Текст книги "Поддубенские частушки. Первая должность. Дело было в Пенькове"

Автор книги: Сергей Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

12

Возле правления стояла полуторка, и шофер пинал ногами задние скаты. Скаты звенели, как стеклянные. Председатель колхоза был у Наташиных родителей. Когда я вошел в горницу, то, кроме Василия Степановича, увидел там и чехословацких гостей, и Данилу Ивановича, и Героя Социалистического Труда Лену Дементьеву. Все они сидели у стола, накрытого голубой скатертью, и Наташина мать показывала гостям семейные фотографии. Судя по карточкам, родственников у Федора Игнатьевича было великое множество.

– А это свекор, – говорила Наташина мать, показываяч учительнице фотографию в желтых пятнах. – Такая тогда форма была у Красной Армии. У Котовского служил. Может, знаете Котовского? Федор, какая у Игната Васпльевича от Котовского награда была: часы, кажется, с надписью? Это мой двоюродный дядя. Его кулаки убили. А это золовка, сейчас машинистом на электровозе. А вот это Федор в Сочи, в санатории. Вон он сбоку стоит, в панамке, вон он, вон он, черный, как негр… Ну, а эта и показывать совестно. Это я еще невестой, а рядом – Федор. Заревновала я его с чего-то, да глаза ему зачернила. Так и лежит с тех пор эта карточка, память о моей дурости.

Учительница перевела своим спутникам эти слова и улыбнулась, но тень печали все еще лежала на ее строгом лице.

И тут я понял, что все эти сердечные люди неспроста показывают фотографии, а стараются развлечь гостью, стараются развеять ее большое, понятное им горе.

– Вот нашу Феню, заведующую птицефермой, в прошлом году для газеты снимали. – Наташииа мать держала грубо ретушированную для клише фотографию. На снимке была изображена Феня, стоявшая возле птицефермы, которую при мне разбирали. – Эту ферму, считайте, она сама, своими руками построила. Народу не хватало, так она и водопроводчиком, и монтером, и столяром работала. На все руки мастерица. Эту карточку она в редакции выпросила, а Наташа у ней отобрала. Дружат они с Наташей. И хорошо. Подходящая дружба… А вот это Федор сохранил.

Натащила мать протянула учительнице ветхий, пожелтевший листок старого отрывного календаря. На нем с трудом можно было разобрать написанные карандашом слова: «Родилась дочка, 4 часа утра». Судя по листку календаря– день был ничем не примечательный. В этот день в 1933 году группа грузинских альпинистов совершила восхождение на вершину Казбека, а долгота дня была четырнадцать часов одиннадцать минут. На обороте сообщалось, как из сои приготовить десять питательных блюд.

– А вот еще листочек, – сказал Федор Игнатьевич, – когда она в первый раз выговорила «мама»…

На лицевой стороне этого листка была изображена диаграмма роста погрузки на железных дорогах в двухосном исчислении, а на оборотной напечатана антирелигиозная басня Демьяна Бедного.

– А вот это мой младшенький, Андрейка, – сказала Наташина мать. – В яслях снимали…

– Вон что! В яслях! – Лена укоризненно посмотрела на нее и сунула карточку в общую кучу. – Повеселей что-нибудь покажи.

Улучив минуту, я подошел к Василию Степановичу. Он достал, из кармана кисет, вынул из него круглую печать, дыхнул на нее, положил командировочный бланк на свою широкую морщинистую ладонь и в графе «выбыл» оттиснул название сельскохозяйственной артели. Потом подписал свою фамилию, предоставив мне самому написать число отъезда.

Добрый старик сделал это для того, чтобы лишний раз показать мне свое доверие.

Лена и Данила Иванович просили меня погостить денек, побывать на вечере. Мне и самому хотелось остаться, но впереди ждала срочная работа. Я обошел всех и попрощался. И когда прощался с чехословацкой учительницей и она в первый раз взглянула на меня, я понял, как нужно ей, чтобы ее утешили, и как трудно ее утешить.

