Текст книги "Верная возможность (СИ)"

Автор книги: Сергей Рощин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– О, мой рыцарь, – голос ее потеплел. – Ты умеешь просить так, чтобы всегда получать то, что хочешь. Я скоро приеду, жди.

– Жду, мой ангел! – я повесил трубку и с шумом выдохнул воздух. Ну разве трудно получить от женщины то, чего она сама хочет. Моя мысль не слишком сложна для вас?

Я сидел на переднем сидении "Вольво", целовал ее в губы и одновременно гладил по волосам и по спине. Это продолжалось уже почти что две минуты. Впервые в жизни все эти действия я совершал с настроением и желанием каторжника и даже не пытался хоть как-то продвинуться дальше.

– Еще, еще, – прошептала Люба. – Я так давно тебя не видела.

– Я тебя тоже, – прошептал я ей в ухо. – Дай мне, пожалуйста, пропуск.

– Зачем? – засмеялась она. – Расскажи мне. И вообще расскажи мне, что с тобой случилось вчера на самом деле. Ведь все, что в статье – неправда, верно? – она впилась своими губами в мои.

– Во первых, в таком положении я не смогу тебе ничего рассказать, заявил я отрывая ее от себя. – Во-вторых, с чего ты взяла, что в статье я все наврал.

– Не важно. Женщина сердцем такие вещи чувствует, – ее руки обвили мою шею. – Возьми меня прямо здесь, и я отдам тебе пропуск.

– Ты с ума сошла, – завопил я. – Здесь куча народу, а еще совсем светло. Кроме того, я ранен.

– Глупенький! – засмеялась Люба. – Здесь есть темные шторки, – она нажала какую-то кнопку и боковые стекла стали медленно закрываться выползающими снизу черными экранами. Ее рука погладила меня по голове. Я заорал благим матом, так как при этом она задела мою шишку.

– Тебя это всегда так возбуждает, я помню, – захохотала она и укусила меня за ухо.

Я действительно был очень возбужден. Мне хотелось как можно скорее закончить разговор с этой глупой бабенкой и приступить к реализации своего плана. И дорога мне была каждая секунда.

– Эй, а переднее и заднее? – слабо возразил я.

– Ну ты и дурачок! Да они же как-то там с помощью электричества с той стороны непрозрачными становятся. Ну давай скорее, – она откинула спинку своего сиденья, задрала ноги на приборный щиток и принялась стаскивать с себя трусики.

Я чуть не поперхнулся: они были розового цвета. С той минуты я этот цвет возненавидел всею душой.

Осмотрев внутренность "Вольво", я пробормотал:

– Да, шведы, конечно в этом деле толк понимают. Отсюда ничего торчать не будет.

После этого я поискал взглядом любину сумочку. Она валялась на заднем сидении. Ну что же, тогда поехали.

С диким звериным рыком я навалился на соседку. Рот я ей зажал поцелуем, одновременно не давая повернуть голову. Одна моя рука ушла к ней под юбку, а другая дотянулась до сумочки и открыла ее. Раздался стон. Готов поклясться, что стонала не сумочка.

Работать пришлось обеими руками одновременно. Наконец, через несколько секунд, произведя ряд несложных и знакомых каждому взрослому человеку движений, одна из моих рук достигла вожделенной цели, попутно, правда, уколовшись обо что-то острое. Еще через секунду этот пропуск перекочевал из сумочки в мой карман, и я, снова закрыв его прежнее вместилище, резко откинулся на свое сиденье.

– Ну-у-у, – снова раздался стон.

– Не-е-е-т, не могу, – замотал я головой. – Я совсем забыл. Совсем забыл. У меня как раз сегодня годовые.

– Чего? – на только что выражавшем экстатическое блаженство лице Любы появилась какая-то странная гримаса.

– Ну годовые. Понимаешь, у вас есть месячные, а у нас – годовые, разъяснил я.

– Чего ты врешь! – возмутилась она и опустила ноги на пол. – Никогда, нигде и ничего об этом не слышала.

