Текст книги "Владычица морей (сборник)"
Автор книги: Сергей Синякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
В купе было душно. Вагоны еще не начали топить, но, погода стояла жаркая, а окна, как это обычно бывает в российских пассажирских поездах, никогда не открывались. Из четырех светильников горело всего два, и следовало ожидать, что простыни, которые придется получать от проводницы, непременно окажутся влажными.
Купе уже обжил один пассажир. Излишне полный, в светлой рубашке и костюмных брюках, он обмахивался галстуком и вид оттого имел добродушный и беспомощный. Что-то неуловимо кавказское проглядывало в славянских чертах пассажира. Перед ним на столике лежали красочный журнал и несколько газет. Пиджак пассажира висел на крючке.
– Нашего полку прибыло, – добродушно сказал пассажир, наблюдая, как вошедший ставит в багажный отсек чемоданчик. – Далеко следуете?
– До Свердловска, – сказал вошедший.
– Э-э, батенька, – протянул полный пассажир. – Отстаете от жизни. Нет такого города больше. Екатеринбург есть, а Свердловска, – он широко развел руками, – Свердловска вот не стало.
– Никак не привыкну к новым названиям, – ответил второй пассажир и сел.
Был он худощав и невысок. Большой широкий лоб еще более увеличивали залысины. Сквозь очки в широкой роговой оправе на собеседника смотрели внимательные серые глаза. Новому пассажиру было лет тридцать пять, не больше. Одет он был в голубую безрукавку и легкие летние брюки из серой брезентовки. На ногах желтели легкие сандалии.
– В командировку? – спросил полный.
– Почти, – отозвался новый спутник. – Я туда всего на пару дней. По своим делам.
Вагон дрогнул, и перрон за окном поплыл. Вошла толстая неразговорчивая проводница, проверила и уложила в сумочку билеты и вышла, с треском задвинув за собой дверь.
– Поехали! – весело сказал полный. – Ну что ж, давайте знакомиться? Я ведь тоже в Свердловск направляюсь. – Он протянул спутнику руку: – Багдасарян Карлен Оганезович, журналист.
– Иван Алексеевич Карпов, – после секундного колебания кивнул худощавый. – Частный предприниматель.
– Среднее сословие, – понимающе улыбнулся Карлен Оганезович. – Будущее нашей России!
– Вот теперь похоже, что вы действительно журналист, – усмехнулся Карпов.
– Откуда такой вывод? – едва не обиделся Багдасарян.
– Газетные штампы выдают, – пояснил Карпов. – Сословие… Будущее России… Если нас так и дальше будут раскулачивать, никакого будущего не будет. Ни у нас, ни у России. Налогами уже так обложили, что дышать нечем.
– Надо же из чего-то бюджет формировать, – согласился Багдасарян. – Крупный капитал весь уже в доллары перевел да за пределы страны вывез, вот на вас и отыгрываются. Ну, может, по двадцать капелек на зубок?!
– Это в смысле выпить? – уточнил Карпов. – Извините, но не употребляю. Придется вам, Карлен Оганезович, одному мучиться.
– Жаль, – сказал Багдасарян. – А вы меня узнали, верно? Я по вашему взгляду догадался. И насчет газетных штампов вы меня лихо поддели. Но в остальном все правильно, Анатолий Николаевич. Я действительно Карлен Оганезович Багдасарян, и я работаю старшим оперуполномоченным Управления уголовного розыска страны. Один раз я уж попробовал вас перехватить, но вы очень неудачно выпрыгнули из электрички. Ну, в нашей работе тоже бывают неудачи. От них никто не застрахован.
– Трудная служба, – не меняясь в лице, уточнил Карпов.
– Служат собачки, – с легким ироничным акцентом сказал Багдасарян. – А я, дорогой товарищ Молибин, работаю. Молибин чуть напрягся. Багдасарян это заметил.
– Знаете, Анатолий Николаевич, – сказал он, – давайте договоримся, что хвататься за тяжелые предметы вы не будете. А оружия при вас нет. С оружием вы рисковать в поезде не стали бы. Зачем? Можно купить у братвы в Свердловске, тем более что там она отличается особой крутизной. Верно? – Он весело подмигнул собеседнику.
