Текст книги "Все и сразу"

Автор книги: Сергей Парфенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Отцу же его избранница понравилась, он нашел ее прекрасной партией и был доволен совершенной сделкой. Граф и графиня Чэнери испытывали чувство неловкости перед дорогими гостями и бормотали какие-то извинения за поведение дочери.

Что касается Изабеллы, то примерно через десять минут после свидания, она и думать забыла об этом худосочном юнце с отвисшей челюстью и холодным презрительным взглядом.

Глава 2

С той поры как мы расстались с семействами Каннуорт и Чэнери минуло четыре года. Четыре долгих и трудных года, богатых событиями и происшествиями. Война за «испанское наследство», так много приносящая бед и страданий, близилась к своему завершению. Франция, униженная рядом поражений, уже была не способна и дальше противостоять государствам, объединившимся против ее честолюбивых планов. Людовик XIV осознал всю тщетность своих устремлений и надеялся только на то, чтобы достойно завершить эту неудачную кампанию.

А в это время, на другом конце Европы произошла знаменитая Полтавская битва. Карл XII был развенчан, а «старушка» Европа с изумлением заметила, набиравшее силу и полное новых устремлений, Российское государство.

Все это, вместе взятое, очень занимало представителей английского «высшего света». Победа над злейшим и старейшим врагом Британии создала атмосферу благодушия и, ничем не прикрытого, самодовольства. Виги и тори, забыв распри, воспевали хвалу герцогу Мальборо – «этому мужественному и непобедимому полководцу, своими деяниями напомнившим великих античных героев». Словом, было отчего возликовать обитателям Букингемского дворца и Уайт-Холла.

Но, ни унижение Франции, ни появление на европейском театре «азиатской России», ни в коей мере не затронули простых англичан, на чьи плечи и была взвалена вся тяжелая ноша борьбы с имперскими планами Людовика. Здесь так же, как и раньше мерно протекала жизнь в суетливой толчее улиц, в неусыпной борьбе за кусок хлеба, в воспитании своих возлюбленных чад и в хмельном угаре, позволявшем хоть на время забыть о бедах и невзгодах.

С вашего разрешения, оставим на время рассказ о судьбе известных уже героев и заглянем в портовый город Ярмут, находящийся на юге Англии.

Поскольку это был порт, то и народ здесь жил самый разнообразный. Представителей всех, наверное, частей света можно было встретить на узких и грязных улочках Ярмута. Здесь были и высокомерные английские джентльмены, и бравые голландские рыбаки, и старомодные испанские идальго, и туземцы с берегов Африки и Америки. Здесь попадались люди, по которым было очень трудно определить принадлежность к той или иной нации, короче, это были, гонимые судьбой и попутным ветром приключений, бродяги, без роду и племени. Каждый день в порт заходили все новые и новые суда, принося с собой свежую партию товаров и вольных людей, и они растворялись в шумном море многоязычного города, в его лавках и на базарах. В этом разноязычном хоре, до недавних пор, не было слышно русской речи. Но приезд в Англию русского царя Петра уничтожил эту историческую несправедливость. Через Ярмут в Англию хлынули первые русские, в погоне за знаниями и напутствуемые царем. Петр шутить не любил, и русские дворяне, боясь предстоящей встречи с государем, усиленно штудировали математику и фортификацию, географию и морское дело.

В самом Ярмуте, на северо-западе города, в районе корабельной верфи, находилось немногочисленное русское поселение. Во время войны поток отправляемых за знаниями сильно упал, остались либо самые усердные, либо самые услужливые.

