Текст книги "Я выбираю тебя !"

Автор книги: Сергей Рокотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Я выяснил кое-что про вас и про мотивы, которые двигают вами, Ирина Павловна, – произнес Костя, почесывая затылок. – Я допускаю, а точнее, почти уверен, что все, в чем вы подозреваете Григорянца и его друзей, правда. И поэтому явился сюда поздно вечером один, практически безо всяких мер предосторожности. Но... тем не менее я полагаю, что вы взяли на себя слишком большую миссию, например, убийство ни в чем не повинной женщины.

Малиновская переглянулась со своим партнером, тот едва заметно подмигнул.

– Насчет убийства женщины, тут вопрос несколько сложнее, – как-то уклончиво произнесла она, морща лоб. – А что касается остального? Что касается остального...

Она стала ходить по комнате, явно сильно волнуясь и пытаясь взять себя в руки и не сказать лишнего.

– Я круглая сирота, Константин Дмитриевич. Отца своего я вообще не знала, мать от меня отказалась, когда я была совсем маленькой. Я не знала, что такое домашний уют, тепло, любовь... Я росла в детдоме... И, тем не менее, верила, что найду свое счастье... И встретила такого человека. Удивительного редкого человека – молодого талантливого журналиста Игоря Малиновского. Как нам было хорошо вдвоем... Как он умел ухаживать, как он умел любить... Мы жили в его крохотной комнатушке в коммуналке, и это был счастливейший период моей жизни. У нас родился сын, чудный мальчик Алешенька, умненький, красивенький, похожий одновременно и на Игоря, и на меня. Как мы с Игорем радовались на него! Как мы весело втроем проводили время! Потом Игорь стал неплохо зарабатывать, его много печатали, мы получили вот эту квартиру, купили дачу, машину... Алешка усиленно занимался английским. В девяносто первом году он кончил школу и поступил в ИНЯЗ. Казалось бы, наступает пора настоящего счастья. Но дьявол рассудил иначе счастье-то оказывается, уже было в прошлом. Впереди было горе, страшное горе... И все из-за чего? Из-за кого?!!! – Глаза её покраснели, кулаки сжались... – Из-за трех мерзавцев, напившихся водки, из-за того, что красивая девушка предпочла моего сына этому крутому Григорянцу? Что они с ним сделали?!!! Они встретили его на тропинке, избивали ногами, а потом прирезали как барана... Но это ещё не все! Они подставили других людей, наивных нелепых... Этим трем гадам рода человеческого за все это время даже в голову не пришло задаться вопросом, скольким людям они загубили жизнь? Алешке, Игорю, мне, двум людям, сидевшим за их преступления, их родным и близким... Я уже не говорю о том, что теперь они загубили жизни и своим близким. Но ничего, теперь они зададут себе этот вопрос. Теперь и им самим предстоит узнать, что такое настоящее горе...

– Вы что..., – начал было Константин.

– Жить не будут!!! – констатировала Малиновская, делая угрожающий шаг по направлению к нему. – Не будут!!! Обещаю вам это! Ни один из этой тройки жить не будет!!! И вы ничем не сможете им помочь!!! И мой вам совет, не ввязывайтесь в это дело!!!

Константин промолчал, задумался.

– Дело-то этим не кончилось, Константин Дмитриевич, – мрачно улыбнулась Малиновская. – Одна пожилая женщина видела их, вернее, одного Григорянца, возвращающегося домой после убийства Алексея. И она позвонила в прокуратуру. И нам тоже позвонила. Анонимно, себя не назвала, у нас ведь народ смертельно напуган. И следователь Курбыко начал было копать в нужном направлении... Но, как говорится, чего не могут решить деньги, могут решить большие деньги... И они были у адвоката Григорянца. И он их дал следователю Курбыко. И все – Шилкин и Чугаев отправились в тюрьму, а вот Эдуард Григорянц, как вы сами знаете – в свой славный путь к богатству и процветанию, закончившийся совсем недавно покупкой виллы в Испании. Кстати, Шилкин умер в тюрьме, отсидев шесть лет из девяти и подхватив там туберкулез.

– А Чугаев? – неожиданно спросил Костя.

