Текст книги "Владычица морей (сборник)"
Автор книги: Сергей Синякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
1. ГИБЕЛЬ ФРАНЦУЗСКОГО КАПЕРА
Мимо шведских берегов, стороною, неторопливо покачиваясь на волне и раздувая паруса попутным ветром, «Посланник» двигался привычным уже курсом. Во все стороны от корабля расстилался легко волнующийся голубец – все же в голомени шли, не жались к берегам.
Бреннеманн хозяйственно прошелся по палубе, выхватывая глазом матросские упущения, дал команду боцману, постоял немного на мостике, оглядывая горизонт в подзорную трубу. Близких парусов не было, и капитан со спокойной душою прошел в кают-компанию. Капитан-лейтенант Раилов сидел за столом и читал «Ведомости». Читал он их с комментариями, поэтому выходило изрядно забавно.
Григорий Суровикин лежал на постели и, что называется, давил хоря – уж больно жалобные всхрапывания из его угла доносились. Рука минера свисала до полу, рот был полуоткрыт, мускул на скуле подергивался, словно бы славного минера донимала шальная муха. Надо было заметить, что последнее время Григорий Суровикин изменился к лучшему, серьезнее стал, на купцов с агрессия ми не ходил, да и пьянство его резко сократилось. Может быть, тому способствовал приезд в Петербург суровикинской жены с двумя черноглазыми казачатами, которые лицом были вылитые папаньки, только моложе и без усов. Жену Григория Суровикина звали Дарьей, была это разбитная и по-донскому плавная казачка лет тридцати. Муженька своего она знала предостаточно, поэтому стоило тому задержаться, как Дарья отправлялась к «Трем ершам» или в «Ерофеич» и действительно моментально находила мужа. Если Григорий был трезв, то напиться он уже не успевал, а ежели он все-таки Бахусу дань уже отдал, то Дарья его воспитывала, как истинная Пандора, с таких потчеваний либо разом протрезвеешь, либо в унынии вечор весь быть останется. Впрочем, по всему было видно, что женку свою Григорий крепко любил, в детях же вообще души не чаял. «Мои Минька да Коська, придет время, отца в чинах обгонят, – хвастал он иной раз собеседникам в «Ерофеиче». – Сейчас уже в цифирную школу бегают, а придет время, государь их в заграницы учить отдаст. Бравые выйдут из них моряки. Здесь-то к тому времени им делать нечего будет, покорим мы шведа, а вот в схватках жестоких с Портою пацаны мои себя еще окажут!»
Капитан Бреннеманн сел за стол и принялся неторопливо набивать добрую английскую трубку пахучим голландским табаком.
– Ивана не вижу, – сказал он.
– Подводку доглядает, – пояснил Раилов, не прерывая чтения. – Он же какой? Не привык без дела сидеть. А вдруг спуск ожидается быстрый? Надо, чтобы все у него было в готовности. Воду поменяет, сухари переменит, воздушные банки подновит, чтобы все по регламенту было.
– Жениться ему надо, – сказал сердито Бреннеманн.
– Для Ваньки жениться не напасть, он все боится, как бы не пропасть, – рассеянно отозвался Раилов. – Ты смотри, Иоганн! Опять отказано нам бесчестно в осво бождении пленников, что в семисотом под Нарвою в полон к неприятелю угодили. Как бы не пришлось нам и по их душу в плаванье пускаться… Как мыслишь, капитан?
– Чаю я, что акциденции малые шведским сенаторам да министрам предложены были, – покачал головой капитан «Посланника», раскуривая трубку. Над столом вились сизые дымные кольца. – Вот уж служба холопья ругаются промеж собой государи, а сидельцами все военачальники случаются, и головы дипломатам рубят.
– Кстати, – поднял голову Раилов, – а где Андрей Иванович?
– На палубе сидит, – сказал Бреннеманн. – Выкатил бочонок с солониной, уселся и в глубины морские поплевывает.
– Грех это. – Раилов бросил «Ведомости» на стол, неторопливо и со вкусом потянулся.
– Это нам с тобой грех кормильца своего оплевывать, – возразил капитан. – А Андрей Иванович дипломат все ж таки, он вкуса морской соли не знает, мозолей от пеньки не нагреб. Ему-то все равно.