– Да, – я скорбно покачал головой. – Понимаешь, мужчины настолько уязвлены этим явлением, что предпочитают на этот счет помалкивать в тряпочку. Как же, это ведь унижает их мужскую гордость. Вот муж когда-нибудь с тобой спать отказывался? – задал я вопрос.

– Ну да, конечно, – ответила она. – Бывает.

– И говорит, что устал, да, – засмеялся я.

– Да, – согласилась Люба.

– И часто?

– Гм, – она задумалась. – Да знаешь, раза два в месяц, не меньше.

– О-о-о-о! – я схватился за голову, старательно обходя при этом шишку и ссадины. – Тогда у него, скажу я тебе, серьезное расстройство половой функции. Или мозговой, – последнее предположение я произнес только про себя.

– Да, может тогда скажешь, в чем это все у вас выражается? – она поджала губы.

– Нет... Нет! Мне стыдно, – я изобразил на лице выражение, которое бывает у школьника, застигнутого во время урока в туалете за курением марихуаны преподавателем, как раз зашедшим туда ширнуться. – Спроси лучше у мужа. Он сначала будет отнекиваться, спрашивать, кто сказал тебе такую глупость, но если ты поднажмешь, то в конце концов расколется.

Люба недоверчиво посмотрела на меня.

– Да? Ладно, я спрошу. Но если окажется, что ты врешь... Лучше тогда мне на глаза не попадайся!

– Ну разве я тебе хоть когда-нибудь врал? – я мужественно выдержал ее взгляд. – И, пожалуйста, оставь мне машину.

– Еще чего? После такого твоего поведения! – возмутилась она. – И вообще, что я мужу скажу?

– А то же, что ты сказала бы и в случае иного моего поведения, заметил я. – К тому же перед лицом своих товарищей обещаю: завтра утром она будет стоять у тебя под окнами. – Мне было уже все равно. – Ну разве я когда-нибудь тебя обманывал?

– Ну ладно, – сдалась она. – Довези меня до моей улицы.

– Только до ближайшей остановки, – твердо заявил я.

Она молча перелезла на заднее сиденье. Я сел на место водителя, поднял спинку и выехал со стоянки. Минуту спустя, вылезая на остановке, она наклонилась ко мне и поцеловала взасос.

– И все-таки ты – настоящий мужчина! Ты всегда умеешь просить так, чтобы непременно получать все то, чего хочешь. Но пропуск ты все-таки не получил, – она соблазнительно высунула свой язычок и провела им по губам.

В ответ я только усмехнулся.

Отъехав немного от этого места, я принялся внимательно изучать приборный щиток "Вольво". После этого я перевел взгляд на педали, и тут уже настала моя очередь стонать. На полу кабины лежали розовые трусики.

"Потаскуха" имела проходную, построенную по принципу метро. Только вместо жетона в автомат нужно было вставить пропуск с магнитным вкладышем. ЭВМ фиксировала код, отмечала время прихода или ухода и подавала сигнал автомату, который отключал "защелки" и зажигал зеленую лампочку. На пропуске, конечно, имелась фотография, но я ни разу не видел, чтобы хоть кто-нибудь хоть когда-нибудь обращал на нее внимание.

Таким образом, любой шпион мог, украв пропуск, безо всякого труда проникнуть на "потаскуху" с потоком рабочих. Только вот ни одного, даже самого завалящего шпиона не интересовала та дрянь, что там производили, так как по слухам именно ею еще в 1914 году немцы потравили своих противников.

В семь часов начинала работу какая-то непонятная смена, это я знал точно. Поэтому, припарковав "Вольво" несколько в стороне от общей стоянки, я потопал в сторону проходной. Прямо перед ней расположился мальчишка, который торговал газетами. Рабочий класс прессу брал не очень охотно, но я подошел и спросил наш экстренный вечерний выпуск. Он уже вышел, и молодой нахал содрал с меня тройную цену.

Сунув газету в карман, я пристроился в кильватер к высокому худому мужику, одетому чуть лучше меня. Следуя таким образом, проходную я миновал без приключений – бабулька-вахтер, одна на все стояки, даже не взглянула в мою сторону, увлекшись чтением "Про нас".