Ни к числу первых, ни к числу вторых, не относился русский дворянин Петр Кошелев. Его направила на берега туманного Альбиона воля отца. Тот, стремясь завоевать почет и уважение грозного царя, отправил своего сына учиться «ходить по волнам как по суше» в далекую и неизвестную Англию. Но между нами, отец Кошелев просчитался. Сын его Петр был весьма непутевым малым. Пьяница и бабник, лентяй и задира. Для той цели, которую избрал ему отец, он абсолютно не годился. Те два года, что он провел в Ярмуте, Петр потратил в беспрестанных попойках с друзьями сомнительной внешности и положения. Деньги, присылаемые отцом для учебы единственного сына, перекочевывали в карманы трактирщиков и случайных девиц. А вот чего не любил Петр, так это учиться. Даже само это слово нагоняло на него такую тоску и печаль, что того и гляди, вывихнется челюсть. Сидеть за книжками, что-то чертить или писать, было для Кошелева хуже зубной боли. Иногда, в перерыве между попойками, он, вспоминая о неизбежном возвращении в родительский дом, брал в руки книгу и, делая над собой неимоверное усилие, силился понять смысл напечатанного. Но это занятие очень быстро отнимало у него духовные и физические силы и он, дабы укрепить дух, отправлялся в ближайший трактир, где и напивался хуже обычного.

Заглянем к старому корабельщику Тому, в доме которого и обосновался этот русский дворянин. Конечно, старику и его супруге постоялец приносил немало хлопот, но чего не допустишь, если расплатой за все эти дебоши и гулянки служила звонкая монета, с оказией прибывавшая из России от заботливого отца русского.

–Ванька, вина живо! – Петр Кошелев с трудом оторвал хмельную голову от подушки, – Ванька, черт, вина живо!

Он уселся на кровати и обхватил свою раскалывающуюся голову обеими руками. На вид ему было лет двадцать пять, хотя на самом деле он был моложе. Сыграла в этом свою роль изрядная доля, принятого накануне, зелья. Толстые мясистые губы, широкий нос, придавали его лицу выражение благодушия и умиротворенности. А вот воспаленные глаза и взлохмаченные волосы говорили об образе жизни, не соответствующем внешнему облику. Кошелев тупо уставился в одну точку и застонал. В этом стоне чувствовалась безысходная мука и жалость к собственной персоне.

В дверях появился его слуга Иван с кувшином, в котором плескалась столь драгоценная в эту минуту для Кошелева жидкость, и протянул его хозяину. Иван был крепко сложенный, высокий и широкоплечий малый лет двадцати от роду. Его статная, подтянутая фигура невольно вызывала зависть и уважение у окружающих. Уверенный взгляд красивых серых глаз, бронзовое от загара лицо, окаймленное, спадающими на плечи, черными как смоль волосами, твердая походка и взвешенные движения и жесты, придавали ему некое благородство, что довольно редко встречается у слуг. Надо сказать, что это было скорее приобретенное, чем врожденное. Но об этом после. А сейчас послушаем их разговор.

Кошелев грубо оттолкнул слугу и с жадностью стал отхлебывать из кувшина. Вино потекло по подбородку и залило красным, скорее рубиновым, цветом измятую рубаху. Кончив пить, он вытер рукавом сочные губы и хмельно уставился на слугу.

–Ты что, болван, таращишься на меня? Беги живей в трактир «Жареный поросенок», принеси чего-нибудь пожрать.

–Не дадут в «Поросенке», – Иван отвел взгляд.

–Это пошто не дадут-то? А ежели я тебе по шее дам? Тогда што? – Кошелев пьяно икнул.

–От того, что Вы мне по шее съездите, ничего не изменится. Должны мы там шибко.

–Да-а? – протянул хозяин. – И много должны? А впрочем сам знаю, что должен. Когда же папенька денег пришлет? – Кошелев попытался встать, но зашатался.

Иван подскочил к нему, подставил плечо под нетвердую хозяйскую руку. Тот сделал несколько шагов и повалился в стоящее посреди комнаты кресло.

–Что я вчера последние истратил? – полувопросительно – полуутвердительно обратился он к слуге.

–Да, а когда ваша дама захотела выпить еще, а трактирщик вам отказал, то вы захотели научить его быть вежливым с дамами.

–И что я сделал? – заинтересовано поднял голову Кошелев.

–Ничего особенного и не сделали. Так, разбили о его голову две пустые бутылки.

–А што, одной мало было или как? – Кошелев мучительно пытался восстановить в голове вчерашние события.