Я вышел на улицу. Приближался сумрачный, грустный вечер. На душе было тоскливо, может быть, потому, что на меня взглянула печаль умных материнских глаз, а может быть, потому, что приходится снова уезжать от людей, к которым привык… Хорошо бы задержаться на денек, увидеть солнечное небо, светлое лицо чехословацкой учительницы, узнать, сговорились ли все-таки Семен и Наташа, да выведать, кто же в конце концов сочиняет поддубенские частушки. Хорошо бы, да некогда.

Я забрался в кабинку. Шофер нажал стартер. И в эту минуту послышался счастливый голос Наташи.

 
Я любила, ты отбила,
Я не суперечила.
Не надолго ты отбила,
Только на три вечера!
 

– пела Наташа, и я понял, что мальчик не успел помешать ее разговору с Семеном…

– Подождите минутку, – сказал я шоферу.

Он недоуменно взглянул на меня и выключил зажигание. Между облаками проглянуло солнце, и сразу словно рассвело вокруг.

 
То в Тамбове, то в Мытищах
Наша Валька счастья ищет,
А чего его искать —
До него рукой достать! —
 

снова послышался звонкий, какой-то улыбающийся голос. В избе Федора Игнатьевича отворили окно. И я отчетливо представил, как светлеет лицо чехословацкой учительницы, как слетает с ее души тяжелое горе и Федор Игнатьевич потихоньку собирает со стола ненужные больше фотографии…

– Забыли что-нибудь? – спросил шофер. – Уже девятый час…

– Да, да, поехали… – торопливо проговорил я. Машина тронулась, Наташа снова запела, но слов уже было не разобрать.

Так я и не узнал, кто в Поддубках сочиняет частушки. Впрочем, мне кажется, сочиняет их и Наташа, и Люба, и Феня, и незнакомая мне подруга Наташи, а может быть, даже и Семен. Может быть, начало какой-нибудь частушки придумала Наташа, а конец – Люба.

Наверное, так и есть.

Но все-таки всегда, когда я теперь слышу коротенькие запевки, мне сразу вспоминается голубоглазая девушка, которой стоит только протянуть руку – и она дотронется до счастья.

Первая должность

Сразу после окончания института Нина Кравцова получила назначение на строительство высотного дома. Она жила вместе с родителями в одном из тихих, мощённых булыжником московских переулков. Хотя через несколько дней после защиты дипломной работы Нина отпраздновала своё двадцатитрехлетие, но и после этого при первом знакомстве многие считали, что она учится на первом или втором курсе и давали ей не больше двадцати лет. Трудно сказать, отчего это происходило. Может быть, оттого, что за всё время, проведённое в институте, она так и не отвыкла полностью от школьных повадок и называла усатых студентов «наши мальчики», а может быть, людей путали её большие, широко расставленные доверчивые глаза и маленький тупой нос со следами детских веснушек. И только хорошо знавшие Нину с удивлением замечали, как быстро созрели её ум, сообразительность и практическая смётка.

О высотном доме в тресте Нине сказали: «Объект недавно начат и неполностью ещё укомплектован инженерно-техническими работниками. Мы надеемся на вашу помощь, инженер Кравцова», – и в последних словах Нина уловила знакомые ей нотки снисходительной насмешливости взрослого человека, разговаривающего с девочкой. Но на этот раз Нина не обиделась.

«Ничего, – думала она, возвращаясь из треста домой. – Вот начну работать, тогда разговаривать со мной станут по-иному. Начальник строительства ждёт меня через месяц. Он будет доволен, что я отказалась от своего последнего студенческого отпуска».

На следующее утро она надела светлое шёлковое платье, босоножки, взяла свою белую сумочку, первый раз в жизни наняла такси и поехала на стройку. В белой сумочке лежали документы: комсомольский билет, обёрнутый в целлофан, паспорт, в котором была устаревшая надпись «учащаяся», и новенький инженерный диплом с шестизначным номером и красным оттиском «с отличием».

Стальной каркас высотного дома, похожий на огромную этажерку, был виден издали, но ехать пришлось долго, по разным улицам, то приближаясь, то словно удаляясь от него.

– Вы там работаете? – спросил шофёр.

– Да, – подумав, ответила Нина.

– Много этажей будет?

Этого Нина ещё не знала.

