Текст книги "Трагедия адмирала Колчака. Книга 2"

Автор книги: Сергей Мельгунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

К Гайде мы вернемся. Уехал он из Омска с соответствующей помпой.

«Гайда с особым поездом отбыл в заграничный отпуск, получив от адмирала 70 000 франков золотом. Его хотели отправить обычным пассажиром экспресса, но он заартачился; создался целый конфликт, в который вмешался Дутов, и в конце концов Омск скис, и разрешили Гайде выехать своим поездом и со своим конвоем. Злые языки говорят, что вся собака зарыта в том, что вагоны Гайды нафаршированы золотом, платиной и уральско-сибирскими сувенирами, которые невозможно и небезопасно везти прямо в экспрессе, да еще и с проездом мимо Семенова, у которого насчет мимо едущих ценностей особый нюх для учуяния и станция Даурия для освобождения владельцев от этих ценностей. Знающие Гайду говорят, что он не простит Адмиралу своей отставки и что Адмирал делает большую ошибку, разрешив ему ехать через всю Сибирь вольным человеком» [XIV, с. 320].

Во всяком случае, в этой отставке сам по себе «демократизм» Гайды, как склонны утверждать некоторые из иностранцев, никакой роли не играл.

* * *

Разделенные на три отдельные армии⁹² сибирские войска продолжали терпеть неудачи. Бывшая армия Гайды, при отступлении потерявшая мобилизованных в Прикамье, в сущности, была отведена в тыл – к Ялуторовску, Тюмени и Тобольску. Западной армией (теперь 3-й) – наиболее надежной, а не наиболее разложившейся – командовал заменивший Ханжина Сахаров. Она должна была совершить контрманевр под Челябинском. По мысли, вероятно, Лебедева, предполагалось уступить челябинский узел, а потом окружить советские войска ударными группами Войцеховского с севера и Каппеля с юга. Будберг, противник всяких «контрманевров», не находит слов, чтобы очернить этот план. Челябинскую операцию он называет «челябинским преступлением» [ХГѴ, с. 331]. С бумажной, теоретической точки зрения, по его мнению, все это очень заманчиво, так что немудрено, что ничего не понимающий в сухопутном деле адмирал согласился на операцию, но с точки зрения ее реального выполнения – операция безумная. Милюков вслед за Будбергом называет челябинскую операцию «фантастическим планом». Я воздержусь от столь категорических суждений, так как надо прежде всего выслушать мнение военных специалистов – пока они еще не высказались. Обращу внимание читателей на общее осторожное суждение Деникина по поводу того, что в это время происходило на Восточном фронте: «Кто безошибочно учтет положение, когда при слегка только колеблющемся балансе числа и техники решающее значение имел дух войск, подымавшийся и опускавшийся всегда неожиданно и с широкой амплитудой колебания» [V, с. 93]. Сахаров конечную неудачу челябинской операции приписывает полному бездействию 1-й и 2-й армий (бывшая армия Гайды).

При оценке суждений современников мы должны помнить, что Дитерихс высказывался против контрманевра, желая отвести 3-ю армию за Тобол, а Будберг всецело поддерживал Дитерихса. Дневник министра Пепеляева в значительной степени объясняет нам, почему Колчак пошел на риск челябинской операции. 25 июля Пепеляев записывает: «Ген. Дитерихс, – сказал правитель, – был против этих боев и за отход без боя от Челябинска, но я приказал дать бой. Это риск – в случае неудачи мы потеряем армию и имущество. Но без боев армия все равно будет потеряна из-за разложения. Я решил встряхнуть армию. Если бы вы знали, что я пережил за эти дни».

Наступления требовали союзники, о наступлении шли телеграммы из Парижа, говорившие, что продолжающееся отступление возбуждает тягостное удивление и впечатление и может отразиться на помощи [письмо Маклакова. – «Пр. Рев.». Кн. 1, с. 122]. В это время произошло как бы фактическое международное признание омской власти, и как раз в дни челябинской неудачи в Омске происходило совместное заседание высоких союзных комиссаров с министрами для распределения между союзниками материальной помощи, оказываемой Правительству.

