Текст книги "Путь к Большой Земле"

Автор книги: Сергей Марков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

ВЛАДИМИРЦЫ НА СЕВЕРО-ВОСТОКЕ

В XVIII веке русские мореходы из Охотска и Камчатки совершали отважные плавания к Алеутским островам и Аляске, а в самом начале XIX столетия, заселив Аляску, достигли солнечной Калифорнии и кораллового берега Сандвичевых (Гавайских) островов. Среди первых исследователей севера Тихого океана были и уроженцы бывшей Владимирской губернии.

В моей «Тихоокеанской картотеке» собраны сведения об одном из них – купце-мореходе Степане Постникове.

В 1759 году Степан Постников жил в Большерецке на юго-западном побережье Камчатки. Войдя в долю с Семеном Красильниковым, Семеном Кульковым и Степаном Тюриным, предприимчивый владимирец построил на реке Камчатке судно. В качестве опытного морехода был приглашен Степан Черепанов. В сентябре 1759 года корабль «Захария и Елисавета» вышел в море «для изыскания новых островов и народов», как говорил тогда о подобных походах знаменитый камчатский мореход Степан Глотов. На борту судна были сорок два промышленника.

Путешественникам пришлось зазимовать на Командорах. Судя по очень толковому описанию, составленному впоследствии со слов Черепанова, они побывали на острове Беринга. Мореход описал Саранное озеро на северном побережье острова, живо рассказал об охоте на морских коров, которые еще водились тогда у Командорских островов. Люди с «Захарии и Елисаветы» кололи огромных животных железными спицами на длинных древках. Каждая морская корова давала до 150 пудов чистого мяса, не уступавшего по вкусу говядине, и более пятидесяти пудов жира,

Насушив мяса и натопив впрок жира, мореплаватели направились к Алеутским островам, где начали промысел морских бобров В описании Черепанова можно узнать остров Атту, самый крупный среди Ближних островов, с его труднодоступными для высадки скалистыми берегами и снежными горами Русские промышленники внимательно наблюдали жизнь алеутов Ближних островов, и Черепанов записал много ценного о жизни, быте и верованиях обитателей Атту.

«…Когда станем есть же, что сами едим, то и тем алеутцам уделяем, не минуя никогда…» – рассказывал потом Черепанов о своей дружбе с туземцами. Мореходы помогли одному из алеутов вылечить тяжелую рану на руке, и в знак благодарности тот принял русское имя – Леонтий.

В 1762 году путешественники вернулись с Алеутских островов, доставив 1750 бобров.

Одновременно с «Захарией и Елисаветой» у Ближних островов находился корабль «Адриан и Наталья» под командой знаменитого Андреяна Толстых. На корабле служил суздальский крестьянин Иван Кокин, который участвовал в замечательном походе Толстых к Андреяновским островам (Канага, Б. Ситхин, Танага, Атха, Амля, Адат).

На острове Атха, увенчанном высоким вулканом, Иван Кокин отыскал алеута-подростка, круглого сироту, и с согласия тойона (старшины) острова взял мальчика к себе, назвав его Фомой. Алеут Фома впоследствии обучился русскому языку и долго жил среди камчатских мореходов. Суздалец, очевидно, воспитывал и другого алеутского мальчика – Стефана. Стефан был «пленником незнаемых народов» и бежал к русским, как только узнал, что они высадились на одном из островов. В 1764 году корабль, на котором находился Иван Кокин, возвратился на Камчатку

В 1762 году Степан Постников вместе со своими компаньонами послал корабль для зимовки на остров Уналашка. Судном командовал мореход Петр Дружинин. Промышленники разделились на три отряда: первый остался в Кошигинской гавани на Уналашке, второй зимовал в заливе Калехта, а с третьим пошел на остров Сиданак сам Дружинин. Замечательно, что Дружинин с 30 товарищами построил на месте зимовки небольшую крепость, вероятно, первую во всей будущей Русской Америке. В это предприятие была вложена какая-то часть средств и Степана Постникова.