– А Чугаев вышел, – как-то странно усмехнулась она.

– И где он?

– А черт его знает, где он, – продолжала усмехаться Малиновская. Хватит о нем, это его личное дело, где ему находиться. Он тоже человек, не только чета Григорянцев имеет право на существование. Я хотела сказать вам о том, что мой муж начал собственное расследование. И он нашел-таки ту женщину, которая видела Григорянца, в окровавленной куртке, возвращающегося домой именно после убийства. Но Игорька подвела неосторожность и невыдержанность. Он встретил Эдуарда и плюнул ему в лицо, сказав "убийца". И адвокат Григорянц, которому, естественно, тут же пожаловался его оплеванный сыночек, понял, что Игорь что-то замышляет. И тетка та простецкая кому-то что-то сказала, трудно так долго хранить молчание... А слухами, как известно, земля полнится... Тетке-то ничего за её длинный язык не было, пожалели, видимо её или сочли безопасной, она полгода назад только скончалась. А вот Игоря в начале девяносто второго года сбила машина прямо около нашего подъезда, вот здесь, на Фрунзенской набережной... А тетка та рассказывала мне, что тогда, после гибели Игоря, ей кто-то подбросил записочку. Там всего-то было написано: "Вчера вечером Игорь Малиновский был сбит машиной. Насмерть." И все. Этого для неё было вполне достаточно, чтобы на долгие годы закрыть свой рот на замочек. А уж перед смертью она мне все рассказала, и как Эдуарда видела в окровавленной куртке, дрожащего и перепуганного, и как записочку получила... Вот такой замечательный папаша у вашего богатенького клиента, на все руки мастер... Для подведения итогов этой истории скажу еще, что после гибели Игоря я попала в психушку и провела там около полугода под чутким надзором крепких крутых мускулистых санитаров, хорошо умеющих обращаться с такими психами, как я... Как только выжила, ума не приложу... Да, что обо мне? – махнула рукой она. – Я-то выжила все-таки, а они... Их уже никто не вернет...

– Значит, вы решили взять правосудие в свои руки? – произнес Костя, сам ощущая нелепость своих слов.

– А как же? Кому же ещё этим заниматься, посудите сами, – развела руками Малиновская. – Спасение утопающих дело рук самих утопающих, воистину так... Должно же когда-то было прийти возмездие... Вот оно и пришло, лучше поздно, чем никогда...

– Ну и где же находятся в настоящее время Евгений Прокофьев и Андрей Левушкин? – спросил Константин.

– Некорректные вопросы задаете, Константин Дмитриевич, – вмешался, наконец, и стоящий за все время разговора около стены со скрещенными на груди руками мужчина.

– Вы полагаете? – нахмурился Костя.

– Полагаю, да. Вам, Константин Дмитриевич, надо четко расставить точки над "и". Людям порой кажется, что в жизни все очень сложно. Однако, это вовсе не так. Я, например, тоже детдомовский, и привык оперировать простыми категориями – хорошо, это когда есть дом, есть близкие люди, когда ты не голоден, когда тебя не бьют и не издеваются над тобой, когда не убивают... Все, что наоборот – это плохо. И каждый человек должен прежде всего уяснить себе – на чьей он стороне, на стороне добра или на стороне зла. Ведь на поверку-то оказывается, что большинство находится на стороне зла, потому что как правило на стороне зла сила. А на стороне силы быть гораздо проще, безопаснее...

– Вам не следовало бы учить меня добру и справедливости, – холодным тоном заметил Костя. – Я, кстати, никогда не был на стороне силы, вернее сказать, злой силы. В этом и видел свой долг, который старался выполнять безукоризненно. И когда воевал, и когда боролся с преступностью, пытаясь вытащить из тюрьмы как раз слабого и оклеветанного.

– Вы воевали в Афганистане, судя по вашему возрасту, – произнес мужчина. – Мой старший брат тоже. Он мне много рассказывал про эту войну. И зря вы так агрессивно настроены, мы вообще-то вам верим, и поэтому разговариваем с вами, пытаемся убедить, а не действуем другими методами.

– Вы полагаете, они возможны?