– Двадцать шесть, – сказала она небрежно, но, спохватившись, что шофёр, может быть, задал вопрос, чтобы проверить её, добавила: – Не считая башни.

Наконец они подъехали, и Нина направилась к воротам. На стройку въезжали тяжёлые самосвалы, шли женщины в брезентовых штанах. У ворот её остановил дедушка в коротком пиджаке, отдал честь и виновато проговорил, что посторонним входить нельзя. Немного обидевшись, Нина объяснила, что она не посторонняя, и показала диплом.

– Такой документ для нас недействительный, – вздохнул дедушка. – Пройдите в проходную, возьмите пропуск.

«Все идут без пропусков, а мне обязательно пропуск», – ещё больше обиделась Нина.

– Мне к начальнику строительства, – сказала она с неумелой строгостью.

– Всё одно. Хоть к начальнику, хоть куда, а надо пропуск, барышня, – грустно сказал дедушка. – Звоните по тридцать седьмому

Через полчаса ей дали розовый талончик, и она вошла на строительную площадку с совершенно испорченным настроением.

Высоко в небо уходил стройный металлический каркас, состоящий из горизонтальных стальных балок-ригелей и вертикальных колонн. Отсюда, снизу, он уже совсем не был похож на этажерку; величественная, словно вычерченная в воздухе, стройная громада уходила ввысь, в синее небо. По небу плыли облака, и от этого казалось, что огромный каркас медленно заваливается. Гремя стальными кузовами, в разные стороны ехали самосвалы с песком, бетоном, контейнерами, грузовики с железобетонными плитами и чугунными трубами. Над головой Нины щёлкнул репродуктор, и женский голос с украинским акцентом проговорил: «Начальник третьего участка, немедленно дайте заявку на транспорт. Повторяю. Иван Павлович, главный инженер требует заявку на транспорт. Повторяю. Иван Павлович, пожалуйста…» – но что ещё повторял репродуктор, не стало слышно: где-то на большой высоте по колонне начали бить кувалдой, и каркас загудел, как гитара. Множество людей что-то делали, куда-то торопливо шёл парень с красным сигнальным флажком, а за ним монтёр с контрольной лампочкой, ввёрнутой в патрон и словно сорванной вместе с проводами. А возле забора стояла девушка с медными серёжками и прибивала сделанный по трафаретке плакат, на котором было написано: «Монтажник проверь рабочее место», и после слова «монтажник» не было запятой. Нина в душе пожалела девушку за то, что на таком интересном строительстве она выполняет такую пустяковую работу, и пошла к конторе.

Начальника на месте не оказалось. Молоденькая секретарша довольно равнодушно посоветовала Нине пройти в отдел кадров – третья дверь налево – и заполнить анкету. Начальник отдела кадров встретил Нину тоже без особого удивления. Он достал из несгораемого шкафа бланки анкеты, предупредил, что прочёркивать, зачёркивать и писать «нет» нельзя, и попросил завтра принести фотокарточки, на которых видно два уха. «Ничего нет особенного, – старалась утешить себя Нина. – Сюда каждый день поступают люди. Почему, действительно, ко мне должно быть какое-то исключительное отношение?» Потом она сидела в приёмной, ожидая начальника до тех пор, пока секретарша не посоветовала ей зайти к главному инженеру Роману Гавриловичу.

– Может быть, вы доложите обо мне? – спросила Нина, значительно поджав губы.

– Зачем о вас докладывать? Идите так.

Кабинет главного инженера был так же беден мебелью, как и приёмная. На совершенно пустом письменном столе лежал кирпич – обыкновенный розовый строительный кирпич с дырками. Сидящий за столом высокий сухощавый человек с тонкими загорелыми руками говорил по телефону. Чёрные волосы его были замусорены сединой, как сеном. «Нервный», – подумала Нина, увидев на столе скрепки для бумаг, сцепленные цепочкой.