– Ладно мы. – Раилов встал, обеими руками приглаживая черные волосы. Парик его лежал подле газетки и треуголки на столе, и надевать его капитан-лейтенант не торопился. – А вот ему-то каково бестолково по морю шляться?
– У каждого своя служба, – сказал Бреннеманн. – Вишь, там, в Англии, Андрей Артамонович не справляется, вот мы ему тайную подмогу везем.
– Да што ж, неужто он там сам с кем надо встретиться не может? – усомнился Раилов. – Чай, ему ближе там, не близкий ведь путь с Петербурга в Лондон тащиться.
– Яков, Яков, – покачал головой Бреннеманн. – И ведь большенький уже, а разум по-прежнему… э-э-э… ди-тячий. Что ж мы подводку нашу под холстами прячем?
– Секретность блюдем, – усмехнулся Раилов.
– Вот и Андрею Ивановичу Остерманну мы должны секретность… э-э-э… в его действиях обеспечить. Посланник в Англии у всех на виду, с кем надо встретиться без опасений не может. А ежели и встретится, то есть такие секреты, коие э-э-э… лишь государю в прямые уши доверить можно. А посланник из Англии уехать не может, у него там забот вполне достаточно. Понятно тебе, капитан-лейтенант?
– Ясный перец, – снова засмеялся Раилов.
В каютувошел озабоченный капитан-лейтенант Мягков. Светлые усики его были гневно вздернуты.
– Блажишь, Яшка, – хмуро сказал он. – Ты хоть бы свечи в своем канделябре поменял, все выгорели. Да и иная остуда у тебя наблюдается – карты разбросаны, воском залиты…
– Тихо! – остановил его капитан Бреннеманн, и все прислушались.
На палубе играли боевую тревогу.
И было от чего заливаться трубачу – с наветренной стороны надвигался на бригантин большой корабль с полной парусной оснасткой. Тут и гадать нечего было – французский капер.
– Вот сволочи, – выругался уже продравший глаза
Суровикин. – Ты глянь, что делают гады!
– Ты о чем, Гриша? – не понял Мягков.
– Да ты только погляди, это ж купцов Бражениных корабль, «Святой Андрей Первозванный»! – бросил казак. – Я ж его в гаванях петербургских не единожды видел! Вишь, что они сделали, подлым образом корабль с апостольским именем захватили да для каких негожих дел пользуют!
Приблизился капитан Бреннеманн. – Капер, – сказал он. – Сие известие нам крайне неприятно, от наглых… э-э-э… французских разбойников всякой пакости ожидать можно, посему, господа русалы, вам надлежит немедля уйти под воду. И господина Остерманна с собой прихватите, ни к чему будет, ежели во Франции узнают, что помимо явной мы еще и тайною дипломатией занимаемся.
– Зо, зо, – подтвердил Остерманн. – Наше нахождение на борту «Посланника» весьма нежелательно, господа. – С этими словами он достал из кармана кафтана изящную серебряную табакерку мастерской работы и угостился от полной души табачком, после приема которого в ноздри Андрей Иванович с большой сладости ю чихнул.
Шестеро гребцов уже молчаливо занимали свое место в подводке. Нравились капитану Мягкову эти немногословные, степенные и мастеровитые мужики. Надежность в них была, спокойствие душевное чувствовалось. «Гвозди» бы делать из этих людей, – подумал Мягков с неожиданным очарованием. – Гвоздям таким сносу бы не было!»
Думая это, он уже спускался в подводку вслед за капитаном Раиловым, а Григорий Суровикин уже задраивал за собою дубовую темную крышку, которая от долгого пребывания в воде казалась чугунною.
Подводка закачалась на талях, с плеском коснулась морской воды и просела на глубину, но прежде чем она начала погружение, экипаж «Садко» услышал грохот пушки – капер сделал предупредительный выстрел, требуя, чтобы «Посланник» лег в дрейф.
– Сучье вымя – сказал Григорий Суровикин. – Разреши, капитан, проучить французских моветонов! Они у меня раз и навсегда закаются нападать на русские корабли!
– Думается мне, что сие будет крайне неосторожным, – сказал Остерманн. – Нельзя оказывать себя без особой на то надобности!
– А ежели они захватят «Посланника»? – возразил Мягков. – В таком случае мы немедленно лишаемся базы, Андрей Иванович, и дальнейшее путешествие наше становится крайне проблематичным. Да и золотишко, что мы везем Матвееву, не должно пропасть. Грех великий – отечество в убытки вводить. Остерманн развел руками.
