Текст книги "Секретная просьба (Повести и рассказы)"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава II
ЖИВ, НЕ УБИТ СОЛДАТ

ЖЕЛВАКИ НА ЩЕКАХ ИГРАЮТ

Царь Николай I доволен. Переломилось. Свершилось. Идут на помощь царю войска. Преображенцы идут, семёновцы. Павловский полк, лейб-гвардии конный, Измайловский, Егерский, Кавалергардский её величества полк.

Шепчут Николаю I советчики:

– Про пушки, ваше величество, не забыть бы, про пушки.

– Доставить пушки! – скомандовал царь.

– Не мешало б охрану к дворцу поставить.

– Самых надёжных веди к дворцу!

Осмелел Николай I, переехал поближе к Сенатской площади. Сам расставляет войска.

– Окружай их со всех сторон. Слева зайди и справа. Конных гони вперёд!

Шепчут советчики:

– Ваше величество, к мосту бы послать побольше. Отрезать тот берег Невы.

Командует царь:

– Преображенцы, ступай к мосту!

– Крюков канал занять бы.

– Живее шагай на Крюков!

– Прикрыть бы подход с Галерной.

– Заходи на Галерную!

В стройном марше идут войска. Раздаются команды ротных:

– Лево плечо вперёд!

– Право плечо вперёд!

– Эскадрон, развернись повзводно!

Крутится возле царя флигель-адъютант Дурново.

– Орлы, ваше величество.

– Орлы, Дурново, орлы, – соглашается царь. – Только как бы они, Дурново, и тебя и меня не клюнули.

Не унимается Дурново, Николаю щебечет льстиво:

– Преданы вам, государь, солдаты. За вас хоть в огонь, хоть в воду.

Грошовая это, конечно, лесть. А слушать царю приятно.

Вышли войска на Сенатскую площадь. Кольцом окружили восставших. Десять тысяч солдат у царя. У декабристов их меньше тысячи.

Торжествует царь Николай I. Желваки на щеках играют.

ГОЛОС ЛЬВИНЫЙ, ПИСК МЫШИНЫЙ

Торжествует царь Николай I, торжествует, да рано…

Не менее Московского прославлен лейб-гренадерский полк. Тоже в боях заслужен. Тоже бывал в Париже.

Не пошёл к царю на Сенатскую лейб-гренадерский полк, пошёл на Сенатскую – к декабристам. Первой в полку поднялась рота поручика Александра Сутгофа.

– Дружнее, ребята, дружнее! – поторапливал гренадеров Сутгоф.

Слышится голос ротного:

– Надеть шинели!

Предусмотрительным был поручик. Другие явились на площадь в одних мундирах.

– Взять боевые патроны!

Решительным был Сутгоф.

– Ротную кассу не оставляй!

Командиром он был хозяйственным.

Схватился командир лейб-гренадеров полковник Стюрлер:

– Где рота Сутгофа?

– Ушла на Сенатскую площадь.

Выбежал Стюрлер на улицу. Стал догонять солдат. Вскочил на извозчика:

– Живо, разиня, живо!

Голос у Стюрлера громкий, львиный:

– Рысью, болван, галопом!

Догнал он восставших.

– Стой!

Идут гренадеры.

– Стой!

Заедет полковник слева, заедет справа:

– Стой!

Идут солдаты. Чеканят шаг.

– Дети, – кричит полковник, – остановитесь!

Тычет он шпагой в спину извозчика:

– Быстрее давай, скотина. Стой! Трогай! Бери поперёк. Да стой же ты, леший, стой!

Снова кричит солдатам. Идут гренадеры.

Обессилел несчастный Стюрлер. Измучил коня извозчик. Понимает полковник – не остановить ему роту Сутгофа, приказал повернуть назад.

Вернулся Стюрлер к себе в казармы. Едва отдышался, как тут:

– Ваше высокородие, другие роты пошли на площадь.

Это поручик Николай Панов повёл остальных гренадеров.

Выбежал Стюрлер опять на улицу.

– Стойте! Куда вы! Стойте!

Не сбавляют солдаты шаг.

Забежит полковник то слева, то справа:

– Стойте! Куда вы! Стойте!

Не сбавляют солдаты шаг.

Опередил командир колонну, стал поперёк пути:

– Братцы, стойте! Братцы, побойтесь бога!

Не сбавляют солдаты шаг. Чуть не растоптали солдаты Стюрлера.