В дни боев под Челябинском все внимание правителя обращено на фронт. Он отменяет все министерские доклады. Тем не менее «челябинская операция проиграна». «Лебедев пытается в своих донесениях замаскировать неприятную правду, – записывает Будберг 30 июля, – но она ясна». Сахаров с этим не согласен. Он считает, что, несмотря на отход, челябинская операция имела весьма существенное значение.

«Бои и действия наших войск показали, что мы имеем все шансы разбить большевиков; в войсках укрепилась уверенность в своих силах. Кроме того, население этого большого и абсолютно антибольшевицкого района увидело на деле, убедилось, что были приложены все усилия спасти их от большевиков; казаки, крестьяне и башкиры, участвуя сами и будучи свидетелями этого одного из самых больших сражений, знали, как много работы и жертв было принесено, чтобы разбить силы и стремления красных завладеть Челябинским краем; знали и то, что наше отступление произошло не по вине Западной армии.

Эти тяжелые бои – а они стоили нам свыше 5000 потерь убитыми, ранеными и пленными, большевики, по их же документам, потеряли больше 11 000 человек, – эти бои скрепили армию в сильный, хорошо сложенный и жизненный организм» [с. 126].

Можно допустить, что выводы Сахарова чрезмерно оптимистичны. Однако обращаю внимание на запись Пепеляева 15 августа: «Дитерихс бодро смотрит на положение и готовится наступать». Дитерихс не мог с такою легкостью отбросить план Будберга отхода на Тобол и Ишим и создания там укрепленного лагеря [ХГѴ, с. 331] – он, по-видимому, разделял целесообразность этого плана⁹³, – если бы челябинская операция была действительно такой полной военной катастрофой, как она рисуется Будбергу.

* * *

«Каркающий старый ворон», как аттестует себя сам Будберг, продолжает оставаться пессимистом.

«Те ужасные слова, – записывает 18 августа, – которые были мне сказаны недавно видными представителями фронта: «Солдаты не хотят воевать; офицеры в большинстве неспособны уже на жертвенный подвиг; армия выдохлась» – не выходят из моей памяти, и я знаю и чувствую, что это правда. Армия в ее настоящем положении – это сломанная во многих местах палка, по наружному виду ее еще можно, хотя и с большим трудом, склеить, но она разлетится вдребезги при первой попытке ею опять ударить» [XV, с. 275].

При такой безнадежности, вообще, никакой борьбы быть не могло. Но борьба продолжалась, и даже Будберг временами излечивается от своего пессимизма. Армия сохранила свою силу, имела в сентябре свои успехи⁹⁴ и даже после настоящей уже катастрофы, последовавшей за эвакуацией из Омска в ноябре, оставалась «палкой», которой при иных условиях можно было бы «ударить» очень больно. Эти иные условия зависели от тыла, который действительно погубил и фронт, и все дело возрождения России.

После челябинской операции Лебедев, имя которого сделалось крайне непопулярно, ушел. Его заменил Дитерихс, в руках которого временами объединялись функции наштаверха, военного министра и главнокомандующего. В Омске ждали «варяга» – генерала Головина. Будберг, приветствовавший Дитерихса, конечно, немедленно в нем разочаровался. Вначале появились только некоторые «но»... Затем сомнения: думал, что «он умнее, дельнее и способнее распределять работу». Наконец, обычная запись: «В Ставке безграмотность и безголовие» [XV, с. 269]. Записи становятся однообразны. В конце августа прибыл в Омск долгожданный Головин. «... Все мои надежды обращены на Головина, – пишет воспрянувший духом Будберг. – Мне кажется, что это настоящий человек для того, чтобы благотворно влиять на адмирала... я убедился, что адмирал его слушается, ему доверяет и очень считается с его мнением. Из беседы с Головиным я убедился, что он понимает отлично всю нашу обстановку и что он сумеет очень тактично, но достаточно крепко приняться за лечение наших болезней». Для устранения прежних ошибок надо, чтобы «правые разумно полевели, а левые отказались от своих утопий и подкопов и стали на деловую почву; тогда станет возможной средняя дорожка совместной работы по восстановлению опрокинутых и разрушенных оснований государственной и общественной жизни на новых, здоровых, приемлемых для народа и выгодных народу началах» [там же. С. 307].

