Текст книги "Онассис. Проклятие богини"

Автор книги: Сергей Марков

– Я глубоко порочна и грешна, – в редкие минуты откровений признавалась графиня неистовому турецкому Купидону, как она называла Ари. (Муж Екатерины погиб в предгорьях Арарата, спасая армян от турецкого геноцида, и в её отношении к юному греку Аристотелю, чудом спасшемуся во время резни в Смирне, было и почти родственное сострадание.) – Из России я уехала чистой безгрешной идеалисткой. Но нет больше моей России – большевики убили даже Бога. А коли Бога нет, говорил Фёдор Достоевский, то всё позволено.

Несколько раз Онассис бывал на званых обедах, которые давала графиня и где присутствовали потомки знатных русский семей, эмигрировавшие из России, – Кутузовы, Волконские, Горчаковы, Долгоруковы, Милорадовичи. Разговаривали они между собой на русском, свободно переходя на французский, английский, так что Аристо отчасти понимал их ностальгические воспоминания о житье-бытье в имениях, о путешествиях по свету, о былых приобретениях самых дорогих в мире рысаков, украшений, дворцов, творений великих художников, кораблей…

Аристократы дивились, хотя и старались не показывать виду, что чудаковатый юный грек, вслушивающийся и всматривающийся в того или другого рассказчика, не прислуживает, а едва ли не сидит с ними за одним столом. Но Екатерина уверяла, что её паж-эллин – только с виду простак, его ждёт большое будущее.

Онассис на какое-то время действительно сделался почти пажом графини. Он сопровождал её повсюду, в том числе и в городскую тюрьму, где она навещала своего бывшего любовника, также эмигранта из России, социалиста-революционэра (как она выражалась) Бориса Владимировича Германа. Этот Герман, по словам графини Екатерины, был первым мужем Надежды Крупской, которая «от него пошла жить с Ульяновым-Лениным, а также являлся близким приятелем Каплан, всадившей в этого беса Ильича две пули, которые его, к сожалению, не взяли».

По воспоминаниям графини Н. Д. Львовой, в Аргентине Герман со товарищи стал практиковать боевую эсеровскую «профессию», то есть производить эксы, налёты, но там – не Россия, этой рев-практики не поняли, и он угодил в тюрьму на четверть века. Герман утверждал, что Ленин подлец, с ним и его продолжателями необходимо бороться. За решёткой писал книгу «Биология социализма», графиня Екатерина снабжала его справочной литературой, иногда поручала Аристо отнести в тюрьму ту или иную книгу, брошюру, передачу.

– А вы-то, Аристотель Сократ, как относитесь к социальной революции? – интересовалась графиня. – Вы, голубчик мой, никогда ни по какому поводу не высказываете своего мнения, вы тёмная лошадка, я не знаю, чего от вас ждать. Иногда мне кажется, что вы – прирождённый террорист и вполне могли бы сойтись с Борисом Викторовичем Савинковым, который когда-то был в меня влюблён…

9

Онассис сопровождал графиню и в театр «Колон», где выступали звёзды оперы и балета первой величины, в том числе такие всемирные знаменитости, как Фёдор Шаляпин, Анна Павлова, с которой Екатерина была знакома ещё по Вагановскому училищу в Санкт-Петербурге. Некоторые (например, всё та же Мария Каллас) утверждали, что Онассис был равнодушен к театру, чуть ли не засыпал на премьерах.

Но это не так. С ранней молодости – в том числе и с лёгкой руки русской графини – он любил театр. Долорес Б. К. засвидетельствовала это и, сама, завзятая театралка, вдохновенно процитировала знаменитые слова Белинского: «Любите ли вы театр так, как люблю его я, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного?»

Онассис не пропускал ни одного оперного спектакля в «Колоне» (кроме театра жесточайше экономя на всём, порой лишь через день позволяя себе обедать) с участием знаменитой итальянской примадонны Клаудии Муцио, обладавшей лучшим лирико-драматическим сопрано своего времени и в судьбе нашего героя ставшей предтечей Марии Каллас.