«Разбойники», – хотел прокричать полковник. Однако не вышло наружу слово, раздался какой-то сип.

Чуть не плачет бедняга Стюрлер. Давит себя в кадык. Ясно всем, что охрип полковник. Ни за что пропал его голос львиный. Остался мышиный писк.

ЗАБЛУДИЛСЯ

На помощь к восставшим торопился и гвардейский морской экипаж. Становились матросы в строй тут и вспомнили вдруг про патроны: брать их, не брать?

– А что тут думать, конечно, брать!

– Что же это за ружья, если в дулах, как в дудках, пусто!

– Давай волоки патроны!

Вот и послали матросы на склад фельдфебеля Чиркова. Нагрузился Чирков, тащит патронов гору.

Идёт матрос улыбается, ношей своей доволен.

И вдруг где-то на лестничном переходе столкнулся фельдфебель с самим бригадным командиром генералом Шиповым.

– Куда ты? – окликнул его генерал.

Растерялся Чирков – генерал, да ещё бригадный! Слетела с лица весёлость. Замямлил невнятное что-то матрос.

– Назад! – скомандовал Шипов.

Повернулся Чирков, патроны понёс обратно.

Шагает и думает: «Как же так, зачем же иду назад, что я скажу товарищам? Эх, была не была…»

Вернулся Чирков на склад. Минуты две простоял за дверью. Вышел опять наружу. Понёс патроны другой дорогой.

Идёт, улыбается вновь матрос и вдруг снова встречает Шипова.

«Ну, – понимает матрос, – пропал». Спрятаться негде. Повернуться и вовсе поздно. Рядом совсем генерал.

– Ты что же приказ не выполнил?!

И вдруг не растерялся, нашёлся матрос:

– Никак нет, – отчеканил. – Заблудился я, ваше превосходительство. Не той дорогой на склад пошёл!

– Заблудился? В казармах своих заблудился?!

– Так точно, ваше превосходительство.

Посмотрел на Чиркова Шипов, хитринку в глазах заметил.

– Так, так. Заблудился, значит. Не той дорогой, сказал, пошёл. Шипов повысил голос: – Тем, что примкнул к мятежному сброду, вот ты где заблудился, любезный.

– Никак нет, – произнёс Чирков.

– Что – никак нет?

Совсем осмелел матрос. Глянул на генерала.

– Тут я точной пошёл дорогой.

Обошёл генерала Чирков, потащил свою ношу дальше.

Не окликнул матроса Шипов. Ни к чему, бесполезно – понял.

НЕПОКОРНЫЙ ВЗВОД

Неспокойно в Финляндском полку. Вот-вот и восстал бы полк. Однако замешкались здесь офицеры. Пока решали, идти ли им на Сенатскую площадь, пока дали команду солдатам строиться, пока становились в ряды финляндцы, прискакал от царя посыльный. Оказался посланец проворным, увёл за собой солдат.

Идут солдаты, дорогой думают:

«Эх бы чуть-чуть пораньше!»

«Как не к месту посыльный прибыл!»

«Не ждать бы нам офицеров – самим идти!»

Вторым в колонне шёл взвод декабриста поручика Андрея Розена. Любят солдаты Андрея Розена. Любит Розен своих солдат.

Вышли солдаты на берег Невы. Свернули на Исаакиевский мост. Вот и видны впереди восставшие.

На середине моста финляндцев остановили. Прозвучала команда:

– Патроны в ружья!

Зарядили солдаты ружья. «Неужто будем в своих стрелять?!»

– Вперёд! – прокричал генерал. Он и был от царя посыльным.

Перекрестились солдаты, сделали шаг вперёд.

И вдруг:

– Стой!

Это скомандовал Розен.

Остановились солдаты.

– Вперёд! – повторил генерал.

– Стой! – снова скомандовал Розен.

Не тронулись с места солдаты. Не тронулся взвод, а за ним и другие. Стоят на мосту финляндцы.

Забегали верные царю офицеры, понукают они солдат:

Вперёд, вперёд! Что вы, оглохли? Команды не слышали?

Слышали, как же, глухих тут нет. «Стой» же была команда.

– Не «стой», а «вперёд», – надрываются офицеры.

– «Вперёд» мы не слышали, слышали «стой».

Так «стой» же кричал поручик. Генерал вам сказал: «Вперёд!»

– Не знаем, не знаем, – твердят солдаты. – Мы нашего взводного только и слышали.