– Не могу не согласиться, – сказал он. – Думается мне, что на судне должен быть лишь один капитан. Действуйте, господин капитан-лейтенант!
Мягков заглянул в подзорную трубу. Капер был перед ним как на ладони. Видно было, что на капере спускают шлюпку, явно намереваясь на оной достичь «Посланника», который уже лежал в дрефе, приспустив паруса.
– Разом! – скомандовал капитан-лейтенант Мягков, и дружные весла привели судно в движение. Капитан-лейтенант перевел взгляд свой на нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу казака. – Готовься, Григорий! Ныне твой черед пришел со славою общее гнездо вить!
Суровикин размашисто перекрестился и перешел в боевую минную камеру, слышно было, как он ставит расклинки и готовит камеру к затоплению, чтобы выйти в море с буравом и терочной миною.
– Разом! Разом! – командовал Мягков, и, к радости его, капер быстро увеличивался в размерах.
Неприятельская лодка меж тем уже отчалила от капера и направилась к лежащему в дрейфе «Посланнику». Мягков едва успел приспустить подзорную трубу, лодка прошла саженях в десяти от подводного корабля.
– Гриша, готов? – Мягков условно постучался в дверь минной камеры.
Слышно было, как зажурчала вода, заполнявшая камеру минера. В иллюминаторы стал виден медленно проплывающий мимо угорь, потом пронеслась серебряная стайка мальков, резко изменила направление, а потом и вовсе бросилась врассыпную. Показался минер. Суровикин был уже в кожаном шлеме с отводной дыхательною трубкой, в руках его змеился бурав, на поясе кругло топорщились две подводные мины. Медленно загребая руками, Суровикин поплыл в сторону неприятельского корабля, чье темное днище уже виднелось было в слегка волнующемся зеркале морской поверхности. Минер трудолюбиво припал к днищу корабля. Каждый из присутствующих на подводке сейчас отлично представлял, чем именно занимается казак. Остерманн с большим любопытством наблюдал за стайкой рыбок, тычащихся глупыми мордочками в стекло подводки. «От-шень интер-рес-но, – по-русски говорил он Раилову. – Шмеккен вид, Яков Николаевич! Большое впечатление!»
Суровикин вернулся к подводке, слышимо завозился в минной камере и снова поплыл к кораблю, держа в руках еще две подводные мины. Прикрепив к днищу корабля и их, он поочередно поджег запалы и, торопливо работая руками и ногами, поплыл к подводке. Едва только он коснулся ее борта, капитан-лейтенант Иван Мягков приказал гребцам:
– Разом!
И тут же, разворачивая подводку:
– Грикша!
Уйти от обреченного корабля они успели на изрядное расстояние. Слышался скрип шарниров, тяжелое дыхание гребцов да шевеление минера в своей каморке. Неожиданно подводку настиг глухой удар, и спустя мгновение ее заметно тряхнуло. Переждав волнение, капитан-лейтенант Мягков поднял подзорную трубу и зашарил ею по поверхности моря. Картина увиделась жуткая и замечательная. От взрыва капер надломило посредине, видно было, как низко стелется над водой черный дым и из разлома деревянного борта вырываются языки пламени. Огонь добрался до пороховой камеры капера. Раздался еще один, но уже куда более мощный взрыв, и стекло трубы залила набежавшая волна. Когда волнение улеглось, стало видно, что оставшиеся неповрежденными корма и ют стремительно тонут, руша в воду обломки мачт с остатками парусов. На поверхности моря барахтались оставшиеся в живых моряки.
– Полная виктория! – радостно сказал Мягков и дозволил взглянуть в трубу брату, а затем и любопытствующему Остерманну. Тот долго смотрел в трубу, потом повернулся к Мягкову. Лицо его было бледным и восторженным.
– Колоссаль! – сказал немец.
В то же самое время на борту «Посланника» капитан
Бреннеманн учтиво говорил французам, потрясенным внезапной гибелью своего корабля:
– Les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables! Никогда не следует курить поблизости от порохового склада, господа!
2. ДАНИЕЛЬ ДЕФО. ТАЙНАЯ ДИПЛОМАТИЯ
– Ваше появление здесь для меня неожиданно, – сказал Остерманну его собеседник. – Все так загадочно – пустынный берег, вечер и вы, появляющийся из ниоткуда, подобно привидению.
