Текст книги "Девять унций смерти"

Автор книги: Сергей Раткевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

А ей как быть? Власть взяла нахрапом. Выхода не было, потому и взяла, выхода не было, потому и отдали, а тут еще и Якш поддержал, что может быть лучше?

Лучше.

Это тогда казалось, что лучше. А теперь-то как? Якш ушел, а собственного авторитета не так чтобы уж очень. Его еще заработать нужно – авторитет.

Юная владыка горько усмехнулась, сообразив, что самая частая фраза, которую она произносит уже почти машинально, не задумываясь:

– Горло перережу!

«Скоро я буду с ней просыпаться вместо „доброго утра“, потом она начнет мне сниться, а потом я буду отвечать таким образом на все, что мне скажут, и даже на то, о чем промолчат».

«И после смерти меня нарекут „Грозной“, не иначе. А как еще наречь сумасшедшую девку с ножом и этаким милым присловьем на устах?»

Да уж, изумительная фраза. В самый раз для юной непорочной Невесты. Впрочем, она уже и не Невеста. Владыка не может быть Невестой. Владыка не может выйти замуж, только жениться. Ни один гном не посмеет взять в жены владыку, так что о личном счастье лучше просто забыть. Владыка должен думать об остальных, а вот остальным о нем думать необязательно. И они пользуются этим своим правом, с превеликой охотой пользуются.

Ну вот… опять.

Что-то орал, требуя немедленного почтения, старейшина Пихельсдорф, не отставал от него и старейшина Унтершенкель. Что-то бурчали прочие собравшиеся возле этих двоих старейшин.

«Не слишком ли много у нас старейшин?»

Юная владыка вздохнула и устало направилась в сторону, откуда доносились ясно различимые вопли главных скандалистов и неразборчивое, но оттого не менее грозное бурчание остальных.

«Кто знает, кто может знать, что еще придет в их дурацкие головы в следующий миг?»

«Ничего хорошего, можно не сомневаться. Хоть в чем-то можно не сомневаться. Это утешает? Или должно утешать?»

– Мы должны были первыми приветствовать Владыку людей! Первыми после Якша! – выдавал старейшина Пихельсдорф.

«Ага! Давай, разоряйся! Не удалось тебе свое жирное брюхо на самую середину выкатить, вот тебе и неймется, обделенный ты наш!»

– Мы должны были быть даже раньше Якша! Он больше не владыка! Не владыка! – вторил ему старейшина Унтершенкель. – А мы – это мы! Родовитее нас нет гномов! И Джеральд должен был приветствовать нас, а не этих выскочек! Почему он оказался в центре, а не слева, как положено по этикету?!

«Потому что у людей другой этикет, старый безмозглый кретин!» – хотелось сказать юной владыке, но она в который раз сдержалась, подошла и вежливо поинтересовалась, чем именно недовольны два скандалиста и чего им хочется.

– Нужно немедленно повторить церемонию! – возгласил Пихельсдорф.

– Да! – тут же поддержал его Унтершенкель. – Повторить!

«Надо же, кажется, они впервые так единодушны! Вот только надолго ли?!»

– Повторить? Как вы себе это представляете? – хмуро поинтересовалась она.

«Ну же! Отвечайте за свои слова, тупоголовые идиоты! А то без толку орать всякий может!»

– Ну… владыке людей объяснят его ошибку, он принесет извинения, мы его извиним, ритуал извинения можно составить самый короткий, чтоб не затруднять присутствующих, потом мы все заходим обратно в Петрию, и…

– Заходим обратно в Петрию? – юная гномка нервно хихикнула.

«А мне еще казалось, что вы впустую воздух сотрясаете, что вам предложить нечего! Ох… лучше бы оно так и было!»

Она хихикнула еще раз, но старики не обратили на нее никакого внимания. Они были заняты.

– Только я должен быть впереди тебя на этой церемонии! – воскликнул старейшина Пихельсдорф.

– Ты?! – взвыл старейшина Унтершенкель. – Жалкий безродный выскочка! Твои предки еще тачки катали, когда мои уже заседали в Зале Совета! Впереди должен быть я!

– Да! Конечно! Должен! – яростно выкрикивал старейшина Пихельсдорф. – Впереди, но только с другого конца! Такой тупица, как ты, все равно не заметит разницы!