Так и остались стоять на мосту финляндцы. Загородили они движение. Не могут другие войска пройти.

Хотел Розен прорваться на Сенатскую площадь. Но заслонили проходы войска царя. Не пробиться сквозь них финляндцам.

Хотел повернуть назад. Но и тут уже стали царские силы. Попал в окружение взвод.

Стоят на мосту солдаты:

– Эх бы чуть-чуть пораньше!

– Как не к месту посыльный прибыл!

– Не ждать бы нам офицеров – самим идти.

И Розен о том же думает: «Взялся за меч – на пальцах считай минуты».

ЗОЛОТОЕ СЕРДЦЕ

Казармы лейб-гренадерского полка находились по ту сторону Невы. Поручик Сутгоф повёл свою роту на Сенатскую площадь кратчайшей дорогой, прямо по льду Невы. Гренадеры во главе с поручиком Пановым шли через Дворцовую площадь. Торопились солдаты. Идут то шагом, то вдруг – бегом.

Тут на Дворцовой площади и повстречали лейб-гренадеры царя Николая I. Приехал сюда на минуту царь.

Когда император увидел бегущих солдат, вначале подумал: свои, надёжные. Даже крикнул:

– Остановитесь! Куда вы? Я тут!

Задержались на миг гренадеры. Узнали они царя.

И Николай I опознал солдат. Ему уже доложили, что взбунтовался лейб-гренадерский полк.

Замерло сердце у царя-императора. Гренадеров семь или восемь сотен. В охране царя пятьдесят человек, не более.

Взглянул Николай I на солдатские лица. Лица как лица: юные, старые, в морщинах, безусые, суровые, нежные, красивые лица и так себе, – много кругом солдат. Однако со страху царю Николаю солдаты кажутся все на одно лицо. И конечно, лица у всех ужасные. Что ни солдат, то разбойный вид.

«Дёрнул господь окликнуть, – сам на себя обозлился царь. – Эка какие рожи! Что им штыком прикончить».

Бывает так, что в испуге вдруг человек находчив. Нашёлся и Николай I.

– Вам на Сенатскую?

– Так точно.

– Раздайся! – подал охране команду царь.

Расступилась охрана. Побежали лейб-гренадеры дальше.

– Пронесло, – прошептал Николай I.

Когда потом во дворце вспоминали об этом случае, все говорили:

– Какой благородный у нас государь! Сам разрешил мятежному сброду идти на площадь.

Флигель-адъютант Дурново и тут больше других старался:

– Золотое сердце у государя. Добрейшей души человек наш государь.

Кивал головой Николай I. Видать по всему – соглашался.

«ЭТОТ ДУРАЦКИЙ СЛУЧАЙ»

Когда верные царю войска окружили восставших, не стал Николай I тратить напрасно время. Дал он команду конным идти в атаку.

Полковник Вельо хвастал царю:

– Да я их, ваше величество, вот этой самой рукой, – поднял он руку, взмахнул палашом, – враз приведу к смирению. Побегут у меня злодеи.

– Вперёд! – скомандовал конным Вельо.

Устремились вперёд драгуны.

Однако не дрогнули восставшие на Сенатской площади. Встретили конных огнём солдаты.

Остановились, попятились конные.

– Вперёд! – надрывается Вельо. – Орлы, вперёд!

Однако атаки конных всё тише и тише. Даже та, что считалась первой, если сказать по правде, но отличалась особой силой.

Объясняют драгуны:

– Кони у нас не подкованы.

– Не наточены палаши.

Ясно слепому – хитрят драгуны.

Да и восставшие стреляют скорее для вида. Пули проходят поверх голов.

Понимают драгуны – гренадеры нарочно стреляют вверх. Не хотят убивать своих.

Понимают гренадеры – драгуны нарочно в атаках плохи. Не хотят разгонять своих.

Понял это и царь Николай I. Дал он сигнал прекратить атаки.

Неудобно царю признаваться в том, что драгуны нарочно щадили восставших. Объясняет своим приближённым:

– Кони у них не подкованы. Не наточены палаши.

Делают вид приближённые, что так и есть всё на самом деле. Повторяют слова государя:

– Кони у них не подкованы.

– Не наточены палаши.

Без смертей обошлись атаки. И всё же с потерей один нашёлся. Пострадал сам полковник Вельо. Лишился руки полковник.