– Как вы догадались? – спросил Молибин.
– Э-э, – снова погрозил пальцем оперуполномоченный. – Догадываются люди, которые кроссворды разгадывают. А я не догадался, Анатолий Николаевич, я вычислил. Это ж надо, сколько вы своих и чужих трупов по стране оставили! Особенно своих. Паспорта разные, а отпечатки пальцев одни. Шесть раз вас уже убивали, да? В седьмой раз я, к сожалению, постарался сам. Но это очень много – семь раз. Это не для рядового человека, я правильно говорю?
– Девять, – уточнил Молибин.
– Да? – Багдасарян не удивился. – Но я нашел всего семь ваших трупов. Значит, еще два надежно спрятали от греха подальше. – Он помолчал немного, потом нерешительно предложил: – Может, пивка, Анатолий Николаевич? Очень уж трудно разговаривать с покойником насухую.
– Пожалуйста, – предложил Молибин. – Только без меня. Мне в Чистилище запретили. Багдасарян подумал и махнул рукой.
– И как вы назвали свою машинку? – спросил он. – Оживитель? Или реаниматор?
– Репликатор, – сказал Молибин. – Он никого не способен оживить или реанимировать. Труп остается трупом. Восстанавливается только матрица. Разумеется, что в новом теле репликатор ее обогащает знаниями. В противном случае я всегда начинал бы с одного и того же места.
– Репликатор, – задумчиво повторил Багдасарян. – Растилит из института животноводства вы для этих целей заказывали?
– Разумеется. – Молибин снял очки и принялся их протирать. – А вы действительно узнали очень многое.
– И сколько своих копий вы заложили в репликатор? – спросил оперативник.
– Не знаю, – сказал Молибин и, видя, что брови собеседника недоверчиво шевельнулись, пояснил: – Честное слово, не знаю. Василию Степановичу я отдал коробку с Коконами без пересчета. Чтобы самому потом не считать и не дорожить рождениями. Все-таки смерть должна быть неожиданной.
– Василий Степанович… – Багдасарян покачал головой. – Это ваш дядя, верно? Он был неизлечимо болен и умер вскоре после того, как его работа была завершена.
– Он был болен раком, – сказал Молибин. – И умер в дороге. Поэтому я даже не знаю, где Коконы им посеяны и все ли он их использовал.
– Похоже, что все, – задумчиво кивнул оперативник. – Я был в больнице, где умер ваш дядя. Там еще осталась в камере хранения его сумка. На случай, если родственники объявятся. Ничего похожего на Коконы в ней не нашлось. Только личные вещи. Не знаю, как ваши Коконы выглядят, но думаю, что от обычных бытовых вещей я бы их отличил… – Он тяжело посопел, подергал ручки окна. Окно не поддавалось. – Вы хорошо поработали, – сказал Багдасарян. – Такого кровавого следа не оставалось даже за серийными убийцами. Не считали, сколько наркодельцов вы отправили на тот свет, э?
– Зачем? – безразлично спросил Молибин. – Я вообще старался о них не вспоминать. Хотя это довольно трудно. Особенно ночами.
Поезд замедлил ход. Очевидно, они подъезжали к какой-то станции. За окном поплыли желтые пятна фонарей, освещая полутемное купе и спокойное бледное лицо Молибина.
– Вы были гением, – сказал Багдасарян. – Я даже представить не могу, как ваше открытие могло бы перевернуть мир.
– Его уже перевернули, – пожал плечами Молибин. – И это сделали те, кто вообще не имел мозгов. Ладно, к чему говорить о прошлом, его уже нет. Как и будущего. Вы меня арестуете?
Багдасарян некоторое время смотрел ему в глаза, потом шумно вздохнул и полез в сумку. На столе появилась бутылка пива. За ней вторая. Багдасарян открыл бутылку, сделал длинный глоток и некоторое время разглядывал пенистые пузыри в бутылке.
– Зачем? – наконец сказал он, – Я думаю, что это бессмысленно. Вы ведь подстраховались, верно? Ну, допустим, мы вас арестуем, в камере вы вскроете себе вены, тюремная администрация вас захоронит, а через месяц вы опять окажетесь на свободе. Только в этот раз вас будет вычислить еще труднее. А скорее всего невозможно. Ведь так?