Остерманн безмятежно достал свою табакерку, сделал щедрую понюшку в одну ноздрю, затем в другую и с неожиданным для самого себя облегчением чихнул.
– Тем не менее лучшего места для нашего рандеву найти было трудно, – сказал он. – Можете не представляться, я и так про вас знаю довольно.
– Неужели? – Брови его собеседника поднялись к локонам парика.
– Разумеется. – Остерманн радушно предложил собеседнику свою табакерку, тот жестом отказался.
– Любопытно, – пробормотал он.
– Ничего любопытного, – строго заметил Остерманн. – Разумеется, что я подготовлен, Даниель. В сорок семь лет пора уже стать несколько меркантильным. Вы ведь на службе у Ее величества, не так ли?
– На секретной службе, – с коротким смешком уточнил его собеседник. – Но ведь и вы стали Андреем Ивановичем из определенных соображений, верно?
– Разумеется. – Остерманн расслабился. – Я на службе у российского государя и выполняю, если можно так выразиться, его деликатные поручения.
– Вроде встречи со мной? – уточнил Дефо.
– Это гордыня, – заметил Остерманн. – Разумеется, речь шла о встрече с компетентными лицами, но нигде не подразумевалось, что это будете именно вы.
Даниель Дефо засмеялся. Полноватое лицо его стало более приветливым. У него были внимательные с живой цепкостью глаза. Чувствовалось, что он не привык прятать глаза от собеседника – важная черта для того, кто служит в разведке.
– А жаль, – сказал он. – С большою симпатией наблюдаю я за Петром Алексеевичем и не раз уже желал тайно донести его деяния и мысли до английского читателя.
– Кстати о читателях, – сказал Остерманн. – Вы уже закончили свой роман о бедствиях моряка Селькирка? Дефо весело хмыкнул.
– Тут вы меня уели, – без особого удивления сказал он. – Знать, что я пишу такой роман… Но скорее у меня это собирательный образ, нежели сам Селькирк. Право, я в затруднении, как мне назвать моего героя.
– А назовите его Робинзоном, – безмятежно сказал Остерманн. – Славное имя – Робинзон Крузо… Попугай на острове кричит ему: «Бедный, бедный Робинзон Крузо!» Представляете?
Дефо помолчал.
– Откуда вы взяли это имя? – спросил он. -
– Да так. – Остерманн потянулся за табакеркой, но остановился. – Глупое дело, моего мясника в Петербурге так зовут.
– Буду счастлив презентовать вам мой труд по выходу его из типографии, – сказал Дефо.
– Знать бы только, где вас найти…
– Знать бы только, где я к тому времени буду! – ответствовал собеседник.
Они негромко, но с чистосердечием посмеялись.
– Поговорим о деле, – предложил Дефо.
– Почему бы и нет? – ответно усмехнулся Остерманн.
– Не буду лукавить, союз с Россией Англии был бы очень выгоден, – становясь серьезным, заметил англичанин. – И в торговых отношениях с вами многие в достаточной степени заинтересованы. Нам нужен корабельный лес, нам нужна пенька, деготь, медная и железная руда. Впрочем, России мы тоже могли бы ответно поставить достаточно нужного и ценного для нее. Но! – Дефо поднял палец. – Среди политических партий, парламента и правительства у россиян и Петра Алексеевича немало союзников и еще больше врагов. Думается, что будущий союз еще долго будет оставаться в проектах. Тот же Мальбрук, черт бы его побрал, ведет двойную игру.
– Притворяется другом, будучи по натуре змеей, – понимающе кивнул Остерманн.
– У вас образный язык, – заметил Дефо.
– Писать не пробовали?
– Где уж, – уныло сказал Остерманн. – Русские моего немецкого не разумеют, соотечественники же русского моего не понимают.
– И все-таки я вижу в нашей встрече определенные резоны, – сказал Дефо. – Пока государи меж собой сговариваются, подданные их делают державы сильными и могучими. Я уполномочен сделать вам определенные предложения.
– Я тоже, – сказал Остерманн.
Они снова посмеялись. Англичанин достал из дорожной сумки пузатую фляжку, обтянутую прутковым каркасом, и предложил Андрею Ивановичу выпить.