– Что?! Да как ты…

– Я?!! Да это ты…

И они единодушно вцепились друг другу в бороды.

Юная гномка подумала, что она не права. Единодушия хватило не надолго. Впрочем, бород, увы, тоже.

«В самом деле, не один десяток лет отращивали, такие сразу не выдерешь! – с раздражением подумала Гуннхильд. – Лучше б вы мозги себе отращивали!»

Оставалось только применить проверенный способ, чтобы прекратить это. Рука привычно нашарила рукоять ритуального ножа.

«Интересно, как долго их будет пугать девушка с ножом? Не может же это продолжаться вечно? Когда-нибудь они привыкнут…»

Краем уха уловив потрясающие как глубиной мысли, так и полетом фантазии речи почтенных гномов, Тэд Фицджеральд застыл как вкопанный.

«Вот они – типичные представители гномьего племени!» – хмуро думал потрясенный лучник.

Ох, Ваше Величество, что ж вы такое натворили-то! Ведь этих уродов послушать, так они собственный народ обратно в подземелье загнать готовы, прямо под обвал, на верную гибель, лишь бы только важность свою выказать да этикет свой дурацкий соблюсти! Да что там – народ, они и сами куда угодно влезут, хоть задом в печь, хоть башкой в омут, лишь бы по их вышло! И ведь таких не двое, не трое, а почитай – половина, если не все! Упрямые, корыстные, самолюбивые до помрачения мозгов, твердолобые, косные, циничные, похотливые, жестокие… ох, Ваше Величество, ну и соседей вы всем нам, всей Олбарии, спроворили!

Нет, какое все же счастье для нас всех, что гномы будут жить на острове! И какое горе, что остров этот так близко от суши. Просто безобразно близко. Гномы должны жить где-нибудь на Луне. Только тогда люди могут чувствовать себя в безопасности. А эта их несчастная девочка… в насмешку ее, что ли, владыкой выбрали? Выбрали, чтоб не слушаться?

«Я отвечаю за гномов перед людьми!»

Что она сможет? Как справится?

«Вот-вот… а значит, справляться предстоит тебе, бедняга… – ехидно прокомментировал ситуацию его внутренний голос. – Именно ты, ты и никто другой – комендант всего этого безобразия. Скажи спасибо Его Величеству и своей сбрендившей судьбе! Не правда ли – орава галдящих гномов под твоим началом – это все, о чем ты мечтал в своей жизни? Ты ведь не только за людей отвечаешь перед этими паршивцами, ты и за них самих в ответе. Быть может, даже в большей степени. Все эти так не нравящиеся тебе гномы – твои, хочешь ты этого или нет. Тебе придется заботиться о них, изо дня в день, из ночи в ночь, что бы ты сам по этому поводу ни думал. В тебе нет больше ненависти, ты убедился уже, что ненавидеть, как это ни горько, некого. Но, боже, как же они омерзительны!»

«И почему король решил, что я – именно я! – лучше всего подойду для этой роли? Именно я и никто другой – почему?»

«Без тебя вообще ни черта не выйдет!»

«Почему именно без меня, Ваше Величество?! В чем тут хитрость? Или… никакой хитрости нет, а просто королю виднее, кто для чего годится, на то он и король, чтоб такое видеть».

«Ох, Ваше Величество, ну и работку вы мне подыскали!»

В этот миг комендант Петрийского острова еще раз ощутил всю тяжесть возложенной на него задачи. Сражаться с тем, кого ненавидишь, легко, а ты попробуй защищать того, на кого и посмотреть-то лишний раз неохота, заботиться о том, от кого тебя просто трясет и выворачивает.

«Ну просто тараканы какие-то!»

Лучник решительно развернулся и широким шагом направился прочь от мерзкой склоки и несчастной гномки, пытающейся хоть как-то образумить своих каменноголовых сородичей.

Нет уж, с него хватит! Он, конечно, еще наслушается, еще и не такого наслушается, но не сейчас.

– Безобразие! Надо решительно и со всей твердостью потребовать повторения всей церемонии еще раз! – услышал он еще чей-то голос.

«Опять!»

Лучник вздрогнул.

«Их там действительно не двое. Больше. Чертовы безумцы хотят снова влезть под землю, чтоб опять из-под нее вылезти согласно со своими дурацкими правилами! Проклятые зануды!»