Оказавшись на территории завода, я сразу же повернул в сторону административного здания. Все окна на этаже, где располагались кабинеты высшего руководства, были темными.

Это здорово огорчило меня, но на всякий случай я все-таки прошел внутрь здания и поднялся на этот этаж. Подергав все двери, в том числе и борисовскую, я убедился, что они заперты, и из-за них не доносится ни шороха. Значит, все разошлись по домам.

Я выругался. Если бы не мой дурацкий звонок, то, может быть, Борисов и был бы еще здесь. Хотя вообще-то повел он себя как-то странно. Утерял документы и деньги и даже не заинтересовался их судьбой. Пропуска в пиджаке, кстати, не было, но это вероятнее всего потому, что он вообще его не носил – его вне всякого сомнения знали в лицо и пропускали через отдельный немеханизированный стояк.

Спустившись вниз и выйдя из здания, я посмотрел на часы. Они показывали половину восьмого. Пытаться выйти сейчас было опасно. Могли поинтересоваться сменой и пропуском. Вторая смена заканчивала в двенадцать, значит предстояло пережидать еще четыре с половиной часа. Прикинув, что у этой части пролетариата сейчас как раз время обеденного перерыва, я направился в столовую.

Взяв обед, точнее – ужин, я уселся за свободный столик и развернул газету. "Война мафиозных кланов в разгаре" – гласила шапка на первой странице. Далее излагалось все то, что Потайчук уже поведал мне по телефону, только в более подробном виде, и снова ставился вопрос: а не слишком ли пассивно ведут себя правоохранительные органы нашего города. Выражалась также надежда, что с подключением госбезопасности, это положение все-таки изменится.

На второй странице была помещена леночкина статья с изложением сведений, которые ей удалось получить за это время. Она связалась с мэрией, с Министерством обороны, со штаб-квартирой партии "зеленых" в Москве и даже с украинским послом.

Мэр один к одному повторил байку о коварных замыслах определенных кругов, уже изложенную ранее руководством завода.

"Зеленые" подтвердили все свои данные и даже дали подробные характеристики боеголовок, которые были доставлены к нам и номер части, из которой они прибыли. Однако назвать источник сведений они отказались, заявив, что не хотят засвечивать своих людей.

В Министерстве обороны вообще отказались разговаривать на эту тему, сославшись на военную тайну.

Посол Украины заверил Леночку в том, что все заявления "зеленых" являются чистейшей ложью и ни о каких привезенных боеголовках не может идти и речи. Насчет химических двигателей он был не в курсе, а о полковнике Хмелько слышал первый раз в жизни.

В подвале была помещена заметочка с моим изложением событий на даче "оглушили, очнулся – кругом одни трупы". Вся вина за происшедшее, естественно, возлагалась на банду Башля. В заметке также указывалось, что сведения получены от меня по телефону, причем указать свое местонахождение или согласиться сдаться милиции, несмотря на уговоры сотрудников газеты, я отказался.

Третья и четвертая страницы были полностью забиты рекламой, которая меня совершенно не интересовала.

Поев, я покинул столовую, закурил сигарету и пошел на прогулку. Целый час я бесцельно шатался по аллеям и дорогам гигантского завода, пока мне наконец не наскучило мое одиночество. Делом это было поправимым, ибо на заводе существовал какой-то странный цех, где что-то на что-то наматывали. Работали в нем в две смены, причем практически одни женщины. Я направился туда.

Подойдя к зданию цеха, я сразу же направился к ближайшему окну. В цехе было жарко, и потому зрелище моим глазам предстало весьма увлекательное. Куча женщин в легких халатиках, в основном молодых, сидела за своими станками. У некоторых халатики были расстегнуты, что только усиливало их воздействие на меня. Посередине помещения, в будке мастера, кемарил одинокий мужик: то ли импотент, то ли слепой – третьего не дано.

Надо, конечно, было быть последним дураком, чтобы отправиться за таким представлением на завод, вместо того, чтобы иметь гораздо более интересное в "Вольво", но жалеть теперь поздно, – решил я и улыбнулся симпатичной шатенке в плохо застегнутом одеянии. Она не ответила. Я сообразил, что с ее места меня слишком плохо видно для того, чтобы дама смогла в полной мере оценить все мои достоинства, и решил пройти внутрь.