– Запросто, – усмехнулся собеседник. – Все это достаточно элементарно, но никто этого не хочет. Если вы, разумеется, не на стороне убийц и мерзавцев...

– Да почему я, собственно говоря, должен быть на стороне убийц и мерзавцев?! – вконец обозлился Костя и полез в карман пиджака за сигаретами. – И будьте так любезны, верните мне мое оружие.

– Да вернем, вернем, разумеется, вернем, когда убедимся, что от вас нам не грозит никакая опасность... Глупо подвергаться опасности, Константин Дмитриевич в тот момент, когда, наконец-то восстанавливается справедливость...

"Справедливость..." Костя вспомнил, как смеялся над его словами Иляс Джумабеков, а потом-таки взялся помогать ему, потому что тоже хотел справедливости, хотел отомстить за убитую сироту, хотел наказать убийц... Вспомнил, как параллельно с покойным следователем прокуратуры Паниным расследовал дело об истреблении целой семьи банкира Струкова. Тогда один человек, действуя нетрадиционными методами из мести уничтожил одного за другим всех членов этой семьи. Костя не одобрял его действий, но он не стал помогать Панину сажать мстителя на скамью подсудимых. Ему и так досталось за его деяния...

Костя откровенно пожалел, что подписал договор с Григорянцем. Интуиция не подвела его и на этот раз. Впрочем, он предупредил Григорянца о том, что если дело окажется нечистым, он расторгнет договор. Так оно и оказалось, он был готов верить Ирине Малиновской и её другу. Тем более, что сведения майора Молодцова также свидетельствовали против Григорянца и его компании. А к Ирине Малиновской и человеку со шрамом он испытывал все большую и большую симпатию и вовсе не таил на них зла за полученный им удар по голове, он отдавал себе отчет в том, что они имеют право на то, что делают. Хотя и с некоторыми оговорками.

– Как мне вас называть? – вдруг обратился он к другу Малиновской.

– Меня зовут Федор. Если по отчеству, то Федор Григорьевич. Фамилии называть не стану. А у вас я прошу извинения за тот удар, который нанес вам в парадном. Сейчас я вам расскажу, что тут происходило незадолго до вашего появления...

Он подробно рассказал Косте все, что произошло.

"Да, хорош гусь этот Григорянц", – подумал Костя. – "Отправил сюда бандитов, а сам поехал ко мне рассказывать о сумасшедшей Малиновской. Все-то он хочет охватить своими волосатыми холеными лапками..."

– А знаете почему я вам рассказываю все это? – спросил Федор.

– Знаю, – ответил Костя. – Не так уж я глуп, как вы полагаете. Вы рассказываете мне обо всем этом и вообще откровенны и лояльны со мной, потому что, ознакомившись с моим удостоверением, вы навели обо мне справки. Справки в определенных кругах, я имею в виду. И там вам сообщили, что я человек порядочный и со мной можно иметь дело и что против своей совести и справедливости я никогда не пойду. Ну что, Федор Григорьевич, угадал я?

– Угадал, – расхохотался Федор.

– То-то, – погрозил ему пальцем Константин. – Давайте теперь мою пушку...

– А как же ваш договор с Григорянцем?

– Если все, что вы говорите, правда, я расторгну договор с ним. И заключу его с вами, если вы мне это предложите, разумеется. И помогу посадить Григорянца на скамью подсудимых...

– А что, Ирка? Тоже вариант, – сказал Федор.

– Нет уж, Константин Дмитриевич, – нахмурилась Ирина. – Мы будем действовать своими методами... И каждый получит свое. Спасибо вам, конечно, за предложение, но все же вы беритесь за какое-нибудь другое дело, менее скользкое, чем это... Отдай ему пистолет, Федя, и ещё раз примите наши извинения...

Федор вышел и принес Косте пистолет.

– И все же, убийство женщины, не имеющей никакого отношения к тому преступлению, молодой женщины, матери двухлетней девочки – это злодейство, – сказал уже на выходе Костя.

– Возможно, – неожиданно согласилась Ирина. – Только мы его не совершали. Наши объекты – только Григорянц, Прокофьев, Левушкин. Только они и никто больше...

