Текст книги "Как стать оруженосцем (СИ)"
Автор книги: Сергей Тимофеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Рыцари, между тем, осыпали друг друга страшными ругательствами, воздух, помимо атмосферного электричества, был наэлектризован проклятиями и свистящим железом.
Сколько времени продолжался поединок, неизвестно, но всему на свете приходит конец. Причем, иногда хороший. Рыцари, от которых валил пар, как по команде, вложили мечи в ножны, после чего ожидавший на мосту любезно поклонился.
– Могу ли я узнать имя доблестного рыцаря, оказавшего мне честь воспользоваться моим гостеприимством? – спросил он.
– Мое имя – сэр Ланселот Болотный, и, клянусь честью, вы в не меньшей степени можете рассчитывать на мое ответное гостеприимство и искреннюю дружбу, в знак которой покорнейше прошу назвать мне ваше имя, чтобы я мог поведать каждому о вашей доблести и учтивости, и вызвать на поединок любого, кто посмеет хоть одним словом выказать к нему малейшее непочтение.
– Я горд и счастлив тем, что могу принять у себя в замке, который отныне становится для вас вашим вторым домом, доблестного рыцаря, о подвигах которого многократно наслышан и не смел питать надежды, что он когда-нибудь окажет мне честь назвать меня своим другом. Имя же мое – сэр Мальбрук, и я нижайше прошу вас проследовать в замок и удостоить меня вашей беседы за дружеским ужином, который, конечно же, был бы несравненно богаче, знай я, кого судьба приведет сегодня вечером на этот подвесной мост.
Сэр Мальбрук поклонился, но сделал это столь неуклюже, что ноги у него поехали, и он неловко грохнулся на дерево моста. Сэр Ланселот ответил ему тем же. Просто удивительно, как оба они, твердо державшиеся во время поединка, оказались совершенно не готовы к более простой ситуации.
Цепляясь друг за друга и неоднократно падая, они все-таки поднялись, после чего сэр Мальбрук обратил внимание на то, что сэр Ланселот прибыл не один.
– Прошу прощения, мне крайне стыдно за свою оплошность, и прошу не считать ее невежеством и невежливостью... – начал он, протянув руку к мечу и уже собираясь было направиться к Владимиру и Рамусу, мокрыми мешками висевшими над рвом, когда сэр Ланселот остановил его гостеприимство, сказав, что его спутники
пока еще
не рыцари. Чем, по всей видимости, спас последним жизнь.
Впрочем, казусы на этом не кончились. Когда хозяин препроводил гостей в пиршественный зал огромный и пустой, то наотрез отказался сажать спутников сэра Ланселота за стол, мотивируя это тем, что в походах, может быть, рыцарь может разделить трапезу с кем угодно, но в данных обстоятельствах налицо совершенное нарушение этикета.
– Подумаешь, этикет, – пробормотал Рамус, но голос его был очень хорошо слышен по причине замечательного эха. – Все течет, все меняется. Вот, к примеру, недавно я слышал, что один король своим указом сократил количество обязательных фигур в танцах на балах до ста сорока, а рыцарям позволил танцевать без доспехов.
Сэр Мальбрук сделал вид, что не слышал, но, в конце концов, со скрипом согласился на просьбу сэра Ланселота, при этом поставив условием, чтобы сами рыцари сели на полагающиеся им согласно званию стулья, в то время как Владимира с Рамусом усадили за тот же стол на низкие скамеечки, чрезвычайно неудобные, так что над поверхностью стола торчали только их головы.
Впрочем, с этим еще можно было бы смириться, а вот...
Когда все, наконец, расположились за пустым столом, – причем, редкий случай, когда все остались недовольны, – четверо слуг внесли на копьях блюдо с огромным жареным кабаном. Водрузив его на пустой стол, они исчезли. Показались еще двое, с огромными кувшинами и чашами. Они встали за спиной у рыцарей. Еще двое внесли по маленькому кувшинчику и деревянной чашке, которые плюхнули перед Владимиром и Рамусом.