Известный мне вход в цех теперь был почему-то заперт. Я удивился и пошел искать вторую дверь. Согласно моим смутным воспоминаниям, она располагалась с другой стороны строения, и мне предстояло обогнуть весь этот корпус и вернуться назад.

Неожиданно я уперся в какую-то железяку. На поверку железяка оказалась колючей проволокой, протянутой поперек аллеи в несколько рядов. Раньше ее здесь не было.

Прищурившись, я стал всматриваться в пространство за нею. В мою бытность там располагался какой-то старый, еще поддубно-шаляпинских времен цех, использовавшийся вместо склада. Память моя подсказала мне, что нынче его очертания претерпели некоторые изменения.

Проще всего было плюнуть на это дело, и обойти здание с другой стороны. Но настоящий мужчина, идя к очередной любимой женщине, должен преодолевать любые препятствия, – таково мое кредо. Если, конечно, они не очень большие.

Я уже было нагнулся, собираясь подлезть под проволоку, но внезапно услышал позади себя мужской голос:

– Эй, куда собрался, паханый в рот?!

Я медленно развернулся и изобразил на своем лице угодливую улыбку.

– Отлить, гоп твою!

Это не произвело на высокого парня в вохровской униформе никакого впечатления. Раньше такие парни бродили лишь в самом секретном здании там, где варили дрянь, составлявшую основную продукцию "потаскухи".

– Давай пропуск, пидор.

– Гоп твою, гальваник я, из двенадцатого, – мне очень не хотелось показывать ему пропуск со смазливой любкиной мордашкой, так как в душе у меня гнездилось смутное подозрение на предмет полного отсутствия у него чувства юмора. – На хрена мне в спецовке пропуск?!

– Щас проверим, какой ты гальваник. Пошли, бля, придурок. Что, на инструктаже не был, работу потерять хочешь? Сказано же было: не ходи сюда.

– Ну отлить надо, гоп твою, а в цеху сральник забило, – я виновато развел руками, сделал пару шагов по направлению к нему и снова свел руки. Только резко и с таким расчетом, чтобы его шея оказалась между ними.

ВОХРовец охнул и повалился на колени, успев, однако при этом боднуть меня головой в грудь. Я отскочил и увидел, как рука его потянулась к свистку.

– "Ну и народ пошел", – подумал я. – Один за дубинку, другой за свисток. И это при наличии пушки! Ну неужели я никому не внушаю доверия?! Даже шатенке из цеха... Как же они все глубоко заблуждаются!

И дабы развеять это заблуждение, я левой ногой вколотил свисток охраннику в рот. Вместе с зубами. Только если свисток был на цепочке, и его еще можно будет достать, то вот зубы, боюсь, пропали безвозвратно. Руководствуясь такими вот горькими мыслями, я нанес еще один удар – на этот раз в нос.

Меня удивило, как легко работает левая нога – и это-то после стольких переживаний, выпавших на ее долю. "Не иначе, как второе дыхание открылось", – догадался я.

У стража "потаскухи" такового не оказалось, и он без чувств брякнулся на асфальт. Я собрался было ретироваться тем же путем, что и явился, но в этот момент впереди меня засверкали фонари и послышались голоса:

– Здесь он был, здесь! Эй, Серега!

– Да тут какой-то хрен бродит, смотри!

Я не задумываясь нырнул под проволоку. Оставив на ней приличный кусок брюк и небольшой – кожи, я проник на ту сторону заграждения и сразу же рванул к цеху-складу. Неожиданно в глаза мне ударил прожектор.

– Стой, стрелять буду! – заорал голос, усиленный мегафоном.

Я вильнул в сторону и понесся к спасительной темноте склада, ворота которого были почему-то открыты. Краем глаза я успел заметить пристроенное к зданию сооружение, напоминавшее то ли силовую установку, то ли промышленный компрессор.

Луч прожектора попытался отследить меня, но это у него получилось плохо. Прогремела автоматная очередь, и я услышал как где-то сбоку от меня просвистели пули и тут же замолкли, зарывшись в землю.

