Текст книги "Ночная охотница"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

– Ну да, – сказал Иннокентий, сгреб серьги со стола и положил себе в карман. – Так будет глупо. У тебя разве есть куча наличных денег? А нам они понадобятся, дорога-то длинная… Куда, кстати, ты собираешься ехать?

– Домой, – тихо произнесла Настя. – Я собираюсь домой.

ИНТЕРЛЮДИЯ НОМЕР ДВА

1

У слуги изо рта пахло гнилью и чесноком, однако винного запаха не было, поэтому князь не исполнил своего первоначального намерения и не отвесил слуге увесистой затрещины. Впрочем, это можно было сделать и позже. Слуги и затрещины относились к постоянным категориям в княжеской жизни; удивление же было редким гостем, и чем старше становился князь, тем реже удивляло его что-либо. Слуга же торопливым испуганным шепотом говорил о вещах, которые правильнее было бы назвать не просто удивительными, а чудесными. Поэтому князь встал из-за стола и пошел вслед за слугой, думая, что затрещины в случае обмана будет недостаточно; придется переломать глупому рабу ребра, чтобы знал, сколь тяжкий это грех: обещать чудо и не сдержать обещания.

У лестницы, что вела во внутренний дворик, стоял на страже Мурат, воин, хорошо знакомый князю по гарталийскому походу. Князь посмотрел в перечеркнутое шрамом лицо воина и понял, что ему следует поторопиться. Мурат выглядел озадаченным, и это было дурным знаком: когда воины начинают задумываться, они теряют свою силу, а вместе с ними теряет силу их господин. Князь намеренно кашлянул, Мурат встрепенулся, выпрямился и посмотрел на князя, как тому показалось, с надеждой. Какие бы сомнения ни запали в сердце Мурата, но воин ждал, что князь своим словом или делом изгонит их. Пока воин еще имел терпение ждать, но князь понимал, что подобное терпение имеет свои границы.

Слуга тем временем добрался до западной стены и остановился у сточной канавы, которая уходила через отверстие в стене за пределы дома, чтобы через несколько десятков шагов извергнуться в пустоту обрыва.

Князь тоже остановился и машинально обхватил пальцами рукоять кинжала. Слуга ждал приказаний, и князь жестом отправил его в дом. Слуга, постоянно оборачиваясь, удалился.

– Значит, ты все еще жив? – спросил князь.

– Ага, – сказал сидящий у канавы человек.

– Моя рука дрогнула вчера? Или мой меч был недостаточно острым?

– Нет, все было на высшем уровне, не сомневайся. Не казни себя, князь.

Последняя фраза прозвучала как насмешка, но князь сейчас меньше всего думал о насмешках.

– Тогда почему ты не умер?

– Я умер, князь. Ненадолго. Не навсегда. Я не умею умирать навсегда.

– Я научу тебя, – сказал князь и резко выдернул кинжал из ножен. Он знал, что за ним сейчас наблюдает Мурат, и, возможно, слуга, и, возможно, еще кто-нибудь, поэтому действовать следовало быстро и правильно.

Однако удивление все же проникло в его сердце, поэтому, уже выхватив кинжал, князь велел:

– Покажи мне свои раны…

Человек покорно распахнул халат, и князь увидел на его груди слева тонкую розовую полоску кожи, которая была совсем не похожа на след смертельного удара.

– Это совсем не так, как должно быть, – вырвалось у князя.

– Быстро затягивается, – с возмутительно-утешительной интонацией сказал человек. – Скоро и этого не останется. Как на собаке заживает.

– Потому что ты и есть собака, – самообладание вернулось к князю.

– Многие мудрецы ставят собак выше человека…

– Тогда они не мудрецы.

– Не сердись, князь, – заметил человек, которого князь убил прошлым вечером. – Просто ты должен понимать, что мир устроен немного сложнее, чем тебе кажется, глядя из твоего прекрасного дома…

– Разве? Давай проверим, – сказал князь, схватил человека за волосы, запрокинул его голову и перерезал горло. Кровь брызнула князю на руки, но он был даже рад, потому что кровь служила доказательством – это был всего лишь человек, и он был смертен.

Князь велел Мурату выбросить тело за ворота, и, когда это было сделано, князь с удовольствием отметил, что взгляд воина очистился от сомнений.