Поход стоил больших жертв. Сам Дружинин погиб на Сиданаке, а его корабль, зимовавший на Уналашке, сгорел. Кажется, это был именно «Захария и Елисавета».

В 1764 году один из Кульковых, компаньонов Степана Постникова, побывал в Петербурге и рассказал там подробно о последних открытиях на Алеутских островах. Его рассказы стали известны М. В. Ломоносову, который в то время писал одно из своих сочинений – «О северном мореплавании на восток по Сибирскому океану».

Между тем остальные участники мореходного товарищества Постникова продолжали свою деятельность. Один из них, Степан Тырин, в том же, 1764 году посылал корабль «Св. Петр и Павел» к острову Атту, где мореходы Тырина встретились с доблестным Андреяном Толстых.

Мореход с «Захарии и Елисаветы» Степан Черепанов с 1768 по 1773 год находился в плавании к Ближним и Андреяновским островам на корабле «Николай».

Семен Красильников, участник компании Постникова и Кульковых, посылал за бобрами, котиками и песцами судно «Владимир» с мореходом Тихоном Сапожниковым. Сапожников позднее прославился тем, что однажды, потеряв в открытом море ориентиры, проплыл от берегов Аляски до тропиков.

Наконец, на самом исходе XVIII века и в начале XIX столетия нам встречается имя суздальского купца Петра Кутышкина. От него остался весьма своеобразный документ.

После смерти знаменитого основателя Русской Америки, открывателя острова Кадьяка и части материка Аляски, Григория Шелехова, Кутышкин подал царю прошение, в котором уверял, что является одним из основателей мореходно-промышленной компании Шелехова.

Суздальский купец добивался, чтобы его признали участником Российско-Американской компании и разрешили воспользоваться долей в ее богатых прибылях. Прошение Кутышкина и переписка учреждений по поводу этого прошения недавно были найдены.

Разумеется, именами Степана Постникова, Ивана Кокина, Якима Карнаухова и Петра Кутышкина нельзя исчерпать список выходцев из Владимирской губернии, так или иначе участвовавших в замечательных открытиях на севере Тихого океана. Я рассказал об этих людях в надежде, что дальнейшие поиски в архивах Владимира пополнят наш скромный список отважных владимирских мореходов и наши знания об их деятельности.

ЯМЩИК-ЛЕТОПИСЕЦ ИВАН ЧЕРЕПАНОВ

Известный путешественник И. П. Фальк проезжал в 1772 году через Тобольск и встретился там с необыкновенными ямщиками Черепановыми. Фальк рассказывал, что Козьма Черепанов был талантливым резчиком и зодчим, имел библиотеку в четыреста книг и владел познаниями в области математики, механики и истории. Его брат Иван Черепанов, ошибочно названный у Фалька Ильёй, ревностно собирал исторические сведения о Сибири и пограничных с нею странах. Иван Черепанов читал не только петербургские газеты и журналы, но следил и за научной литературой того времени – знал, в частности, ряд изданий Российской академии наук. Этот удивительный человек «сочинил сибирскую летопись и, занимаясь ею, не покидал своего ремесла», – свидетельствовал И. П. Фальк Сибирскую летопись ямщик-ученый закончил в 1760 году, когда ему было 36 лет.

Доктору исторических наук А. И. Андрееву удалось разыскать остававшуюся почти неизвестной рукопись «№ 2214» из собрания бывшего Румянцевского музея. В отличие от остальных известных к настоящему времени списков «Черепановской Летописи», эта рукопись содержит наиболее полный текст произведения трудолюбивого сибирского ямщика. Это большая книга в 509 листов, украшенная киноварными начальными буквами. Часть ее переписана на бумаге тобольской фабрики Корнильевых.

А. И. Андреев считает, что именно эту рукопись и показывал путешественнику Фальку ученый-ямщик в 1772 году. Вся книга переписана одним почерком и, кроме того, имеет предисловие и послесловие, составленные Черепановым. В вводной части своего труда летописец говорит, что он изучал творения Птолемея, Платона, читал сочинения греческих и латинских древних писателей и восточных историков. Черепанов был знаком с летописями основоположников сибирской истории – Саввы Есипова и Семена Ремезова.