– Прошу!.. – сэр Мальбрук величественным жестом повел правой рукой в сторону кабана и остановил ее на отлете. В ней тут же оказался кубок с хлынувшим в него ароматным вином. Точно так же поступил и сэр Ланселот.
Громко глотая, они опустошили кубки, как по команде, вцепились в передние лапы кабана, ловким движением повернули вправо-влево, вырвали и шмякнули прямо на стол перед Владимиром и Рамусом. После чего, не обращая на них больше никакого внимания, продолжили трапезу, манером, который довел бы до сумасшедшего дома любое общество борьбы за культуру поведения за столом.
По окончании ужина, рыцари были унесены прямо на стульях в полагающиеся им опочивальни, остальным пришлось добираться до указанных им комнат самим. В своей клетушке, Владимир никак не мог уснуть, по причине слишком питательной еды; а когда ему это почти удавалось, за дверью, в коридоре, слышался громкий лязг, словно кто-то носился по замку в доспехах. Иногда подвывало. Едва забрезжил рассвет, лязг за дверью прекратился, переместившись под окно с решеткой. Судя по проклятиям, рыцари встали ни свет ни заря, чтобы в очередной раз подтвердить дружеские чувства.
На завтрак Владимир выполз, словно это он все утро наносил и получал удары вперемешку со сквернословием. С ненавистью взглянул на жареного зайца и некоторое время был даже рад, когда пес хозяина забрался под стол. Ощутив его присутствие по покусыванию ног, он скормил зайца ему, что, впрочем, если и отвлекло внимание пса, то ненадолго.
После завтрака рыцари, обнявшись, последовали в оружейную, предоставив Рамуса и Владимира самим себе. Первый, как оказалось, времени даром не терял. Он тоже слышал грохот ночью, и не замедлил узнать у кого-то из слуг его причину. Как выяснилось, какое-то время назад в замке состоялся пир. Одному из гостей, сэру Кому-то там Неудержимому, понадобилось выйти по срочному делу. Он вышел – и исчез. Поиски ни к чему не привели, однако утверждают, что иногда его видят по ночам мчащимся по коридорам замка со сложенными на животе руками и выпученными глазами. Рассказ Рамуса, разумеется, был сильно приукрашен средневековыми речевыми оборотами, совершенно изгнанными в течение последовавших веков из приличного общества.
Помимо этого, колдун нестандартный разжился еще одной любопытной информацией. В связи с хронической нехваткой золота, – обычное для рыцарей состояние, – в замке, где-то на нижних его этажах, обитал придворный алхимик, обещавший завалить владельца замка драгоценным металлом до верхнего уровня замковых стен, но на настоящий момент ничего кроме ущерба, суммарно превосходившего все затраты на походы против сарацин, не принесшего. Иной пользы, за исключением вреда, от него ждать не приходилось, но он в совершенстве овладел искусством во-первых, объяснять свои неудачи, а во-вторых, внушать уверенность в завтрашнем дне, что на него, в общем-то, махнули рукой, хотя сэр Мальбрук в последнее время стал серьезно задумываться над тем, чтобы показывать этого самого алхимика на ярмарках за деньги. Будучи до некоторой степени собратом указанного персонажа как по науке, так и по способностям, Рамус непременно решил с ним повидаться.