– Мир держится на простых вещах, – сказал князь в ту ночь своей младшей жене. – Одна из них: вор должен быть наказан за свое воровство.

– Но этот бедняга не крал ни золота, ни коня. Он…

– Он хотел украсть любовь моей дочери, что еще хуже.

– Но разве можно украсть…

– Еще одна простая вещь, на которой держится мир, – сказал князь и вошел в младшую жену столь резко, что та закусила губу. – Женщины должны меньше разговаривать и больше слушать своих мужей.

Соглашаясь с этой простой истиной, его младшая жена в ту ночь больше не проронила ни слова.

Утром же, когда князь вышел в сад, он увидел там человека, которому накануне перерезал горло.

– Ну что, князь? – спросил тот. – Ты закончил с проверками? Потому что вскоре я начну думать, что ты не просто жестокий и упрямый человек, ты еще и глупый человек.

– Я по крайней мере человек, – сказал князь, думая о том, что нынешнее утро выдалось на удивление прохладным, до дрожи. – А вот ты кто?

– Я Ка-Щи, – без тени бахвальства ответил стоящий под яблонями. – И я хочу взять в жену твою дочь.

2

– Ка-Щи, – повторил князь. – Таквот почему тогда ты не назвал свое имя.

– К сожалению, с моим именем связано много всяких историй, поэтому я придерживаю его напоследок.

– Да, я слышал разное. Но это были, вероятно, истории про твоего отца или деда. Или…

– Как тебе будет угодно, князь.

– Что это зна… – князь запнулся и понял, что на самом деле он хочет задать дважды убитому им человеку совсем другой вопрос, главный вопрос. – Скажи мне правду, Ка-Щи, ты – демон?

– Нет, князь, можешь мне поверить, я не демон. За время своих странствий я встречался с демонами, и должен тебе сказать, они совсем не похожи на меня.

– Но ты и не человек, – утвердительно сказал князь.

Ка-Щи вздохнул.

– Я хотел бы, – сказал он негромко.

– Что?

– Я хотел бы стать человеком.

– Как прикажешь тебя понимать?

– Сколько я помню себя, всегда я был один. Я не знал ни матери, ни отца, ни прочих родственников. Я не знал своего места в этом мире, и потому я возненавидел этот мир и населяющие его народы. Так было когда-то. Но потом моя ненависть прошла, и я понял, что больше всего я хочу найти свое место в этом мире, найти свой дом, найти свою семью. Может быть, мое происхождение навсегда останется тайной, но это не помешает мне жениться, родить детей, построить свой дом. Я не знаю, откуда я пришел, но я буду знать, куда иду и куда идет мой род.

– Это ты называешь «стать человеком», Ка-Щи?

– Да, князь.

– И почему ты решил, что мой дом – то самое место, где ты станешь человеком? А моя дочь – та женщина, с помощью которой ты станешь человеком?

– Потому что твоя дочь любит меня.

– Она еще не знает настоящего тебя, Ка-Щи. Она не знает, что ты дважды вернулся из страны мертвых.

– Мне кажется, она будет только рада узнать, что я вернулся.

– Но будут ли рады другие мои подданные? Будут ли рады мои братья, будут ли рады мои воины, что их князь породнился с таким… С таким, как ты, Ка-Щи. Не проклянут ли они меня? Не подымут ли они бунт? Видишь, сколько вопросов, сколько опасностей, и только ради того, чтобы дать тебе, вернувшийся из мертвых, семью и дом? Не много ли ты просишь? И почему вообще я должен исполнять твои просьбы?

– Попробуй убить меня еще раз, но, как я уже сказал, это просто докажет твою глупость. Потому что я снова вернусь.

– Я велю сжечь твой труп и развеять пепел по воздуху, может быть, это займет тебя на некоторое время.

– Ненадолго, князь.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, и князь решил, что, кто бы ни был перед ним, демон или человек, упрямством они не превосходят друг друга. Дочь князя рыдала в своей комнате уже третий день, отказывалась от еды и царапала себе лицо. Честно говоря, после всей этой истории с неудачным побегом шансы на ее выгодное замужество теперь были ничтожны.

Князь вздохнул.