О предстоящих гастролях великой Анны Павловой много писали в прессе. Известный танцовщик всемирно знаменитой дягилевской труппы Сергей Лифарь рассказывал газетчикам: «В Париже одним из самых сильных и значительных моих впечатлений был спектакль Анны Павловой. Когда появилась на сцене Анна Павлова, мне показалось, что я ещё никогда в жизни не видел ничего подобного той не человеческой, а божественной красоте и легкости, совершенно невесомой воздушности и грации, „порхливости“, какие явила Анна Павлова. С первой минуты я был потрясён и покорён простотой, лёгкостью её пластики: никаких фуэте, никаких виртуозных фокусов – только красота и только воздушное скольжение – такое лёгкое, как будто ей не нужно было делать никаких усилий, как будто она была божественно, моцартовски одарена и ничего не прибавляла к этому самому лёгкому и самому прекрасному дару. Я увидел в Анне Павловой не танцовщицу, а её гения…»

Аристотель Онассис был в толпе встречающих в порту знаменитую балетную труппу Анны Павловой и изловчился первым на аргентинской земле преподнести примадонне букет роз.

По одной из версий (не исключено, запущенных позже самим Онассисом), роман великой балерины и никому не известного Аристотеля имел место. Но достоверными сведениями о любовной связи Анны Павловой и Онассиса мы не располагаем. Как не ведаем и того (биографы не дают однозначного ответа), любила ли гениальная исполнительница «Раймонды», «Баядерки», «Жизели», «Клеопатры», «Умирающего лебедя», чей силуэт на афише, созданной художником Серовым, навечно стал эмблемой «Русских сезонов», кого-либо кроме своего лебедя по кличке Джек, который жил у неё на озере в поместье «Айви-хаус» в Англии и с которым знаменитый фотограф Лафайетт многажды запечатлевал балерину. Сама она на встрече в Буэнос-Айресе, на которой присутствовал и Аристотель Онассис, так ответила на вопросы журналистов по поводу её личной жизни (обратим внимание на этот ответ, его почти дословно повторит четыре десятилетия спустя Мария Каллас):

«Истинная артистка, подобно монахине, не вправе вести жизнь, желанную для большинства женщин. Она не может обременять себя заботами о семье и о хозяйстве и не должна требовать от жизни тихого семейного счастья, которое даётся большинству.

Я вижу, что жизнь моя представляет собой единое целое. Преследовать безостановочно одну и ту же цель – в этом тайна успеха. А что такое успех? Мне кажется, он не в аплодисментах толпы, а скорее в том удовлетворении, которое получаешь от приближения к совершенству. Когда-то я думала, что успех – это счастье. Я ошибалась. Счастье – мотылёк, который чарует на миг и улетает».

Онассис, по воспоминаниям друзей той поры, был страстным поклонником Анны Павловой и засыпал её «миллионом алых роз».

– Не берусь утверждать, что они были близки, – говорила Долорес Б. К. – Но вот с молоденькой солисткой труппы Анны Павловой, её фавориткой Машенькой у Ари определённо роман был, да ещё какой! И я знаю, с чего он начался – с обмена валюты. Тогда была очередная путаница с деньгами, не помню, сколько аргентинских песо давали за доллар, но песо беспрерывно падал, американский доллар укреплялся. Аристотель и на этом неплохо зарабатывал, по свидетельству очевидцев. Точно не знаю, каким образом ему удавалось выведать прогнозы. Кажется, одним из клиентов салона графини у кладбища Реколета был высокопоставленный сотрудник Центрального банка или что-то в этом роде. Впрочем, не исключаю и того, что он подслушивал чьи-то телефонные переговоры, в чём весьма преуспел. Люди Аристо, в основном иммигранты из Европы без определённых занятий и прав, ошивались возле пунктов обмена и предлагали свои услуги, меняли с рук или давали советы, куда обратиться, так как курсы обмена были всюду разные. В Боке, например, более выгодный, но могли обмануть, на Авениде – менее выгодный, но и меньше риска… В общем, при активности и предприимчивости, а уж этого Ари было не занимать, на обменах можно было заработать. Естественно, имел место и чистой воды криминал: например, когда вместо пачки песо клиент получал пачку аккуратно нарезанных бумажек, в которой сверху и снизу располагались настоящие, не вызывающие сомнений купюры.