Это было большей утопией, чем «фантастические» планы местных стратегов.

Головин пробыл около месяца в Омске. Болезнь и, очевидно, нежелание связывать свое имя с безнадежным или, по меньшей мере, неверным делом побудили его покинуть Омск⁹⁵. После беседы с возвращающимся Головиным в Токио Болдырев записал 14 ноября: «Как умный и предусмотрительный человек, он сейчас же понял, что ошибся (в смысле оценки сибирской обстановки), и сразу отошел, правда, не без благожелательного содействия своего «друга» – ген. Дитерихса и других» [с. 280]. В чем выразилось «давление» Дитерихса на «быстрый отъезд» Головина из Омска, мы не знаем. Но Колчак, доверявший Головину и ждавший его приезда, не противодействовал его отъезду. Очевидно, омская «обстановка» измучила Верховного правителя достаточно, – принося себя фатально в «жертву», он не мог требовать жертвенности от других⁹⁶.

Возможно, что Дитерихс, как все другие, был «никудышным стратегом» и что только вовремя прибывший Головин несколько исправил план готовившихся операций на линии реки Тобола. Во всяком случае, первый этап операции, пока силы были равны⁹⁷, проходил неудачно для Советской армии: после сентябрьских боев она принуждена была отступить⁹⁸. Настроение в Омске подняла шумиха из-за поголовной мобилизации сибирских казаков, которая, по расчету Иванова-Ринова, должна была дать 18 тыс. Этот казачий корпус должен был совершить рейд на Курган в тыл наступавшей Красной армии. Собрал Иванов-Ринов только 7 1/2 тыс., но тем не менее начал свой обход Красной армии крупным успехом. «Сейчас Иванов-Ринов, – записывает Будберг, человек очень непосредственный, несмотря на свой критицизм, – становится близок к исторической славе... Омск ликует. Мне совестно за свой пессимизм» (11 сентября). В итоге «ударный кулак» все же не удался – конный корпус в тыл противника проникнуть не смог. Пополненная новыми резервами Красная армия перешла в наступление и переправилась через Тобол. Колчаковские войска спешно отошли за реку Ишим. По мнению Какурина, «конец тобольской операции знаменовал собою конец организованного сопротивления противника. Его войска потеряли уже всякую боеспособность, и в дальнейшем армиям Восточного фронта предстояло преодолевать не сопротивление противника, а пространство» [II, с. 357].

Как пессимизм Будберга, так и советский оптимизм Какурина требуют поправок. Еще раз обратим внимание на запись Пепеляева: ...«Дитерихс сказал мне, что Туркестанская армия большевиков готова нам сдаться, идут переговоры... на нашем фронте устойчиво» (12 октября).

Записка Сукина отмечает, что Дитерихс начал наступление с верой, что большевиков удастся не только сломить, но и обратить в полное бегство.