Когда он занёс палаш и кричал громко команды, кто-то в руку ему и стрельнул. Пуля попала в локоть. Вскрикнул полковник, выпал палаш.

Сокрушался полковник Вельо:

– Наглецы! Стервецы! Злодеи! Да если бы не этот дурацкий случай, кивал на повисшую плетью руку, – я бы в момент их привёл к смирению!

Как видно, Вельо любил похвастать. Даже конь, на котором сидел полковник, хотя он всего и обычный конь, и тот при этих словах не сдержался.

Рассмеялся драгунский конь.

ФАМИЛЬНОЕ ПРАВО

Молод. Весел. Как тополь строен. Золотистые кудри. Соболиные брови.

Это и есть Бестужев. Пётр Бестужев – кронштадтский мичман.

Вот он мчится в санках по первому снегу. Как ветер летит рысак. Вьются по ветру кудри. Золотистые кудри. В серебро разукрасились брови. Соболиные брови.

В числе декабристов Бестужевых было четыре брата: штабс-капитан Александр Бестужев, штабс-капитан Михаил Бестужев, морской офицер Николай Бестужев и Пётр. Пётр Бестужев – младший из братьев. Годами и чином младший. Он мичман пока всего.

Полны отваги братья Бестужевы. Преданны общему делу. Двое из них, Александр и Михаил, вместе со штабс-капитаном Щепин-Ростовским привели на Сенатскую площадь Московский полк. Николай, из братьев он самый старший, призвал к восстанию гвардейский морской экипаж, привёл моряков на Сенатскую площадь. Пётр…

Любят старшие братья младшего, оберегают. В канун восстания договорились они отправить Петра подальше от Петербурга, в Кронштадт, к месту военной службы. Состоял молодой Бестужев в адъютантах у командира Кронштадтской крепости.

Брат Николай, прощаясь, сказал:

– Не смей возвращаться назад без вызова.

Брат Александр добавил:

– И даже если услышишь стрельбу, чтобы в руки не брал оружия.

Михаил от Петра потребовал:

– Дай слово, если придёт беда, для матери стать опорой.

Не стал младший перечить старшим. Уехал в Кронштадтскую крепость. Успокоились старшие. И вдруг на Сенатской площади в самый разгар восстания заметили братья знакомые брови, знакомые кудри. Золотистые кудри. Соболиные брови.

– Как ты посмел!

– Мальчишка!

– Немедля ступай отсюда!

– Не уйду, не уйду! Право на то имею.

– Марш отсюда, немедля марш!

– Не уйду, не уйду! Право на то имею.

«Ну и наглец, – поразились братья. – Право ещё придумал!»

– Кто же право тебе пожаловал?

– Вы, – отвечает младший.

– Мы?! – возмутились старшие.

– Вы, – повторяет Пётр. – Право моё – фамильное. Я, как и вы, Бестужев.

ОТЕЦ СЕРАФИМ И ОТЕЦ ЕВГЕНИЙ

Не смог генерал Милорадович уговорить солдат. Не разогнали восставших конные.

Задумался царь Николай I: что бы ещё придумать?

Кто-то шепнул царю:

– Ваше величество, слуг бы господних послать к злодеям.

Понравилась мысль Николаю I. Приказал он срочно вызвать к себе попов.

Явились отцы святые – отец Серафим и отец Евгений.

Глянул царь Николай на отца одного, на отца другого:

– Ну что же, ступайте с богом.

Подкатила карета. Уселся в карету отец Серафим. Уселся в карету отец Евгений.

– Боязно что-то, – шепчет отец Серафим.

– Аж мурашки идут по телу, – отзывается поп Евгений.

Приехали они на Сенатскую площадь. Остановилась карета. Вылез наружу отец Серафим, вылез отец Евгений. Подошли святые отцы к восставшим. Задрали кресты в поднебесье.

– Побойтесь бога. Он всё видит, всё слышит, – начинает отец Серафим.

– Он всё видит, всё слышит, – повторяет отец Евгений.

– Покарает за дело такое господь, – продолжает отец Серафим. Наложит проклятие вечное.

– Наложит проклятие вечное, – повторяет отец Евгений.

Неловко солдатам от этих слов. Притихли, потупили головы.

Вовсю разошёлся отец Серафим, даже ногой притопнул:

– Гореть вам, отступники, в пламени адовом. Не видеть вам райских садов.

– Не видеть вам райских садов, – повторяет отец Евгений.