Помещение, выделенное алхимику, являло собой классическую средневековую лабораторию, как ее обычно изображают на рисунках и в фильмах, а потому заниматься описанием значило бы понапрасну терять время. Владимир, окинув его взглядом, сразу же обнаружил посреди творческого беспорядка многочисленные свитки, среди которых, возможно, присутствовал нужный Анемподисту. Сам хозяин, неопределенного возраста, жиденький, невзрачный, одетый в традиционный грязный балахон с непонятными символами, что-то прихлебывал из колбы. Он был настолько поглощен этим занятием, что едва бросил в сторону вошедших отсутствующий взгляд, возможно, определявшийся не химическим составом потребляемой жидкости, а царившей в подземелье удушливой атмосферой. Этот запах являл собой совершенно невероятную смесь ароматов, начиная со свежего аромата весеннего лугового разнотравья и заканчивая амбре давно нечищеного хлева. Владимиру это было внове, а учитывая его состояние после ужина, почти бессонной ночи и завтрака, вряд ли кто удивится, что эта атмосфера со страшной силой придавила его к полу. Для Рамуса же она, по всей видимости, являлась если и не привычной средой обитания, то чем-то сродным, поскольку он тут же затараторил то ли по-латыни, то ли на каком-то тарабарском языке, приветствуя, как он считал, собрата. Вскоре они уже бойко лопотали о чем-то своем, перейдя на нормальное наречие, не обращая внимания на Владимира, старавшегося незаметным образом заглянуть в свитки.
Но если среди них и содержалась искомая, то отыскать ее не представлялось возможным: все они были написаны на незнакомых ему языках, а то и вообще – исключительно рисунки.
Возле алхимического стола, между тем, завязалась дискуссия.
– Ртуть надо брать обязательно философскую, а не какую-нибудь там мастеровую, иначе получишь не красного льва, а фиолетовую собаку, – поучал алхимик.
– Ха! – в тон ему отвечал Рамус. – Ты бы еще вместо виноградного сока влил уксус... А резать надо непременно ножом, клинок которого перед тем восемь с половиной ночей нужно протирать чешуей крокодила каждый час, когда Меркурий своим жезлом коснется вершины пятой спицы заднего левого колеса алмазной колесницы...
– Это само собой разумеется, – кивнул алхимик, – и не подлежит обсуждению. Но вот в чем часто допускают ошибку, так это в количестве волос на кисточке львиного хвоста, ибо если оно делится ровно пополам, то дистиллировать льва нужно в обмазанной глиной реторте, а если поровну на одиннадцать частей, то в реторте, обмазанной жиром пятнистой свиньи. Только тогда он обратится в черного дракона...
– ...которого следует ухватить за хвост в пятницу, за крылья в среду, а во все остальные дни – за правую лапу, – подхватил Рамус. – Когда же он раскроет пасть, туда следует вложить раскаленный уголь фигового дерева, после чего он обратится в зеленую лошадь.
– Согни ее пополам, – победоносно сверкнул глазами алхимик, – так, чтобы она укусила себя за хвост, и помести в воду, ибо вода является универсальным растворителем, которому подвластны все вещества...
– ...кроме рыбы, – закончил Рамус.
Наступила мертвая тишина. Владимир быстро оглянулся и принялся наблюдать, как вытягивается лицо алхимика.
– Рыба не растворяется в воде, – пробубнил тот, – вода растворяет любое вещество, следовательно, рыба веществом не является, – наставительно заметил он.
– Это с одной стороны, – как-то свысока глянул на него Рамус. – Но если поместить рыбу в огонь, суть одну из природообразующих стихий, то она выйдет из нее дымом, растворяющимся в другой природообразующей стихии – воздухе. Следовательно, мы имеем прямое доказательство того, что рыба является веществом.
Алхимик принялся засучивать рукава.
– Шар-ла-тан! – отчетливо произнес он. Послышался отчетливый звук приводимого в доказательство аргумента, и на левой щеке Рамуса проступил четкий отпечаток ладони.
Теперь рукава засучил он.
– Не-веж-да! – заявил он, приводя свой аргумент.
Дальнейшая дискуссия происходила безмолвно.
– А нет ли у вас случаем книги, чтоб урожайность повысить? – наконец, не выдержал Владимир, поскольку научный спор, вступать в который он не желал, несколько затянулся. К этому времени лица Рамуса и его оппонента выглядели так, словно они на пару потревожили осиное гнездо.
Как ни странно, его вопрос послужил причиной прекращения симпозиума.