– Старый добрый эль, – сказал он. – Греет тело и душу.
– Благодарствую, – сказал Остерманн и подношение принял без лишней щепетильности и стеснительности.
Эль действительно грел и тело, и душу. Он даже кости согревал. Выпив еще немного, тайные дипломаты почувствовали друг к другу особое расположение, которое, как правило, вызывается откровенностями беседы и общностью нечаянных пороков.
– Так вот, – сказал Даниель Дефо. – Может случиться так, что договор так и не будет подписан. Разумеется, что мы многое потеряем, если судьба разведет нас в разные углы европейской квартиры. Но мы можем противостоять этому.
– Что предлагаете вы? – поинтересовался немец, снова принимаясь нюхать табак.
– Информацию, – сказал Дефо. – Поставки оборудования через третьих лиц, включая и то, что годится для горного дела. Корабельное оснащение, карты… Металлургическое оборудование…
– Все?
Дефо засмеялся.
– Mein lieber Freind, – сказал он. – Откроем карты. Я всегда считал, что чрезмерная осторожность порождает ненужную подозрительность. Если уж мы заочно хорошо знакомы… Наше соглашение, разумеется, будет касаться и сотрудничества тайных служб. Скажем, внедрение российской агентуры через третьи страны, обмен разведывательной информацией, взаимная тайная дипломатия…
– Что вы потребуете взамен?. – поинтересовался Остерманн.
– Пшеницы, пеньки, льна, корабельного леса, дегтя, – принялся деловито загибать пальцы англичанин. – Разумеется, что русским купцам будет обеспечен режим высшего благоприятствования.
– Любовь со взаимностью, – сказал Остерманн.
– У нас неплохие позиции в Порте, – сказал англичанин.
– Звучит неплохо, – признал посланец русского государя. – Пожалуй, мы можем договориться.
– Главное, не обращайте внимания на маневры политиков, – предупредил англичанин. – Политики часто губили многие благие начинания. Остерманн согласно кивнул головой.
– Вы не призываете нас отозвать из Англии своих шпионов, – с легкой усмешкой сказал он. – Это радует.
– Ежели вы их отзовете, то кто же будет гарантом тому, что соглашение будет соблюдаться в достаточной степени? – удивился англичанин. – И потом, мы обещаем вам, что будем делиться некоторыми секретами, но это вовсе не значит, что мы будем делиться всеми секретами. Чтобы овладеть некоторыми, вашим шпионам придется достаточно попотеть.
– Разумеется, что за вами кто-то стоит, – задумчиво сказал русский посланник.
– Резонное замечание, – раздвинул в улыбке полные губы англичанин. – Разумеется, что за спиною у меня в достаточной степени влиятельные люди Англии, которым очень нужны дружеские связи с Россией, даже если эти связи будут тайными.
– И вы возьмете на себя обязательство помочь бедному Паткулю, крови которого так жаждет неразумный шведский король?
– Думается, что он может избежать казни, – уклончиво сказал Дефо.
– Но о выходе дружественной английской эскадры в Балтийское море не может быть речи? – догадался его собеседник.
– Это уже парламентские прерогативы, – сухо сказал англичанин. – Мы же обсуждаем возможное. Я привык говорить о реальном и не люблю строить замки из песка, сии замки, как правило, оказываются крайне непрочными.
Остерманн немного подумал.
– Разумеется, что ваши предложения оформлены письменно?
– Разумеется, – сказал Дефо и вытащил из-за обшлага дорожного камзола тугой пакет. – Сами понимаете, что оформлен он моей рукой, нельзя позволить, чтобы к возможному заговору, каким может быть расценен наш приватный разговор, оказались причастны люди с высоким положением. Это взорвет общественное мнение Англии, и тогда будет бесполезно кому-нибудь доказывать, что мы действовали исключительно во благо страны.
– Зо, зо, – согласился Остерманн. – В свою очередь, я передаю вам наши протоколы. Из них вы можете увидеть, что мысли влиятельных политиков России движутся сходным путем.
– Вы исключительно приятный собеседник, – галантно сказал англичанин. – Я почел бы за подарок судьбы, доведись нам побеседовать за хорошим бочонком эля, ведя беседы об отвлеченных предметах. Может быть, вы сумели бы несколько задержаться? Здесь неподалеку есть уютный постоялый двор, в нем неплохая кухня, а в погребах у хозяина найдутся напитки на самый взыскательный вкус.