– «Куклы», как у нас это называется.

– По-моему, в Байресе также, если мне не изменяет память. Ничто не ново под луной. Балерины труппы Анны Павловой, вернувшись в Буэнос-Айрес с гастролей по всей Южной Америке, скинулись и, чтобы оплатить расходы на бенефис, купить подарок ко дню рождения Павловой, послали поменять деньги молодую солистку Марию Протопопову (её прадед был в Иркутске протоиереем, то есть протопопом, дети стали Протопоповыми, так и пошло). Банки вокруг театра «Колон» были уже закрыты. До начала спектакля оставалось немного времени, и Мария совершила обмен возле касс театра, где отирались маклеры и менялы. Вернувшись в грим-уборную, она обнаружила, что ей всучили эту самую «куклу». Сумма была существенная, около полутора тысяч долларов. С Марией истерика – бенефис и день рождения Анны Павловой срывались! И тут откуда ни возьмись появляется за кулисами небольшого роста улыбающийся молодой человек в прекрасно сшитом костюме, с выглядывающим из верхнего кармашка пиджака носовым платком под цвет галстука с золотой булавкой, со сверкающими запонками, в моднейших штиблетах. Выслушав сбивчивый рассказ зарёванной Марии, он берёт «куклу», кладёт в карман пиджака и удаляется… Неизвестно, работали ли это его люди у касс «Колона» (вообще-то театральными билетами Онассис тоже промышлял, особенно успешно – во время модных гастролей) или он заплатил свои деньги (что маловероятно), но факт тот, что после бенефиса Анны Павловой восемнадцатилетняя солистка труппы Мария оказалась в объятиях Аристотеля.

– У них был настоящий роман! – продолжала Долорес Б. К. – От ходока Аристо, к тому же экономившего на всём, никто такого не ожидал – он делал ей достойные русской балерины подарки! По-моему, эта Машенька, а она действительно была хороша, стала первой настоящей любовью Онассиса. Думаю, что имя Мария с тех пор в его жизни играло какую-то исключительную и магическую роль. В том, что в его жизни появилась роковая любовь по имени Мария Каллас, сыграло роль байресское предзнаменование… И именно благодаря приме Машеньке Протопоповой впервые он обратился к кораблям. Бизнес он не оставлял ни на секунду, даже в разгар такого грандиозного романа. Ему нужны были склады под завозимый из Греции табак, а затем кожи…

– Кожи? – удивился я. – Из Греции в Аргентину – страну скотоводов завозили кожи из Европы?

– Не знаю, в чём была причина, кажется, в Аргентине не могли её надлежаще выделывать. Но знаю, Аристо сам мне рассказывал, что он и на кожах делал деньги, как, впрочем, и на всём, на чём только можно было – и на лекарствах, и на итальянской мебели, и на граммофонах, и на велосипедах… В общем, ему требовались склады, арендовать помещения было слишком дорого. И Мария, как он сам рассказывал, дала ему идею: русский корабль, пришвартованный в нескольких милях от Ла Боки. Конечно, он уже не был русским – линейный корабль «Император Александр III», в 1917-м ставший линкором «Воля», в 1920-м – линкором «Генерал Алексеев». Верно говорят у нас в Испании: имена менять – добра не видать. На этом линкоре, перехватывавшем немецкие крейсеры, оборонявшем Севастополь, служил папа Марии, капитан второго ранга. На нём 14 ноября 1920 года с врангелевскими войсками он и эвакуировал свою семью, жену и маленькую Машеньку, из Севастополя в Константинополь…

Дальнейшая судьба линкора точно не известна. Не исключено, что он (как и множество кораблей в ту пору) был интернирован французскими властями в Тунис, в Бизерте. Потом вроде бы должен был вернуться в СССР, но возвращён не был, потом его продали, перепродали, и вот после всех мытарств корабль оказался (по одной из версий) сперва на Кубе, потом ещё где-то, потом в Аргентине.