– А теперь найдите чертёж ка-эр двести семьдесят два, – внимательно разглядывая Нину, говорил кому-то главный инженер хрипловатым голосом. – Побыстрее. Нашли? Видите, там слева, у оконного проёма, цифра двенадцать сорок. Ну вот, прибавьте высоту стойки – это и будет отметка ваших лесов. Нет, ниже нельзя. И на десять сантиметров нельзя. – Главный инженер сдвинул мохнатые брови, взгляд его остановился на белой сумочке, и Нина мысленно поругала себя за то, что взяла её с собой. – Как же так не к чему подмоститься? Надо самому соображать, дорогой мой! Найдите-ка чертёж ка-эр двести двадцать один… Вот, вот, выпустите консоли… подложите подушечки…

Главный инженер положил трубку и удивлённо спросил:

– Вы ко мне?

– Да… – Нина хотела назвать его по имени-отчеству, по забыла отчество. – Я направлена к вам на работу

Он раскрыл диплом и углубился в чтение оценок по предметам.

– Диплом без пятнышка, – сказал главный инженер. – Надеюсь, он всегда останется таким?

– Надеюсь, – солидно ответила Нина.

– Это не так просто. – Главный инженер мельком взглянул в анкету и повторил: – Это не так просто, Нина Васильевна! У нынешних молодых образованных людей много законных претензий. На одном месте не нравится одно, на другом – другое. И, естественно, такой молодой человек начинает бегать с работы на работу и всюду предъявляет диплом с отличием… Ну бывает, захватают, запачкают…

– Я думаю, что… – начала было Нина.

– Где вы проходили преддипломную практику? – бесцеремонно прерывая её, спросил главный инженер, и но тону его Нина поняла, что она уже подчинённая, а он уже начальник.

– В Ярославле, – ответила она. – Мне надо было собирать материалы для дипломной работы, поэтому на ответственную должность я просила меня не назначать. И мне поручили дело, не имеющее отношения непосредственно к строительству… даже стыдно сказать…

– Что вам поручили?

– Технику безопасности.

Позвонил телефон. Главный инженер сказал: «Звоните позже. Я занят», – повесил трубку и заметил:

– Это очень кстати.

– Что кстати? – не поняла Нина.

– Видите ли, на должность инженера по технике безопасности мы обычно назначаем людей с опытом. Седых и лысых. Но наш инженер на днях заболел, и у нас нет выхода – придётся на это дело посадить вас.

– Развешивать плакаты с грамматическими ошибками?

– В частности, и это. Только без ошибок. Вообще, как вы понимаете, на такой должности ошибки совершенно недопустимы.

«Если сейчас же решительно не отказаться от этой работы, – подумала Нина, – то чем дальше, тем труднее будет пробиваться к настоящей строительной деятельности». Она сжала в руках сумочку и, сразу сбившись с официального тона, проговорила:

– Ой, нет, что вы!.. На эту работу я не хочу.

– Почему? – спросил главный инженер, почти вплотную сдвигая брови, и стал быстро перебирать длинными тонкими пальцами цепочку скрепок.

– Ну сами посудите, что это за работа, Роман Гаврилович! – Нина вспомнила его имя-отчество, но от волнения даже не заметила этого. – Меня учили строить, и я хочу строить. А на такой работе – только портить отношения с людьми. Нет, нет, я не хочу!..

– Ну, вот и претензия номер один. – Главный инженер устало усмехнулся. – Тогда я вам предлагаю компромисс: пока наш старик в больнице – вы поработаете на его месте. А за это время присмотритесь, выберите себе дело по вкусу, и я обещаю учесть ваши склонности. Кстати, этих склонностей пока мы не знаем. Вы пока что для меня – кот в мешке. Впрочем, и для себя тоже.

– Вы не забудете своё обещание?

– Мы с вами не в детском саду, Нина Васильевна.

Они вышли на площадку. Стараясь не занозить руку о перила стремянки, Нина поднялась вслед за главным инженером в огромный зал, почти не имевший потолка. Подёрнутые свежей ржавчиной, тянулись к небу двутавровые колонны. Во всех направлениях шли провода в смолистой изоляции, в разных местах лежали кучи сырого песку. Тут же стоял высокий ящик, покрытый толем, со множеством предупреждающих надписей: «верх», «не кантовать», «осторожно». В углу виднелась наскоро сколоченная из горбыля будочка; на дверцах её был нарисован череп и чернела надпись: «Смертельно! Высокое напряжение». К главному инженеру подошёл человек в шляпе, сдвинутой на затылок, удивлённо взглянул на Нину и спросил:

– Как же, Роман Гаврилович, с бетономешалкой?