– Мы могли бы жить в удалении, – откликнулся на этот вздох Ка-Щи. – Мы бы могли уехать…

– Не слишком далеко, – сказал князь. – Я все-таки хочу знать, как живет моя дочь. Моя глупая дочь.

Ка-Щи понимающе кивнул.

– Ваши дети не смогут быть моими наследниками, – продолжил князь.

И на это согласился Ка-Щи.

– Родных у тебя нет. Но, может быть, ты богат? Я не могу отдать дочь в жену безродному бедняку.

– Я никогда не старался стать богатым, – ответил Ка-Щи. – Не видел в этом смысла. Теперь смысл появился, так что просто назови сумму.

– Я подумаю, – сказал князь. – И еще одно.

– Да, князь.

– Раз уж ты так легко возвращаешься из страны мертвых… Не мог бы ты оказать мне одну услугу?

– Вернуть в этот мир кого-то из близких тебе людей? Боюсь, что это невозможно, князь. На самом деле…

– Нет, я о другом. Не мог бы ты забрать в страну мертвых кое-кого из моих врагов? Мой злейший враг, эмир Хартуна, окружил себя сотней телохранителей. Нельзя до него добраться, не пожертвовав своей жизнью. Но ведь для тебя, Ка-Щи, это не проблема?

– Если это нужно для семьи.

– Так будем же считать это твоим свадебным подарком.

Князь сказал это и увидел странную картину: губы Ка-Щи сначала скривились в гримасе, а потом, как будто с трудом вспоминая давно забытую дорогу, они медленно сложились в осторожную улыбку, которая сделала Ка-Щи чрезвычайно похожим на человека.

3

Рассказывают, что после этой беседы великодушный князь Рустум позволил чужестранцу, называвшему себя Ка-Щи, увидеться с княжной Джаншат, и чрезвычайно рада была Джаншат этой встрече, и держала Ка-Щи за руку, и говорила ему различные нежные слова, нисколько не смущаясь присутствием рабынь и старших женщин. И увидел князь Рустум, что печаль покинула сердце его дочери, что высохли слезы на ее щеках, а в глазах поселилась радость; и сказал он тогда себе, что поступил правильно, когда не стал убивать Ка-Щи в третий раз. Ибо князь Рустум любил свою младшую дочь превыше всего на земле, хотя и не позволял постороннему глазу замечать эту любовь, потому что был он в первую очередь князь и воин, а уже потом отец.

И поскольку Рустум не хотел более видеть, как его любимая дочь, княжна Джаншат, горько плачет и царапает в отчаянии свои белые как мел щеки, он не сказал ей про свой уговор с Ка-Щи относительно эмира Хартуна. Он лишь сказал, что Ка-Щи должен ненадолго отлучиться и уладить кое-какие дела, чтобы потом со спокойной душой предаться семейной жизни. И когда Ка-Щи оседлал коня и уехал из крепости князя Рустума, Джаншат загрустила, но не было тяжести в ее сердце, не было отчаяния в ее мыслях, ибо верила она, что разлука их быстротечна.

Рассказывают, что в то время эмир Хартуна собрался в путь, дабы навестить дружественного правителя в Заречных землях. И сопровождали эмира Хартуна три тысячи воинов на конях и на боевых слонах, а также дюжина наложниц, барабанщики, флейтисты, советники и люди многих других занятий, дабы и в дороге эмир Хартуна мог разнообразно развлечь себя. Говорят, что взяты были в путь даже несколько закованных в цепи преступников, а также искусный палач, на случай, если эмиру во время путешествия захочется потешить себя первосортной казнью.

Рассказывают, что Ка-Щи настиг путешествующего эмира и его свиту на закате солнца. Посреди степи были возведены роскошные шатры для ночлега, и сотни костров горели вокруг, чтобы даже случайный путник мог догадаться, чей это лагерь; догадаться и благоговейно затрепетать от присутствия в этих землях столь знаменитого и могущественного правителя.