Когда Мария рассказала славную трагическую историю линкора Аристотелю и они побывали на нём, в каюте, которая некогда принадлежала её папеньке, Аристо даже захотел с помощью Марии отсудить его у какой-то французской фирмы. Ничего из этой затеи, разумеется, не вышло.

– Но под склад табака с опиумом он всё же использовал «Императора Александра III»? – уточнил я.

– Вроде бы. Пока линкор не угнали обратно в Европу и не пустили во французском Бресте на металл.

– А что стало с Марией Протопоповой?

– Что с ней стало, не знаю. Да и не видела я потом Аристотеля, я ведь вскоре покинула Аргентину и о нём лишь читала в газетах. Да, и вот что ещё любопытно: первый свой корабль он назвал в честь Машеньки – «Марией Протопапас». Это факт! Но корабль затонул в первую же бурю.

10

Между тем дела Онассиса неуклонно, как говорится, шли в гору.

Идею использовать корабли в качестве складов Онассис воплощал в жизнь стремительно и масштабно. Он стал фрахтовать суда, начав с самых старых и дешёвых, ржавевших в портах Аргентины. Над его судами развевался греческий флаг (после судьбоносного происшествия в Роттердаме, о котором речь пойдёт в следующей главе), так что аргентинские власти без достаточных оснований, то есть конкретных правительственных санкций, которые получить было практически невозможно, не имели права их обыскивать. Полку курильщиков и курильщиц восточного табака с опиумом прибывало с каждым днём. За четыре года торговый оборот Онассиса увеличился со стартовых десяти тысяч долларов до двух с половиной миллионов.

В «чёрный четверг» 24 октября 1929 года, когда рухнула Биржа США, ознаменовав начало международного финансового кризиса, названного Великой депрессией, наличном банковском счету 23-летнего Аристотеля Сократеса Онассиса появился первый миллион долларов. Именно о нём десятилетия спустя Онассис произнесёт крылатую фразу, ставшую пословицей века и прижившуюся в России периода первоначального накопления капитала, в 1990-е: «Самое трудное – заработать первый миллион».

Бизнес расширялся, будущее представлялось безоблачным, хотя кое-какие облачка и наплывали. Из весёлого района доков и борделей Ла Бока наш герой перебрался в апартаменты на Авениде Коррьентес, приобрёл соответствующую обстановку, обогатил свой гардероб, подумывал приобрести авто. Туча пришла с неожиданной стороны. В конце 1929 года – в связи с бушующей в мире Великой депрессией – греческое правительство приняло решение резко, до 1000 процентов (!) увеличить пошлины на товары, ввозимые из стран, не связанных с ней специальными торговыми соглашениями. Это касалось и Аргентины. Если бы аргентинское правительство решилось на ответные меры, что было вполне закономерно и ожидаемо, основной бизнес Онассиса рухнул бы в одночасье.

И наш герой отправился в Афины.

История умалчивает о том, каким образом 23-летнему эмигранту (кстати, остановившемуся не где-нибудь у бедных родственников или в дешёвеньком отельчике, а в королевском сьюте «Гранд-отеля») удалось пробиться к греческому министру иностранных дел Михалакопулосу. (Были использованы старые связи отца, но пригодились и блестяще усвоенные в Буэнос-Айресе уроки мотивации чиновничества, то есть умелой и своевременной дачи взяток.)

Накануне рождественских каникул 1929/30 года (с рождественским подарком, разумеется) Аристотель Онассис вошёл в кабинет министра и провёл там более двух часов, излагая своё, во многом разнящееся с официальным, в идение греко-аргентинских отношений и мироустройства в целом. Михалакопулос был настолько потрясён размахом намерений (патриоту-министру вдруг показалось реальным в обозримом будущем сделать Афины не только культурной, но и финансовой столицей мира), обаянием, энергией, связями, сообразительностью, чувством юмора и щедростью соотечественника, которого он стал называть своим юным другом, что предложил ему статус почётного консула Греции. По сути – второго человека в греческом посольстве в Аргентине (посол уже был стар и немощен).