– Возьмите трайлер и тащите её сюда, – сказал главный инженер.

Нина остановилась возле железного сундучка на колёсах и взглянула вверх, в головокружительную высоту, туда, где на тросах крана покачивалась и медленно плыла колонна. Вдруг сундучок затрещал и забился, как в лихорадке. Нина вздрогнула и отошла.

– Не бойтесь, – улыбнулся главный инженер, – это сварочный трансформатор. Когда сварщик варит, трансформатор включается – только и всего.

– Я нисколько не боюсь, – слукавила Нина. – Я просто отошла, вот и всё…

– Это зал для банкетов, – продолжал главный инженер, охватывая широким жестом и кучи песка и ржавые колонны. – Вон там будет оркестр. Отсюда станут носить замороженное шампанское и прочие вкусные вещи. Это наш центр работы – третий участок…

Нина услышала тихий свист, и какой-то предмет с силой пробил крышку ящика.

– Что это такое? – удивлённо спросила она.

– Это сказывается отсутствие инженера по технике безопасности, – сказал главный инженер. – Видите, на отметке шестнадцатого этажа работает сварщик? Ну вот – он сжёг электрод, а огарок бросил вниз.

– Но так можно убить человека!..

– Пожалуй… Нам на время придётся прекратить разговор, Нина Васильевна. Такие случаи надо пресекать сразу.

– Вы к сварщику?

– Нет, к начальнику участка.

– А я тогда – к сварщику. Хорошо?

Нина разыскала лестницу и побежала наверх. Ступени, сделанные из толстой металлической сетки, звенели под её ногами, лестница казалась прозрачной, и было хорошо видно, кто идёт внизу. «Наверное, я проскочила шестнадцатый этаж», – спохватилась она и остановилась отдышаться. Навстречу, напевая себе под нос, шла девушка с медными серёжками.

– Это какой этаж? – спросила Нина

– Девятый. А вам какой надо?

– Шестнадцатый. Там работают сварщики?

– На шестнадцатом только Арсентьев работает.

Откуда-то с небес загремел репродуктор: «Начальник третьего участка, в вашей конторе вас ожидает главный инженер. Повторяю. Иван Павлович, немедленно идите в свою комнату – вас требует главный инженер…»

Считая этажи, Нина поднялась до шестнадцатого и остановилась на узкой площадке.

В расстоянии двух пролётов от неё верхом на ригеле сидел парень в куртке и штанах, сшитых из толстого брезента. Под ним, между колоннами, летали птицы. Лицо его, словно забралом, было покрыто щитком с окошечком, и, внимательно склонившись над узлом, он «прихватывал» сваркой горизонтальные косынки. Опоясавшись широким монтажным поясом и прицепившись крюком-карабином за серьгу колонны, парень, видимо, чувствовал себя на этой высоте как дома: кепка его висела на одном болту колонны, сумка с электродами – на втором.

– Здравствуйте, – сказала Нина.

Парень поднял забрало, и Нина увидела его прищуренные серые глаза, тонкие, нетерпеливо сжатые губы, подвижные ноздри, нечёсаные волосы. Парень насмешливо осмотрел Нину и ответил:

– Здравия желаю. Вы что, к нам на экскурсию?

– Нет, не на экскурсию. Как ваша фамилия?

– Петров.

– Имя и отчество?

– Пётр Петрович. С двадцать восьмого года. В белой армии не служил, не судился…

– Если так будете продолжать работать, товарищ Арсентьев, придётся, возможно, вам и судиться, – сказала Нина, стараясь сдвинуть брови так же, как это делал главный инженер. – И ваша биография станет не такой героической.

– А вы кто такая? – удивлённо спросил Арсентьев и положил на балку электродержатель.

– Возьмите это… – Нина не знала, как называется инструмент, и замялась… – Возьмите эту ручку. Если она упадёт кому-нибудь на голову – кто будет отвечать?

– Да вы кто такая? – ещё больше удивился Арсентьев.

– Неважно, кто. Я инженер по технике безопасности.