Ка-Щи увидел эти костры, увидел высокий шатер в центре лагеря и увидел множество воинов, которые преграждали путь к этому шатру. Однако он не впал в благоговейный трепет, равно как не впал он в отчаяние и не предался страху, ибо путь Ка-Щи по пустыне был долог и за время пути Ка-Щи смог поразмыслить о том, как ему исполнить поручение князя Руст ума. Спешившись на некотором удалении от лагеря, Ка-Щи снял тюрбан с головы и вынул из тюрбана сверток с магическим порошком – банджем, купленным недавно у одного перса. Бандж этот, по заверениям перса, был такой силы, что и слон, попробовавший его, уснул бы мертвым сном. Ка-Щи незаметно приблизился к костру, вокруг которого сидели воины, и бросил туда щепотку банджа. Вскоре дым от костра разнесся по всему лагерю, и многие погрузились в сон, а прочие забыли о своих обязанностях и вели себя как глупые дети, оставленные без присмотра. Ка-Щи затем сделал себе большой факел и двинулся к шатру эмира, держа факел в руке и подбрасывая в пламя факела немного банджа, дабы воины не просыпались; сам же он держал в другой руке платок, смоченный уксусом, и тот не позволял ему поддаться дурману. Так Ка-Щи дошел до прекрасного шатра, в котором эмир Хартуна некоторое время назад задремал, думая, что покой его оберегают три тысячи воинов. На самом же деле никто не помешал Ка-Щи войти в шатер и сесть рядом со спящим эмиром.

Про Ка-Щи рассказывают много историй, и из этих историй очевидно, что не был он праведным человеком. Впрочем, так же очевидно, что Ка-Щи не был человеком вообще. Однако сколько бы разнообразных прегрешений ни числилось за Ка-Щи, убийства спящего и безоружного эмира в этом перечне не было. Ка-Щи сначала погасил свой факел, потом разбудил эмира и вежливо сказал ему:

– Дни твоей власти закончены, эмир Хартуна.

Тот гневно скосил рот, желая наказать наглеца, но Ка-Щи уже достал нож, и в следующий миг дни власти эмира и в самом деле закончились, равно как закончились и дни его жизни.

Ка-Щи обтер клинок о роскошные одежды эмира, потом взял флягу с финиковым вином и выпил половину этой фляги. Сидя в шатре рядом с трупом эмира, Ка-Щи слышал, как снаружи перекрикиваются воины. Бандж в костре, должно быть, выгорел, к тому же не все воины вдохнули предательский аромат, и теперь в лагере эмира били тревогу.

Кто-то из советников попытался заглянуть в шатер, но Ка-Щи пнул его ногой. Советник заверещал, и на звук его голоса сбежалось еще больше стражников.

Ка-Щи отхлебнул еще вина, вздохнул и вышел из шатра. Когда воины эмира, яростно крича, швырнули в него свои копья, Ка-Щи смотрел не на них, а на звездное ночное небо.

Потом он снова умер.

4

Столь велика была ярость воинов эмира и столь велик был их страх перед наказанием за нерадивое служение, что они не просто умертвили Ка-Щи, но изрубили его тело в куски, так что разбуженному палачу со всеми его хитроумными орудиями работы уже не осталось. Дело для разбуженных наложниц, напротив, нашлось – им было велено всю ночь напролет оплакивать покойного эмира, и этим звукам вторили удаленные завывания степных хищников. Утром караван пустился в обратный путь, оставив после себя черные пятна кострищ, истерзанные останки Ка-Щи и торчащие на копьях головы десятерых стражников, записанных в виновники случившегося. Стражников казнили на рассвете, неспешно, и палачу предоставилась возможность блеснуть своим искусством, что он и сделал наилучшим образом. Умирали эти десятеро несчастных долго, но зато и умерли они навсегда. В отличие от Ка-Щи.

Рассказывают, что однажды некий мудрец спросил Ка-Щи:

– Скажи, на что похожа смерть?

– Откуда мне знать? – ответствовал Ка-Щи с горькой усмешкой.

– Кому же знать, как не тебе! – воскликнул мудрец. – Не тебе ли смерть позволяет входить в ее двери, а затем выходить из них и возвращаться в мир живых, словно ты гость в ее доме?

– Увы, – сказал Ка-Щи. – Не гость я в ее доме, и закрыты эти двери для меня. Счастливы смертные, ибо у них есть способ покинуть этот мир, я же снова и снова возвращаюсь назад, словно проклят я, и не знаю за что. Спрашиваешь ты, на что похожа смерть? Не ведаю, какова она для простых смертных. Быть может, одних она ведет в сады вечного блаженства, а других в мучительный ад столь же вечных страданий, но меня она не ведет никуда, так что смерть для меня более всего похожа на запертую дверь, о которую я бьюсь со всей силы и снова падаю на землю.