Выйдя из министерства, Аристотель купил бутылку рицины, холодного цыплёнка, кулёк семечек и отправился отмечать успех на Ареопаг, где когда-то, подобно Одиссею, принял решение покинуть землю Эллады.

Вернувшись в город Пресвятой Троицы – Буэнос-Айрес, он продолжил начатое, но уже в статусе консула – завозил партии табака и частично их подтапливал, чтобы получать страховку, продавал изящные сигаретки с опиумом, проворачивал остроумные финансовые комбинации, контролировал (совместно с родственниками) бордели, в которых трудились иммигрантки из Европы, Азии и Африки, играл на чёрном валютном рынке…

Но играл теперь Аристотель Сократес Онассис по-крупному, уже вполне уверенно чувствуя себя «Под небом знойной Аргентины, / Где небо южное так сине, / Где женщины как на картине, / Там Джо танцует с Клё…».

Когда ФБР заведёт уголовное дело на Онассиса, его обвинят наряду с прочим и в злоупотреблении дипломатической неприкосновенностью. Но до этого было ещё далеко.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ, в которой рассказывается о Великой депрессии и эффективных антидепрессантах

1

Несколько месяцев из Большого дома на площади Дзержинского (Лубянке) мне не звонили. Как отрубило. Вместе с вполне объяснимым облегчением мною овладевало и беспокойство. Порой я терзался вопросами: что могло случиться, ко мне потеряли интерес по каким-то причинам, нашли замену?..

Становилось обидно. Я поймал себя на мысли, что напоминаю девушку, которую мужчина (Комитет госбезопасности) соблазнил и покинул, оставив в состоянии изматывающего неведения. Или Рихарда Зорге, которого собирались забросить куда-нибудь в Японию с героическим заданием и вдруг оскорбительно забыли.

Поднимаясь на свой этаж и с лестницы слыша за дверью телефонные звонки, я быстро-быстро вставлял ключ в замочную скважину и отпирал замок, чтобы успеть схватить трубку… Смешно вспоминать, но когда я, разговаривая с кем-то ночью по телефону, вдруг услышал подозрительные щелчки и переключения на линии, то испытал чуть ли не сладостное облегчение и, как писали тогда в газетах, обрёл уверенность в завтрашнем дне.

Не выдержав (почти маниакальным уже стало желание познакомиться и, чем чёрт не шутит, подружиться с «натуральной миллиардершей», что и само по себе любопытно, и даровало бы, как представлялось, свободу передвижений по миру, о чём мечтал сколько себя помнил), собрав очередную порцию информации по Онассису и его дочери, я сам позвонил в КГБ. Мне ответили, что мой куратор в командировке, и порекомендовали не суетиться, что, если я понадоблюсь, мне позвонят. Такая отповедь оптимизма не внушала. Но я решил не отступать и продолжал выспрашивать сведения о Кристине Онассис у художницы Наталии А. и её бывалых подруг (в основном жён дипломатов, поживших за границей и о многом наслышанных).