– А-а-а!.. Вот вы и будете отвечать, – спокойно проговорил сварщик. – Сетки надо вешать.

– Ну конечно, – почему это я буду отвечать?! Во-первых, я работаю первый день, – начала было Нина, но, спохватившись, что переходит на извинительный тон, резко закончила, – а во-вторых, вы будете отвечать за то, что бросили вниз огарок электрода.

– Не может быть!

– Огарок пролетел в полуметре от головы главного инженера.

– Не может быть! – снова сказал Арсентьев. – Я все огарки складываю в сумку.

– Значит, вы считаете, что он упал с неба?

– Скорее всего. У меня все огарки в сумке. Идите пересчитайте, если не верите.

«Он думает, что я никогда не решусь пройти по этой балке, – бледнея от возмущения, догадалась Нина. – Ну ладно!» И она ступила на узкую полосу ригеля.

При других обстоятельствах Нина, конечно, не сделала бы по ригелю, под которым летали птицы, и двух шагов, но она была вспыльчива, а ироническое отношение сварщика к серьёзному происшествию окончательно вывело её из себя. Она прошла первый пролёт, быстро обогнула колонну, прошла по второму ригелю и спохватилась только тогда, когда далеко-далеко внизу, словно в перевёрнутый бинокль, увидела маленькую машину, гружённую кирпичиками, и маленького дедушку, отдающего кому-то честь. У неё сразу закружилась голова, и она обхватила обеими руками колонну. «Обратно мне не пройти, – была её первая мысль. – Не пройти до тех пор, пока здесь не настелют полы».

– Не прислоняйтесь к колонне, – предупредил сварщик, – выпачкаетесь.

– Не беспокойтесь, – услышала Нина свой голос.

Она решила привыкнуть к высоте и заставила себя смотреть вдаль. Она увидела множество крыш – красных, чёрных, зелёных, серебряных, и тысячи выбеленных извёсткой труб, и яркую зелень между домами, и чисто выметенные делянки дворов, и серебряную тюбетейку Планетария. От моста шла кривая широкая улица, разлинованная белыми полосками, и Нина узнала ту улицу, куда каждый день ходила покупать батоны. По улице двигались троллейбусы с яично-жёлтым верхом, и длинная процессия грузовиков тянулась за город. Иногда из-за углов выползали трамваи, казавшиеся отсюда почему-то чёрными, и медленно-медленно пересекали улицу, и на перекрёстках стайками скоплялись «Победы». На мосту Нина увидела трайлер, наверное тот самый, который поехал за бетономешалкой, и недалеко от моста – ослепительно блестевшую стеклянную крышу вокзала. А далеко за вокзалом, за домами, за заводами, словно нарисованное на краю неба, виднелось белое здание университета. Смотреть вдаль было не страшно и даже интересно. Но как только Нина видела ворота, проходную, дедушку, у неё начинала кружиться голова, ужас высоты охватывал её, и она закрывала глаза.

Между тем Арсентьев снял сумку с болта и достал несколько электродов.

– Вот смотрите, товарищ инженер, – сказал он, – было взято со склада двадцать пять штук, можете свериться по накладной. Осталось целых вот сколько… – Он стал пересчитывать, а Нина, не открывая глаз, думала: «Как же всё-таки я доберусь до лестницы?»

– Видите, девятнадцать штук, – проговорил Арсентьев, – а огарков пять. Смотрите: раз, два, три, четыре, пять. Один в держалке. Сальдо-бульдо, ажур.

– Откуда же упал огарок? – спросила Нина.

– Не знаю. Может, Митька уронил, – и Арсентьев посмотрел вверх.

Этажом выше сидел рыжий парень в кепке, надетой козырьком назад, и тоже варил узел.

– Митя! – позвал Арсентьев.

Парень поднял щиток и посмотрел вниз. Нина увидела его широкое добродушное лицо с широким носом, с широко расставленными, немного припухшими, как у всех сварщиков, глазами.

– Чего тебе? – спросил он.

– Ты огарки в начальство кидаешь?

– А что?