– Это кто? – подозрительно осведомился алхимик.
– Оруженосец сэра Ланселота, – пожал плечами Рамус.
– То есть, ему незнакомы трудности поиска философского камня?
– Нет, они ищут Грааль.
– Здесь?..
– Везде...
Алхимик с презрением пожал плечами.
– Тогда почему бы им не поискать его у альраунов, леприконов, гномов, грифонов, у ворон, наконец? Последние тоже имеют отношение к драгоценностям, в некотором смысле... Если уж гоняться за химерами, то, по крайней мере, в этом должна быть какая-то система. Вот, к примеру, мне рассказывали про одного магистра... Он, подобно нам, искал философский камень, и ради этого перекопал во владениях одного рыцаря все дороги, порушил большую часть каменных строений и добрался до фундамента замка, который тоже почти разобрал, если бы его настойчивость не пострадала от рухнувшей на него башни. Возможно, он заблуждался относительно правильности выбранного им пути, но в трудолюбии и последовательности ему отказать нельзя...
– Кстати о рухнувшей башне, – тут же подхватил Рамус. – Мне тоже вот рассказывали. Жил был в туманном Альбионе король, и звали его по традиции Артур. И вот захотел он как-то построить себе замок, всем на зависть... А надо сказать, что жители этого самого Альбиона строить совершенно ничего не умели. Взялись они когда-то в незапамятные времена возвести что-то, теперь уже неизвестно – что. Камней понатащили со всей округи, да что там округи – за сотни миль везли. Сколько по дороге бросили да утопили, не сосчитать. Из них потом древние римляне дороги строили, из брошенных. Чего и не строить-то? Валяются просто так, всего и делов-то – вместе подвинуть... Из тех же, которые чудом каким-то дотащили, взялись ваять. Только как? Известно как – на глазок. То есть положили один камень, прицелились куда-то, – на солнце, допустим, – и второй тащат, куда прицелились. Того не сообразили, погода там уж больно мерзкая, промозглая, куда ни пойди – везде туман. То есть, когда туману нету, уже праздник. Пока праздновали – опять туман. И строить в таких условиях – сущая мука. Вот они в этом тумане солнце заприметят, – по солнцу камень кладут; нет солнца, звезду какую яркую случайно углядели – на нее ориентируются; а как ни того, ни другого не случилось – одни кричат, другие на крик камень тягают. В общем, ворочали-ворочали, развиднелось как-то, видят – вместо прямой стены, по кругу камни поставили. Да еще как!.. Тут сверху промеж двух положили – это чтобы ворота обозначить, а тут промахнулись. Тут несколько ворот подряд сделали, а тут вообще ничего... Так и бросили, не стали достраивать. Назвали Стоунхэнджем, другим в назидание, и разошлись кто куда. Причем сколько потом не спрашивали строителей: откуда взялось? – только плечами пожимали. Мол, всегда тут так было, еще до нас...
Король же этот самый, Артур, то есть, он к делу серьезно подошел. Мастеров пригласил самых наилучших, из Галиции... – Рамус заметил очевидное недоумение на лице алхимика и пояснил: – Ну, рядом с Трансильванией... – Заметив еще большее недоумение, пожевал губами, напрягся, потом просиял и махнул рукой, очевидно, наугад. – Вон оттуда...
Морщины на лице алхимика разгладились, он кивнул.