– Кристина, совсем ещё тогда молоденькая, – рассказывала мне Наталия, – вопреки воле отца вышла замуж за сорокавосьмилетнего бизнесмена-плейбоя Джозефа Болкера. Это сильно возмутило Онассиса. К тому же у Джозефа уже было четверо взрослых детей. Но я Кристину понимаю, сама когда-то была в подобном положении, когда отец значит в твоей жизни всё, а его фактически в твоей жизни нет, он где-то там… Это ведь сопоставимо – миллиардер Аристотель и мой папуля, от которого как от чрезвычайного и полномочного посла, высокопоставленного сотрудника МИДа зависели многие и многое… Кристина не видела отца, потому что он был в разводе с её матерью, Тиной, и мотался по миру. Я не видела, потому что папуля с мамулей постоянно находились в загранкомандировках, а я воспитывалась в дипинтернате и получала только письма и подарки от родителей. Но для меня, как, очевидно, и для Кристины, отец был мужчиной номер один в мире. Это неправильно, так не должно быть, но я поневоле всех своих ухажёров сравнивала с отцом, как представлялось, самым сильным, могущественным, красивым, – и сравнения были не в их пользу. Отсюда и интерес к взрослым, состоявшимся мужчинам. К тому же Кристина с рождения жила на самых роскошных виллах с многочисленной прислугой, в самых дорогих отелях и апартаментах Лондона, Стокгольма, Осло, Парижа, Буэнос-Айреса, Нью-Йорка… Даже куклы, в которые она играла, были одеты в платья, как говорили, специально для них сшитые самим Кристианом Диором. В детстве и отрочестве она дружила со многими знаменитостями, например с Грейс Келли, голливудской звездой, ставшей потом супругой князя Монако Ренье Третьего… Вот и сбежала она, восемнадцатилетняя, с тем самым Джозефом Болкером, риелтором из Лос-Анджелеса, который был старше её на тридцать лет!

– И как к этому Онассис отнёсся?

– Я же говорю: очень плохо. Был скандал, о котором много писали в западной прессе. Свадьбу Кристина и Джозеф играли в Лас-Вегасе. Кристина позвонила отцу, который в ту ночь отмечал на своём острове Скорпиос с Джеки Кеннеди её сорок второй день рождения. Звонок из Лас-Вегаса взбесил Аристотеля, он с детства, со Смирны не любил евреев, не доверял им, хотя по бизнесу ему постоянно приходилось иметь с ними дело. И он прокричал Кристине вместо поздравления, что лишает её наследства, что она не получит ни цента, пока будет находиться в браке с этим евреем. Она обиделась, бросила трубку. Чуть поостыв, Онассис стал перезванивать владельцу казино, в котором проходила свадьба.

– Зачем?

– Знал свою дочь.

– В каком смысле?

– В том смысле, что на другой же день в Лос-Анджелесе она попыталась покончить с собой – и именно из-за реакции отца. Это была не первая её попытка суицида. Года за полтора до этого в Лондоне Кристина резала себе вены, расставшись с бизнесменом Петросом Гуландрисом, в которого была влюблена и который тоже был значительно старше… А с Джо Болкером Кристина прожила недолго, всего девять месяцев. Онассис дал ему отступных, наверное, достаточно, хотя сумма не озвучивалась, и он начал в Калифорнии бракоразводный процесс. «Мы жили в напряжении, – объяснил Джозеф. – Она ещё слишком молода и не смогла перенести разлуки с отцом». И я её очень хорошо понимаю, потому что такой отец, как Аристотель Онассис, как мой – стопроцентный мужчина – это своего рода крест для дочери…

– У Чехова есть рассказ «Пересолил» – так ты меня запугала этой ужасной Кристиной. А она не того… не лесбиянка?

– Не знаю, не знаю… Но знаю, что после каждой попытки покончить с собой Кристиной овладевает просто безумная жажда жизни, любви, все газеты, особенно «жёлтые», пестрят фоторепортажами о её фантастических увеселениях, карнавалах, оргиях в разных концах света!.. После смерти отца Кристина в третий раз вышла замуж – за бизнесмена Александроса Андреадиса, также старше её, из богатой семьи, но вскоре и с ним развелась со скандалом… Кстати, ты знаешь, кто любимый писатель Кристины?

– Гомер?

– Достоевский. В недавнем интервью она сказала, что разочарована в прагматиках и хотела бы познакомиться с русским. Так что не унывай, шанс есть!

Вскоре мне позвонил чекист Андрей и назначил встречу в сквере у памятника героям Плевны, где сообщил, что нельзя исключать прибытия нашей фигурантки в город-герой Москву.

– Она с твоим тёзкой по телефону познакомилась. Общаются. Намечается.

– Как по телефону, с каким тёзкой? – не понял я. – Что намечается?