–Вы сказали, что для верности и для лучшего запоминания урока вежливости.

–А дальше что? – Кошелев, пытаясь вспомнить, усиленно тер лоб.

–Дальше мне пришлось вооружиться кочергой и отбивать нападение.

–Ну и как, отбился?

–Как видите, вы живы и здоровы.

–Я бы не говорил об этом столь уверенно. В груди что-то … у-у, – Кошелев попытался объяснить, разведя руки в стороны, но свернул на пол, стоявший на столе, подсвечник, и оставил это занятие.

–А ваша дама, как только началась заварушка, так сразу и исчезла, – Иван поднял подсвечник и водрузил его на место.

–Как там ее звать-то? Мэри? Гертруда? А Бог с ней, стервой. Ты куда собрался идти? – глянул Кошелев на одетого слугу.

–Так на верфь, барин. Мне там голландец Йохан обещал книжку по геометрии принести.

–Книжку, – язвительно протянул Кошелев, – ишь ты, наловчился тут. Вот отправлю тебя обратно в Россию к батюшке. Он тебе такую геометрию покажет, – барин гулко захохотал, но опять икнул.

–За что, хозяин? Я же для вас стараюсь. Вы же сами говорили «учение – дело не барское». Учись Ванька – ты у меня будешь первым помощником, я тебе хозяйство вести доверять буду. А сейчас – домой?

–Да шучу я братец, – заулыбался самодовольно Кошелев, – ты мне еще здесь сгодишься. По-английски вон, лучше англичан лопочешь. И как это у тебя получается? Я вот сколько ни бьюсь, ни черта не выходит. Гнусавишь, гнусавишь – а все без толку. А тебя послушаешь, знатно у тебя получается. Ладно, иди. Нет, постой. На обратном пути заскочи к Вилли, может, даст чего? А теперь ступай.

Иван вышел из дома и медленно направился к верфи. Светило яркое солнце, что случалось в последние недели довольно редко. Обширные лужи, еще вчера раздражавшие взор, сегодня ярко поблескивали огоньками, а солнечные лучи принимали водные процедуры, передавая свою радость прохожим. Обстановка располагала к созерцанию и мечтательности.

Иван свернул за угол последнего дома. Его взору представилось море, простирающиеся до горизонта. Несколько дней подряд оно бушевало, и не находя иного выхода своей ярости, обрушивалось на слабые и беззащитные корабли, стоявшие в порту. Оно гоняло и швыряло их как щепки, то вознося на умопомрачительную высоту, то ниспровергая в черную и пугающую бездну. Проклятия и мольба о помощи, стоны и стенания людей, находящихся на этих, гонимых судьбой, скорлупках, ничто не могло заставить смилостивиться разбушевавшуюся стихию. И вот когда казалось, что этому аду не будет конца, когда оставалось надеяться разве что на чудо, море неожиданно сменило гнев на милость. Стих ветер, окончился дождь, волны недавно столь громадные и ужасающие, стали все меньше и меньше и, наконец, из-за туч выглянуло солнце, столь долгожданное и столь заботливое и ласковое.

Сегодня на море было любо-дорого посмотреть. Оно напоминало молодую супружескую чету после прошедшего накануне семейного скандала. Вчера была бурная сцена с битьем посуды, произнесением проклятий и оскорблений, дракой и прочими атрибутами выяснения отношений, которые раскрашивают мерно текущую и монотонную совместную жизнь новыми красками, может и не столь яркими, но без сомнения запоминающимися. Сегодня тихая идиллия, когда обоюдные ласки и взаимные уступки, нежно-трогательные слова извинений и столь долгожданное прощение, придают вчерашним краскам тот самый колорит, который так нежно щемит сердца и который, отметая все плохое предыдущее, оставляет в нашей памяти самые яркие воспоминания и вселяет уверенность в счастливое будущее.

Так и море. Злобная и своенравная мачеха сменилась ласковой и заботливой матерью. Она ласкала и баюкала своих любимых детей, и дети эти, забыв о том, что они еще вчера поклялись навеки забыть дорогу к морю, забыть о путешествиях и приключениях, сегодня, воспрянув духом, начинают мечтать о новых открытиях, новых землях и радуются возможности снова выйти в море.

