колизее ревели – это уж похуже будет!

– Как львы?.. – усомнился третий. – Ведь там нет ничего и никого?

– Тени их ревели!.. – убежденно ответил сообщавший эту новость. – Быть чему-то недоброму: их всегда перед бедой слышат!..

Жуть сжала сердце Яна.

– А что это за черные мессы такие бывают? – осведомился третий. – Несколько раз я о них слышал!

– Тссс… не поминай их!!. – произнес первый. – Это обедни дьяволу. Кто хочет клад найти богатый – тому без них не обойтись!

– Много здесь всего позарыто!.. – со вздохом зависти сказал третий. – Не знаешь только где.

– И зная, без нечистой силы не достанешь! – подхватил второй. – На Ватиканском обелиске золотой шар стоит – весь самыми редкими на свете драгоценными камнями усеян – все мы его видим, а достать не можем!

– А правда, что в нем пепел какого-то Юлия Цезаря положен?

– Говорят так.

– А кто он такой был?

– Цезарь и Цезарь, а больше кто ж его знает?..

Беседа незнакомцев затянулась надолго.

Что-то слегка толкнуло Яна под столом и на колени к нему мягко вскочил и замурлыкал черный кот.

Ян вздрогнул от неожиданности..

– Не время ли идти?.. – подумал он. – Не напоминание ли этот кот?..

Он выглянул за дверь на звезды – было еще рано – около одиннадцати часов.

Бесконечностью протянулось еще с полчаса и Ян поднялся, расплатился с полусонным хозяином и вышел на улицу.

Стояла светлая ночь; черные, спящие дома озирал полный месяц; шаги Яна защелкали по всему безмолвному переулку. Он пошел осторожнее и с покатости холма увидал серебрившуюся, как широкая река, площадь; будто из воды вставали чудовищные серые стены Колизея, отбрасывавшие огромную черную тень. Нигде не виднелось ни души.

У фонтана гладиаторов Ян остановился и стал всматриваться во мрак, заполнявший широкий вход; ничто в нем не заворохнулось. Ян высвободил из-за пазухи кинжал, взял его в руку, скрытую плащом и решительным шагом двинулся вперед; страх, шевелившийся все время где-то в душе, исчез – теперь действовал только рок и Ян всецело отдался ему.

В проходе, вопреки ожиданию, никто Яна не окликнул. Он пересек темный широкий коридор; впереди тускло засияла, освещенная месяцем, громадная овальная арена с высоко устроенными, безопасными местами для зрителей. Мертвенно светилась ложа цезарей. Прямо против нее, из стены, черным пятном глядела дверь – ведшая, как Ян уже знал, в тюрьмы для христиан; справа от ложи глядело другое отверстие – более низкое – оттуда им навстречу выходили звери. Близ нее, на песке арены-пустыни, словно прилегшие для прыжка львы, лежало несколько больших камней.

Не видя никого, Ян неуверенно направился к ним. Один из камней вдруг ожил – с него поднялась старуха-колдунья.

– Вовремя пришел, молодец!.. – проговорила она. – Час близок! Встретил тебя кто-нибудь?

– Нет… – ответил Ян.

Старуха нагнулась и взяла с земли стоявший у ног ее небольшой горшок.

– Здесь вода с черной мессы!.. – сказала она. – Поди на середину поля, принеси горсть песка… левой рукой бери!..

Ян исполнил приказание; старуха стала бормотать непонятные заклинания.

– Сыпь!.. – велела она; Ян сделал это и увидал, что вода в горшке замутилась, закипела и превратилась в кровь.

– Золото принес?.. – хрипло спросила старуха.

– Да.

– Ну, садись сюда!.. – она указала на соседний камень.

– Думай о том, что хочешь узнать! – Она села против него, поставила себе на колени горшок и нагнулась над ним. Космы ее свесились.

– На корабле ты стоишь… – проговорила она. – Едешь ты куда-то далеко… и еще трое человек с тобой… все мужчины!.. Друга похоронишь и дальше поедешь; вдвоем поедешь. Вижу тебя в городе чужом… богатый ты, золота вокруг тебя много… Женишься в своем городе, жена молодая, красивая… троих детей вижу, но не весь ты будешь дома: часть души здесь оставишь, много раз вспоминать будешь!

– А она?.. – осыпавшись мелкою дрожью, неопределенно спросил Ян.

– Туча ее покрывает… – медленно выговорила старуха.

– Черная туча, молнии там блестят!

Она прислушалась и покосилась на звериную дверь.

– Ты приворожить ее мне обещала?.. – изменившимся голосом сказал Ян.

– Ох, трудно теперь это!.. – старуха покачала головой. Будет она на пиру и не вернется с него!..

Лицо Яна казалось белее мрамора. Он встал.

– Значит, конец, ничего нельзя?.. – выговорил он. Ведьма обежала беспокойным взглядом арену и задержалась им на зверином ходе: в темной глубине как будто что-то шевельнулось. Старуха схватила Яна за руку.

– Погоди… попробуем!.. – скороговоркой заявила она.

– Садись сюда!.. – Она поместила его так, что черная дыра оказалась за спиной у него.

– Гляди на ложу цезарей! Что бы ни увидал и ни услыхал – не оборачивайся, не отводи глаз!..

В проходе явственно обрисовалась человеческая фигура.

Старуха начертила пентаграмму вокруг застывшего Яна и, не спуская с него взгляда, медленно начала пятиться назад. И так же медленно неизвестный стал отделяться от стены и приближаться к Яну.

Над ложей закурился легкий, прозрачный дымок; он делался все длиннее, в нем наметилось что-то живое… показался сидящий плотный человек в лавровом венке. Сверкающие, вперенные в Яна глаза его все увеличивались, делались огненными. И вдруг что-то толкнуло Яна в затылок, он посунулся головою вперед и мягким мешком повалился на песок: незнакомец ударил его по голове каменотесным молотком.