Другие говорят, что однажды Ка-Щи уподобил смерть краткому сну, передышке, без которой не обойтись, живя в этом мире. Однако после сна всегда наступает пробуждение, а если перед этим тебя разрубили на сотню кусков, пробуждение наверняка будет не из приятных.

Когда Ка-Щи наконец проснулся, а точнее сказать, ожил, солнце стояло в зените. Ка-Щи с трудом повернул голову, оглядываясь вокруг и мечтая о глотке воды для пересохших губ, но кругом не было ничего, кроме десяти гниющих голов, насаженных на копья, и тощего дикого пса, который испуганно смотрел на Ка-Щи и дрожал всем своим жалким телом. Ка-Щи приподнялся, подождал, пока пройдет головокружение, и выпрямился. Пес немедленно отбежал в сторону и обреченно завыл, не переставая трястись, словно в лихорадке.

Ка-Щи махнул рукой на зверя и побрел по степи, голый и одинокий, каким, наверное, был и первый человек на земле, с той разницей, что вокруг не было ничего хотя бы немного похожего на сады Эдема. Солнце било в бледную кожу Ка-Щи, словно собралось изжарить его заживо, поэтому надо было срочно искать сверток с одеждой, предусмотрительно зарытый неподалеку от лагеря. Ка-Щи умирал не впервые, поэтому постарался подготовиться к тому, что обычно следовало за смертью. В тайнике были оставлены одежда, кинжал, фляга с водой, немного еды и немного банджа, чтобы облегчить невыносимую боль во всем теле.

Одевшись, утолив жажду и положив под язык щепотку персидского зелья, Ка-Щи двинулся на юг, но не потому, что надеялся добраться до владений князя Руст ума, а потому, что в той стороне Ка-Щи заранее присмотрел укромное место. Это был вырытый в холме и уходящий глубоко под землю узкий лаз, то ли старая звериная нора, то ли убежище, созданное кем-то из двуногих, очевидно столь же одиноким и странным созданием, как и сам Ка-Щи. Он едва добрался до этого убежища, из последних сил затолкал в лаз свое ноющее тело, забился вглубь и уснул, завернувшись в плащ. Неизвестно, сколько он проспал – несколько часов или несколько дней, однако когда Ка-Щи проснулся, то почувствовал себя гораздо более живым, мышцы слушались его, ноги не подгибались, головокружение исчезло, и дрожь более не сотрясала его восстановившееся тело.

Теперь можно было возвращаться к людям.

5

Три дня шел Ка-Щи по степи, направляясь во владения князя Руст ума, где ждала его прекрасная Джаншат, а что еще более важно – ждала надежда. Три дня шел Ка-Щи, и с каждым днем он не только не уставал, но становился сильнее.

Однако на четвертый день Ка-Щи подумал, что усталость все же незаметно подкралась к нему и затуманила его взор.

В сумерках привиделся ему огонь далекого костра, крохотный, не более искорки, затерянной где-то у горизонта. Ка-Щи продолжил свой путь, но не сделал он и пяти шагов, как костер приблизился, словно был живым существом и передвигался на немыслимо быстрых и выносливых ногах. Теперь он был размером с яблоко. Ка-Щи насторожился, но продолжал идти, и тогда огонь снова переместился, словно прыгнул на тысячу шагов в мгновение ока. Ка-Щи замер – ему подумалось, что огонь этот – не от костра, а из пасти дракона, ибо происходило это в столь давние времена, когда встречались еще в этих местах драконы. Но затем увидел Ка-Щи, что это не дракон, а самый настоящий костер, и до этого костра не более тридцати шагов, и у этого костра сидит некто в черном. Хотя лица сидящего не мог разглядеть Ка-Щи, почувствовал он на себе его взгляд, взгляд глаз, горящих в ночи как две желтые звезды.

Приблизившись к костру, Ка-Щи произнес вежливо:

– Мир тебе, демон пустыни.