Иван, как зачарованный, смотрел на это зрелище. Море его звало и ласково притягивало к себе. Если Кошелеву водная гладь казалась чем-то таинственным и ужасным, а свое путешествие по морю в Англию он вспоминал как кошмарный сон, вызывающий в нем отвращение и болезненное чувство, то Иван думал совсем по-другому. Он грезил морем. Часто по вечерам, когда хозяин валялся пьяный в домике, Иван выходил на берег и, слушая удары набегающих волн о прибрежные камни, глядя на золотистый закат и мерцающие на воде блики, мечтал. В мечтах он мог позволить себе решительно все, здесь не было пределов, здесь никто и ничто не могло служить препятствием.

Как часто каждый из нас в полете фантазии уносится в столь затаенные и укрытые от постороннего взора места, становится тем, кем бы ему хотелось стать, но в реальной жизни сделать этого не удается. Скромный бухгалтер представляет себя швыряющим налево и направо деньги миллионером. Заваленная грудой дел домохозяйка, забывает обо всем, представляя себя очаровательной принцессой, перед которой склоняются самые роскошные женихи. Несчастный бродяга на миг становится влиятельным герцогом, а обделенный женской лаской мужчина, в мыслях становится роковым обольстителем и с легкостью завоевывает сердца самых прекрасных и гордых женщин.

Иван же мечтал о морских путешествиях. Он хотел плавать и открывать новые экзотические страны. Мечтал о далекой и загадочной Амазонке. О том как он выходит победителем в жаркой схватке с грозными пиратами теплых морей, о сказочных богатствах Индии, о зовущем вдаль мысе Доброй Надежды, о прекрасных креолках, о смазливых китаянках и, вообще, об очаровательных девушках, ждущих моряков домой, о … да мало ли о чем мог мечтать молодой человек, не обремененный заботами о семье и хозяйстве.

Но у любой, даже самой сказочной мечты есть, к всеобщему сожалению, оборотная сторона. Это возвращение от сладких грез к действительности, отнюдь не столь сладкой, а скорее даже наоборот. Как хорошо было бы если бы эта сторона отсутствовала, сколько бы добрых и счастливых людей появилось бы на планете. Но рядом с добром всегда ходит зло. И вот природа сыграла с нами такую шутку: наделив способностью мечтать, она затем грубо указывает нам на всю нашу беспомощность перед реальной жизнью. Но как бы ни жестока была эта шутка, она все же дает возможность самым смелым, самым упорным, самым терпеливым идти к своей хрупкой мечте, превратя ее в цель и смысл своей жизни. Идти натыкаясь на препятствия, вынося лишения и страдания и, наконец, достичь ее, овладеть ею, совершить свой житейский подвиг. Правда, оказавшись в наших крепких руках, мечта неожиданно теряет свои привычные очертания. Трудности, перенесенные на пути к ней, кажутся чрезмерными, и вы с удивлением обнаруживаете, что стремились совсем не к тому, что имеете в конечном счете. Но это уже другая насмешка Судьбы.

Вернемся к действительности. А действительность у Ивана была такова. Он был слугой своего господина, рабом этого пьяного дебошира и развратника. Еще несколько лет назад Иван и в мыслях не мог допустить, что он окажется в туманном Альбионе, в сердце кораблестроения – Англии. Ведь кем он был? Ванька в большом хозяйстве Кошелевых имел «ответственный пост» пастуха. Что такое море, и « с чем его едят», он и слыхом не слыхивал. Работа по хозяйству, придирки и незаслуженные наказания, боязнь любой маломальской оплошности и страх перед хозяином, страх пронизывающий все тело и вызывающий слабость конечностей и неприятные мурашки по коже. Нрав у Кошелева – старшего был крутой. Чуть что не так, или оплошность, или недосмотр, или просто у барина с утра плохое настроение – то держись. Целая система наказаний была предусмотрена этим рачительным хозяином. Плети и розги, оплеухи и затрещины раздавались с легкостью и усердием. А если чем не угодил – то хозяин тебя продаст другому, не менее «заботливому», может сдать в солдаты или на работы, а то и просто прибьет.