Момент был, конечно, критический. Будберг чрезвычайно негодует на Дитерихса, когда тот на вопрос 11 августа, что он будет делать в случае неудачного наступления, ответил: «Разобьемся на партизанские отряды и, как в 1918 г., начнем снова». «Это же полный абсурд, – комментирует автор дневника, – ибо трудно представить себе обстановку более отличную от 1918 г., чем настоящая; тогда мы боролись с разрозненными толпами местной красноармейщины, а сейчас против нас регулярная армия, руководимая военными спецами из нашего же брата; тогда население было за нас, а теперь против нас; все это делает партизанскую войну для нас почти невозможной» [XV, с. 265]. Неоспоримо прав в этом отношении Будберг. Попытка поднять запоздалую волну добровольчества могла быть только жестом отчаяния. Такие жесты редко достигают цели. Для подъема нужно настроение – его, конечно, в Омске уже не было. Кругом скорее была разлита желчная критика, которая могла выращивать только чувство апатии и пессимизма. Пытался обратиться еще раз к сибирякам Потанин, призывая всех граждан «к оружию», так как враг у ворот Сибири. Старик предлагал себя в «заложники», ибо возраст лишал его возможности биться в рядах защитников родины. Обращение его было напечатано в «Правительственном Вестнике» 24 августа [№218]. Дитерихс склонен был придать войне религиозный характер – это соответствовало его специфически православному складу мыслей⁹⁹. С его санкции появились добровольческие дружины «Святого креста» и «зеленого знамени» (для мусульман), религиозно-патриотические общества патриарха Гермогена и др. К этим начинаниям «Жанны д'Арк в рейтузах», как ядовито называл Дитерихса Иванов-Ринов, большинство относилось скептически, на этом сошлись антиподы – Сахаров и Будберг.

Поддерживал это движение и В. Пепеляев. 21 сентября он записывает: «Вчера ушли первые отряды «Святого креста» и мусульман – всего 500 штыков и 100 сабель... Всем понравились дружины, а раньше некоторые министры советовали мне не связывать своего имени с этими «черносотенцами» и их движением. Я же предпочитаю связывать»¹⁰⁰. Добровольческое движение нашло отклик в деревне. Это факт несомненный. Здесь оно сталкивалось, правда, с той сибирской обстановкой, которая коверкала подчас самые хорошие начинания правительственной власти. «Стремление крестьян к формированию добровольческих дружин, – докладывает пор. Утбер из Ачинска, – было большим до падения Омска. После продвижения красных (оно) сменилось нежеланием, боязнью, что красные потом будут избивать дружинников. Тоже порка крестьян правительственными отрядами и незаконные реквизиции иногда переходят в грабеж и служат тормозом формирования дружин» [Партизанское движение в Сибири. С. 75].

«Тыл» вообще становился угрожающим фактором. Какурин готов признать, что «не столько потеря в боях, сколько работа внутренних центробежных сил обусловливала... значительное падение численности вооруженных сил противника» [II, с. 213]. Генерал Лебедев, пробывший после оставления поста наштаверха «в самой толще армии и населения»¹⁰¹, писал Колчаку 1 декабря: «Я уверен, что нужно искать новых методов борьбы с большевиками, не строя все на исходе чисто военной борьбы» [Борьба за Урал и Сибирь. С. 352].

Примечания ко второй главе :

¹  Характерно, что военные склонны были упрекать адмирала в противоположном – в том, что политика главенствовала у него над стратегией [Иностранцев].

²  Документы о боевой организации уральского пролетариата, приводимые Подшиваловым, скорее, напоминают инструкции по военной санитарии и никакого отношения к «опыту гражданской войны» не имеют.

³  Вряд ли какие-либо научные выводы можно сделать из «опыта», на который ссылается в одном из своих приказов ген. Белов, командовавший в 1919 г. в Сибири так называемой «южноармейской группой»: «Необходимо бить кулаком, а не растопыренными пальцами. Все сложные маневры... неосуществимы... Поэтому остается одно: собрать все силы в кулак и ворваться без оглядки в тыл противника» [Гай. Первый удар по Колчаку. С. 69].

⁴ Правда, оборону Самары Подшивалов считает образцом наиболее «беспардонных действий, какие возникали в период гражданской войны» [с. 117].