– Увы, – ответствовал Остерманн. – Не могу забыть, уважаемый Даниель, что я всего лишь гость на благословенной английской земле, и кроме того – инкогнито. Уже вечер, и мне пора двигаться в обратный путь. Мне кажется, однако, что это не последняя наша встреча. Может быть, в следующий раз мы найдем время и для отвлеченных бесед.
Он приоткрыл дверь кареты и ловко выскользнул на землю.
– Счастливой дороги, – сказал англичанин. – Хотя я и в некотором недоумении. Вы пришли со стороны моря, а я не видел парусов. Уж не обращаетесь ли вы в чайку, господин Остерманн?
Русский посланник рассмеялся.
Как мы найдем друг друга в следующий раз? поинтересовался он.
– Назначьте время сами, – безмятежно сказал Дефо. -
Опубликуйте в своих «Ведомостях» что-нибудь о светлейшем князе и его будущих поездках. А место останется прежним. Разумеется, вам придется делать некоторое упреждение, ведь «Ведомости» достигают Англии не сразу. Нас разделяет немалое расстояние!
– Прощайте! – Остерманн крепко пожал руку английскому коллеге и шагнул в окруживший карету густой альбионский туман.
Некоторое время Дефо сидел неподвижно, прислушиваясь к удаляющемуся шуршанию шагов, потом покинул карету и двинулся вслед за недавним собеседником. Когда он оказался на берегу, то Остерманна там уже не было. Над проливом стоял туман, и из тумана доносился скрип уключин и негромкое шлепанье весел о воду. Звуки удалялись, потом прекратились, и Даниель Дефо с огромным удивлением услышал плеск волн и громкое сопение, словно всплывший кит прочищал свой дыхательный тракт. Покачивая головой, Даниель вернулся к карете, сел на место кучера и тронул лошадей.
«Как он мне предложил назвать моего героя? – неожиданно подумал он. – Да, Робинзон Крузо… Забавно, очень забавно…»
3. КРОТКАЯ ВОДА
Возвращение к родным берегам, да еще после успешного выполнения дела порученного и славной виктории, в которой ты за поругание флага российского отомстил, дело торжественное и ответственное.
Григорий Суровикин с горшочком краски и кистью сидел, откинув холсты, и неторопливо дорисовывал на борту подводки крест. Это уже был пятый крест, и каждый из крестов означал удачно потопленное вражеское судно.
Рядом с Суровикиным на корточках сидел юнга Степаша Кирик и даже язык высунул от усердия, словно не казак, а он сам этот крест на борту славного подводного корабля рисовал.
– Дядька Гриша, – с жалостливым выражением на лице попросил Кирик. – Дай кисточкою мазнуть!
Суровикин отодвинулся чуть и склонил голову, любуясь своей работой, потом с некоторою неохотою дал мазануть по кресту свежей краской и юнге. Степаша вожделенно обвел крест на дубовом корпусе и с сожалением вернул кисточку казаку. Соскучась по детям, Суровикин с большой симпатией относился к юнге, даже порой сладкие пастилки для него у капитана Бреннеманна воровал. Капитан о том ведал, но относился к тому со снисходительностью, он сам нередко юнгу теми же пастилками оделял.
– Небось страшное дело – мины под вражьи корабли закладывать, – с легкою задумчивостью сказал Степаша Кирик.
– А то, – почти с мальчишеской горделивостью сказал Суровикин. – Главное дело доверяется. Бывало, семь потов прольешь да восьмым умоешься, пока крюк во вражье брюхо ввернешь! Это тебе, брат, не с шелобайщика-ми в орлеца на пристани дуться!
– Дядька Гриша, – снова заладил свое мальчишка. – А когда вы меня под воду возьмете? Обещали же однажды, да все с обещалкиных не выйдете!
Григорий промыл кисть, прикрыл крутой гулкий бок подводки и сказал, тайно показывая на капитанский мостик, где толпились бравые капитаны с трубами подзорными в руках.
– А это тебе, брат, не со мной договариваться надо, а с капитаном Иваном Мягковым. Подойди да с ласкою попроси. А как спросит, умеешь ли грести, ответствуй, что можешь. Глядишь, кто-то из загребных прихворнет, а как замена понадобится, капитан про тебя и вспомнит'
– Суров он больно, – сказал мальчишка. – К такому и подходить боязно. Пойдешь с душою, а вернешься с отказом.