Но судьба смилостивилась над смышленым и исполнительным Ванькой. Она дала ему шанс. И какой! Здесь в Англии, в нем проснулись какие-то неведомые, доселе дремавшие силы. В нем оказалась неуемная жажда знаний, помноженная на трудолюбие, упорство и способность схватывать все на лету. Ванька увидел в учении ту отдушину, которая могла его вывести из того мрачного и серого быта, в котором он прибывал, будучи в России. Перед ним открылись новые, доселе невиданные горизонты. Иван здесь почувствовал себя человеком, а не рабом, у него появилась та уверенность в себе и своих силах, которая делает человека гордым и независимым.

Но еще слишком крепко сидело в нем проклятое прошлое. Эта жалкая привычка раба перед своим хозяином. Иван прекрасно понимал, что вернувшись в Россию, все начнется сначала, что барин быстро выбьет «ученую дурь» из его головы. А мысли о побеге, если и возникали в его сознании, то долго там не задерживались. Бежать, куда? Ни денег, ни документов. Да и своего непутевого хозяина бросать не хотелось. Привычка раба.

Поэтому, постояв немного на берегу и помечтав, Иван тяжело вздохнул и побрел дальше, удрученный своими мыслями.

Но пути Господни неисповедимы. В этом Иван имел возможность убедиться спустя несколько дней.

В этот вечер он вернулся домой несколько позже обычного. Иван не застал барина. Дочь корабельщика Тома сказала, что русский господин направился в заведение, именуемое «Райским уголком». Иван прекрасно знал это место. Оно находилось на соседней улице и много раз Иван с хозяином бывал там. Туда же он направился и сейчас в надежде застать Кошелева там.

«Райский уголок» может быть и был уголком, но отнюдь не райским. Когда-то сошедший на берег по состоянию здоровья моряк Вилли открыл кабачок в тихом месте, окруженном зеленью и утопающим в акациях. Вилли надеялся вести скромный образ жизни и полагал, что его заведение станет надежным прибежищем для уставших скитальцев морей и наполнится неспешными и занимательными рассказами о путешествиях и опасностях, подстерегающих романтиков на каждом шагу, под дружелюбное постукивание кружек с холодным и радующим взор пивом.

Но очень скоро иллюзии уступили место реальности. Местечко было облюбовано разными бродягами – матросами, блудливыми девками и всевозможными искателями приключений и легкой наживы. Редкий день обходился без драк и скандалов. Вилли пробовал было сопротивляться, звал констебля, сам не раз вышвыривал не в меру темпераментных посетителей за дверь – ничего не помогало. После смерти жены, года два назад, Вилли, у которого не было детей, окончательно плюнул на свое «детище», и «Райский уголок» стал тем местом, куда порядочному человеку не зачем показывать свой нос.

Русский дворянин Петр Кошелев к категории порядочных людей не принадлежал. Он часто появлялся в «Райском уголке», ввязывался в ссоры, покупал шлюх и бузил с друзьями.

По роду своей службы, с ним вместе здесь бывал и Иван. Но юноша он был скромный, трудолюбивый, его мало интересовали вино и девки, а больше привлекало другое. Вилли нашел в его лице благодарного слушателя. Когда старый морской волк начинал рассказы о своей жизни, то весь преображался. Лицо Вилли теряло то выражение мрачности и меланхолии, присущей ему, и приобретало иное, неведомое состояние трогательности и задумчивости. Иван, как зачарованный, слушал то сбивчивые, то повторяющиеся рассказы старика о неведомой и далекой земле, лежащей к югу от Индии, о пиратах Карибского моря, о плантациях Ямайки. Злые языки утверждали, что Вилли сколотил капитал не тяжелым морским трудом, а пиратствуя в течение ряда лет в теплых водах. Время от времени, Вилли, увлекаясь, приоткрывал завесу, но, вовремя спохватившись, переходил на другой рассказ. Ивана это живо интересовало, но напрямую спросить об этом старика он не решался, боясь что тот, обидевшись, перестанет рассказывать. Вилли был рад такому слушателю и, несмотря на непутевого хозяина Ивана, снабжал русских продуктами в кредит.