Всё шло у попов хорошо. Но вдруг среди солдат озорник нашёлся.

– Фьить! – присвистнул какой-то лихой гренадер. И лицо на страшный манер состроил.

Сбился с мысли отец Серафим.

На полуслове запнулся отец Евгений.

Хихикнули дружно солдаты. А тут ко всему ударили вдруг барабаны. На парадах не выбивали солдаты такую дробь, как тогда на Сенатской площади.

Показалось святым отцам, что расступилась земля под ними, что в небе грохочет гром.

Схватился за уши отец Серафим. Схватился за уши отец Евгений.

– Боже, спаси, помилуй!

Развеселились совсем солдаты:

– В церковь ступайте, святые отцы. Тут нам попов не надо.

Пытался отец Серафим снова начать о боге. Только раскрыл в полуслове рот, как тут же солдаты опять подняли такой барабанный стук, что даже царь Пётр I на своём пьедестале вздрогнул.

– Ступайте, ступайте! – кричат солдаты. – Разберёмся без вас, без бога!

Кто-то пристукнул ружейным прикладом. Кто-то лязгнул для большего веса штыком. А тут гренадер-озорник снова состроил такую рожу, что обоим отцам показалось вдруг, будто бы сам дьявол своей особой явился сюда на площадь.

Попятились слуги господни. Повернулись – и прочь отсюда.

– Свят, свят, – крестился отец Серафим.

– Ик, ик, – икал от испуга отец Евгений.

СНАРЯДЫ

Коротки в Петербурге зимние ночи. Солнце взошло и тут же бежит к закату.

Боялся царь Николай темноты. Пойди уследи в темноте за солдатами. Не верил в преданность войск Николай I. Не покидала царя тревога: «Защищают пока меня, а сами небось, как бы к злодеям, думают».

Шепчут царю приближённые:

– Многие, ваше величество, ждут темноты. Перебежки возможны. Слухи идут нехорошие.

Посмотрел государь на небо. Сереет, сереет, сереет восток. Ещё час и совсем стемнеет.

Николаю I представилось страшное. Взбунтовались кругом полки. В темноте осмелел народ. Всколыхнулось, как море, Сенатская площадь. Бегут на него солдаты. Тянут вперёд штыки. Содрогнулся от мысли подобной царь. Подумал: спасение в пушках.

Давно уже отдан о них приказ. Время идёт. Однако что-то не едут пушки.

– Где пушки? – вскричал Николай I.

Разбежались в момент посыльные.

Ждёт государь. Слез с коня. Словно в клетку посаженный волк, взад-вперёд перед свитой ходит.

– Прибыли пушки, – наконец доложили царю.

– Где пропадали?! – грохочет царь.

Объясняют артиллеристы:

– Коней запрягали, ваше величество. Дюже брыкались кони. Пушки – хоть на руках кати.

– «Брыкались»! – ругнулся царь.

А сам понимает: «Тянут, злодеи, тянут. Ждут темноты, злодеи».

– Заряжай! – скомандовал государь.

Офицеры бросились к орудиям, смотрят – снарядов нет.

– Снарядов, ваше величество, нет.

Вскипел Николай I, набросился на артиллеристов.

– Торопились очень, – объясняют артиллеристы. – Впопыхах, государь, забыли.

– «Впопыхах»! – кричит Николай I. – Болваны! Скоты! Разини!

А сам понимает: «Тянут, злодеи, тянут. Ждут темноты, злодеи».

Смотрит царь с тревогой на небо. Сереет, сереет, сереет восток. Полчаса – и совсем стемнеет.

Послал Николай I на склад посыльных. Вернулись посыльные.

– Ваше величество, нет снарядов.

– Как – нет?

– Не дают их на складе.

– Как – не дают? – взревел Николай.

– Ваше величество, бумагу от величества вашего требуют.

«Измена», – подумал царь. Пробил его пот холодный. Пишет бумагу царь, а сам понимает: «Тянут, злодеи, тянут».

Поднял снова глаза он к небу. Сереет, сереет, сереет восток. Вот-вот и совсем стемнеет.

ЧТО ОТВЕЧАЕТ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ

Великий князь Михаил был младшим братом царя Николая I. Пока царь ожидал снарядов, решил он к восставшим послать Михаила.

– Пообещай им чего желают. Уговори.