– Если это был не последний Кокон, – согласился Молибин.
– Ох, не думаю, что он был последним, – покачал головой Багдасарян. – Я не альтруист и, несомненно, арестовал бы вас, если бы знал, что все этим закончится. Но есть и другая сторона медали. Как вы думаете, что мне скажет начальство, если я начну доказывать им, что вы и есть неуловимый убийца, уже погибавший и захороненный девять раз, э? Если я предъявлю им семь ваших трупов и семьдесят пять идентичных друг другу пистолетов?
– Наверное, вас сочтут сумасшедшим, – согласился Молибин. – Правда, пистолеты – это уже неоспоримые факты. А против фактов…
– Да, – согласился Багдасарян. – Возможно, что все вместе взятое их и убедило бы. Но, с другой стороны, убивали те, кого уже больше нет. Лично вы еще никого не убили. Я имею в виду вас сегодняшнего. Вы ни в чем не виноваты, ну разве что в проживании по чужому документу. Доказать, что вы совсем не Иван Алексеевич Карпов, было бы несложно. Но признает ли суд вас виновным в прошлых убийствах? Куда сложнее доказать абсолютную идентичность вашей нынешней ипостаси прошлым. Это своего рода юридический казус. Сомневаюсь, что он может быть разрешен в соответствии с нашим сегодняшним законодательством. Так что же мне остается? Создавать известность какому-то адвокату я не хочу, как не хочу и привлекать излишнего внимания к вашей персоне. Мне кажется, после этого вы проживете недолго. Слишком много у вас врагов. И это значит, что я опять вас потеряю. Возможно, навсегда.
– Мне вам посочувствовать? – с легкой усмешкой поинтересовался Молибин.
– Ни боже ты мой! – всплеснул руками Карлен Ога-незович. – От такого сочувствия у меня только испортится настроение. Я лишь рассуждаю. Мне совсем не улыбается занять место в списке ваших врагов. Тоже перспектива не из приятных, верно? Так что живите. По сути, вы ведь делаете полезное дело, уничтожаете всякую дрянь. Вы своего рода ассенизатор. А золотарь золотаря всегда поймет. Живите, если это можно назвать жизнью. Мне одно ясно вы ведь уже не человек.
– А кто же я? – Молибин, не мигая, смотрел на оперативника.
– Вы – робот. Робот, запрограммированный на уничтожение преступников.
– Я не робот, – проговорил Молибин. – Я – человек.
– Всмотритесь в себя, дорогой товарищ, и не занимайтесь самообманом. Чего вам еще хочется, кроме того, чтобы убивать, э? Вас тянет к женщинам? У вас есть семья? Вы любите вкусно поесть? Вы ищете на книжных лотках умную книгу? Или, может быть, вы регулярно посещаете театры, выставки? Вы робот, и вы возрождаетесь только для того, чтобы выполнять свою работу. А работа эта заключается в том, чтобы убивать. Вы сами так запрограммировали себя.
– Я не робот, – повторил Молибин. – Я ощущаю, душевную боль. У роботов нет души.
– Значит, вы – робот с душой, – сказал оперативник. – В конце концов, мы слишком мало знаем о роботах, чтобы рассуждать о наличии или отсутствии у них души. Не так ли, Анатолий Николаевич? Я, знаете ли, не Айзек Азимов. Сотня трупов – это все-таки слишком продуктивно для человека, нет?
– А чем вы отличаетесь от меня? – спросил Молибин. – Ищейка, возомнившая себя учителем. Вы-то чем лучше?
– Я не убийца. – Багдасарян прямо смотрел в глаза собеседнику. – Уже то, что я с вами беседую, о чем-то говорит. Мог бы стрелять, э?!
– В попы бы вам, – тоскливо сказал Молибин. – Там со своими нравоучениями вы были бы на месте. А мне и без вас тошно.
Он молчал, раздумывая. Багдасарян заставил его сомневаться. С этой стороны Молибин свой проект никогда не рассматривал. Но вообще-то… «Глупости! – одернул он себя. – А эти адские муки после рождения? Какой робот может переживать боль, сомневаться и мучиться от своей сверхзадачи?»