– Абсолютно согласен! Абсолютно! Якш держался недостаточно почтительно!

– А этот его фокус с короной просто возмутителен! Так обойтись с символом державной власти!

«Боже, да они просто психи, эти гномы!»

– Не говоря уж о том, что из-за спешки все были расставлены как попало и никто из по-настоящему знатных и достойных так и не занял подобающего ему места, – пробубнил третий голос.

Если раньше Фицджеральд считал гномов мерзкими насильниками и убийцами, то теперь заподозрил в прогрессирующем идиотизме.

«Подобающего ему места, видите ли, не досталось! Ах ты засранец! Да ты скажи спасибо, что жив остался, что я стрелу в тебя не всадил, ничего, может, и всажу еще, особенно если не заткнешься!»

– Разве можно решать дела такой важности в такой спешке? – гундосил еще кто-то.

«Вот и решали бы себе – медленно! – яростно подумал лучник. – Дождались бы, пока „Крыша Мира“ рухнет, и порядок! У меня бы хлопот не было!»

Он резко обернулся, намереваясь высказать тупоголовым гномам все, что о них думает, и обомлел – то были люди.

Кучка родовитых дворян, не менее гномских старейшин обиженная своим незначительным участием в происходящем.

– А все Его Величество! – бурчали они. – Нет бы ему прислушаться к мнению людей своего круга. Неспешно все обсудить, взвесить… Так нет же, достойные люди узнают о важных делах чуть ли не самыми последними, а король вершит эти самые дела, пользуясь советами и мнениями разных безродных выскочек, а ведь некоторые из них и не люди вовсе. Этот его Хью Одделл – самый настоящий гном! Тоже мне – рыцарь Олбарии!

– И куда только Его Величество смотрит?! – возмущенно пробормотал один из них. – Эти мерзкие гномы… никакого почтения!

Фицджеральд икнул и подавился несказанной фразой.

«Мерзкие гномы», – собирался сказать он сам.

Сказать.

Выплюнуть этим поганцам в лицо то, что он о них думает.

Вот только они оказались не гномами. Людьми.

«Некоторые люди так похожи на гномов. Такие же мерзкие. И почему они друг другу не нравятся?»

– А я говорю – заткнитесь! – взлетел над толпой звонкий голос юной владыки всех гномов.

И родовитые дворяне, вздрогнув, заткнулись, хотя гномка обращалась не к ним, а к своим сородичам.

– А кто опять начнет искать разницу между людьми и гномами да обиды считать, тому я просто глотку перережу! – посулила Гуннхильд Эренхафт.

«Мерзкие гномы?» – подумал Фицджеральд и невольно опустил голову, потому что ему вдруг стало стыдно, а когда поднял – увидел, как во все стороны от решительно настроенной гномки торопливо разбредаются испуганные гномские старейшины, трусливо втянув головы в плечи.

«Ай да владыка! Все-таки справилась!»

Фицджеральд посмотрел на кучку примолкших дворян и восхитился еще больше.

«А эти-то чего замолкли? На всякий случай, что ли?»

«Некоторые люди такие глупые, – с раскаянием подумал Фицджеральд. – Им кажется, что все на одно лицо, что исключений не бывает».

Уже потом, засыпая в своей палатке, закрыв глаза, он почему-то вдруг увидел лицо юной владыки всех гномов. Оно представилось ему так ясно и было таким… таким… что он даже рассердился на себя за столь неправильные, недолжные мысли. Так и уснул сердитый.

А юная владыка не спала еще долго. Ей с несколькими Мудрыми Старухами пришлось обходить беспокойные палатки молодежи. Палатки, в которых не спали. В которых только делали вид, что спят. А многие не находили нужным даже притворяться. Чего она только не наслушалась… И видят Подгорные Боги, не потому что подслушивала!

Владыка надеялась только, что до людей этот хоровой концерт не доносится, иначе, как им завтра в глаза смотреть? А что подумает Его Величество Джеральд о своих новых подданных?

– Ничего, деточка, – утешительно улыбнулась ей одна из Мудрых Старух. – Это вытекает из всего остального, что с нами случилось. Так правильно.

– А я?! – вдруг жалобно вырвалось у нее. – Мне-то что делать?

– Что захочешь! – развеселились Мудрые Старухи. – Ты же у нас теперь самая главная!

– Можешь выбрать себе любого красавчика, Унн! – хихикнула одна из них.