– Мир и тебе, Ка-Щи, – ответил ему незнакомец в черном. – Садись к моему огню, ибо ночь предстоит холодная. Однако должен тебе сказать, что обознался ты и не демон пустыни перед тобой.

Ка-Щи сел у костра и протянул руку – огонь был настоящим, жарким и жадным. Ка-Щи задумался.

– Раз известно тебе мое имя, – сказал он, поразмыслив, – и среди твоих умений столь удивительное управление огнем, то не зовут ли тебя Абу Мурра, а иначе – Отец Печали?

– Нет, – ответил незнакомец. – Я не Абу Мурра, хотя знаком я с тем, кого называют этим именем.

С этими словами незнакомец сбросил с головы накидку, и Ка-Щи с удивлением узнал лицо сидящего по другую сторону костра.

– Исмаил Исфаханский?! Но разве не умер ты тридцать лет тому назад в Палестинских землях? Неужели?..

– Это просто лицо, – сказал незнакомец, и Ка-Щи понял, что слова эти незнакомец произнес не губами, он произнес их внутри головы Ка-Щи. – У меня должно быть какое-то лицо, так почему бы не взять лицо знаменитого музыканта, к тому же знакомого тебе?

– Но тогда ты…

– Я уже сказал тебе, Ка-Щи, что зовут меня не Абу Мурра. Я не дьявол.

– Кто же ты и зачем подстерегаешь меня в этом пустынном месте?

– Зовут меня Люциус, что означает Сын Зари, и я один из воинства божьего. Тебя же я поджидаю для разговора.

При слове «воинство» рука Ка-Щи потянулась к кинжалу, и Люциус заметил это:

– Для разговора, Ка-Щи, не более. К тому же ты ведь знаешь, что бессмертен, поэтому вряд ли я могу причинить тебе хоть какой-то вред…

– Но если ты один из воинства, то где же само твое воинство? Выжидает в засаде?

– Ты неправильно понял, Ка-Щи. Это не мое воинство, это Его воинство. И оно не выжидает в засаде, оно исполняет Его волю во всех мирах, созданных Им.

– Понятно, – сказал Ка-Щи. – Что до меня, то я исполняю свою собственную волю. Я направляюсь во владения князя Руст ума, чтобы жениться на княжне Джаншат и жить долго и счастливо. У тебя или у твоего повелителя, которого ты зовешь Он, имеются какие-то возражения?

– Возражений у меня нет, но есть вопросы к тебе, Ка-Щи. Во-первых, позволь заметить, что жить ты будешь долго, но что касается счастья – вряд ли. Во-вторых, хочу спросить тебя – зачем ты все это делаешь?

– Делаю что?

– Шираз, Бадахшан, Багдад, Магриб, Иерусалим, Константинополь… Это только за последние десять лет. Я не говорю о том, что было раньше, я не говорю о Заречных землях, я не говорю о Поднебесной империи… Что с тобой происходит, Ка-Щи? Чего ты добиваешься? Все эти женитьбы, все эти несчастные женщины…

– Похоже, ты и вправду из Его воинства, – сказал Ка-Щи. – Раз так много про меня знаешь.

– Я только не знаю, зачем ты это делаешь. Ты был великим воином, Ка-Щи, ты одинаково успешно бился с людьми и демонами, оборотнями и детьми ночи… Если тебе нужна была женщина, ты просто брал ее. Что с тобой произошло, Ка-Щи?

Задумался тогда Ка-Щи, но не потому, что не знал ответа на этот вопрос, а потому, что не знал, стоит ли на него отвечать. Не думал Ка-Щи, что придется ему раскрывать сердце свое перед незнакомцем у костра посреди степи, но в те дни сердце Ка-Щи было переполнено тревогами, и открыть его было просто необходимо, пусть даже и существу с лицом покойного Исмаила Исфаханского.

И сказал тогда Ка-Щи:

– В бессмертии, Люциус, есть свои недостатки. Со временем все начинает повторяться, все начинает надоедать. Мне стало скучно, Люциус. Давным-давно, когда я впервые осознал, кто я есть, а потом понял, что я такой один во всем мире, я решил, что окружен врагами. Я решил, что весь мир против меня, а стало быть, я имею право на войну с этим миром. И я воевал, Люциус, воевал многие века, воевал со всеми расами, что только есть на земле. Я убивал, меня убивали, но потом я начинал все сначала, пока однажды не понял: в этой войне нет смысла. Уничтожая иные расы, я по-прежнему остаюсь один.