– Господи! – прошептал он. – Если бы вы знали, через что я прошел!
– Тогда для чего вы возвращаетесь снова и снова? – спросил Багдасарян. – Зачем? Чтобы вновь и вновь оказываться в аду? Ведь вы едете сейчас только для того, чтобы найти и физически стереть с лица земли Минуллу Гиятулина. Но прошло уже десять лет, и все эти десять лет Гиятулин носил в себе тот же ад, что носите вы. Неужели этого срока не достаточно для прощения? Ведь сейчас это не тот убийца, который сидел в зале суда. Он много испытал, много пережил, он стал другим человеком. Справедливо ли стоять над законом? Справедливо ли быть никем не уполномоченным судьей?
– Не знаю, – пожал плечами Молибин. – Разум мой давно все простил им, а вот сердце не хочет прощать. Но как вы догадались?
– После того, как я догадался о главном, – сказал Багдасарян. – Это было уже не самым сложным.
– Тогда что же мне делать? – Молибин посмотрел в глаза сыщику, но тот не отвел взгляда.
– У меня нет рецептов. Наверное, надо вспомнить, что ты человек. И вспомнить, что, кроме смерти, существует жизнь.
– Значит, понять и простить? – тяжело спросил Молибин.
– Можно не понимать. – Багдасарян развел руками. -
И прощения у вас никто не вымогает. Просто жизнь продолжается, и в ней надо делать все чистыми руками. В противном случае стирается грань между добром и злом. Бог с ним, с генералом Тикачевым. Полковники-то были при чем? Между прочим, хорошие люди и совершенно не замараны в тикачевских делах. Их-то за что? При чем их семьи? Если бы вы больше доверяли инструменту, который именуется государством… Все могло быть иначе, Анатолий Николаевич. Совсем иначе.
Молибин улегся на своей полке и долго глядел в потолок, где синим огоньком помигивал никак не желающий разгореться плафон. Багдасарян молча пил пиво. В окно выжидающе смотрела черноликая ночь.
– Да, – наконец сказал Молибин. – Все могло быть иначе. Вы правы, Карлен Оганезович, все могло быть совсем по-другому. Если бы я был другим, если бы были другими они, если бы государство было честным и беспристрастным судьей. Но что говорить? Теперь уже ничего не исправить. Мы все такие, какие есть. И другими уже не – будем. Впрочем, если вы пожелаете, редактор репликатора я всадил в компьютерную сеть Министерства обороны. Только она обеспечивала надежную связь с Коконами. При известном усердии специалисты обнаружат и нейтрализуют его. Общество избавится от угрозы, а я… – он помолчал немного, словно сомневаясь в справедливости того, что сейчас скажет, – я обрету наконец покой. Думаю, что такой вариант всех устроит, Карлен Оганезович.
– Только не меня, – возразил Багдасарян. – Мне вы нужны живым. И не просто живым, а творчески дееспособным. Хватит вам прятаться за личиной кровожадного вурдалака, пора вспомнить о своем предназначении на белом свете. Пора жить и работать, Анатолий Николаевич. А то, что вы предложили… Будем считать это за крайний вариант.
– Да вы философ, – усмехнулся Молибин. – Я думал, в вашем ведомстве держат только охотников.
– Философия не профессия, а состояние души. – Багдасарян встал. – Давайте спать, Анатолий Николаевич? У нас обоих впереди трудные дни.
– Вы не беспокойтесь. – Молибин сел, стаскивая рубашку через голову. – Я никуда не побегу. Верите?
– Вот об этом-то я не беспокоюсь, – сказал Багдасарян. – Куда вам бежать? Бежать от жизни – дело безнадежное и нелепое. Вы переодевайтесь, Анатолий Николаевич, я пока схожу к проводнице за бельем.
Сводка наружного наблюдения за 26 сентября 1999 г.