– Терпи, казак, – сказал Суровикин ободрительно. -
Атаманом будешь! Степаша, ты вот мне скажи, как ты на корабль-то со своей боязливостью попасть угораздил?
Мальчик погрустнел.
– Родился-то я в Корельском посаде, – сказал он. – Отец корелянин был, мать русскую взял. Род наш на Мурмане промышлял, у Семи островов. Знаешь такое место? Знатно там, природа ласкова да и удача рыбацкая великая бывает. Как отец живой был, так мы ничего себе жили, папка мой по праздникам даже монпансье и медовые пряники покупал. Вкусные пряники были, вкуснее пастилок, коими ты меня с капитаном угощаешь. А как отец потонул, мать в поденщицы пошла да простыла на работах сильно и померла.
Меня мужики и взяли на карбас зуйком. Палубу драить, дела мелкие сполнять… А куда деваться было, инако прямо с голоду умирай… Шел мне тогда осьмой годок.
По осени хозяин карбаса Никита Желанный подрядился в Норвегу триста пудов жита доставить. Море беспокойным было, у нас примета такая, что моря пуще бояться по осени надо. Сам знаешь, чаще всего в море без воротиши по осени уходят. Нам всем боязно было в море выходить, да подряд сполнять надо. Желанный человеком хорошим был, да малость жадноватым, потому и гарчил на людей и в дело, и не в дело.
И поплыли. Только море подшутить лихорадно решило. За Танагубой пала непогода лютая. Положило карбас вдоль волны, трое рыбаков, что за киль ухватиться успели, да я сам и уцелели тогда. Только недолго нам жизни радоваться было, сутки океан-батюшка нами ровно детскими забавами игрался. Лежим на побочине, слабеть уже начали. Еще одного в море снесло… А как погибель совсем близко стала, тут и избавитель наш объявился, капитан Иоганн, он тогда в Мурман за пенькою шел… Ну, рыбаки в Мурмане объявились… Кому радость, кому горе великое. А мне, робятенку, и радоваться некому. Сел на причале, плачу. Тут капитан Иоганн ко мне и подошел. Выслушал, слезы мои осушил. Идем, говорит, киндер, я из тебя моряка делать буду. Третий год с ним плаваю, с ним и на флот государев пришел…
Он человек хороший, он меня по-немецки изъясняться учит, картографии да штурманским наукам обучает, к корабельному делу пристроил.
– Горька твоя судьба, Степаша, – прочувствованно сказал казак. – Только вишь, мир не без добрых людей. Учись с охотою, как года подойдут, государь тебя в Голландию морскому делу обучаться пошлет. Капитан ом. станешь, кораблем великим будешь командовать. Да что капитаны, ты еще, глядишь, и в капитан-командоры выйдешь, а то и до шаутбенахта дойдешь, такие, как наш Иван Николаевич, у тебя в подчинении будут!
Они посидели на холстах под боком у подводки, потом Суровикин с неохотою встал, поглазел на кричащих за кормою «Посланника» чаек, потянулся и предложил:
– А айда, Степаша, ко мне, я тебя колотым сахарком угощу.
– Не хочу я сахару, – взросло сказал мальчишка. – Я лучше к загребным схожу. Гаврила Рябиков там с досугом невод плетет, меня учить обещался.
– Нехитрое это дело – рыбу в невода ловить, – сказал Суровикин. – Вот ты, Степаша, пробовал когда ловить велику рыбу на уду с голым крючком?
– Да разве так можно? – усомнился юнга. – Рыба ж не дура, дядя Гриша, она наживу любит.
– А вот будем в отдыхе на берегу, – пообещал казак, – пойдем мы с тобой на залив, там я тебя и поучу. Мои-то умеют, отца иной раз облавливают!
Мальчишка ушел к загребным. Григорий Суровикин постоял немного, подставляя обветренное лицо свое солнцу да ветру, потом огляделся воровски по сторонам, убедился, что никто за ним не смотрит, откинул холст, с удовольствием окинул взглядом рисованные кресты, колупнул краску на одном из них безымянным пальцем и засмеялся от нахлынувших чувств радости да гордости за удачно выполненные дела.