⁵  Не следует введению военных атрибутов придавать слишком большое значение. Мы имеем по этому поводу чрезвычайно яркое показание Колчака. «Сам по себе вопрос пустячный, – заметил эсер, допрашивавший адмирала, – но сделавшийся у нас, в русской действительности, „большим вопросом“». «Как вы лично относитесь к погонам?» – спрашивали Колчака. «Я лично относился положительно, мотивируя это тем, что это есть чисто русское явление... Я считал, что армия наша, когда была в погонах, дралась, когда она сняла погоны – это было связано с периодом величайшего развала и позора. Но должен сказать, – добавлял Колчак, – что у меня ни разу не возникал этот вопрос на фронте. Я видел одинаково безразличное отношение – иногда и погон достать нельзя... Я встречал солдат и офицеров на передовых линиях, одетых совершенно фантастически; где уж тут говорить о погонах [„Допрос“. С. 160]. Важно то, что в Сибири никто этого установившегося быта не насиловал и что Колчаку никогда не приходилось обсуждать даже этого вопроса – „ни за, ни против“. В найденных большевиками у Челябинска „записках“ кап. Колесникова отмечается любопытный штрих: „Егеря просили сами погоны, шнурки и лампасы. Видно, что они любят это, а их держат в лохмотьях. Дайте денег, разрешение одеть... и будет дивизия – сила“ [Борьба за Урал. С. 345].

⁶ По общему отзыву, это был «превосходный боевой артиллерист в мировую войну» [Болдырев. С. 64]. Брусилов отмечает личную смелость Ханжина, увлекавшую солдат и возбуждавшую к нему любовь и доверие [Мои воспоминания. С. 149].

⁷  Милюков ошибочно зачисляет в Северную армию воткинскую и ижевскую дивизии «редкой однородности и надежности» [Будберг]. Они сражались в «Западной армии», как и корпус Каппеля.

⁸  Оликов С. Дезертирство в Красной Армии и борьба с ним. С. 27.

⁹  Припомним, как в дни французской революции вся страна равнялась на Париж. В сущности, то же было и у нас в февральские дни и в октябрьские.

 Покойный царь успокоительно писал своей жене 9 сент. 1915 г.: «Петроград и Москва лишь две крошечные точки на карте нашего отечества» [Переписка. III, с. 329]. Но дело в том, что эти «крошечные точки» определяют политическую жизнь страны, как отметил в дни революции в своем дневнике ген. Селивачев [«Кр. Арх.». IX, с. 111]. Поэтому в свое время Ленин так настойчиво требовал захвата власти «сразу» и в Москве и в Петрограде. «Тогда мы победим безусловно и несомненно», – писал он в сентябре 1917 г. вдень «Демократического Совещания» [Собр. соч. Т. ХГѴ]. И он был прав. Во время революции тактика в Петрограде копировалась в провинции.

¹⁰  Для людей типа Троцкого французская революция только в этот период стала «великой» – величие ее в том, что Робеспьер не договаривался, а рубил головы [«1917 год». I, с. 224].

¹¹  Небезынтересные наблюдения можно сделать и при ознакомлении с дезертирством в Красной армии в период гражданской войны. Данные, приведенные в указанной книге Оликова [Дезертирство в Красной армии и борьба с ним, 1926], свидетельствуют о значительном проценте этого дезертирства (напр., 38% в июне 1919 г.). Очевидно, дезертиры из армии, созданной по классовому принципу, с исключением, по выражению Троцкого [Как вооружалась революция], эксплуататорских, паразитических, буржуазных и кулацких элементов, «голосовали сначала» не в пользу большевицкой власти. Конечно, здесь повинна лишь «темнота» крестьянской массы. Большевицкие любители статистики точно высчитали, что из миллиона (почти) официально зарегистрированных дезертиров осенью 1919 г. «злостных» дезертиров было 116 230 человек, остальные дезертировали «по слабости воли» [Оликов. С. 33]. Те же данные устанавливают, что дезертирство идет волною – оно растет при всякой победе противника (так было при наступлении Колчака, Деникина и при начале операций Врангеля). Бюрократическое измышление коммунистов создало даже особое учреждение – Центкомдезертир, функционировавшее с декабря 1918 г. Исследователь истории этого почтенного учреждения пытается убедить читателя, что коммунистам легко было оказывать воздействие на дезертиров – это дело безнадежно только для буржуазии [там же. С. 91]. В действительности мы видим, что не столько коммунистическая «политигра» (пропаганда), сколько прямое административное воздействие влияло на раскаившихся дезертиров из числа «слабых волею». В борьбе коммунисты не стеснялись методами воздействия – конфисковалось имущество, лишались навсегда дезертиры земельных наделов (приказ 25 апр. 1919 г.). Такие меры оказывались наиболее действенными – должен признать сам исследователь [там же. С. 53].