В 18.35 объект, который в дальнейшем будет проходить по сводкам под именем «Серов», принят под наблюдение на платформе железнодорожного вокзала Екатеринбурга при высадке из вагона 8 поезда № 092 Адлер – Новокузнецк. Около вагона в 18.42 «Серов» попрощался с высоким полным мужчиной, которому дано имя «Гуров». В 18.54 «Серов» на такси проследовал в гостиницу.»Большой Урал», расположенной по ул. Красноармейская, 1 а, где поселился в номере 34. Поведение объекта спокойное. После заселения в 19.30 «Серов» поужинал в ресторане гостиницы и возвратился в номер. В ресторане и по пути в номер в контакты ни с кем не вступал. Связь «Гуров» при выходе с вокзала прошел к па– мятнику воинам Уральского добровольческого танкового корпуса, где в 18.47 сел в автомашину ГАЗ-3101 бежевого цвета, гос. номер В 222 ЕС и проследовал до здания Управления внутренних дел области, в 19.05 оставлен без дальнейшего наблюдения в кабинете 29, принадлежащем начальнику КМ УВД подполковнику милиции Сиротину А.Г. Установлено, что связью «Гуров» является старший оперуполномоченный УУР МВД РФ полковник милиции Багдасарян Карлен Оганезович. С 24.00 наружное наблюдение за объектом осуществлялось в дежурном режиме, перекрывались центральный и аварийный выходы, окно номера и пожарная лестница.
ОПУ УВД
Глава одиннадцатаяСводка-наружного наблюдения за 27 сентября 1999 г.
07.22 – объект «Серов» принят под наружное наблюдение при выходе из гостиницы «Большой Урал».
ОПУ УВД
Озеро Шарташ еще не замерзло. Да и как ему было замерзнуть, если дыхание бабьего лета явственно ощущалось в сентябрьском ветре, сосновый бор, в котором прятался бело-голубой с выцветшими рекламными надписями трамплин, зеленел как никогда, и гранитные глыбы Каменных Палаток напротив МЖК, омытые дождем, глянцево блестели, словно на фотографиях рекламных проспектов.
С высоты вытянутое блюдце озера казалось оловянной лужицей, серо застывшей под синими небесами. Стоял редкий в это время года для Екатеринбурга ясный и погожий день.
Молибин присел на гранитный валун, оглядывая окрестности. Чертов полковник! Этот Багдасарян своими разговорами перевернул всю его душу. До разговора с ним все было простым и ясным. Наркотики – зло, их распространяли нелюди, которым он, Молибин, в восемьдесят девятом году отказал в праве на жизнь. Тем самым он поставил себя вне закона, но ведь и эти сволочи, делающие деньги на людском горе, ставили себя вне закона. Да и закон, казалось, не испытывал большого желания бороться с ними. Десять лет за три погубленных человеческих души! Тогда Молибин счел это насмешкой над справедливостью. И тогда начал творить справедливость сам. В том виде, как ее понимал.
Он печально усмехнулся. Вот уж действительно, боролся с преступностью, не жалея своих жизней. Все казалось правильным и ясным. Он убивал, сокращая тем самым приток зелья, способного взорвать незрелые подростковые души. Но, как выяснилось, то был сизифов труд. Когда полковник в поезде показал ему данные, которые свидетельствовали о том, что наркотические потоки не только не сократились, но с каждым годом начали наращивать свои объемы, Молибину стал очевиден его проигрыш. Он проиграл, и в этом надо было откровенно признаться себе. Полторы сотни чужих смертей и девять его собственных ничего не меняли в сложившемся раскладе. Он просто освобождал места для новых негодяев, которые занимались торговлей с еще большей энергией и бесцеремонностью, чем вычеркнутые им из жизни.
Получалось, что Молибин даром работал на тех, других. Вот такая у него получилась борьба… Чертов полковник!
Черт бы побрал его статистические данные! «А почему я ему должен верить? Только потому, что он представляет собой власть? Но и Тикачев был частицей этой власти.
Грязной и опасной частицей».
«Мне наплевать на этого поганого генерала, – сказал в купе Багдасарян. – Рано или поздно, но он получил бы свое. Мне жаль, что это сделали вы. Тем самым вы испачкались в той же самой грязи. Знаете, последнее время я часто листаю Библию. Не оттого, что уверовал, скорее потому, что хочу понять. Вот там сказано, что плод правды в мире сеется у тех, которые хранят мир. А для этого совсем не надо палить из пистолетов в окружающих тебя людей, как бы они ни были тебе антипатичны. Кто-то однажды сказал, что мы должны сделать добро из зла, потому что его больше не из чего делать».