Ворвавшись в темное помещение склада, я огляделся. Прямо перед воротами, нацелившись на выезд, стоял фургон. Я нырнул под него. В этот момент послышались голоса.

– Давай, Петрович, езжай! Заваруха какая-то началась!

– Дверцы не закрыты, Вася!

– Закрою, беги, заводи давай! А то не уедешь!

Я быстро прополз под автомобилем и вынырнул из-под него сзади. Дверцы фургона действительно были открыты. Я подтянулся, залез в кузов и затаился. Как раз вовремя. Заработал двигатель машины, и дверцы с легким скрипом закрылись.

– Давай, Петрович, шлагбаум там открыт! – слабо донесся до меня васин голос.

Автомобиль тронулся. Я тяжело вздохнул. Кажется, пронесло. Хотя пока что мы еще на территории завода, и удастся ли нам покинуть ее – еще неизвестно.

Осторожно поднявшись на ноги, я осмотрел внутренность фургона. Его пространство было почти что полностью занято каким-то тихо гудящим контейнером, надежно прикрепленным к полу. Приглядевшись, я сумел различить на его стенках какие-то надписи, из которых разобрать в полутьме мне удалось только одну, самую крупную. Она гласила: "Турбонасос ТНЦ-2Б".

Не надо принимать меня за законченного идиота только потому, что мне до сих пор не удалось завоевать сердце и другие жизненно важные органы Леночки Ерохиной. Безусловно и у меня как и у вас к этому моменту тоже зародилось подозрение насчет того, какие такие насосы хранились на злосчастном складе. Но все это пока что казалось слишком невероятным.

Автомобиль притормозил. Я прижал ухо к стене фургона, вплотную примыкающей к кабине.

– ...спецлом, мужики, – вероятно, голос водителя.

– Давай документы, Петрович, – другой, более слабый.

Я догадался, что мы подъехали к автотранспортной проходной. Спецломом назывались какие-то якобы секретные отходы, которые по вечерам – для пущей конспирации – вывозились и сдавались на какой-то специальный склад Вторчермета.

– ...а он ее и натянул, значит, – снова донесся до меня голос шофера и последовавший вслед за этим дружный хохот.

Хлопнула дверца кабины, и машина снова двинулась в путь. Мне стало не по себе. Что это все означает, черт возьми? Куда везут этот насос, или что там на самом деле внутри. Да еще под видом лома!

Неожиданно автомобиль снова затормозил. Я похолодел. Догнали! Опять хлопнула дверца. На всякий случай я снова прижался ухом к стене.

– ...да все нормально, – это говорил шофер. – Только на складе какой-то шум был. Стреляли вроде даже...

– Стреляли, говоришь, – этот новый голос показался мне знакомым. В нем проскальзывал какой-то мягкий и еле заметный акцент. – А на выезде в кузов не заглядывали?

– Да ну, что вы, – засмеялся шофер. – Я уже пять лет езжу, никто никогда не заглядывал. А скажите, что это за насос такой. На заводе говорят, что бомбы атомные привезли туда. Вон и в газетах пишут то же.

– Ха-ха-ха-ха, – заливисто расхохотался его собеседник. – Бомба атомная! Ой, насмешил! Да этих газетчиков хлебом не корми, дай сенсацию выдумать. Там обыкновенные насосы с ракет. Их резать все равно будут, так лучше я один на дачу себе поставлю, чем под горелку... Ой, бомба атомная, ну уморил, Петрович!

– А охрана опять же, проволока, стреляли опять же... Документы не те опять же... Вы же прикроете, да, Рамиз Фаталиевич?!

До меня дошло: Фаталиев – главный инженер! Вот кто второй в кабине!

– Какие проблемы, Петрович! Не первый раз работаем! Смотри, что я тебе покажу сейчас...

Раздался легкий хлопок, после которого наступило молчание. Затем Фаталиев заговорил на незнакомом мне языке. Кто-то ответил ему на нем же. Естественно, не Петрович. Еще раз хлопнула дверца, и автомобиль тут же тронулся.