Ученый-ямщик впервые использовал в своем труде такой ценный источник, как «Краткое известие о народе остяцком…», хранившееся в рукописи в Тобольске. Он хорошо знал также архивные данные об открытиях русских в Центральной, Восточной и Северо-Восточной Азии. Кроме печатных и архивных источников, собранных лично, Иван Черепанов использовал для работы различные свидетельства своих современников, их личные дневники.

«Летопись Сибирская» представляет собой по существу энциклопедию жизни Сибири в 1578–1760 годах. Исследователи считают, что особенно ценна она в той части, где Черепанов описывает события после 1612 года. Тобольский ямщик оказался великолепным историком, труд которого пережил века.

ПОДВИГ НИКИТЫ ШАЛАУРОВА

В свое время мне посчастливилось найти в архиве Северо-Двинского музея в Устюге Великом записи «великоустюжского штаб-лекаря, Академии наук корреспондента Якова Фриза».

Штаб-лекарь в 1793 году встретил в Устюге участника похода Никиты Шалаурова, слепого старца Максима Старкова, и записал с его слов интересные сведения. О записях Фриза мы еще скажем подробно, а пока попробуем, насколько это представляется возможным – установить, как начиналась героическая жизнь Шалаурова

В златоглавый Устюг Великий – город, откуда вышли Дежнев, Атласов, Хабаров, Булдаков и другие смелые путешественники, – Шалауров пришел из Вятки Это было, очевидно, в те годы, когда в Устюге Великом были получены первые сведения об открытии русскими Аляски, Алеутских островов и Командор. В Устюге или уже в Сибири судьба столкнула Шалаурова с Афанасием Баховым – «природным устюжанином», как его называет Фриз.

Вокруг Бахова, считавшегося поверенным сольвычегодского купца-морехода Жилкина, объединились Шалауров, якутский купец Новиков и другие лица Они соорудили утлый шитик – кораблик, сшитый китовым усом, – и пустились к острову Беринга. Это было в 1748 году, через семь лет после гибели великого командора.

В этот поход Шалауров и Бахов видели берета Америки – всего вероятнее, гору Св. Илии, открытую русскими. У Командор кораблик Шалаурова потерпел крушение, и его выкинуло на острые скалы острова Беринга. Выброшенные на камни Бахов и Шалауров лежали, может быть, на том месте, где голодные песцы когда-то глодали ботфорты еще живого Беринга! Мореходы целых два года терпели огромные бедствия и лишения – голод, холод, болезни. Но мужественные люди не покладая рук работали над восстановлением разбитого судна. Используя части пакетбота Беринга «Святой Петр» и обломки своего шитика, они терпеливо строили новое суденышка Когда оно было готово, отважные мореходы вернулись в Охотск.

Так начал свои скитания Никита Шалауров. Не там ли, у могилы Беринга, упорный исследователь решил «найти проход из Атлантического океана в Великий и открыть путь через Северный океан в Индию»? Шалауров копил силы для новых подвигов.

…В 1757 году дочь Петра Великого Елизавета возвратила шпагу Федору Соймонову и произвела его в сибирские губернаторы. Бывший каторжник, ввергнутый в опалу челядью Анны Иоанновны, когда-то блестяще образованный ученый и прекрасный моряк, Соймонов снял каторжное платье и сел за стол своей канцелярии в Тобольске.

Соймонов с огромной энергией начал исследовать и преобразовывать Сибирь. Из записок Фриза видно, что он поддержал дерзновенный замысел Шалаурова (с которым мог встречаться еще в Охотске, когда работал там как каторжник на солеваренном заводе) искать путь в Индию вокруг Северной Азии. Во время похода Петра на Дербент Соймонов сам говорил великому шкиперу, что «Сибирские восточные места и особенно Камчатка, от всех тех мест и Японских, Филиппинских островов, до самой Америки по западному берегу остров Калифорния найтится может, и поэтому много б способнее и безубыточнее российским мореплавателям до тех пор доходить возможно было против того, сколько ныне европейцы, почти целые полкруга обходить принуждены…».