– К тому времени скульптура, – так благородно именуется искусство строительства замков, – сделала уже большой шаг вперед. Проект сначала художники на холсте рисовали, что да как, и только потом уже место выбирали, где строить. Тут, конечно, тоже оплошности разные случались. Правда, уже другого порядка. Камень, скажем, есть, а раствора нету. Или, наоборот, раствора нету, а камень есть. А еще был у него колдун, отвечавший за строительство. Точнее, объяснявший, отчего оплошность приключилась. Он ее каждый раз происками злых духов объяснял, но никто особо не цеплялся, когда в традицию вошло. То есть, в самый первый раз построили этот самый Камелот посреди болота. Замечательное место – ни один враг сюда сунуться не то что не посмеет, даже и не подумает. Не успели построить – утонул замок. Он, собственно, еще в процессе утопать начал, только этому значения не придавали, удивлялись единственно, как это стройматериалов уходит больше запланированного. Сначала вдвое больше, потом втрое, а потом и утонуло. Другой на скале строить взялись. Этот, говорили, не утонет. Скала под ним, не болото. И неприятелю опять до него добраться не просто будет, дорога-то одна-единственная, а так вокруг – сплошные скалы. Сорвешься коли, далеко лететь придется. – Рамус вздохнул. – Вот он и улетел, как задумано было. Не выдержала скала весу, обрушилась, и замок вместе с ней. Третий вроде на ровном месте возводить взялись, так и он в один прекрасный день исчез. Пещеры там, вишь, под землей оказались, туда и провалился. И пошло – поехало. Где ни возьмутся, обязательно злые духи оплошность приспособят. Вот мне в каком-то университете говорили, будто в будущем наука такая будет специальная, археология. Ейные ученые в земле копаться будут, всякие древности искать, где что находилось... Представляю, каково им будет Камелот отыскать, ежели их по всему Альбиону невесть сколько разбросано...
Прошла неделя. Однообразная жизнь в замке наскучила Владимиру, поскольку он оказался не у дел. Рыцари развлекались поединками с утра до вечера, делая редкие перерывы на прием пищи, Рамус пропадал у алхимика, помогая последнему производить какие-то действа, заканчивавшиеся, как правило, либо взрывом, либо заполнявшим лабораторию едким дымом, обладавшим неприятным запахом и разъедавшим глаза. Владимир к их манипуляциям допущен не был, поскольку не только не обладал званием, но даже не удосужился его себе придумать, в то время как два адепта были: один – "допущенный тайнам", другой – "допущенный тайнам чрезвычайным". К тому же, он был
младшим
. Это выяснилось совершенно случайно, во время одного из ужинов. Дело в том, что обоим рыцарям ценой неимоверных усилий почти удалось свести на нет все находившееся в замке вооружение, с таким пылом они предавались единственно достойному рыцаря занятию. Мечи и топоры были зазубрены, копья и секиры поломаны, булавы разбиты, латы помяты и покрыты зияющими дырами. Восстановление требовало средств, которых у хозяина (равно как и собственной кузни) не оказалось. Сэр Ланселот, между тем, настолько привык без малейшего зазрения совести обращаться в финансовом вопросе к Владимиру, что это, наконец, было замечено сэром Мальбруком, заподозрившем в последнем ростовщика или кредитора. Сэр Мальбрук прямо спросил об этом сэра Ланселота за ужином, после чего повисло тягучее молчание, ибо, несмотря на завязавшуюся дружбу, подозрение в связях с ростовщиком могло быть сочтено за тяжкое оскорбление. Ужин едва не остыл, когда сэр Ланселот, наконец, вспомнил о том, что Владимир сказал ему при их знакомстве, а именно, что он является
младшим в роду
. Средства же, поступающие от него к сэру Ланселоту, являются ни чем иным как платой за обучение у славного рыцаря с последующими блестящими перспективами, являющимися результатом этого обучения.
Сэр Мальбрук был тронут, заявил, что ему нет прощения, и что если сэр Ланселот завтра откажет ему в поединке, то он вполне того заслуживает и воспримет это как должное, но сэр Ланселот оказался благороден, как никогда. Разрядке междурыцарской напряженности поспособствовал также и Рамус, рассказавший историю, немало всех повеселившей. В благопристойном виде ее можно передать следующим образом.