– Так что, неужели это случайность?! Ведь ваш муж погиб точно так же, как и Татьяна Григорянц!

– Это не случайность, но мы её не убивали. То есть не стояли за этим убийством. А большего я вам сказать не могу, это не моя тайна... Мы такие действия не одобряем, но не хотим, чтобы тот, кто их осуществил, за них отвечал перед законом. Понятно?

– Кстати, понятно, – широко улыбнулся Костя. – Я вообще-то паренек смышленый. Ладно, будьте здоровы... И все же, примите одно замечание опытного человека. Ирина Павловна, вашего сына убивал один человек, били, скорее всего, трое, что, кстати, тоже не доказано, но убивал только один. Потому что смерть наступила не от побоев, а от удара ножом. И поэтому не все трое должны нести равную ответственность...

– Добрый вы какой, Константин Дмитриевич, ох, какой добрый... В каком-то смысле вы, очевидно, правы, а в каком-то нет. Я сама и прекрасно понимаю, что главным виновником всего является Эдуард Григорянц, это не подлежит сомнению, знаю, что его папаша организовал убийство моего мужа, но тот, кто нанес удар ножом, непосредственный удар, должен тоже ответить по всей строгости, жизнью своей ответить, не чем-нибудь другим. Он ведь жизнь отнял у Алешки, понимаете вы это или нет, его единственную жизнь? У вас есть дети?

– Двое сыновей, кстати примерно такого же возраста, каким был ваш сын.

– Так вот, не дай Бог, разумеется, убьют или искалечат вашего сына, а тот, кто его убил или искалечил, останется безнаказанным, или получит небольшой срок, как у нас это порой делается... Будете вы удовлетворены таким результатом?

– Нет, конечно.

– Вам захочется не только наказать заказчика, рука, поразившая человека, должна быть отсечена, Константин Дмитриевич. Вместе с жизнью. Все преступления делаются руками так называемых маленьких людей, которые не несут ни за что ответственность. А я считаю, что исполнитель виноват не меньше, а порой даже больше заказчика...

– Так кто убивал-то? – спросил Костя. – Поделитесь...

– Не знаю, – тяжело вздохнула Ирина. – Об этом, думаю, знает только один человек на Земле...

9.

И все же судьба Евгения Прокофьева продолжала волновать Константина. Он помнил усталые, грустные глаза его родителей, скромную обстановку их квартиры. Ему хотелось выяснить, что же все-таки с ним произошло. И он снова поехал в больницу к Наде, только она могла хоть как-то пролить свет на произошедшее с Евгением. Однако, там ему сказали, что её утром выписали. Он тут же направился к ней домой.

– А, это снова вы? – мрачно поглядел на него Александр Петрович Толкачев. – Никак не оставите её в покое...

Из-за его могучей спины на Костю ещё более мрачным взглядом, скрестив руки на груди, смотрела толстая круглая мать.

– Я, Александр Петрович, желаю ей только добра, – сказал Костя. – И мне обязательно надо выяснить кое-какие подробности...

– Заходите, раз пришли, – тихим голосом произнесла Надя, выглядывая из двери комнаты.

Константин и родители вошли в её комнату.

– Папа и мама, оставьте нас, пожалуйста, – так же тихо попросила Надя.

Родители молча пожал плечами и вышли. Тихо прикрыли за собой дверь. Только уже за дверью мать проворчала что-то неприятное в адрес назойливого Константина.

– Тяжело мне обо всем этом вспоминать, – вздохнула Надя. – Но, видно, придется... Понимаете, в чем дело – если бы он сам не признался, сам не подтвердил, я бы в жизни не поверила... Тихий, интеллигентный молодой человек, правда, пьет иногда сильно, но это вроде бы как болезнь. Я бы смогла помочь ему, как мне кажется... Но ЭТО?!!!

– Так что же там все-таки произошло? Расскажите по порядку...

– Он очень много пил в тот день, и был какой-то странный, напуганный как будто... Потом мы пили вместе, потом... ну... И зазвенел телефон. После этого звонка он совсем потерял лицо... Стал кричать на меня, оскорблять. Я собиралась было уходить. И вдруг... Звонок в дверь. Он пошел открывать... Я наблюдала за происходящим в небольшую щелку, дверь спальни была слегка приоткрыта...