Петр Великий «прилежно слушать изволил» эти слова своего любимого адмирала. И каторжник, у которого спина еще не зажила от кнута надсмотрщика, еще не закрылись изъеденные солью раны на руках, вместе с простым незнатным вятичем и устюжанином разработали план похода в Индию из Сибири. Неукротимая жажда искательства охватила Шалаурова. Он отдал деньги на постройку корабля, постиг сложную науку мореходства. Шалауров стал первым помощником Афанасия Бахова.

«…В бытность Тобольского губернатора Федора Ивановича Сойманова согласились два купца, первый вышеозначенный Шелагуров, а второй природный устюжанин Бахов, с 75 человеками, спускаясь вниз по реке Лене и по восточным сибирским берегам с намерением пробраться, ежели возможно будет», – повествовал устюжский штаб-лекарь Яков Фриз.

«Прозимовав на устье Лены, отправились они своим судном, 1758 года, 20 июля, до устья Яны, отстоящей от Лены на 405 верст, куда и пришли в исходе сентября. Пробыв же здесь два года, продолжали свой путь 1760 года, в июле, к устью Индигир-реки, расстоянием от Яны 565 верст, отсюда отправились они до реки Колымы, по расстоянию 760 верст, куда прибыв в сентябре, жили тут паки два года. А между тем Бахов пришел в несогласие со своим товарищем и остался на месте. Шалауров же один, не оставляя предприятия, отправился 1762 года, 20 июля, от Колымы до Шелагского мыса, следовательно, под 74° широты и 190° долготы, от Колымы же 420 верст. Тут будучи он притеснен 16 суток ужасным льдом от 4 до 15 сажен толщины, принужден был по оному бечевою далее тянуть свое судно, но, нашед невозможность, возвратился в Колымское устье, где Бахова нашел умершим…» Шалауров сложил руки? Нет, он мчится через всю Сибирь в Тобольск к Соймонову, а оттуда в Петербург и добивается содействия правительства, написав свое знаменитое «Доношение» о четырехлетних скитаниях во льдах. Вдохновенный простолюдин не теряет надежды пробиться сквозь ледяные стены Сибири к просторам Тихого океана! Снарядив судно, Шалауров пошел вдоль необитаемого берега между устьем Колымы и Шелагским мысом. В тот год в морях южного полушария плавал сэр Байрон – дед великого поэта, в России снаряжалась экспедиция Чичагова для похода с русского Севера в Индию, а Степан Глотов открыл остров Кадьяк у берегов Северной Америки.

Никита Шалауров пробился за Баранов Камень и вскоре увидел долгожданный Шелагский мыс. Но, как пишет Яков Фриз, Шалауров, «перебравшись за Шелагский мыс, безвестно пропал и уповательно около тех самых мест, где капитан Кук, пройдя с другой стороны Чукотский нос, нашел непреодолимую невозможность. Спустя же некоторое время про судно Шелагурова (Яков Фриз упорно зовет нашего героя почему-то Шелагуровым! – С. М.) от коряков слышно было, что оное найдено сожженным и многие из людей его мертвыми… путешествия шелагуровского до Шелагского мыса участник, Великоустюжской округи, окологородного Спас-Щекинского прихода крестьянин Максим Старков, отойдя от его сотоварищества, возвратился сухим путем из Колымы через Верхне-Анадырский острог в Камчатку, а оттуда – домой. Сей осьмидесятилетний старик еще и поныне здоров и крепок, но только лишился зрения, будучи в Сибири», – заключает свой рассказ устюжский летописец.

День гибели Шалаурова в 1764 году неизвестен.

Воля Шалаурова, его вера в победу заставляет думать, что он до конца не выпустил из рук колеса штурвала. Яков Фриз написал о Шалаурове далеко не все. Он, например, не упоминает, что знаменитый мореход открыл залив Чаунская губа к востоку от Колымы и впервые описал его.