– Жил-был один и король, и была у него, как водится, дочка-красавица, на выданье. Характером вот только не удалась. Как бы это помягче сказать, ершистая очень. Король ей слово, она ему два, и оба поперек. Маялся он, бедный, маялся, да и решил ее замуж выдать. А поскольку они и по этому поводу сцепились, то король, в сердцах, приговорил ей замуж идти за первого нищего, который появится у ворот его королевского замка. Принцесса заявила, что лучше уж пусть так, чем эдак, и ушла к себе, хлопнув дверью с такой силой, что у короля корона с макушки слетела и под трон закатилась. Так вот. Сказать-то он сказал, а у самого, как только остыл маленько, принялись на душе кошки скрести. Размером с заморское чудовище слона. С одной стороны – слово королевское дадено, назад не особо возьмешь, а с другой – кто ж своему детищу, пусть и непокорному, судьбы лихой пожелает. Отдал он приказ заставами замок окружить и всех нищих взашей гнать, чтобы ни один к замку не пробрался; мост подъемный, согласно названию, подъемным держать, а сам с вечера сел у окошка грустить и печалиться. Но оно ведь недаром говорится, – утро вечера мудренее, – к утру вспомнил король, что есть у него один приятель закадычный, тоже по случаю король, причем соседнего королевства, который, во-первых, неженатый, а во-вторых, богатый. Вспомнил, и тут же гонца к нему послал. Так, мол, и так, выручай, братец, вишь, оказия со мной какая приключилась. Только на тебя и надежда. Если не ты, – то кто?.. И много еще чего передать велел. Кувшин водой наполнил, соли бросил – это, мол, слезы мои горькие, по причине неразумного поведения. Столько я каждый день проливаю, ну, или почти столько.
Король-сосед не заставил себя долго упрашивать. Трудно сказать, что именно послужило к принятию его решения: то ли затянувшаяся холостяцкая жизнь, то ли желание выручить друга из беды, то ли еще что, но в один прекрасный день он заявился во дворец при полном параде, в раззолоченной карете, сопровождаемый недоумевающей стражей, той самой, которая караулила неправильных нищих.
Король, выдававший принцессу замуж, увидя своего приятеля во всем блеске, несколько ошалел.
– Извини, – говорит, – я, наверное, забыл тебе передать, что непременным условием получения принцессы в жены является, как бы это помягче выразиться, отсутствие каких бы то ни было средств к существованию. А если не помягче, то я обещался выдать ее замуж за первого нищего, который появится у ворот замка. Отгоняю, понимаешь, нежеланных претендентов, а тут ты... такой... такой...
И он помахал в воздухе руками, не зная, как завершить фразу.
– Все в порядке, – рассмеялся его приятель. – Я прибыл так, как ты меня просил.
Несчастный отец не знал, что и подумать. А потому решил, что друг его попросту спятил.
– Ничего не спятил, – по-прежнему смеется тот. – Видишь ли, я, как у меня в королевстве у кого-нибудь ребенок рождается, помещаю в соседних королевствах на его имя некоторую сумму в рост. А когда приходит время, он получает скопившуюся сумму на руки. Только и всего. Поэтому в моем королевстве последний нищий одет так же, как я сейчас.
– Вот уже не знал, что ты еще и ростовщик... – пробормотал ошарашенный король, отец принцессы. – Сказал бы, я б тебе своих нищих послал десятка два, для примера, как наряжаться надо... Завел у себя порядки, нечего сказать... Так всех соседей можно по миру пустить. Ты же ведь и мое королевство расхищал! – вдруг осознал он. – Что же это получается? Я к нему как к другу, дочь за него отдаю, а он, оказывается, меня все эти годы грабил!
После чего, в порыве благородного гнева, набросился на соседнего короля с кулаками и не успокоился до тех пор, пока оба не стали выглядеть так, как в представлении потенциального тестя должны выглядеть нищие – то есть побитые и в рванье.