Нет, он умный, этот полковник. Вот почему Молибин ему верил.
Но что же тогда ему остается? Дать благословение на дальнейшую жизнь ублюдку, что лишил жизни его детей и его жену? При мысли об этом Молибина начинало трясти. Нет, полковник, может быть, ты и прав, но у него, Молибина, тоже своя правота. Эта тварь не должна жить на свете. Не должна!
Молибин поднялся с камня. Решительно сел в троллейбус, следующий на Эльмаш. Последний раз он посмотрит смерти в глаза, последний раз принесет ей очередную жертву. А там будет видно. Будет видно…
С каждой остановкой решимость его таяла. Он вспомнил вдруг умоляющие глаза Шепеля и как тот в волгоградской электричке шептал срывающимся от ужаса голосом: «Не убивай! Не делай этого, не надо!» Но Молибин не мог прислушаться к этому голосу, он не хотел прислушиваться к просьбе убийцы! А если полковник был прав?
Надо что-то решать. Надо делать выбор. Внутренний голос все шептал, что он должен ехать, что все эти сентиментальные слюни не могут отнять у него право на месть, что он должен, обязан во имя невыросших своих детей ехать в Ивдель на встречу с еще ничего не подозревающим Гиятулиным.
Но если полковник был прав? Если его действительно гнало в дорогу не чувство праведной мести, если вела программа, выработавшаяся за десятилетие работы репликатора в чуждой информационной среде? И тогда выходило, что он действительно робот, повинующийся программе, и о свободе личности и выбора вообще не стоит говорить. Но и отказываться от мести, только для того чтобы доказать себе, что не лишен права выбора, глупо.
Чертов полковник! Скорее он походил на демона-искусителя.
Господи!
«Где же правильный ответ на мой вопрос? Что я должен сделать, чтобы почувствовать себя свободным?»
Он долго пересаживался с троллейбуса на троллейбус, не осознавая, что похож на загнанного зверя, что ищет спасения в бегстве.
Он не обращал внимания на людей, и люди не обращали внимания на него. И все-таки надо было что-то Решать! Наконец он оказался в центре города. С проспекта Ленина спустился на улицу Малышева, добрался до Исторического сквера, расположенного на берегу Исети. Долго бродил среди старых, ставших бессмертными зданий, разглядывал остатки механической фабрики, ворота с фонарями, древние механизмы, плотину из вечных лиственниц. Сколько безвестных зодчих и механиков кануло в вечность, оставив после себя жалкие остатки своих трудов! На Аллее геологоразведчиков в узлах хитросплетений дорожек громоздились каменные глыбы. Они были похожи на надгробные памятники тем, кто когда-то их находил.
«Чертов полковник, – в который раз с отчаянием подумал Молибин и гневно стукнул по перилам ребром ладони. – Он все-таки был прав!»
Молибин встал на плотине, вглядываясь в холодные и прозрачные воды Исети. Надо что-то решать. На поставленный полковником вопрос мог быть лишь один ответ. Сердце его требовало мщения, боль никуда не ушла, даже стала острей. Сердце требовало мщения, но душа жила покоем, что несли вечно текущие воды реки.
Он вглядывался в серебряное движение струй, пытаясь найти ответы на мучающие его вопросы, и в правильном ответе крылся будущий выбор – между жизнью и смертью. Чаши весов, на которых они лежали, находились в равновесии, поэтому выбирать было мучительно тяжело.
Совсем неподалеку от него полковник Багдасарян поднял телефонную трубку.
– Ну, как объект? – спросил он.
– Полдня метался по городу, товарищ полковник, – доложил невидимый собеседник. – Думали, что потеряем его. А сейчас успокоился. Вот уже полтора часа на плотине в Историческом сквере стоит. На воду смотрит. Багдасарян негромко рассмеялся.
Все хорошо, – сказал он. – Пусть смотрит Это вроде кесарева сечения. И тут уж ничего не поделаешь – иногда люди рождаются и так. Но эту истину он должен понять сам. Не снимайте наблюдения, в этих родах нельзя допустить ошибки.