... Вошли трое мужчин. Два здоровенных мордоворота, что называется, качка, а третий невысокий, в кожаном пальто и белом вязаном шарфе. Шрам небольшой на подбородке, русые волосы, густые такие...

Они прошли в другую комнату, захлопнув за собой дверь. Я же быстро оделась в спальне, мне было интересно, и я подошла к той двери. Тут резко распахнулась дверь, и сильно ударила меня прямо в лицо. Острая дверная ручка угодила мне в подбородок, даже кровь пошла...

– Ты что подслушиваешь, падла? – крикнул один и оттолкнул меня. Тот, в пальто, остановил его и вежливо пригласил пройти к ним, если я хочу послушать. Евгений сидел в кресле, смертельно бледный. Меня посадили у двери...

– Евгений Николаевич, – сказал этот человек. – Поговорим откровенно. Только без шуток и выкрутасов всяких, договорились? Человек вы явно пугливый и хлипкий, и брать на себя чужую вину вам вовсе ни к чему.

– О чем речь? – глядя в пол спросил Женя.

– Да неужели же вы сами до сих пор не догадались, о чем речь? Если не догадались, чего же вы так испугались?

– А как не испугаться? Терроризируете меня, преследуете, шагу шагнуть не даете, звоните, теперь врываетесь в квартиру. Вас трое здоровенных мужиков, я один, да впридачу с девушкой. Почему бы мне и не испугаться? Я не крутой, справиться с вами не могу, в милицию позвонить мне не дадите...

– Почему это не дадим? Мы что, бандиты, что ли какие? Звоните пожалуйста, вот ваш телефон. Только что вы им скажете, позвольте вас спросить? Что в вашу квартиру ворвалось трое мужчин? Так мы не ворвались, а вы нам сами открыли. Мы хотим с вами поговорить, только и всего.

– Хотите говорить, так говорите, – проворчал Женя, бросая на меня мимолетный взгляд. Я поняла, что ему очень неприятно мое присутствие в такой момент.

– Говорить стану без предисловий, Евгений Николаевич. Они нам ни к чему. Сейчас войдет одна дама, а эти ребятишки наоборот выйдут и покараулят около двери. А ваша девушка пусть останется, ей будет очень полезно послушать этот разговор. Дама задаст вам несколько несложных вопросов, требующих вполне конкретных ответов. Идите за ней, ребята!

Мордовороты вышли, и вскоре в квартиру вошла женщина лет сорока пяти, высокая, бледная, в длинном сером пальто с распущенными волосами.

– Здравствуй, Прокофьев, – сказала она. Женя долго вглядывался в нее, а потом вдруг узнал и побледнел как смерть. – Вот теперь вижу, узнал... Узнал...

– Узнал, и что с того? – едва шевелил губами Женя.

– Расскажи, Евгений в подробностях, как вы отпраздновали день рождения твоего дружка Эдуарда Григорянца в августе девяносто первого года, незадолго до всем известного путча?

– Нормально отпраздновали, – ответил Женя, ещё раз бросив какой-то странный взгляд на меня. – Выпили, посидели...

– Сына моего Алешку убили..., – вдруг добавила женщина и сделала резкий шаг по направлению к нему, сбив на своем пути стул. – Слушай ты, шакал, запомни, мне известно все. Доподлинно известно, что Григорянц на месте преступления был, доподлинно... Так что, ты хочешь сказать, что вы с Левушкиным ждали его у него дома, пока он на лесной тропинке убивал Алексея? Так дело было? – спросила она, садясь перед Евгением на кресло.

– Нет...

– А как?!!! Сейчас сюда и Григорянца доставят, и Левушкина, и мы их спросим, как дело было. Учти, шакаленок, тут люди серьезные собрались и порядочные к тому же. Как следователя Курбыко их не купишь... Тобой на сей раз занялись основательно. Говори, сволочь, как было, а то мы с тобой по другому поговорим...