Я схватился за голову. И во что же я влип теперь? Это же надо, а – из всего многообразия заводского транспорта выбрать именно этот подозрительный гроб на колесах!

Как оказалось, расстроился я по этому поводу зря. Впереди меня ожидали еще большие неприятности. А начались они с внезапно прогремевших выстрелов. В кузов, по счастью, пули не попали, но я услышал, как они выбили свою барабанную дробь на кабине.

Меня прошиб холодный пот. Психи, обстреливающие грузовик с ядерной боеголовкой. А главное, – со мной в непосредственной близости от нее. Честно говоря, о принципах работы атомного оружия мне было известно только из школьного курса начальной военной подготовки, но тем не менее меня, как и любого нормального человека, оказавшегося в такой ситуации, неотступно преследовала мысль "Сейчас как рванет!".

Грузовик резко повернул. Где то-позади снова послышались выстрелы. Мне показалось, что завязалась перестрелка. Это уже было интересно похоже, и мы совершаем эту прогулку на сон грядущий отнюдь не в одиночестве.

Звуки выстрелов постепенно стали затихать где-то вдали. Автомобиль на высокой скорости кружил по улицам, почти не снижая ее на поворотах. Чувствовалось, что за рулем – водитель-ас.

Я с опаской поглядывал на контейнер, но он был надежно прикреплен к днищу фургона и лишь слегка покряхтывал на виражах.

Дорога пошла под уклон, потом снова выровнялась, и грузовик неожиданно остановился. Я опять прижал ухо к стенке. Слышно было несколько голосов – все они говорили на том же незнакомом мне языке, который тем не менее, как мне теперь показалось, я сегодня уже слышал.

Вдруг заскрипели отворяющиеся дверцы фургона, и в глаза мне ударил ослепительный свет. Я зажмурился. Судя по звукам, кто-то забирался внутрь кузова. Я приоткрыл глаза и, прищурившись, смог разглядеть неясные очертания человеческой фигуры, приближавшейся ко мне.

Вновь прибывший также заметил меня и издал удивленный возглас. В проеме показалась вторая фигура. В этот момент первый посетитель выставки достижений народной бесхозяйственности двинул меня по голове чем-то тяжелым и холодным. Больно-то как, – только и смог подумать я.

Три пары ног в армейского образца высоких шнурованных ботинках – это первое, что я увидел после пробуждения.

– Красная Армия всех сильней! – обрадовался я и перевернулся на спину. Как оказалось – рано. Обрадовался. Ни один из обладателей этой обуви не носил ни буденовки, ни бурки, ни даже кокарды со звездочкой. Кроме того, двоих из стоявших передо мной я сразу же исключил из рядов защитников своей родины по причине их ненашего вида. Очень ненашего. А третьего – потому, что им являлся не кто иной, как полковник Хмелько. А он, как мне уже было известно, служил в рядах "жовто-блакитных".

– Журналист, – убежденно заявил толстый украинец своему соседу смуглому высокому парню с "калашниковым" в руках. – Я его сегодня утром видел – бегал у завода, все вынюхивал про товар. С бабой с какой-то.

– "Ничего себе "какой-то"!" – возмущенно подумал я.

Парень перевел сказанное полковником третьему – тоже смуглому, но пониже и без автомата – зато с кобурой и противогазной сумкой на поясе. Язык, на котором они говорили, очень напоминал турецкий – мне запомнились ругательства, произнесенные на нем вчера утром моим сердечным знакомым Керимом-оглы, – но не был им. По всей вероятности, он просто принадлежал к той же тюркской группе.

Третий, вероятно начальник, что-то коротко сказал в ответ.

– Что тебе известно? – обратился ко мне переводчик. Акцент у него был жуткий.

– Ничего, – заявил я. – Ничего не знаю, ничего не видел, ничего никому не скажу.

– Не скажешь! – заржал Хмелько. – Кончать его надо. Хрен его расспрашивать – какая нам теперь разница! – повернулся он к переводчику.

Тот перевел все сказанное своему начальнику. Босс в ответ пожал плечами и произнес лишь какое-то короткое слово. Судя по его интонации, оно вряд ли означало "накормить".