– И даже не одного! – подхватила другая.

– И пусть он только посмеет отказаться! – обрадованно добавила третья.

– Или они! – присовокупила четвертая.

– Но не спеши! – поторопилась добавить одна из Мудрых Старух. – Делай что хочешь, Гуннхильд, но не сегодня.

– Сегодня ты нужна нам, – тут же вставила другая. – У тебя есть острый нож, и его все боятся.

– Нож есть не только у меня! – усмехнулась владыка.

– Да, Унн, но боятся почему-то только твоего… – откликнулись Мудрые.

– Какая я страшная… – фыркнула владыка.

Она и сама не могла бы сказать, чего в ее голосе больше – досады или удовольствия. Быть кем-то большим и страшным – приятное чувство, к нему и привыкнуть можно.

Обогнув очередную разноголосо постанывающую палатку, она вдруг наткнулась на того, кто сидел настолько неподвижно, что казался неживым. Он словно бы сливался с ночью… ну – или продолжал ее.

Наставник «безбородого безумца»!

Владыка вздрогнула. Этот гном пугал ее сильней всего прочего. Рука сама собой легла на нож.

«Да я же несколько раз здесь проходила, а его не замечала! А он сидел. Молча. И ничего не делал. Что ему нужно? Зачем он здесь?!»

– Оставь нож, владыка… – негромко промолвил наставник «безбородого безумца», и владыка увидела, что он по примеру своего ученика сбрил бороду.

– Я не опасен, – добавил он.

– У вас нет бороды! – не сдержавшись, почти по-детски воскликнула она.

– Владыка ко всем обращается на «ты», – мягко заметил он. – Это его неотъемлемое право.

– Но…

Что я здесь делаю? Почему не храплю вместе с прочими старыми пердунами, как мне и положено?

– Ну…

– Я думаю, владыка.

– Э-э-э…

– Все просто. Я думаю о том, какой же огромный просчет я допустил.

– Только один просчет? – вырвалось у владыки.

– А так обычно и бывает. Достаточно ошибиться в чем-то главном, и уже неважно, насколько хорошо ты выполнил все остальное. И наоборот, достаточно качественно смастерить нечто главное, и оно само исправит мелкие ошибки, а если и нет, ими можно будет пренебречь.

– Я не совсем понимаю, наставник…

– Бритых наставников не бывает.

– Не бывает?

– Не бывает.

– Ладно. Не бывает. Хорошо. Так какой же просчет?

– Вот из кого нужно было делать непобедимый шарт! – наставник «безбородого безумца» кивнул в сторону пыхтящих палаток.

– Из этих мальчиков? – удивилась владыка.

– Из этих девочек, – улыбнулся наставник. – И как это я вас всех пропустил? Старею, не иначе…

– Мы сами себя чуть было не пропустили, – буркнула владыка. – Если бы не ваш ученик…

– Вот этим мне и остается утешаться! – грустно улыбнулся наставник. – Я воспитал гения. Хотя… мне кажется, он всегда такой был. Не так уж велика моя заслуга. А звезды и в самом деле хороши. Уже смотрели, владыка?

– Не успела, – вздохнула юная гномка.

– Еще не поздно, – промолвил наставник. – Ночь, как здесь говорят, в самом разгаре.

* * *

Очень скоро Якш начал понимать, что одет он до крайности нелепо. И дело даже не в том, что тот наряд, в котором он вышел наверх, навстречу Джеральду Олбарийскому, не слишком годится для пешего путешествия. Еще как годится! Особенно если представить себе некоторые другие… наряды. В которых выжить затруднительно, не то что передвигаться, а уж путешествовать… Так что этот его наряд очень даже ничего, по крайней мере Якш не спотыкается в этих своих одеяниях при каждом шаге, ему не нужно ничего поддерживать или думать о том, как бы чего не развалилось.

Ему за этот наряд еще и сражаться пришлось.

Одеваясь для исторической встречи с Джеральдом, Якш предпочел одеяния не столько роскошные, сколько удобные, чем немедленно вызвал брюзгливую воркотню отдельных членов Совета Мудрецов и даже агрессивные попытки внести в одеяние владыки существенные изменения. И если бы не юная владыка… кто знает, удалось ли бы ему отстоять свой выбор? Потому, что, проиграв во всем остальном, сдав все позиции, старые пердуны вдруг до судорог захотели, чтоб их владыка предстал перед королем людей «во всем блеске своего великолепия». А подобная формулировка для любого искушенного в Высоком Гномьем Этикете означает совершенно определенный выбор платья. И вот пускай владыка его обязательно наденет.