¹²  Какурину систематически приходится подчеркивать «весьма слабую материальную обеспеченность» колчаковских армий.

¹³  Общие пояснения ген. Нокса [Гинс. II, с. 385—387] не дают, конечно, точного ответа.

¹⁴  Распущенность в мобилизованных частях Болдырев объясняет недостатком снабжения. Отряды атаманские действуют по системе реквизиций, поэтому сыты и хорошо одеты [с.81].

¹⁵  При мартовском объезде Колчаком фронта в шестом корпусе почетный караул был выставлен босиком [Сахаров. С. 78]. Это была, конечно, уже демонстрация.

¹⁶ Много документов из сибирской военной контрразведки находится в пражском Архиве.

¹⁷  В книге «Les allies contre la Russie», изданной в 1926 г. большевиками под ред. П. Маргеритта, нет ни слова о затратах союзников на Сибирь. Это показательно. В рукописных воспоминаниях И. И. Сукина, с которыми я мог познакомиться, указывается, что от англичан поступило полное обмундирование на 200 тыс. чел. и 100 млн руж. патронов, телеф. аппараты, проволока и т. д. Не все, что поступило от союзников, было пригодно: напр., негодными оказались старые французские пулеметы и орудия. Винтовки шли из запаса нашего посольства в Америке.

¹⁸  Рейснер Л. Свияжск. «Прол. Рев.». Кн. 6-7, с. 185. Предположение это отнюдь не теоретично. Достаточно сопоставить его с политсводками XIII Советской армии, приведенными в книге Кубанина «Махновщина» [с. 154—155]: «босые» красноармейцы оказывались панически трусливы.

¹⁹  Какурин исчисляет к 1 маю силы «красных» на Восточном фронте в 84 тыс. штыков и сабель при 253 орудиях; силы «белых» 112 тыс. при 246 орудиях. Несколько позже Красная армия исчисляется уже в 125 тыс. при 445 ор. и 2248 пулеметов (при 1000 у противника) [II, с. 176]. Насколько верны эти цифры, судить трудно. Военная статистика в период гражданской войны настолько была плоха, что цифры видоизменяются постоянно у самого исследователя. В ноябре 1918 г. Болдырев считал двойным превосходство «красных» над «белыми» [с. 103].

²⁰  Болдырев, по-видимому, не отдавал себе полного отчета о причинах, вызывавших оставление чехами фронта. Он дополняет свою запись: «Сыровой меняет Чечека на Войцеховского. Пора постепенно убирать любителей. Галкина придется тоже взять на некоторый отдых».

²¹  О чешском большевизме в период пребывания войск в Киеве у Масарика [I, с. 206]. В Красную армию в Киеве перешло лишь 218 чел. При продвижении чехов к Сибири большевики усиленно агитировали в городах, лежащих на жел. дорогах. В Пензе был создан штаб чешских коммунистов. По словам Штейдлера, и здесь из 40 000 к большевикам перешло только 300 чел. [«Вольн. Сиб.». V, с. 17]. Автор, по-видимому, значительно преуменьшает успехи большевицкой пропаганды. По крайней мере, по большевицким данным, на съезде чешских коммунистов 27 мая присутствовало 79 делегатов от 5600 человек и, кроме того, 21 делегат от 1850 добровольцев Нац. Сов. [«Прол. Рев.». Кн. 76].

²² «В казармах чехов были обсуждения и даже голосование вопроса о рабочей власти» [Борьба за Урал. С. 218].

²³ В 1914—1915 гг. большая часть чешского народа, по словам Масарика, еще была настроена монархически.

²⁴ Пишон считает оставление Самары в значительной степени не решением военного командования, а нежеланием чехов сражаться без союзников.

²⁵ Этим объяснял начало разложения легий полк. Жак в докладе, прочитанном в Праге в 1924 г. [отчет в «Руле», № 964].