Переводчик щелкнул предохранителем автомата.

– Не, давай я порешу, – вдруг оживился полковник. – Страсть как какого-нибудь москаля шлепнуть хочется.

Высокий посмотрел на своего шефа, который уже успел отойти от нас на пару шагов и что-то сказал ему. Тот кивнул. Переводчик молча передал оружие украинцу. Тот прицелился мне в живот.

– И не стыдно, а, – сказал я ему. – А еще братья-славяне называются.

– Салам алейкум, – раздался вдруг позади меня знакомый голос.

– Алейкум ассалам, Рамиз, – радостно откликнулся начальник.

– Фархад-джан, – я увидел спешащего мимо меня Фаталиева. Подойдя к предводителю всей этой шайки, он обнял его, и оба они расцеловались.

Хмелько неохотно опустил автомат. Кончив целоваться с Фархадом, Фаталиев подошел к полковнику и пожал ему руку. Затем он обратил внимание и на меня.

– Кто это? – удивленно спросил он толстяка.

– Да, журналист, – неохотно ответил тот. – В машине с товаром прикатил.

– В машине? – удивился Фаталиев. – Как же ты туда попал, джигит? обратился он ко мне.

– Да пошел ты на ..., черножопый, – разозлился я. К этому времени я уже начал понимать суть происходящего и даже догадался о своем местонахождении. Это был подземный гараж новой гостиницы, построенной турками.

Со своего места мне хорошо было видно группу таких же смуглых людей в защитной форме, как раз в это время с помощью каких-то механизмов выгружавших контейнер с, теперь в этом уже не было никаких сомнений, боеголовкой из фургона. Рядом суетилось еще несколько с какими-то кабелями в руках.

Судьба моя была мне совершенно ясна, и я не собирался перед смертью рассыпаться в любезностях перед всей этой сворой иностранных бандитов.

– Сука, – по-русски выругался главный инженер и пнул меня ногой. – А, теперь все равно – изделие-то все равно теперь наше! Все, п...ц пархатым! Кончай его, – он махнул толстяку рукой и пошел к фургону.

Я аж поперхнулся. Черносотенское выражение из уст правоверного мусульманина я слышал первый раз и мог только подивиться – до чего же дивна земля русская!

Тем временем Хмелько снова направил автомат мне в живот. Я прервал свои философские размышления и сжал зубы. В этот момент послышался какой-то хлопок, а вслед за ним – шипение. Затем это повторилось еще раз.

Хмелько вытаращил глаза, бросил оружие и полез руками в сумку, висевшую у него на поясе. Я понял, что это мой последний шанс. Вскочив на ноги, я ударил полковника рукой в лицо и бросился бежать в глубь гаража.

Внезапно до меня дошло, что происходит. Первым, конечно, сообразил Хмелько. И он, и я служили в армии, тогда еще в одной, где нам намертво вбили в голову действия при газовой атаке. Это, поверьте, вбивают "молодым" даже у трубопроводчиков, когда какой-нибудь "дед" на положенной во всех войсках химучебе под дружный хохот своих собратьев громко выпускает порцию аммиака и подает соответствующую команду.

Резко изменив направление, я метнулся к ближайшему бандиту. Вероятно, успел я в последнюю секунду – через мгновение газ дошел бы до меня. Но я успел – успел в отчаянном прыжке сбить удивленно открывшего рот противника с ног, дотянуться до его сумки, открыть ее, вытащить оттуда противогаз и натянуть его себе на голову. Наверное, спасло меня еще и то, что сумка была не того старого образца, с каким я сталкивался в армии – не с древним ремешком, а с "липучкой".

После этого, моля Бога о том, чтобы этот газ не оказался каким-нибудь жутким средством, действующим и через кожу, я помчался в прежнем направлении. Видно через стеклянные глазницы в помутневшей атмосфере гаража было плохо, но я все-таки успел заметить повалившихся на асфальт Фаталиева и его дружка. Остальные бандиты, сообразив в чем дело, пытались натянуть свои противогазы, но было уже поздно.