Вот и сейчас Иван брел в трактир и надеялся в очередной, неизвестно какой по счету раз, послушать о знаменитом пирате Далтоне. Подойдя поближе к «Райскому уголку», он услышал доносившийся из-за закрытых дверей шум. «Опять дерутся» – вяло подумал он и решительно толкнул дверь.

Сумев ловко увернуться от кем-то брошенного стула, Иван осмотрелся. Ему представилась следующая картина из жизни кабацкого Ярмута: трое здоровенных верзил, судя по внешнему виду моряки, списанные с кораблей по пьянке или еще по какому-нибудь темному делу, наседали на двух других, которых от бродяг выгодно отличало только наличие шпаг. В одном из них, с взлохмаченными волосами, в разорванной рубахе и с бешено перекошенным от ярости ртом, Иван узнал своего хозяина. Рядом с ним, столь же пьяный, раздавал удары направо и налево друг и собутыльник Кошелева Федор Мясников. В лежащем у входа на полу с окровавленным лицом человеке с трудом угадывался еще один их собутыльник – голландец Рене. Остальные посетители кабачка разделились на две части. Одна, менее пугливая и привыкшая к разного рода свалкам и потасовкам, с любопытством смотрела на это зрелище и гадала, чья возьмет. Вторая, менее искушенная, пыталась или выскользнуть на улицу или робко жалась к стене.

В тот момент когда появился Иван, Кошелев вспомнил о болтающейся у него на боку и вечно мешавшей движениям шпаге. Он выхватил ее и стал неуклюже вертеть перед носом огромного верзилы, в котором, не боясь ошибиться, можно было признать каторжника. Судя по движениям, Кошелев принял уже изрядную долю живительной влаги, именуемой вином. Он, надеясь проткнуть насквозь своего противника, ткнул шпажонкой, но удар пришелся в деревянную стенку. Шпага застряла и никак не собиралась покидать то место, куда она попала по воле судьбы. «Каторжник» воспользовался этим промахом и со всего размаху перешиб табуретом лезвие шпаги. Она слабо взвизгнула, и обломок ее беспомощно упал к ногам Кошелева. Тот испуганно и удивленно уставился на нее. «Каторжник» занес свой могучий кулак, целя в голову незадачливого противника.

Иван в два прыжка оказался возле них. «Каторжник», рассчитывая своим ударом раскроить череп этому неумехе – дворянчику, с изумлением заметил, что его кулак просвистел рядом с этим жалким типом, а сам он валится на пол. Иван привык к такого рода поединкам еще на родине, где он, отличавшийся силой и ловкостью, валил с ног здоровенных крепких мужиков в кулачных боях на праздниках. В этом он себя чувствовал уверенно и спокойно. Вот и сейчас Иван был хладнокровен, как будто это была не ожесточенная драка, а демонстрация удали. Его удар пришелся в висок «каторжника». Тот завалился на пол и неловко, как бы нехотя, перевернулся. Но малый был крепкий, повыше Ивана, да и потяжелее. Он приподнял голову и с некоторым удивлением уставился на своего нового противника.

–Все, ты не жилец на этом свете. Читай заупокойную, – прорычал он поднимаясь и смачно плюнул.

–Смелое заявление. А где же доказательства? – озорно огрызнулся Иван.

–Сейчас ты их получишь, тысяча чертей, – верзила бросился на Ивана.

Они вцепились друг в друга, словно клещами и стали раскачиваться из стороны в сторону, стараясь свалить с ног противника. В это время послышались крики: «Стража!» Свет померк и в сумерках были слышны только крики и ругань. Иван ловким ударом в живот сумел избавиться от своего здоровяка. Тот охнул и осел. Тут к нему с горящими от злобы и хмеля глазами подскочил Петр Кошелев. В его руке зловеще блеснул обломок шпаги и … сломанное лезвие вошло прямо в сердце «каторжника». Тот медленно перевел взгляд сначала на убийцу, потом на вонзенный обломок, обвел глазами пространство вокруг себя и повалился под ноги Ивана, страшно выкатив глаза. Все это произошло в считанные мгновения.