– А то, что вот из прокуратуры пришли. – Арсентьев подмигнул Нине. – Вот обожди, сейчас она пойдёт вниз, сообщит куда следует, и отрубят у тебя лет десять. Будешь тогда аккуратней…

– Я извиняюсь, конечно, – сказал Митя, поняв, что его приятель шутит. – Бывает, забудешься за работой. Вот в прошлом году, ещё на том вон доме, работал у нас монтажник-высотник дядя Ефим. Так он говорил: «Когда на высоте работаю, с меня всё осыпается, как с гнилого дерева». И хотите верьте, хотите нет: кепка у него ниткой привязана, карандаш привязан, носовой платок привязан, спички и папиросы привязаны. Весь, как ёлка в игрушках. Вот вы ругаетесь – огарок упал. А у человека на высоте, если вы хотите знать, переключается внимание. Он следит только за работой и за собой. Если на каждую деталь отвлекаться, можно загреметь на низ. А чтобы ничего не падало, надо сетками пролёты перегораживать. Об этом руководство должно думать.

– Вы сейчас на низ? – спросил Нину Арсентьев.

– Не знаю ещё…

– Будете на третьем участке, скажите про сетки.

– Хорошо.

– Или прямо главному инженеру.

– Хорошо, Пётр Петрович.

– Меня Андреем зовут. Это я так… А вас как спросить, если придётся?

– Нина Васильевна.

– Будем знать. А я думал, вы к нам на экскурсию. Но когда вы сюда пришли, сразу понял, что нет. По нашим-то панелям редко кто ходит… Так не забудьте про сетки… – напомнил он ещё раз, опустил лёгким движением головы щиток и принялся за работу.

«Что же мне теперь делать? – подумала Нина. – Можешь не можешь, инженер Кравцова, а надо идти… Обо мне даже и приказ, наверное, не успели написать». Она посмотрела вниз, страшно завидуя ходящим по земле людям, и, собрав всю свою волю, попыталась оторваться от колонны. Но сразу же у неё закружилась голова, защекотало в пятках, и она поняла, что не сможет сделать ни шагу.

А вокруг обычным, спокойным порядком шла работа; глубоко внизу сигналили машины, гремела арматура, раздавалась барабанная дробь пневматических ломов, и метрах в десяти от Нины, в стеклянной комнатке подъёмного крана, молоденькая синеглазая девушка двигала рычаги, и тень огромной сквозной стрелы, как тень самолёта, мелькала по колоннам.

– Вы ещё здесь? – спросил Арсентьев, поднимая щиток.

– Она, если ты хочешь знать, боится! – крикнул сверху Митя и засмеялся. – Извиняюсь, конечно…

– И ничего в этом нет смешного, – с отчаянием проговорила Нина.

– Я и сам знаю, что ничего смешного. Тут надо одно: считать, что ты на низу, – и тогда всё в порядке. Вот один американец проложил между небоскрёбами доску, сказал, что пройдёт по ней на спор с завязанными глазами. «Не вижу, говорит, разницы. Если у меня завязаны глаза, мне всё равно, где доска, – на земле лежит или висит на высоте двухсот метров». Ну, завязали глаза и пошёл. И, конечно, загремел оттуда…

– Высказался? – сердито спросил Арсентьев.

– А что?

Арсентьев растерянно посмотрел на Нину, подумал и проговорил:

– Долго вы так думаете простоять?

– Не знаю.

– Вот ещё новое дело. На руках, что ли, вас донести до лестницы?

– Нет, нет. Не надо!.. Придумайте что-нибудь, пожалуйста.

– Я понёс бы, да дело серьёзное. Не могу брать на себя такую ответственность. Ты вот байки только рассказываешь, – обратился он к Мите, – людей пугаешь. А ты посоветуй что-нибудь.

Они долго молча смотрели друг на друга.

– Ребята, я сейчас упаду, – сказала Нина, пытаясь закрыть дрожащие веки.

– Если бы настлано было, она прошла бы, – наконец проговорил Митя.

– Высказался? – снова оборвал его Арсентьев, но вдруг встрепенулся, встал и закричал синеглазой девушке, сидящей в рубке крана: – Маруся! Попроси сигналиста срочно подать в мой пролёт две плиты пятый номер! Спущусь – прорабу объясню.