Не хочется ехать к войскам Михаилу. Однако что же тут делать. Сел на коня, поехал. Правда, с изрядной свитой…

Декабрист Вильгельм Кюхельбекер больше всего любил книги. На службе военной не был. Верхом на коне никогда не сидел. Сабли в руке никогда не держал. Как стреляет ружьё, не знал.

Был он школьным другом поэта Пушкина. Сам сочинял стихи. «Кюхля» нежно называли его друзья.

Добрым, отзывчивым был Кюхельбекер. Один недостаток – уж больно вспыльчив. Обиделся на кого-то однажды Кюхля, вызвал обидчика на дуэль.

– Кюхельбекер – и вдруг дуэль! – хохотал, узнавши об этом, Пушкин.

Однако Кюхля хотел стреляться. Дуэль состоялась. Целил Кюхля в обидчика, попал в своего секунданта. Хорошо, что не в голову, только шляпу ему пробил.

– Друг Кюхельбекер, вот мой тебе совет, – сказал после дуэли приятелю Пушкин, – никогда не бери пистолетов в руки.

Но Кюхля взял. 14-го декабря Кюхельбекер оказался в числе восставших. Вот он шагает по площади. Высокий, сутулый, не в мундире гвардейском, не в шляпе с султаном, в гражданском поношенном платье. Держит в руках пистолет.

– Свобода, свобода. Ура – свободе! – кричит восторженно Кюхельбекер.

Дважды ронял пистолет он в снег. Давно в нём заряд подмочен. Не понимает того Кюхельбекер. Уверен в оружии грозном. Устал от ожидания долгого Кюхля. Хочется Кюхле действовать.

Узнал Кюхельбекер, что к восставшим подъехал великий князь, решил застрелить Михаила. Подошёл он вплотную к великому князю. Поднял руку, навёл пистолет. Дуло всаднику в грудь направил.

Увидел дуло князь Михаил, чуть с седла не слетел от испуга.

Нажал на курок Кюхельбекер. Щёлкнул курок, и только.

Развернул Михаил коня. Мчал от восставших ветром. Вернулся назад к Николаю, лопочет что-то совсем невнятное.

– Что говорят злодеи?

– Б-б-б, – трясутся у великого князя губы.

– Согласны сложить оружие?

– Б-б-б, – отвечает великий князь.

САВВАТЕЙКА

Два брата, Игошка и Савватейка, вот уже третий час сидят на железной крыше.

– Домой хочу, – хнычет Савватейка.

– Сиди, сиди, – успокаивает брата Игошка. – Зорчее смотри на площадь. Запоминай. Потом всем обо всём расскажешь.

Удобно на крыше. Место хорошее. Рядом сенатский дом. Всё видно. И офицеры видны, и войска, и народ.

Наблюдали ребята отсюда и то, как ходили в атаку конные, и как приезжали к восставшим святые отцы, и как появились на площади пушки.

Савватейке шесть лет. Интересно, конечно, то, что происходит внизу на площади. Однако устал и промёрз Савватейка.

– Домой хочу, – начинает хныкать опять мальчишка.

– Сиди, сиди, – повторяет Игошка. – Запоминай. Потом всем обо всём расскажешь. – Показал рукой туда, где стояли пушки: – Давай подождём. Может, они бабахнут.

Смирился Савватейка, ковырнул пальцем в носу, снова на площадь смотрит. Смотрел, смотрел и заснул.

Николай I в это время находился как раз возле пушек. Привезли наконец снаряды.

Однако медлит что-то царь Николай. Страшно открыть огонь. Вдруг не пожелают солдаты стрелять в своих. Команду дашь, а они взбунтуются.

– Стреляйте, ваше величество! – наседают советчики. – Стреляйте!

Наконец Николай решительно двинулся к батарее.

– Стрельба орудиями по порядку, – скомандовал государь. – Первая, начинай!

Царь ожидал услышать артиллерийский раскат, но пушка молчала. Николай I скосил на солдат-канониров глаза. Увидел: один из них с зажжённым фитилём в руках стоит навытяжку перед офицером.

– Почему не стреляешь?! – кричит офицер.

– Там же свои, ваше благородие.

– Молчать, башка твоя вшивая! Свои не свои, раз приказ стреляй!

Офицер был из тех, кто умел ругаться.

– Стреляй, говорю, паршивец, бычьи твои глаза!

Не тронулся с места солдат. Фитиль не поднёс к орудию.