Свет зажегся, хоть слабый и дрожащий, но все-таки в его отблесках была видна картина произошедшего.

В трактире все было перевернуто вверх дном. Двое стражников подошли к лежащему голландцу.

–Ничего страшного, сейчас очухается, – один из них похлопал его по щекам. Рене застонал и выдал пару крепких ругательств. Двое других подошли к «каторжнику».

–Готов, – констатировал один из них, когда они с трудом перевернули массивное тело убитого.

–Кто это его? – они уставились на Ивана, стоявшего ближе всех.

–Не знаю, темно же было, – пробурчал юноша, не желая выдавать своего хозяина.

–А кто знает? – обратился констебль к собравшимся вокруг.

Послышались голоса очевидцев:

–Да не видно было.

–Может сам как-нибудь налетел?

–Ага, сам. Ты говори, да знай меру. Сам себе в сердце воткнул, дурья башка.

–Бог его знает.

–Вот этот длинноволосый как жахнет его по голове. Тот и свалился сразу.

–Да не сразу, я видел, они еще боролись потом.

–А шпага чья? – констебль выслушал эти сбивчивые возгласы и обвел толпу взглядом.

–Шпага вот его, – ткнул пальцем в Кошелева один из товарищей погибшего.

–Он и драку учинил. Этому, который представился, в рожу вино плеснул, а потом хотел шпагой проткнуть.

–Он его, наверняка, и прибил.

–Не я это, – хмель с Кошелева как рукой сняло, – верьте, не я, – выкрикнул он, затравлено озираясь.

–А кто же? – еще раз переспросил констебль тоном, в котором плохо скрывалось сомнение.

Кошелев растерянно озирался, повторяя: «Не я это». И тут он перехватил взгляд своего товарища Мясникова. Тот всем своим видом показывал на Ивана. Кошелева осенило. Слуга! Пусть слуга и отдувается, не ему же дворянскому сыну быть замешанным в это грязное дело. А слуга, для того он и существует, чтобы им жертвовать.

Кошелев расправил плечи, тряхнул всклоченными волосами и указал пальцем на Ивана:

–Вот он. Он – убийца. Мой слуга, – дальше Кошелев перешел на русский. Говорил он сбивчиво и торопливо, скорее убеждая себя и заискивающе заглядывая в глаза констеблю. – Он бросился меня защищать, а … потом, потом выхватил у меня из рук этот обломок…. Я пытался его схватить, удержать, а не успел … не успел я. Вот.

Констебль выслушал его речь и кивком головы указал своим помощникам на Ивана:

–Взять его.

Иван обомлел. Он преданно и честно служил, а его… за что… в тюрьму, за хозяина. Сколько раз он спасал своего скандалиста – барина из разных переделок. Был его нянькой, можно сказать. Выполнял различные поручения, и хорошо выполнял. Иван был потрясен предательством. Его честного человека сейчас посадят в тюрьму, а может быть и …нет, об этом не хотелось думать, а пьяница и трус Петр Кошелев будет по-прежнему бесчинствовать в кабаках и гулять с «веселыми» девками. Все эти мысли пронеслись в голове Ивана, пока стражники вели его к выходу. Но слов оправдания не было. Проклятая привычка раба! Что стоит обернуться к Кошелеву и громко произнести: « Вот он – настоящий убийца», ан нет. Слова эти, такие простые, застревают в горле, а сам Иван покорно идет со стражами закона. Только лишь взгляд бросил он на того, кто предал его. Кошелев не выдержал этого взгляда, взгляда человека, который понял грань между добром и злом, и отвернулся.

Иван, в сопровождении стражи, вышел на улицу.