Да-да, именно это… а еще это… и вот это… и это тоже, как же без этого? Не забудьте еще про это, это и вот это… а без этого и вовсе никак… Вы что, с ума спятили? Самое главное чуть не забыли! Да-да и вот это тоже, для пущей важности…

И тогда, де, люди поразятся, потрясутся, испытают благоговение и гномов больше уважать станут!

Идиоты. Хуже всей этой церемониальной одежды только понос во время самой церемонии. Одни латы из драгоценных камней чего стоят! А сколько весят! И будет он стоять перед Джеральдом, разукрашенный, как подарок на их это рождество, потея и задыхаясь под этой тяжестью, дурак дураком, одним словом.

Уважения это достославное деяние гномам, бесспорно, прибавит. Кто бы сомневался! Так прибавит, что дальше некуда. Совсем некуда.

Сволочи. Мерзавцы. Вас бы самих в это облачить!

Впрочем, юная владыка быстро положила конец мерзкой сваре, просто пообещав перерезать горло любому, кто скажет еще хоть слово на эту тему. Во что одеваться, каждый решает сам, а Мудрецам должно быть стыдно, что у них других дел нет, что они такими глупостями занимаются? Так она им сейчас найдет таковые! Ну, кому тут делать нечего?

Хорошая девочка. Дай ей Боги удачи в ее нелегком труде.

Вот так и попал Якш наверх в самом практичном из своих одеяний. Беда в том только, что гардероб владыки определяется обычаем и традициями. Простота и удобство не поощряются и не приветствуются. Совсем не украсить одеяния владыки золотом и самоцветами, обойтись совершенно без алмазных россыпей и изумрудных вкраплений – мастера о таком даже помыслить не смели.

Нет, идти в этом вполне удобно, вот только… те несколько случайных путников, что повстречались Якшу, таращились на него так, словно у него две головы выросли, а потом долго еще оглядывались. Сначала Якш думал, что это из-за того, что он гном, но ведь и люди бывают не слишком высокого роста, а гнома небось не каждый и видел, однако последние двое прохожих, по виду сущих бродяг, окончательно разъяснили ситуацию.

– Видал этого, а? – чуть понизив голос, но так, что Якш все равно расслышал, сказал один.

– Ну? – неразборчиво буркнул второй.

– Нет, ты видал, каково расфуфырился? – гнул свое первый.

– Вельможа небось, – бросил второй. – Вельможи – они завсегда…

– Вельможа! – язвительно воскликнул первый. – Скажешь тоже! Вельможа на коне должен быть, со свитой, сам понимаешь, а тут какое-то недоразумение кривоногое!

– А борода-то, борода! – подхватил второй.

– Во-во! Я такого чучела… – сказал первый.

– Так, может, это сумасшедший вельможа? – испуганно предположил второй.

– Ну? – чуть удивился первый.

– Вот те и ну! Сбежал, небось, а его все ищут! – воскликнул второй.

– Да? – недоверчиво промолвил первый.

– А то! За ним, небось, погоня.

– Погоня?

– А ты думал! Поймают и нам заодно накладут!

– Нам-то за что?

– За все хорошее! А то и прибьют, чтоб чего лишнего не сболтнули.

– Так, может, того…

– Вот именно, что того… давай-ка прибавим шагу!

Голоса скрылись за поворотом, а Якш глубоко задумался. В этой простенькой одежонке, выбросив корону, самому себе он казался чудовищно незаметным. Вот только это было не так. Его не просто замечают – его опознают, как чучело. Как вельможное чучело. Как возмущение естества. Как нечто нелепое до безобразия. А это опасно. Люди, как и гномы, не любят того, что выглядит непривычно. Оно может показаться угрожающим. Раньше или позже его просто убьют из-за этого несчастного платья. И почему он не догадался попросить какую-нибудь нормальную человеческую одежду у «безбородого безумца»? Ведь был же момент! Но так хотелось красиво уйти, уйти, не смирившись, не признавая поражения, а эта заминка бы все испортила. Эх, что уж теперь…

– А ну стой! – услышал Якш над самым ухом чей-то не слишком приятный голос.