²⁶ Сообщение Клецанды. Иркутск. 30 мая. «Парт. движ.». С. 217.

²⁷  «В некоторых кругах проявлялось сочувствие Колчаку, – говорит Глос, – но оно не разделялось большинством войска» [«В. Сиб.». ГѴ, с. 34]. Таких сочувствующих в Сибири тогда уже называли «белыми чехами» [«Рус. Бюро печати»].

²⁸  Непонятно, каким образом можно в 1929 г. предъявлять обвинение чешскому военному командованию за продолжение участия в борьбе, как это делает Пршикрыл.

²⁹  Никто другой, как сами большевики достаточно образно изобразили вред армейских комитетов в действующей армии. Некто Ильин-Женевский, возражая наивным коммунистам, уверовавшим в самодеятельность армии, писал в «Красной Газете» 22 июня 1918 г.: «Передавая власть комитетам, мы в значительной степени обессиливали армию». Автор дал яркую картину вреда коллегиального управления в армии, «утомленной и развращенной трехлетней бойней» [Большевики у власти. С. 80]. Мера, определенно негодная, благодаря особым обстоятельствам являлась в свое время «спасительной» и содействовала разложению армии, к которому стремились в 1917 г. большевики. Выбор командного состава ими был отменен декретом 22 апреля.

³⁰  Фактически комитеты продолжали существовать.

³¹  Заканчивал будто бы Штефанек так: «Кто знает, может быть, и монархия в данный переходный момент была бы выгодна. Трудно об этом судить, но этим я не хочу сказать, что сам был бы за монархию». «Штефанек был склонен к роялизму», – отмечает Масарик в воспоминаниях [II, с. 247].

³²  При этом чехи занимали более 7000 вагонов. По словам И. И. Сукина, все попытки выселить их из вагонов – в них Сибирь испытывала огромный недостаток – окончились неудачей. Чехи боялись отойти от жел. дор. и потеряться в Сибири.

³³  «Социалистическая» делегация прибыла из Чехии для ознакомления на месте с положением армии в значительной степени в связи с требованиями, выраженными апрельской екатеринбургской конференцией.

³⁴  «Ме mettait hors de mes gonds», по его собственным словам.

³⁵  360 млн фр., 800 тыс. фунтов, 7 млн дол. [Драгомирецкий. С. 176].

³⁶ «Я реквизирую везде, что могу, но только озлобляю население и, что из этого выйдет, не знаю», – писал Дутов Колчаку 31 октября [Борьба за Урал. С. 351].

³⁷  Адданов в своих воспоминаниях об Англии (конец 1918 г.) Утверждает, что в обществе настолько не было уверенности в прочности порядка, что говорили, как бы Ллойд Джорджу не пришлось бы бежать к Деникину [«Пос. Нов.», № 3347].

³⁸  В начале 1918 г. Жанен был предназначен для командования чешской армией при переводе ее на французский фронт. По словам одного из его помощников, ген. Рукероля, он не сочувствовал продвижению чехов на Урал.

³⁹  Исключение делалось для американцев, которые оставались независимыми.

⁴⁰  История с инструкцией Жанену остается до сих пор во многих отношениях непонятной. По словам Сукина, в Париже разрабатывался план «интервенции» при предположении, что в России не будет самостоятельного правительства и ясно выраженного национального движения. Общее командование возлагалось на Жанена как бы с согласия представителей русской общественности в Париже. И. И. Сукин даже ехал в Сибирь для того, чтобы состоять экспертом при Жанене. Все это было до известной степени логично в весенний и летний периоды 1918 г., когда дебатировался вопрос об интервенции: помощь для создания Восточного фронта могла происходить лишь при определенных гарантиях, и в этом случае представитель версальского военного совета (т. е. ген. Жанен) получал право давать общие директивы. Но в момент, когда реально уже определялись полномочия Жанена, обстановка коренным образом изменилась: формально существовала всероссийская власть, фактически признанная на Урале и в Сибири, т. е. на театре военных действий. После ноябрьского перемирия вопрос об «интервенции» должен был стоять в иной уже плоскости. Союзники были достаточно осведомлены о происходившем. Казалось бы, знали обстановку и русские представители, находившиеся за границей. А между тем они давали санкцию на то, что должно было быть чрезвычайно чревато своими последствиями. К сожалению, В. А. Маклаков не мог мне разъяснить этого вопроса. В памяти его не сохранилось подробностей миссии Жанена. Вопрос о пределах полномочий ему тогда казался «деталью».