Тут выяснилось, что пока они спорили и дрались, принцесса убежала со своим тайным возлюбленным – принцем восточного островного королевства. Поженились они на том самом острове, владельцем которого был принц, а поскольку оба с раннего детства отличались повышенным романтизмом, то подались в пираты, добыли множество сокровищ, закопали еще больше кладов, значительно расширили границы острова, жили долго, счастливо и скончались в один день, оставив после себя многочисленное потомство и пиратские карты...
Был и другой момент, когда Рамус оказал Владимиру неоценимую услугу, может быть даже, спас ему жизнь. Узнав, что последний младший в роду, и стараясь загладить допущенную им невольную ошибку, сэр Мальбрук некоторое время представал перед всеми туча тучей, что, как вскоре выяснилось, происходило вовсе не от несварения. Заявившись на ужин сияющим так, что можно было сэкономить на факелах, он изложил свое предложение сэру Ланселоту. Поскольку сам он не мог вступить в поединок с оруженосцем, а тому, для последующего посвящения, необходимо было набрать некоторое количество подвигов вкупе с рассказами о них, он предложил в качестве противника дракона, какового и обещался разыскать где-то неподалеку.
– Для себя держал, – со скупой слезой, показывавшей, насколько ему тяжела эта жертва, сообщил он. – Но раз надо, значит – надо. Только чтоб не до смерти. Победил – и все. Хорошо бы, без оружия. В состязании каком-нибудь. Пусть бы, например, в бадминтон сыграли. По переписке. Ему ведь на первых порах этого вполне достаточно будет. Слухи пойдут, приукрасят, где надо, имя на слуху окажется... Опять же, дракон целее будет.
– Дракон дракону рознь, – рассудительно заметил Рамус, которому с некоторых пор было дозволено безнаказанно встревать в разговор к месту и не к месту. – Мне про одного сказывали, как он чуть с голоду лапы не протянул. Он, видишь ли, одним разом трех рыцарей победил...
– Ложь! – мгновенно вскипел сэр Ланселот. – Чтоб одного рыцаря победить, и то неправда, а уж троих разом...
– Так ведь они неопытные были, можно сказать, начинающие, – примирительно заметил Рамус. – Только-только посвящение прошли, и тут вдруг раз – дракон. Или он их из засады сцапал, или в сонном виде, или еще что... Не в том суть. А в том, что был он глупый и сытый, а потому великодушный. "Когда такое дело, – говорит им, – устрою вам испытание. Вон, рощица, видите? Пущу вас взапуски бежать. Кто первый прибежит, того отпущу, и второго отпущу. А третий, не взыщите, пойдет мне на ужин. Ну как, согласны?" Переглянулись пойманные, да делать нечего. Согласиться – одного съедят, а нет – так всех троих. Прочертил дракон линию, выстроил рыцарей, дерево вырвал, сухое. "Раз, говорит, два, три!" И как даст деревом об землю! Треск раздался на всю округу. Припустили наши рыцари, только пятки сверкают. А дракон в теньке развалился, результата дожидается. Сколько там времени прошло, первый прибегает. Язык на плече, весь взмок, ноги дрожат. На землю шмякнулся, дышит тяжко. Потом второй заявился – еле плетется. Добрался кое-как до первого, рядом грохнулся. Они ведь, – сказать забыл, – в доспехах бежали... А третьего все никак нет. Дракон беспокоиться начал, первые же двое ему и говорят: "У нас, говорят, какое условие было? Чтоб первым двум полная беспрепятственная свобода. И только третьему – ужин. Мы эти двое первые как раз и есть. Так что, согласно условию, разрешите откланяться". Пожали дракону лапу на прощание, обещали захаживать, ежели что, не забывать, и ушли...
– То есть как это ушли?! – побагровел сэр Ланселот. – Да где же это слыхано, чтобы рыцари своего товарища на съедение дракону оставили?
– А я разве сказал, что оставили? – с невозмутимым видом пожал плечами Рамус. – Третий-то, вишь, он сразу домой побежал. А дракон, его дожидаючись, чуть с голоду не помер...