– Роман. Она покорена его глубоким бархатистым баритоном и английским. Пока это вся информация. Ага, забегали глазки… Расстроился? Как говорил американский инженер человеческих душ Джеймс Болдуин, деньги – это то же, что секс: если их нет, ни о чём другом не думаешь…

– Да при чём здесь Болдуин?

– Короче, подтягивай свой английский. Ну и, конечно, биография папеньки у тебя от зубов должна отскакивать. Ты, например, в курсе, что основу капитала он сколотил в твоей любимой Швеции в ту пору, когда другие стрелялись, кидались под поезда, выходили в окна, травились, топились и вешались?..

2

Я был в курсе. Мой друг Даг Хартелиус (будущий первый секретарь посольства Швеции в СССР, а ныне чрезвычайный и полномочный посол) раздобыл для меня в Гётеборге материалы о деятельности Аристотеля Сократеса Онассиса в Швеции и Норвегии в 1930-х годах.

Однако начался его бизнес, по большому счёту, всё же в Лондоне. В разгар мирового экономического кризиса – Великой депрессии. К тому времени Онассис-отец признал приоритет преуспевающего сына, и Аристотель стал главой всего семейного клана. (Не будем называть Онассисов мафиозным семейством, но вполне определённые общие черты с семьёй Корлеоне, например, из «Крёстного отца» налицо.) С одной стороны, это налагало дополнительные обязанности, в том числе и материальные, с другой – предоставляло дополнительные возможности использовать своих многочисленных родственников, на которых можно всецело положиться, поручая и доверяя им ответственные участки и управляя бизнесом.

Биографию Аристотеля Онассиса изучают во многих ведущих мировых институтах и колледжах управления. На лекциях отмечается, в частности, что важную роль в успехе играет умелое использование принципа обратной связи, то есть умения делать верные выводы из собственных удач и неудач, вовремя реагировать на изменившуюся ситуацию и соотношение сил. И эффективная обратная связь при реализации принятых управленческих решений всегда была сильной стороной Онассиса, помогая добиваться успеха там, где он казался нереальным. Отмечается его «умение использовать вновь открывающиеся возможности, которое является естественным следствием эффективного владения принципом обратной связи».

Впрочем, Онассис не был теоретиком. С отрочества он был практиком. Оставив дерзкую для двадцатилетнего юнца идею завладеть русским линкором «Император Александр III» длиной 168 метров и водоизмещением 23 400 тонн, он решил поднять со дна океана старый морской бот водоизмещением семь тысяч тонн и вновь пустить его в плавание. Родственники, знакомые, в том числе графиня Екатерина и сам знаменитый певец танго Карлос Гардель отговаривали Аристо от этой безнадёжной затеи. Но он поступил по-своему: снял с банковского счёта деньги и поднял бот, восстановил его в доке Боки и сделал настоящим кораблём. Назвал он свой первый корабль, как уже говорилось, в честь своей возлюбленной – «Мария Протопапас», то есть «Мария Протопопова». Графиня, приезжавшая в док понаблюдать за работами Аристо, сравнивала его с Улиссом, то есть Одиссеем (и это приживётся, Онассиса многие будут соотносить, не без лести, с героем Гомера). А строки из «Одиссеи» в данном случае действительно звучат как развёрнутая метафора:

 
…Место ему показав, где была та великая роща,
В грот свой глубокий Калипсо, богиня богинь, возвратилась.
Начал рубить он деревья и скоро окончил работу;
Двадцать он брёвен срубил, их очистил, их острою медью
Выскоблил гладко, потом уровнял, по снуру обтесавши.
Тою порою Калипсо к нему с буравом возвратилась.
Начал буравить он брусья и, все пробуравив, сплотил их,
Длинными болтами сшив и большими просунув шипами;
Дно ж на плоту он такое широкое сделал, какое
Муж, в корабельном художестве опытный, строит на
прочном
Судне, носящем товары купцов по морям
беспредельным…
………………………………………………
День совершился четвёртый, когда он окончил работу.
В пятый его снарядила в дорогу богиня Калипсо.
Баней его освежив и душистой облекши одеждой,
Нимфа три меха на плот принесла: был один драгоценным
Полон напитком, другой ключевою водою, а третий
Хлебом, дорожным запасом и разною лакомой пищей.
Кончив, она призвала благовеющий ветер попутный.
Радостно парус напряг Одиссей и, попутному ветру
Вверившись, поплыл…
 