⁴¹ Недовольство высказал и сэр Эллиот.

⁴² Тут Жанен скажет о ксенофобии русских, а Рукероль – о их германофильстве – и даже хуже: о продажности некоторых министров и генералов немцам [с. 57].

⁴³  В заседании, где решался вопрос о компетенции Жанена,

⁴⁴ Поэтому Жанен не настаивал на предоставлении ему активной роли и присоединился к мнению русских генералов (телеграмма Маклакова). Конечно, слова Рукероля, что будто бы сам Колчак предложил ему командование, от которого отказался Жанен, не соответствуют действительности. Это молва, шедшая из недр французской миссии и заставившая злостно информированного Болдырева записать: «В этом (т. е. в том, что русские войска против русских же войск будут вести иностранные полководцы) мы действительно в корне разошлись с Колчаком» [с. 174].

⁴⁵  Многое шокировало в тогдашнем русском обиходе Жанена. Напр., он записал в своем дневнике (14—17 декабря), что проф. Ключников поразил его красными руками, торчавшими из слишком коротких рукавов.

⁴⁶ Гинсу кажется поэтому даже ошибкой отстранение Жанена [II, с. 83]. Жанен вел переговоры с Японией о посылке войск на Восточный фронт. Япония отказалась. Вероятно, этот отказ был связан с нежеланием Колчака согласиться на присылку нескольких японских полков для гарнизонной службы в Омск. По словам Сукина, это предложение было сделано в первые дни после переворота.

⁴⁷  Зная обстановку, пожалуй, скорее придется согласиться с отзывом Будберга: чехи слушаются Жанена, когда им удобно [XIV, с. 273].

⁴⁸ «Я не мог 50 000 оставлять для защиты интересов спекулянтов и реакционеров» [IV, с. 23]. Характерно, что в первый период пребывания в Сибири во французской военной миссии – по отзыву прикомандированного русского представителя штаба – господствовало мнение, что спасти положение может только установление военной диктатуры (доклад 12 авг.). Следовательно, «окружению Колчака» не приходилось особенно пугаться либерализма французов [Рукероль. С. 117].

⁴⁹  Будберг жалуется на невнимательность Жанена в серьезных беседах, на отсѵгствие ответов на жалобы и т. д. [ХГѴ, с. 274; XV, с. 302].

⁵⁰  Эти слова вызвали ответ руководимого Устряловым к.-д. «Русского Дела», где справедливо подчеркивалось шатание союзников в русском деле и указывалось на постоянное третирование национального чувства.

⁵¹  В Сибири по вине Иванова-Ринова была сделана ошибка, общая почти всему «белому» движению, – декларировано было отрицательное отношение к мобилизованному офицерству в Красной армии. Психологически понятная, но тактически вредная позиция. 28 мая Колчак обратился с воззванием к офицерам и солдатам Красной армии: «Пусть все, у кого бьется русское сердце, идут к нам без страха, так как не наказание ждет их, а братское объятие и привет» [«Руск. Ар.», № 118].

⁵²  Во главе школы был поставлен ген. Сахаров. О деятельности ее в воспоминаниях Сахарова «Белая Сибирь» [с. 59—63].

⁵³  Легкий сговор автор объясняет тем, что американцы оказались большими любителями самогона (суля). Андрушкевич отмечает, что «в местах расположения американских войск был сплошной разгул и днем и ночью» [«Белое Дело». ГѴ, с. 142].

⁵⁴  Ильюхов и Титов. Партизанское движение в Приморье. 1928, с. 113-115.