Глава 3

В помещении, куда привели нашего героя, было тепло и уютно, что разительно отличалось от погоды на улице. Она была, как казалось Ивану, под стать его положению. Ужасной и безрадостной. Проливной дождь, пронизывающий насквозь ветер бередили и без того взволнованную душу молодого человека. Жизнь, еще вчера столь прекрасная и дарящая главное – надежду, сегодня казалась столь жалкой и безысходной, что хотелось выть, споря с ветром. В общем, на душе у юноши скребли кошки, а мысли путались и обрывались, когда он был доставлен в здание суда.

Теплота помещения оказала благотворное влияние на несчастного. Вместе с потеплением организма блеснула маленькая искорка, лучик надежды: а вдруг все обойдется, ведь не виноват же он в самом деле.

Иван немного приободрился и огляделся. В тесной комнатке, обставленной по казарменному просто, было все же уютно. Этот комфорт создавал старый и пыльный камин, расположенный в углу. Веселые огоньки пламени ярко и озорно резвились в нем, томно потрескивали дрова, и Ивану этот неказистый костерок придавал веру в благополучный для него исход.

Взгляд юноши упал на сидевшего, склонившегося над столом, невысокого лысоватого человека. Довольно заметное брюшко указывало, что профессией его обладателя является отнюдь не ловля преступников. Его работа требует меньших физических усилий и частых перемещений. По тому как констебль общался с этим человеком, Иван понял, что теперь его судьба зависит от решения этого толстячка. Он своим видом напоминал добродушного главу семейства и имел совсем не страшное обличие. Иван про себя решил, что все будет хорошо.

–Так, так, – протяжно – певуче протянул «отец семейства», – ну-с, молодой человек, влипли вы так сказать в историю. А история – то пренеприятнейшая, надо вам сказать.

Тон судьи обнадеживал.

–За что матросика – то пырнул? Девку, что ли не поделили?

–Нет, ваша милость. Это случайность. Я тут не причем, – ответил Иван.

–Все так говорят, юноша. Случайность, мол, я не хотел. А с другой стороны, что факты говорят? А факты говорят вот что: а) труп имеется? Имеется. б) В драку с погибшим вступал? Вступал. в) И свидетели тоже указали на тебя. С фактами, мил друг, не поспоришь. Они вещь упрямая. Так то.

–Да не убивал я его. Дрался, да было. Так я же хозяина защищал, – продолжал упираться Иван.

–Хозяина защищал. Это вещь хорошая, богоугодная. А хозяин – то что? А он на тебя, мил друг, и указал. Хозяин твой видать человек чести: будь ты хоть слуга, хоть кто еще – а сделал чего противозаконное, изволь отвечать.

–А ежели это он и пырнул того …убитого? – неожиданно для самого себя заявил Иван, и испугался своих слов.

–У-у, да ты еще и бунтарь к тому же. Мало что убийца. На своего же хозяина крамолу возводить. Такие вот как ты, очень опасные люди. У нас недавно были такие. Короля, помазанника Божьего, казнить удумали. И что из всего этого вышло? Хлебнули горюшка, попили кровушки, сами же сына казненного повелителя на трон и попросили. Так что ты, молодой человек, словами поосторожнее разбрасывайся и напраслину на хозяина не возводи. Звать тебя как?

–Иван я, сын Никиты. А фамилия моя Рыжов.

–Ты откуда будешь? Говоришь ты по-английски бойко, а имя у тебя странное. Уж не из Московии ли ты?

–Да, сударь. Мы с барином приехали учиться морскому делу. Нас государь Петр Алексеевич послал постигать премудрости этой науки у настоящих моряков, которыми являются англичане.

–Да, англичане это великие моряки, и никакому москвитянину не позволено убивать их, – лицо служителя закона неожиданно исказила гримаса, – мало вам пьянствовать и бесчинствовать, гоняться за нашими девками, так вы еще и убивать удумали. Дай вам волю, вы всех нас перережете. От этих приезжих одни беды. В общем, вы обвиняетесь в убийстве, притом преднамеренном. Свидетели есть, факты на лицо. Уведите его и отправьте в тюрьму. Там у него будет время подумать до суда.