Холодная сталь, проколов богатое одеяние, кольнула его в левый бок.

– Один гуляешь? – продолжал незнакомец. – Без охраны? Здесь, в густом лесу, где полным-полно разбойников и душегубов? Да еще в такой богатой одежде?! Непорядок. Просто безобразие, если разобраться! Ты же ее сейчас порвешь и выпачкаешь! Или отберет какой проходимец! Кошмар! Снимай немедленно и клади скорей в мою котомку – там она сохраннее будет! Деньги тоже давай, а то ведь потеряешь – сам потом жалеть будешь.

– Ты кто? – спросил Якш.

Незнакомец удивленно вытаращился на Якша, а потом громко раскатисто заржал.

– Да ты шутник! – воскликнул он. – Неужто не догадался?!

– Нет, – честно ответил Якш.

– Разбойник я, – с ухмылкой поведал незнакомец. – Это я тебя сейчас граблю, если ты и этого еще не понял. Снимай, говорю, свою обновку. Голышом ходить полезно для здоровья.

– А если не сниму?

– Заболеешь, – пообещал разбойник. – И тут же умрешь. Пырну я тебя этим вот ножиком – и все! Прощай, мама!

– Вот… этим?! – Якш презрительно фыркнул и тут же отобрал у разбойника нож.

Тот изумленно охнул.

– Ты это… как это… отдай! Отдай, слышишь! – интонация из растерянной сделалась яростной, из яростной – умоляющей. – Ты… это… отдай мое… не твое ведь…

– Ты ведь собирался забрать мое, – напомнил Якш.

– Так я ж грабитель, – укоризненно заметил разбойник. – То ж – ремесло мое, не стану грабить – как жить буду?

– Трудом, – отрезал Якш.

– Так засмеют ведь, – пожаловался разбойник. – Чтоб душегуб, грабитель и вдруг – трудом. Ты, лучше это… отдай нож-то…

– Мой отец, мои деды и прадеды – все были воинами, – наставительно заметил Якш. – Воина можно убить, но нельзя ему безнаказанно угрожать. А твой отец был ремесленник, верно?

– Верно, – ошарашенно пробормотал разбойник. – Но…

– Вот и не угрожай воину. Грабитель нашелся! – презрительно фыркнул Якш. – Да еще и таким ножом…

– А чем тебе нож не угодил?! – возмутился разбойник. – Справный нож. Разбойничий. И рукоять красивая. Резная, не абы что!

Якш щелкнул ногтем по лезвию и презрительно скривился.

– Слышишь, как звенит? Да его пальцем сломать можно, это дурное железо! Тебе что, на хороший нож денег жаль, господин грабитель? Забирай назад свою ржавчину!

Якш бросил нож под ноги разбойнику и брезгливо вытер руку о свое платье. Мигом подхватив брошенный нож, разбойник живо попятился в сторону кустов.

И тут Якша осенило.

– А ну стой! – самым что ни на есть разбойничьим голосом возгласил он.

«Тут, наверху, все другое. А значит, нужно учиться жить по-новой. По-другому есть, пить, говорить, одеваться… все по-другому. И всегда с чего-то нужно начинать – так не все ли равно, с чего? Поучимся пока разбойничать, раз ничего другого не подвернулось. Кажись, наука нехитрая!»

Разбойник, вздрогнув, застыл на миг, а потом, издав нечленораздельный возглас, ломанулся в кусты. Якш рванул следом, поспел с большим трудом, на его счастье, кусты слегка притормозили повелителя чужих карманов, и Якш успел ухватить его за пояс и, выдернув обратно, швырнуть на колени.

– Если я говорю «стой», нужно остановиться… – свистящим шепотом поведал Якш.

– Чего тебе? – ныл коленопреклоненный разбойник. – Я ж ничего тебе не сделал… ну чего ты, а?

– Дело в том, что я обдумал твое щедрое предложение и почел за благо принять его, – важно ответил Якш.

– Че… чего? – испуганно заикнулся разбойник.

– Ты собирался меня ограбить – вот и грабь! – ласково, как родному, улыбнулся ему Якш. – Хотел мою одежку – вот и получишь. В обмен на свою. А ну-ка, живо раздевайся!