Во время первого же шторма, вызванного циклоном, корабль затонул. Аристотель, обычно стойко, с юмором переносивший поражения и утраты (воровали деньги, сгорел банк на Сан-Тельмо, притом в буквальном смысле – дотла, его ограбили, приставив нож к горлу в одном из борделей Боки, да мало ли!), на сей раз сильно переживал – не без воздействия графини, узревшей в этом дурной знак. И она буквально за руку привела его в единственный в Буэнос-Айресе православный русский храм – Святой Троицы, к настоятелю Константину Изразцову. Осведомившись по-гречески, как давно Аристотель исповедовался и причащался, и узнав, что это было ещё в Смирне до резни и исхода, отец Константин попросил молодого человека рассказать о себе.

Через много лет Онассис признался Марии Каллас, что никогда прежде ни перед кем так не открывался: он, сызмальства привыкший к необходимости быть закрытым, защищаться, в любой момент ожидать удара, сам от себя не ожидал такой откровенности. В тот поздний час в храме никого кроме них не было. Графиня молилась в углу перед иконой святого Иоанна Кронштадтского. Мерцали свечи, пахло воском, ладаном. Аристо тихо рассказывал отцу Константину свою жизнь. Ему нужно было, может быть, и не осознанно, открыть душу, очиститься – чтобы поверить в то, что он находится на своём пути. (Язык не поворачивается назвать Аристотеля Сократеса Онассиса человеком богобоязненным, но он исповедовался, причащался и помногу жертвовал на Церковь, часто тайно.)

Внимательно выслушав рассказ об изуверствах в Смирне, о нравах, царящих в Боке, о том, с чем пришлось столкнуться молодому человеку в бизнесе, отец Константин никого осуждать не стал, а просто, как в обычной беседе, привёл примеры из жизни своих знакомых, рассказал о земляке отца Аристотеля, Сократа Онассиса, святителе Василии Великом, архиепископе Каппадокийском, утверждавшем в своих «Нравственных правилах», что кающимся недостаточно ко спасению одно удаление от грехов, но потребны им и плоды, достойные покаяния, и что по отшествии из сей жизни нет уже времени для добрых дел; что очистившись от всякой ко всем ненависти, должно любить и врагов, а за друзей, когда потребует сего нужда, полагать душу, имея такую же любовь, какую возымел к нам Бог и Христос Его; что не должно лгать, но во всяком случае надобно говорить истину; что всё противоположное воле Господней есть соблазн и должно отсекать всё соблазняющее, хотя оно, по-видимому, весьма близко к нам и необходимо для нас; что должно собирать себе сокровище не на земле, а на небе…

– …Не сотвори греха смертного и проклятия бойся пуще самой смерти, иначе как в Писании – до седьмого колена… – Отец Константин перекрестился пред иконой Девы Марии. – Пресвятая Богородица, спаси нас, помоги ему… Аминь!..

3

Итак, после поездки в Грецию Аристотель Онассис стал самым молодым почётным консулом своей страны.

Дипломатическая деятельность открывала новые горизонты, о которых прежде он имел смутное представление. Поначалу это его немало тяготило, казалось, что впустую тратит время, но постепенно он втянулся. К нему стали обращаться с самыми разными проблемами, от иммиграции до депортации, ему приходилось выступать арбитром в спорах владельцев греческих судов с аргентинскими портовиками. Он научился разбираться в тонкостях, правовых особенностях регулирования шиппинга, судоходства, в видах ограничений ответственности судовладельца – абандона, вещной, экзекуционной, выводе «под флаг», передаче судов в бербоут-чартер, крюинг-менеджменте, то есть в наборе и правах плавсостава…