– Никак не было. Я ничего не знаю. Мы сидели у Эдика, потом напились и там же заснули. Вот и все... Нас всех вызывал следователь Курбыко, а потом вызовы прекратились. Мы ни в чем не виноваты... А тот, кто убил, сидит...

– Уже не сидит, хоть и не убивал. Загнулся он в тюрьме от чахотки... И ты об этом, наверняка, знаешь, до сих пор же ваша образцово показательная семья там, на дачке, на свежем воздухе свой летний отдых проводит. А у Шилкина, кстати, тоже мать была, кстати, инвалид первой группы. И он был её единственным кормильцем. Выпивал, правда, и безобразил порой, это его и подвело. Но за это девять лет строгого режима не дают, Прокофьев... Он умер в заключении, мать умерла чуть ли не с голоду. Как вам такие дела? По душе?

– Мне это не по душе, но суд доказал его вину..., – бормотал Женя.

– Продажный следователь Курбыко сумел представить суду доказательства вины Шилкина и Чугаева, судья толком не разобрался и влепил им по полной катушке. А кто за них хлопотать станет, за полуграмотных нищих сельских пьяниц, адвокат, что ли? Адвокат Григорянц, кстати, и похлопотал. Тугим своим кошелечком, чтобы сынка своего отмазать от большого срока и вечного позора...

– Это лишь ваши измышления, – еле слышно проговорил Женя.

– Скажи еще, что я сумасшедшая, – сузила глаза женщина. – Лечилась же в Кащенко, что правда, то правда... Там я тоже насмотрелась на гуманизм нашего общества, много могла бы чего порассказать, только некогда... Вот девушка сидит, – показала она на меня. – Любите, наверное, вашего дружочка. Представьте себе, выйдете за него замуж, родится у вас сыночек... – Тут она резко встала, вытащила из кармана фотографию и сунула её мне буквально в лицо. На ней был изображен мальчик лет двух, голенький, в одних трусиках и в кепочке. Волосики светленькие, кудрявенькие... – Вот он, девушка, мой Алешка. Так ваш дружочек и его кореша забили его ногами, а потом прирезали ножом. А потом кто-то насмерть задавил моего мужа, когда он сам хотел добиться правды... Ну как, хотели бы вы, чтобы с вами так поступили?

– Нет, – прошептала я.

– А вот они сделали это. Сделали! Смотри в глаза, Прокофьев, в глаза!!! – Она вырвала фотографию у меня и сунула её в нос Жене. – Ну!!!

И по его реакции я поняла, что он причастен к этому делу, поняла, что все, что она говорит – правда...

– Отвечай, сволочь, – вмешался и мужчина. – Отвечай по-хорошему, пока я своих друзей не пригласил. Они умеют бить не хуже твоих, уверяю тебя. Все равно расколешься, щенок... Поздно бы только не было.

Но Женя не сдавался. Он повторял одно – не виноват, ничего не знаю...

И тогда он позвал тех двоих. Они в угрожающей позе встали рядом с ним.

А женщина вдруг сказала:

– Не надо здесь. В другом месте. Поехали, Прокофьев.

И тут он закричал:

– Не надо увозить меня! Были, были мы там, были!!! Только я не убивал, это, это...

– Кто? – процедила женщина.

– Я не знаю, кто именно..., – опустил глаза Женя. – Я был сильно пьян, я ничего не помню...

– Значит, возможно, и ты?

– Я не знаю!!! Говорю честно, не знаю!!!

Женщина и мужчина переглянулись.

– А я-то все же полагала, что это сделал Григорянц, – сказала она задумчиво. – А выходит, что это, возможно, и ты...

– Возможно, но я не помню!!! – буквально голосил Женя.

– Одевайся, – приказала женщина, и он стал одеваться. Покорно, словно зомбированный.

– Так-то вот, девушка красивая, – сказала мне женщина. – Такие вот дела порой происходят на этой грешной земле...

Я, насмерть перепуганная, ушла.

Перед тем, как уйти я ещё раз поглядела на Женю. Он отвернулся в сторону...

В самой двери меня остановил мужчина со шрамом и сказал:

– Не дай тебе Бог проболтаться про нас... Ему же хуже будет.

Я заплакала и убежала.

А потом... Значит... Выходит..., – лепетала она со слезами на глазах.