– Я… что… как это – в обмен? – растерялся разбойник. – Как то есть в обмен?! – взвыл он дурным голосом, вмиг сообразив, как он будет выглядеть в этом бесспорно дорогом, но безмерно нелепом наряде, что ему скажут товарищи по шайке, какое выдадут прозвище и сколько лет будут шутить и насмехаться по этому поводу.

– Так это нельзя, чтобы… – ныл он. – Это неблагородно, нечестно, бесчеловечно – вот!

– Действительно – бесчеловечно, – сочувственно покивал Якш. – Полностью согласен с тобой. Да ты снимай, снимай… не стой как каменный!

– Это супротив закону, чтобы то есть разбойников вот грабить…

– Как ты прав, – примеряя разбойничьи штаны, промолвил Якш. – На твоем месте я бы обратился в суд. Главное, знаешь ли, правильно изложить суть дела. Нужно сказать что-нибудь в таком роде: «Иду это я себе тихо, мирно, никого не трогаю, прохожих помаленьку граблю, и представьте себе, господин судья, тут один из этих самых прохожих подло нападает на меня и грабит меня самого! Окажите содействие, накажите мерзавца! Пусть знает, как разбойников грабить!» Думаю, если ты изложишь дело подобным образом, непременно выиграешь процесс.

Тайные агенты секретной службы Олбарии помирали со смеху на своих постах, глядя, как несчастный разбойник ковыляет прочь в коротких штанишках и мантии, из-под которой выпирает волосатое брюхо. Сочетание же небритой чумазой рожи с изумрудами на воротнике было и вовсе потрясающим.

Тем временем бывший владыка всех гномов своим собственным, отличной гномской выделки ножом укоротил рукава и штанины отобранной одежды, облачился в нее и тронулся в путь, беззаботно насвистывая замысловатую мелодию.

* * *

– Раз между людьми и гномами нет никакой разницы, значит, я могу любить кого угодно! – упорствовала гномка, одна из ближайших приспешниц владыки.

Уперев руки в бока, она глядела на владыку упрямым взглядом и ни в какую не соглашалась считать себя неправой.

– Духи огня! – простонала владыка. – Ты бы хоть до острова подождала, что ли! Что, эта ночь – последняя в твоей жизни была?!

– Знаешь что, Гуннхильд Эренхафт, ты бы сперва сама попробовала, хоть с кем-нибудь, хоть один раз, а уж потом запреты устанавливала! – ответствовала соратница.

– Ты хоть подумала, что о нас люди подумают?! – беспомощно воскликнула владыка.

– Представь себе – подумала, – откликнулась сторонница свободной любви и межрасовых связей. – А вот ты небось за прочими хлопотами подумать-то и не успела, поэтому теперь так и разоряешься!

– Люди подумают, что у гномов нет ни законов, ни устоев, ни принципов, ни морали! – несчастным голосом проговорила владыка.

«Боже, от какого старейшины я услышала эту чушь?!»

– Это ты так говоришь. На самом деле они ничего такого не думают, – убежденно ответила гномка.

– Да?! Откуда тебе это известно?! – рассердилась владыка.

– Оттуда, что я не только обо всем об этом подумала, я еще и спросила.

– Кого ты спросила? – напряглась владыка.

«Так. Что еще придется утрясать, перед кем извиняться?»

– Человека спросила, – беспечно ответствовала спорщица.

– Какого еще человека? – владыке все меньше и меньше нравилось то, что она слышала, но разве ее кто когда спрашивал? Все-то ее перед фактами ставят, а потом как хочешь, так и разбирайся. Словно ей больше заняться нечем.

– Так кого ты спросила? – повторила Гуннхильд.

– Своего парня, – ответила гномка. – Спросила, что он обо всем об этом думает.

– И что он сказал?

– Сказал, что хочет еще. Вот тебе и ответ.

– Ну знаешь, что!

– Знаю, – кивнула нахалка. – А ты – нет. Хочешь узнать?

– Я… – владыка до того растерялась, что даже не нашлась, что ответить.

– Хочешь, я тебя со своим парнем познакомлю? – продолжала меж тем нахалка. – Я не жадная. Попробуешь хоть, что это такое, а то все ходишь да ножом размахиваешь. Не надоело?

«Надоело! – хотелось сказать владыке. – Все надоело! Ножом размахивать – надоело, старейшин гонять – надоело, вас ругать – надоело, а хуже всего надоело не знать, как правильно!»