– Можешь не продолжать, – задумчиво произнес Люциус. – Ты захотел продолжения рода…

– Я захотел закрепиться на этой земле, пустить в нее корни, потому что на протяжении столетий я был лишь горстью песка, который носит ветер, всего лишь перекати-полем… Я не хочу быть один, Люциус. Я хочу быть среди своих.

– Твое желание понятно, Ка-Щи, но не думал ли ты, что твое одиночество – это плата за бессмертие? Люди и демоны, к примеру, плодятся и размножаются, но век их короток. У них новое поколение служит продолжением старому, ты же сам продолжаешь себя, и в том твое отличие. В конце концов, таким тебя создал Он.

– Ну так и спроси Его, зачем Он меня таким создал.

– Боюсь, что это невозможно, – ответил Люциус.

– Почему же? Разве ты не из воинства Его?

– Вот именно. Он отдает мне приказы, а не выслушивает мои вопросы. Он создал тебя таким, вот и все объяснение. Между прочим, бессмертие – не только твой удел, Ка-Щи, но я не жалуюсь на скуку, ибо я на службе у своего господина.

– Может быть, Он и меня возьмет в свое воинство и это излечит меня от тоски и бесплодных надежд? Может быть, так я обрету цель в своей бесконечной жизни?

– Нет, Ка-Щи, – сказал Люциус с некоторой поспешностью. – Мы – избранные, мы – немногие счастливцы, что составляют Его воинство, и в этом нашеотличие. Постарайся сам обрести цель в своей бесконечной жизни.

– Тогда мне не остается ничего другого, кроме как продолжить путь во владения князя Руст ума. В надежде, что на этот раз мне повезет. Или ты хочешь сказать, что Он меня проклял и мне никогда не суждено обрести наследника?

– Я не хочу такого говорить, Ка-Щи, потому что никто, кроме Него, не ведает, что же Он действительно в тебя вложил и в чем состоит твое действительное предназначение в этом мире. Скажу от себя – похоже, ты достоин своего прозвища – Ка-Щи, пленник. Только теперь ты не пленник в каком-нибудь застенке или в высокой башне, ты пленник своих мечтаний.

– Все мы так или иначе пленники, Люциус, – ответил ему Ка-Щи. – Разве не так? Я пленник своих мечтаний, ты пленник своего долга.

– Мой долг – это не плен, – возразил Люциус. – Это предназначение.

– Как скажешь, – вежливо отозвался Ка-Щи.

И они разговаривали еще некоторое время, а потом Ка-Щи, пленник своих мечтаний, уснул. Проснувшись же, он не нашел рядом ни Люциуса, ни следов костра, однако ничуть тому не удивился и вскоре продолжил путь во владения князя Руст ума.

6

На седьмой день повстречался ему торговый караван, и великодушный купец согласился помочь страннику достичь земель князя Руст ума. Когда же на горном перевале караван был атакован разбойниками, Ка-Щи храбро сражался и своей рукой умертвил троих злодеев, за что получил в подарок от хозяина каравана неплохого коня. На этом коне Ка-Щи и прибыл в крепость князя Руст ума, где его давно дожидались, ибо новость о смерти ненавистного эмира Хартуна летела куда быстрее, чем вышагивали по степи ноги Ка-Щи, и быстрее, чем скакал подаренный ему конь.

Воины князя, да и сам Рустум громко приветствовали возвращение Ка-Щи, ибо гибель эмира Хартуна была поистине царским подарком. Хотя и не было о том отдельного уговора, но Рустум одарил Ка-Щи богато украшенным оружием, роскошной одеждой и дал ему прислужников из числа черных рабов. И все обращались с Ка-Щи уважительно, как с отважным воителем.

Прекрасная Джаншат радовалось больше всех, что ее жених вернулся живым и невредимым, получив к тому же дары от князя и почет всего княжества.