– Что потом было, я не знаю, – сказал Костя. – И никто об этом не знает...

– Так он в самом деле убийца? – с какой-то робкой надеждой в голосе спросила Надя.

– Хотел бы ответить вам отрицательно, Надюша, только не могу – правда мне дороже всего. В какой-то степени, непременно да. В этом я абсолютно уверен.

– А тогда... А тогда, – заплакала она. – И не занимайтесь его розысками...

– Найти его живого или мертвого – мой долг, – ответил Костя.

Уже в дверях она дотронулась до его плеча и прошептала:

– Найдите его, Константин Дмитриевич...

10.

– Знаешь что, Федор, – сказала Ирина Малиновская, пристально глядя на него. – Устала я ото всего этого. Я просто выдыхаюсь, и не чувствую больше ничего, кроме этой жуткой усталости – ни удовлетворения, ничего... Давай подводить эту историю к логическому концу...

– Скоро сказка сказывается, Ирка, – покачал головой Федор. – Дело делается не так быстро.

– Оно не просто делается долго, – возразила она. – Оно делается не так, как бы нам того хотелось. В наши планы постоянно вмешиваются то посторонние люди, а то и просто какие-то потусторонние силы...

– Какие там посторонние силы? – хмыкнул Федор. – Это яростного и неукротимого Борьку Чугаева ты называешь посторонней силой? Откуда мы могли предполагать, что он решит действовать одновременно с нами?

– Одновременно с нами, но своими методами, – добавила Ирина. – Разве бы нам пришло в голову совершать этот наезд на ни в чем не повинную женщину? А подумают, безусловно, на нас. Впрочем, и так думают...

– Пусть думают...

– Нет не пусть! – крикнула Ирина. – Ты прекрасно помнишь, чего мы хотели. Собрать их всех троих, запереть их в надежном месте, потом привезти туда же следователя Курбыко и адвоката Григорянца. И послушать, что они нам скажут в интимной, так сказать, обстановке. А что вышло? Хлипкий этот алкоголик Прокофьев, рассказав нам все в подробностях, отягощенный страшными воспоминаниями, не выдержал даже одной ночи взаперти и повесился, Чугаев организовал убийство жены Григорянца, к которому мы не имеем никакого отношения, сам Григорянц торопит события, мобилизуя всевозможные, самые разнообразные силы... Плохо все сделано, Федор, плохо, топорно, и все это начинает вызывать у меня чувство какой-то досады...

– Но зато какова мысль запереть Левушкина в одной комнате с трупом? возразил ей Федор. – Это ли не святая месть? Когда я сегодня утром говорил с ним, то понял, что он полностью потерял лицо и совершенно упал духом. А вскоре мы с тобой поедем туда вместе и посмотрим, что он скажет, глядя тебе в лицо.

– То же, что и тебе. Скажет, что был пьян и ничего не помнит... Григорянца надо брать, и пусть они поглядят друг другу в глаза.

– Его взять не так-то просто без шума. Тут нужно выждать момент. Как ты это себе представляешь – он постоянно на людях, при двух телохранителях, он подстраховался частным детективом, по всем делам ведется следствие...

– Короче, мы находимся в заколдованном кругу. Ты это хочешь сказать?

– Положение наше действительно довольно сложное, Ирка. Но я вовсе не хочу сказать, что мы на этом остановимся. Справиться с жалкими Левушкиным и Прокофьевым дело нехитрое, и особой чести не делает.

– Не чести мне надо, мне надо, чтобы убийца ответил за смерть моего сына...

– Частично они уже ответили. Кстати, Чугаев имеет такое же право на месть, как и мы, – заметил Федор. – И отнять у него этого права мы не можем. Побеседовать с ним можем, и его ищут...

– Что значит ищут? Его ведь уже догнали твои ребята. И говорили с ним. И он честно признался, что лично сидел за рулем и задавил жену Григорянца.