Я злорадно засмеялся: откуда бы они ни приехали, учебную команду "Газы!" там им явно подавали редко. Дедовщины, наверное, не было. "Кстати, и полковник забыл сейчас эту команду подать, – сообразил я. – Видимо, инстинкт самосохранения оказался все-таки сильнее армейской дисциплины".

Бачок противогаза при каждом шаге бил меня по животу, и потому я засунул его под мышку. Пробежав метров пятьдесят, я обнаружил металлическую дверь, к которой вела небольшая лестница. Я взбежал по ней и дернул за ручку. Бесполезно – закрыто. Однако за небольшим круглым окошком виднелась чья-то тень.

Я заколотил по двери ногами. С той ее стороны послышались какие-то звуки, и через пару секунд она распахнулась. На меня глянула еще одна смуглая рожа. Но представьте себе, какая рожа глянула на него.

Не дожидаясь, пока он угадает, на самом деле я слон или только придуриваюсь, и возьмется за свой автомат, я схватил охранника обеими руками за грудки и дернул на себя, ударив головой в лицо. Однако удержать при этом равновесие на узкой лестничной ступеньке мне не удалось, и мы оба покатились вниз, обратно в гараж.

Однако, даже если я только и придуривался, от газа меня слоновья маска тем не менее защищала. А вот его его смуглость – нет. Поэтому, докатившись до конца, я сбросил с себя неподвижное тело – в гражданском, кстати, костюме, – и снова побежал наверх.

Ввалившись в проем, я захлопнул за собой дверь, повернул торчавший в замке ключ и засунул его к себе в карман. Только после этого я огляделся. Мне повезло – вокруг никого больше не было видно. Я находился на небольшой площадке, с которой уходили две лестницы: одна – вниз, другая – вверх. Очевидно, это был какой-то служебный ход.

Справедливо рассудив, что внизу мне делать нечего, так как кроме коммуникаций там скорее всего ничего нет, я выбрал путь наверх. Миновав два крутых пролета, я снова оказался на такой же площадке. Дверь ее также оказалась заперта. Я попробовал ключ от гаража, и он подошел – видимо, это был универсальный служебный шаблон.

Осторожно потянув дверь на себя, я просунул в проем голову и осмотрелся. Резиновая маска не позволяла увидеть все, но я понял, что это один из коридоров отеля, вероятнее всего на первом его этаже. И коридор этот вроде бы был совершенно пуст.

Выйдя в него, я аккуратно запер за собой дверь и, подумав, пошел влево. Никаких особых причин на то у меня не было, но я просто решил, что эта сторона коридора ничем не хуже противоположной.

Света было мало, к тому же стекла противогаза запотели и мешали смотреть, но я не решался снять его, ибо опасался того, что газ из подвала вполне может устремиться по системам вентиляции на первый этаж. Поэтому то, что коридор вдруг повернул налево, оказалось для меня большой неожиданностью.

Еще большей неожиданностью оказался для меня яркий свет, заливавший эту его часть. Но самым неожиданным для меня оказался факт наличия здесь большого количества людей.

Мужик в сером пиджаке, торчавший почти что на самом углу, удивленно взглянул на меня и поднял руку, в которой у него была зажата какая-то коробочка. Мужик по виду был вроде наш. Пренебрегая возможностью того, что он, несмотря на свой родной вид, тоже все-таки может оказаться военнослужащим враждебного нам государства, я завопил что было мочи:

– Газы! Террористы с атомным зарядом в подвале! Все на выход!

Мужик стал что-то говорить в свою коробочку. Я сообразил, что из-за противогаза мои слова трудно разобрать и потому сорвал его.

– Тревога! Ядерная боеголовка в гараже! Бандиты! – снова заорал я.

В ответ кто-то захлопал. Я поперхнулся. До меня дошло, что я попал на банкет, устроенный в честь сдачи гостиницы. Чуть дальше по правую сторону виднелся вход в какой-то большой зал.

Я взглянул на мужика с рацией. Он не сводил с меня глаз. К лацкану его пиджака была прикреплена табличка сотрудника службы безопасности гостиницы. Бросив взгляд на толпу в коридоре, я увидел, как от нее отделились и направились в мою сторону еще два человека с такими же табличками.