Нина увидела, что девушка кивнула, поговорила по телефону, двинула рычаги, в небе проплыла огромная стрела, и вскоре прямоугольная железобетонная плита закачалась над головой Арсентьева.

– Майне, ещё майне! – кричал он, поднимая руку.

Плита осторожно легла на ригеля, и Нина вдруг очутилась на широком бетонном полу, на котором навеки застыли следы чьей-то большой подошвы. Минут через пять такая же плита была уложена во второй пролёт, и, стараясь не смотреть на Арсентьева, Нина побежала вниз по прозрачной лестнице.

«Сейчас же обязательно ещё поговорю с главным инженером, – думала она, – и, пока не поздно, откажусь от этой работы».

Но внизу, на твёрдой, надёжной земле, люди занимались делом, никто нe обращал на неё внимания, а в прохладном коридоре уже висел приказ, в котором говорилось, что инженер Кравцова Нина Васильевна зачислена исполняющей обязанности инженера по технике безопасности с месячным испытательным сроком.

* * *

Почти весь следующий день Нина потратила на ознакомление с проектом организации работ, с длинной пояснительной запиской и с десятками огромных чертежей, которые было легко разворачивать и трудно складывать. Главный инженер, прекратив приём посетителей, долго рассказывал ей об опасности открытых проёмов, «пьяных» лесов и неисправных такелажных приспособлений; и Нине поначалу показалось несколько преувеличенным значение, которое он придавал её работе. Но к концу разговора, когда главный инженер пожал её руку и заметил: «Надеюсь, на вашей совести не будет ни одного калеки», – Нина вдруг поняла, что её заботам поручаются жизни сотен людей, и даже испугалась, поняв это.

А ещё через день она получила в канцелярии казённый блокнот и карандаш и начала свой первый обход участков.

На втором этаже, в том самом помещений, где будет зал для банкетов, она увидела сбитые на скорую руку леса. Судя по тому, что рядом возился с проводами Арсентьев, леса предназначались для сварщиков. С устройством лесов и подмостей Нина хорошо познакомилась ещё на практике и теперь сразу же заметила непорядок. Возле лесов стояли начальник третьего участка Иван Павлович и плотник, только что заколотивший последний гвоздь в это шаткое деревянное сооружение. «Подходить или не подходить? – подумала Нина, боясь, что насмешливый Арсентьев не удержится, чтобы не намекнуть о позавчерашнем случае на шестнадцатом этаже. – В конце концов не сегодня, так завтра мне придётся встретиться с ним. Надо подойти», – решила она и, остановившись, спросила Ивана Павловича строго:

– Что это такое?

– Вспомогательное сооружение под названием «леса», Нина Васильевна, – снисходительно объяснил начальник участка. – Вот стойки, вот раскосы…

– Это жёрдочки, а не раскосы, – сказала Нина, стараясь не встречаться взглядом с Арсентьевым.

– Какие же жёрдочки! – похлопывая но самому толстому горбылю, так же снисходительно возразил Иван Павлович. – Сечение согласно проекта.

– Вот жёрдочка. И вот… – всё больше и больше раздражаясь от снисходительного тона, сказала Нина и отметила крестами негодные раскосы. – Прошу заменить.

– Да что вы, Нина Васильевна, вы ещё не в курсе дела!

– И стойки не вертикальные. Совсем «пьяные» леса.

– Где же вы увидели не вертикальные стойки?

– А вот – посмотрите отсюда.

– Это отсюда. А если взглянуть с другой стороны, то очень даже вертикальные.

Арсентьев и плотник, собравшиеся было уходить, со строгими лицами ожидали, чем кончится разговор начальства.

– Как хотите, – сказала Нина. – Если кто-нибудь полезет на эти леса, запишу нарушение.

– Нет, зачем же писать? – быстро проговорил Иван Павлович, сразу сделавшись серьёзным. – Поправим, всё исправим. Что же это ты, Вася, жёрдочек наколотил?

– Какой материал дали, из того и сбивал, – хмуро объяснил плотник.

– Надо требовать материал согласно проекта. Что это у тебя за стойки? Разве это стойки? Чтобы через час всё было исправлено!