Выхватил тогда офицер фитиль из рук канонира, поднёс к запалу. Змейкой юркнул огонёк. Гулко раздался выстрел. Звук его заполнил Сенатскую площадь. Долетел до Сената, Адмиралтейства. Ударив о стены, вернулся назад. Громовым заметался эхом.

Николай I улыбнулся.

Картечь ударила в мостовую, рикошетом разлетелась по сторонам. Врезалась в ряды солдат, в людей, заполнявших площадь. Взметнулась выше, поверх голов, ударила градом в соседние крыши.

Что случилось, Игошка не сразу понял. Рядом, уткнувши нос в воротник, спал Савватейка – и вдруг Савватейки нет. Потянулся Игошка к обрезу крыши. Видит, лежит на снегу Савватейка. Спрыгнул Игошка вниз.

– Савватейка! – тормошит. – Савватейка! Вставай, Савватейка!

Не встаёт Савватейка, Мёртв Савватейка. Из-под шапки алая струйка на снег бежит.

ГРУДЬЮ НА ПУШКИ

Зашевелилась, задвигалась Сенатская площадь. За первым выстрелом грянул второй, третий, четвёртый, пятый… Врезалась в людей картечь, валила снопами наземь.

Распалось боевое каре. Солдаты шарахнулись в разные стороны.

И вдруг:

– На пушки! Грудью на пушки! Ура! Вперёд!

Это поручик Николай Панов звучно подал команду.

– Ружья к бою! Вперёд! За мной!

Это штабс-капитан Щепин-Ростовский под свист картечи строил своих солдат.

– Ребята, не трусь! Ребята, вперёд! Нам ли картечи кланяться!

Это поручик Александр Сутгоф обращался к своим гренадерам.

Рванулись вперёд смельчаки. Открыли огонь из ружей. Но новый шквал преградил дорогу. Отступили солдаты к реке. Спустились на лёд Невы.

Тут принял команду штабс-капитан Михаил Бестужев.

– Стройся! Повзводно! – кричал Бестужев.

Собрались к нему солдаты. Строится к ряду ряд. Смотрит Бестужев на Петропавловскую крепость. Рядом она совсем. Вот куда поведёт он теперь солдат. Нет, не всё ещё кончено. Надёжны у крепости стены. Соберутся туда восставшие, поспорят ещё с Николаем.

Тем временем пушки открыли огонь по Неве. Ударяют ядра в ряды солдат. Не дают им собраться вместе.

– Стройся! Стройся! – кричит Бестужев.

Заполняют живые места убитых. Вот и готова уже колонна. Собрался Бестужев подать команду – мол, на крепость, друзья, вперёд! Как тут:

– Тонем! – раздались крики.

Глянул Бестужев – пробили ядра лёд на Неве. Повалились солдаты в воду. Сорвался поход на крепость.

Лишь немногие вышли тогда на берег. А в это время с той стороны Невы, оголив палаши, мчались навстречу восставшим конные.

Понял Бестужев – всему конец.

Последний отряд декабристов укрепился при входе на Галерную улицу. Недолго продержались и здесь восставшие. Смёл их картечный залп.

К шести часам вечера опустела Сенатская площадь. Восстание было подавлено.

НАГРАДА

Когда солдаты Прохор Ильин и Макар Телегин шли со своей ротой на Сенатскую площадь (полк их остался верен царю Николаю I), возник между ними давнишний спор.

Ильин был солдатом смирным. Верил в бога, любил царя, тех, кто восстал, называл смутьянами.

– Смутьяны они, смутьяны. Царь же отец солдатам. От господа бога царёва власть.

Телегин – другого склада. Хотя и ходил к молитвам, однако в бога не очень верил.

– Попы придумали бога, – твердил солдат. – Когда бы господь имелся, мужик бы не маялся, как грешник в аду, как в масле сыр, не катался бы барин.

И о царе у Макара другое мнение:

– Не отец он, Прохор, солдатам, нет. Тех же кровей он – барских.

Рота, в которой служили Ильин и Телегин, разместилась на Исаакиевском мосту, как раз напротив каре восставших.

– Ах, смутьяны, смутьяны, – качал головой Ильин, обращаясь к Макару Телегину. – А нам ведь, поди, Макар, будет за верность царю награда.

– Жди, жди, – усмехался Телегин. – Может, землю и волю тебе пожалует.

В самое точное место попал солдат. Не понял Ильин насмешки:

– А как же, конечно, награда будет.