Осенью того же года сыграли они пышную свадьбу, и даже нищие в землях князя Руст ума получили тогда щедрые подарки, что уж говорить о воинах и советниках князя! К тому времени выстроен был дом для Ка-Щи и прекрасной Джаншат. Многие удивлялись, что дом тот выстроен вдалеке от крепости князя Руст ума, в уединенном горном месте, однако все признавали, что в доме всего с избытком – украшений, ковров, материй, причем таких, что и у царей не найти. Некоторое число невольников и невольниц работало в том доме, и разбит там был дивный сад, и текли поблизости чистейшие горные потоки, так что в конец концов решено было – нет лучше места для спокойной жизни, полной наслаждений. И возрадовались все за Ка-Щи и Джаншат.

Князь Рустум тоже был рад, однако в отличие от всех прочих знал он истинную сущность Ка-Щи, и это наполняло его сердце неясной тревогой. Князь видел, что дочь его любит Ка-Щи, также видел князь, что и Ка-Щи охвачен страстью. И все же дурные предчувствия не давали князю Рустуму уснуть, и даже на ложе с любимейшими из своих жен не находил он успокоения.

Так в тревогах прошла зима, и, как только стали проходимы горные пути, отправился князь навестить свою любимую дочь Джаншат.

Рассказывают, что по дороге князь увидел нечто удивительное: на камне сидела птица замечательно яркого оперения и громко щебетала. В тех местах ранней весной не видели прежде таких птиц, и князь задумался, что бы это могло значить. Советники наперебой заверили его, что это добрый знак, и князь сделал вид, что согласился.

Когда же приехали они в дом Ка-Щи и Джаншат, то была великая радость, поскольку князь увидел, что дочь его жива и здорова. И ранее Джаншат была прекрасна как луна в ночь полнолуния, а теперь лицо ее сияло ярче солнца, и вся она светилась счастьем. И понял князь Рустум, что опасения его были напрасны. И еще заметил он, что утяжелился стан его дочери, а причиной было то, что под сердцем Джаншат носила зачатое в любви дитя. Возрадовался тогда князь Рустум, видя счастье дочери своей и гордость зятя своего, и даже заплакал, но украдкой, чтобы не видны были его слезы посторонним.

Позже, оставшись наедине с Ка-Щи, князь сказал:

– Жаль, что этот ребенок не станет моим наследником. Но таков уговор.

– Я помню, – сказал Ка-Щи. – И не печалюсь, что мой сын не станет наследником твоему княжеству, ибо станет он наследником мне.

Неделю гостил Рустум у Джаншат и Ка-Щи, а потом отправился домой. На обратном пути князь снова увидел на камне необычную птицу и улыбнулся ей как другу. Однако из-под камня внезапно выползла змея и ужалила птицу, и та умерла. Князь опечалился и задумался – что бы это могло значить? Однако советники наперебой заверили его, что иногда птица – это просто птица, и князь, поразмыслив, с ними согласился.

Тем не менее вскоре он отправил к Джаншат искусного лекаря-персиянина, чтобы никакие недуги не могли угрожать Джаншат и ее ребенку. Когда же прошли положенные месяцы, князь Рустум собрал небольшой отряд и вновь отправился в дом своей дочери Джаншат, желая увидеть своего внука и отпраздновать это благое событие.

7

Воины Руст ума нашли его в саду – Ка-Щи сидел под деревом, окруженный опавшими плодами. Никто не собирал яблоки и гранаты, никто не подметал двор и лестницы, никто не вышел встречать князя Руст ума и его людей. Дом был пуст, и лишь одинокий Ка-Щи сидел в саду.

Князь почувствовал, что его сердце съеживается до размеров финиковой косточки. Он хотел что-то сказать, но не смог. Первым раскрыл рот Ка-Щи.

– Мир тебе, князь, – сказал он смиренно. – Я вижу, ты при оружии. Это хорошо. Оно тебе пригодится.

Воины удивленно переглянулись, и тогда князь велел им выйти из сада. Сам же он медленно приблизился к своему зятю.

– Где моя дочь, Ка-Щи? – спросил он тихо. – И где все слуги твои? Почему пусто кругом? Почему ты сидишь в одиночестве в этом запущенном саду?

– Я не один, – сказал Ка-Щи и поднялся навстречу князю Рустуму. – Я с твоей дочерью, моей женой. Мы отдыхаем здесь, в саду, ибо последние несколько недель были весьма…