– Да, наши люди с ним говорили. Но не могли же они хватать его среди бела дня, скручивать, тащить куда-то, применять к нему силу? Тем более, что все это произошло так неожиданно, да и наверняка по его горячим следам уже была организована погоня... Да и не хотели они его задерживать. Напротив, ему помогли уйти, отвезя на безопасное расстояние... Он был благодарен, поклялся никого не подставлять и обещал скоро зарисоваться и поделиться своими планами... Один из ребят оставил ему номер своего телефона.

Раздался телефонный звонок. Подошел Федор.

– Алло. Здравствуйте. Савельев? Ах вот оно что... Забавно... Да, разумеется, я удивлен. И не просто удивлен. Мы вам все рассказали, вы в курсе всех событий... У нас вырывают добычу прямо из рук... Ладно, спасибо за информацию...

Он тяжело вздохнул, глядя в глаза Ирине.

– Долго жить будет Борька Чугаев, очень долго... Отчаянная голова... Пока мы думаем и прикидываем, он действует. И действует дерзко и отважно. Сегодня среди бела дня на виллу Григорянца явился какой-то человек, якобы проверить газ, нет ли утечки. Так что он сделал? Вытащил пистолет, уложил на пол телохранителей Григорянца, как котят, вывел его из дачи, усадил в какую-то машину и увез в неизвестном направлении. Догадываешься, кто это был?

– Вот сволочь-то, – с досадой махнула рукой Ирина. – Напортит только все... Сколько я ждала своего часа, и вот – перебежал дорогу... Устроит кровавую баню вместо планомерной утонченной мести... Сделает все грязно и отвратительно, да и наследит к тому же выше всех возможных пределов. А отвечать за все это придется нам с тобой... Что нам теперь делать прикажешь?

– Полагаю, ждать дальнейшего развития событий. Другого не остается...

– Да, Феденька, один крутой отморозок может сделать больше, чем люди твоего сурового брата.

– У всех свои методы, – досадливо произнес Федор. – Однако, разыскать его не помешает...

– К брату снова будешь обращаться?

– Нет, не стану. Его нет в Москве, и никто не знает, где он. Когда я обратился к нему за помощью, он дал мне надежных людей, однако попросил, чтобы я его больше с этим вопросом не беспокоил. Он вообще уговаривает меня уехать в Германию, обещает купить там дом. Я наверное так и сделаю после всего этого. И ты поедешь со мной...

– А моего согласия ты не спросил?

– Спрашиваю вот...

– Так вот, Федор, я против, – резко сказала она, но потом поглядела в его печальные голубые глаза и добавила гораздо мягче. – Поглядим... Потом... как ты говоришь, после всего этого...

– Так что брат нам тут помочь не сможет. А поможет нам, знаешь кто?

– Кажется, догадываюсь, – глаза Малиновской как-то посветлели.

– Да, Ирка, поможет нам именно тот, кто нам об этом сообщил. Ты знаешь, он мне понравился с первого взгляда... Отличный мужик, вызывает такое доверие... И главное, о нем прекрасно отзываются весьма серьезные люди – Жерех, например. Он, например, рассказывал, что Савельев помог Роману Дергачу спасти из рук маньяка его любимую женщину. А Романа уважает даже мой брат, хоть они и принадлежат, так сказать, к разным группировкам. Нет, Савельеву можно доверять, это очень порядочный человек, и очень смелый, порой, даже слишком...

Федор перезвонил Косте, но того уже не было дома... Не отвечал и его мобильный телефон.

– Что будем делать? – спросила Малиновская.

– Что делать? Пока нам делать нечего, кроме, как ехать навещать нашего друга Левушкина. А то как бы он там с ума не сошел рядом с трупом... Не переборщить бы, как с Прокофьевым, больно уж они слабенькие оказались...

– Поехали, – махнула рукой Ирина.

А тем временем Константин Савельев уже находился на полпути к Петровке 38, где он хотел разузнать максимум возможного про некого господина Чугаева, осужденного в свое время за соучастие в убийстве Алексея Малиновского.

Переговорив с Федором и почувствовав в его голосе искреннее удивление, он сразу же понял, что тот не имеет никакого отношения к похищению Григорянца, о котором сообщил ему по телефону майор Молодцов. И сразу же припомнился странный взгляд Малиновской, когда он задал вопрос о судьбе Чугаева. И он направился в Уголовный розыск.