Простояли они на мосту до начала пальбы из пушек. Когда грянули первые залпы и шарахнулись в стороны люди, перекрестился Прохор Ильин:

– Ну, слава богу. Делу пришёл конец. – Снова полез к Макару: – Видал, как смутьянов лупят? Это господь покарал неверных.

Хотел ещё что-то сказать солдат, но помешал ему новый залп. Пушки стреляли теперь по Неве. Одним зарядом ударило в мост. Картечь и оборвала его на слове. Рухнул на мост солдат.

Когда Ильин очнулся, вокруг никого уже не было. Опустели и мост и Сенатская площадь.

Шевельнул головой солдат. Видит, рядом лежат побитые. Все из их же, из верной царю-государю, роты. Вот Васин Иван, вот Аристарх Извеков, Клюшкин, фельдфебель Павлов. А вот в полушаге всего от Прохора языкастый его сосед. Страшно взглянуть на Телегина. Картечь угодила солдату в голову.

– О боже, – прошевелил губами Ильин. Потом о себе подумал: «Нет, заметил всё же меня всевышний. Сохранил в живых за моё смирение».

На этом снова Ильин забылся.

Сразу же после разгрома восстания Николай I отдал приказ очистить площадь от тел убитых. Явились сюда жандармы. Стали мёртвых сносить к Неве. Бросали убитых в проруби, толкали под невский лёд.

Потащили жандармы и тех, кто лежал на Исаакиевском мосту. Подхватили за ноги Васина, подхватили Извекова, Телегина, Клюшкина, Павлова. Вместе со всеми и Прохора поволокли. Уже на льду, у самой проруби вдруг застонал солдат.

Остановились жандармы. Кто-то сказал:

– Братцы, кажись, живой.

Голос второй ответил:

– Живой, не живой – волоки. Все они тут смутьяны.

За секунду до этого явилось к Прохору вновь сознание. Казалось солдату, что стоит он в строю. Сам отец-государь обходит войска и за верность вручает ему награду. Какую награду, не успел разобрать Ильин. Столкнули жандармы солдата в прорубь.

ЖИВ, НЕ УБИТ СОЛДАТ

Был он высокого роста. Приметен среди других. Лихо сидит гренадерская шапка. Медаль на груди блестит.

Стоял он в каре на площади. Вынес напор Милорадовича. Отбивался от конных атак. Над призывом попов смеялся. Вместе с другими кричал «ура!».

Когда ударили царские пушки, солдата опять в общем ряду приметили.

Шёл он грудью вперёд на огонь. Валит картечь восставших. Кровь заливает снег. Вот-вот и конец солдату.

Но не упал, не сражён солдат.

Жив, не убит солдат. Лихо сидит гренадерская шапка. Медаль на груди блестит.

За залпом грохочет залп. Окутало площадь дымом. Торжествует царь Николай I:

– Так им, так им! Кроши злодеев!

Градом стучит картечь. Вот-вот и конец солдату.

Но не упал, не сражён солдат.

Жив, не убит солдат. Лихо сидит гренадерская шапка. Медаль на груди блестит.

Когда Михаил Бестужев на льду Невы собирал гренадеров, снова солдата видели.

Взвизгнули ядра над головой. Шипя по-змеиному, в солдатские роты врезались. Вот-вот и конец солдату.

Но нет, не погиб, уцелел солдат.

Жив, не тронут судьбой солдат. Лихо сидит гренадерская шапка. Медаль на груди блестит.

Ядра пробили лёд. Место страшнее ада. Стоны. Призывы. Крики. Люди живые идут под лёд. Вот-вот и конец солдату.

Но нет, не погиб, уцелел солдат.

Жив, не тронут судьбой солдат. Лихо сидит гренадерская шапка. Медаль на груди блестит.

На том берегу Невы, когда конные мчали во весь опор, снова солдат на глаза попался.

Метнулись сабли над головой. Опустились смертельным калёным жалом. Казалось, вот-вот и конец солдату.

Но нет, не упал, устоял солдат.

Жив, не убит солдат. Лихо сидит гренадерская шапка. Медаль на груди блестит.

Снова взлетели сабли. Кони непокорных копытами бьют. Упавших на землю топчут. Вот-вот и конец солдату.

Но не упал, устоял солдат.

Жив, не убит солдат. Доброй дороги тебе, солдат. Славы тебе солдатской.