Но она не сказала этого. Попробуй тут, скажи! Мерзавка только того и ждет. И что теперь со всем этим прикажете делать? Как решать? Эту ножом не напугаешь. Не старейшина.

– А знаешь… – задумчиво молвил бесшумно подошедший Фицджеральд. – Я тут подумал и решил. Не стану я этого запрещать. И наказывать своих никого не стану. Ни мужчин ни женщин. И тебе не советую. Грех это – за любовь наказывать.

Он повернулся и так же бесшумно удалился.

«Ну, спасибо за помощь, нечего сказать – удружил. Не мог в сторону отозвать или хоть на ухо, что ли? Взял и ляпнул. Тут же. При всех. Вот уж спасибо так спасибо!»

– Вот. И господин комендант так же думает! – тут же подхватила распекаемая.

– Иди, – вздохнула владыка. – Иди к своему парню.

– А ты?

– А мне подумать надо.

– Чем долго думать, лучше пригласи в свою палатку господина коменданта!

– Что?! – возмущенно выдохнула Гуннхильд.

– А то ты не заметила, как он на тебя поглядывает! – ехидно фыркнула гномка.

Брысь!

«Сегодня она будет ходить и хвастаться, а завтра кто-нибудь обязательно последует ее примеру!»

«Я ничего не могу с этим поделать».

«А надо?»

«И что она, эльф ее заешь, имела в виду?»

* * *

Ночь светлела. Близилось утро. Еще одно утро новой жизни, чтоб ее подняло да шлепнуло, непонятную!

Сидеть, глядя, как медленно умирает сумасшедшее светило верхнего мира. Как равнодушно глотает его чудовищная яма горизонта. Это переростки говорят «горизонт», но любой здравомыслящий гном без труда разглядит могучую темную пасть. Глядеть, как эта безжалостная пасть окрашивается кровью – и даже вроде бы зубы сверкнули! – это люди говорят – «зарницы», но клыки остаются клыками, как их ни назови! А переростки велят ждать обещанных звезд, клянутся, что солнце взойдет еще раз, следующим утром взойдет. Вот только то ли самое это будет солнце? Или какое-то другое? А звезды… где милый сердцу уют и покой просторных пещер? Где торжествующая, словно державная песнь, великая красота и слава подземного мира? Где, наконец, каменная тайнопись, что превыше сказок и песен?

Вместо всего этого такое огромное и такое холодное пространство. И далекие-далекие огоньки, насылающие ужас и тоску. Здесь ощущаешь себя одиноким даже в толпе. Здесь хочется ссориться, кричать и даже драться, просто чтоб не забыть, что ты – живой. Что ты не один. Чтобы не забыть и чтоб тебя не забыли. И все равно не выходит. С кем ссориться, на кого кричать, если ты в пустоте? А взмах занесенной для удара руки длится бесконечно. Здесь нет времени, оно сожрано пространством. А это очень страшно, когда пространство становится на место времени.

Ты не нужен… не нужен… не нужен… знаешь, почему тебя нет? А вот поэтому. Потому что не нужен. Ненужный ты… и значит, тебя нет. Нет и никогда не было. Потому что не нужен…

А эти хваленые звезды с равнодушной злобой глядят вниз. Они и правда злые, раз под ними творятся столь злые дела. Где это было видано, чтоб Невесты сами выбирали себе мужей? А теперь… и не мужей даже, а… обнаглевшие Невесты просто хватают понравившихся им молодых гномов и таскают их почем зря в свои палатки. А те и рады, дурни. Разве ж так должно поступать уважающим себя гномам? А может, это уже и не гномы вовсе?

Сидеть и смотреть на выгнутый, опрокинутый мир и слышать, как совсем рядом, за тонкой тканью палаток, опрокидываются устои и заветы рода…

Сидеть, умирая от одиночества, а потом вдруг поймать точно такой же взгляд… и еще один… и еще… Передавать эти взгляды от одного другому, от одного другому, как родовую чашу в круге. Невидимую, но такую реальную. Пить из нее дивный напиток исчезнувшего времени. Снова дышать. Жить. И воспрянуть духом, потому что есть еще гномы, не перевелись еще. Не всех спалило безумным солнцем верхнего мира, не все продались за лживые человечьи звезды. Есть еще наши. Есть.