Среди множества интересных книг, посвященных алхимии, – если оставить в стороне те, которые смело можно отнести к "желтой прессе", – довольно сложно выбрать такую, какая была бы не только интересна и занимательна, но и не отпугнула читателя излишней научностью. Таких книг несколько, и было бы не совсем правильно выбрать из них одну в ущерб другим, а потому надеемся, что, прочитав одну, любознательный читатель отыщет и остальные.
Итак, перед нами "Эликсир и камень", Майкла Бейджента и Ричарда Ли, Москва, "Эксмо", 2007 год. "Британские историки и археологи Майкл Бейджент и Ричард Ли, знаменитые своими исследованиями исторических "парадоксов", на этот раз решили окунуться в пучину магии и алхимии, чтобы понять, каким образом интерес к оккультизму, уже не раз на протяжении столетий развенчиваемый доктринами научного реализма, вновь набирает силу в двадцать первом столетии. Как традиции герметизма, зародившегося в Александрии две тысячи лет назад, прогрессируют в сегодняшнем цивилизационном пространстве, что завораживает в религии вуду, чем окончились поиски эликсира бессмертия и философского камня, кто такие современные масоны, в чем секрет магии рок-музыки, кем на самом деле были волхвы и маги, что такое "сакральный ландшафт"? Это далеко не полный перечень всего "оккультного", завесу над которым приоткрывают для читателей авторы книги".
Добавим к этому, книга прекрасно оформлена, ее просто приятно взять в руки. А теперь – небольшой фрагмент.
"Герметизм получил свое название по имени человека, известного как Тот, Тот-Гермес, или Гермес Трижды Величайший. Еще до эпохи александрийского синкретизма Тот-Гермес считался реальной личностью. Так, например, Платон рассуждал о том, "был ли Тот богом или святым человеком". В александрийском синкретизме он часто (но не всегда) рассматривался как "смертный, который удостоился божественных откровений и в конечном итоге достиг бессмертия через самоочищение, но остался среди людей, чтобы открыть им тайны божественного мира". Позже – даже в восемнадцатом столетии – фигура, известная как Гермес Трижды Величайший, тоже считалась исторической личностью. К нему относились как к одному из древних мудрецов и часто сравнивали с Моисеем, Заратустрой и Пифагором. По мнению некоторых комментаторов, он превосходил этих трех мудрецов и был учителем Моисея.
В настоящее время принято считать, что в действительности не существовало одного-единственного прототипа Тота-Гермеса. Доказано, что многочисленные тексты, которые приписываются ему, принадлежат перу различных авторов и написаны на протяжении большого промежутка времени. Однако все эти авторы приписывали свои произведения богу в обличье человека с головой ибиса. Они представляли свои учения как написанные им, продиктованные им или, в крайнем случае, как одобренные им.
В древней египетской мифологии человек с головой ибиса носил имя Джеути. Каким образом оно превратилось в имя Тот – по словам Джойса, напоминающее ирландское ругательство, – так и осталось загадкой. Возможно, именно так его слышали греки или так его было проще выговорить. Точно так же осталось непонятным, почему Тот был "трижды величайшим". Некоторые герметические тексты дают основания предположить, что тройное величие является следствием его трех реинкарнаций. Однако это тройное величие, похоже, признавалось задолго до того, как были написаны эти тексты. Одна из надписей, датируемая 172 годом до нашей эры, гласит: "Тот, трижды великий". В еще более древней надписи третьего века до нашей эры встречается упоминание о "Тоте, Трижды Величайшем". В древнеегипетском искусстве он обычно появляется в облике, который описан в отрывке из романа Джойса – как человек с головой ибиса. Однако иногда его изображали просто в виде ибиса. Как бы то ни было, а ибис считался у египтян священным символом. Ему посвящались многочисленные культы, а убивший ибиса наказывался смертной казнью. Однако это было не единственное воплощение Тота. Его часто изображали в виде белой человекообразной обезьяны или белого бабуина.