Выходец из народа выполнил непосильную по тому времени задачу, пройдя от устья Лены до Шелагского мыса и лишь немного не пробившись до Чукотского и Берингова морей. Позднее русские мореходы сомкнули цепь исследований Шалаурова, достигнув Шелагского мыса с востока. Но Шалауров раньше многих, гораздо ранее Кука, хотел найти путь из ледяной Сибири в Индию.

В начале прошлого века русские исследователи на побережье восточнее Шелагского мыса нашли место предполагаемой гибели отважного морехода – остатки его избы. Ранее, в 1785 году, Биллингс и Сарычев разыскали стоянку Шалаурова в восточном устье Колымы, рядом с сигнальной башней Дмитрия Лаптева.

О судьбе замечательного морехода знал А. С. Пушкин. Повесть о Шалаурове лежала в библиотеке великого поэта в числе книг о замечательных русских открывателях на северо-востоке Азии. Знаменателен острый интерес Пушкина к Ермаку, Атласову, Федоту Алексееву, Крашенинникову, Шелехову, герою Аляски А. Баранову и другим. Пушкин изучал историю деятельности этих безгранично храбрых и предприимчивых людей.

Шалауров был достойным их представителем.

НЕРЧИНСКИЙ КОМАНДОР

В 1780 году близ Серпухова под Москвой умер петровский моряк Федор Соймонов. Это был человек трудной, но блистательной жизни.

Во время персидского похода 1722–1723 годов Федор Соймонов безотлучно находился при Петре Великом и видел, как царь взял тяжелые ключи от покоренной им крепости Дербент.

Незадолго до этого состоялся знаменательный разговор. Царь обронил, что «все трудами приобретается и Америка не без труда сыскана, чрез столь далекий путь около мыса Доброй Надежды». В ответ на это Федор Саймонов стал горячо убеждать Ветра проложить новый путь к берегам Северной Америки.

Надо идти Волгой в Каму, говорил Соймонов, затем Тоболом: в Иртыш, оттуда по Оби и Кети достичь Маковского волока За ним начнется плаванье по Енисею, Тунгуске и Ангаре до Байкала Далее лежит водный путь к Яблоневым горам. Волок через хребет нриведет путников к Ингоде, а там надо плыть Шилкою и Амуром до заветного Восточного океана! Соймонов уверял, что, по его расчетам, Калифорния «уповательно от Камчатки не в дальнем расстоянии найтиться может». От сибирских, берегов можно начать плавания в Северо-Западную Америку, Японию и к Филиппинским островам.

Петр «прилежно» выслушал горячую речь своего любимца, но ответил, что «то далеко и не ныне». В то время у царя были иные планы. Но Соймонов* как мы видим, еще в 1722 году предсказал и экспедиции Беринга. и возникновение Нерчинской экспедиции, которой впоследствии ему пришлось руководить.

В 1726 году доблестный Ф. И. Соймонов, начальствуя над кораблями «Астрахань» и «Царицын», первым из европейских мореплавателей достиг входа в мертвый залив Кара-Богаз-Гол и впервые обошел все берега Каспийского моря.

Он был в зените заслуженной славы, когда кровавый Бирон ложно обвинил Федора Соймонова в «государственной измене». Ученый-моряк был подвергнут пыткам в застенках временщика. Героя Каспия отправили на вечную каторгу. Он отбывал ее на соляных варницах в ста верстах от Охотска.

В 1742 году «дщерь Петрова» Елизавета освободила Ф. И. Соймонова. Он по принятым тогда обрядам был прикрыт военным знаменем (что означало восстановление воинской чести), ему вернули его шпагу. Бывший капитан-командор пожелал остаться в Сибири, но где именно жил он в 1742–1752 годах и чем занимался все это время – до сих пор неизвестно. Он числился «живущим на пропитании».

В 1753 году была создана Нерчинская экспедиция. Во главе ее поставили сибирского губернатора В. А. Мятлева, но душою всего дела был Федор Соймонов. Он решил осуществить свою давнюю мечту – идти по Шилке и Амуру «в Северо-Восточное море до Японии и берегов Американских».

Весна 1754 года застала петровского капитан-командора в Томске, где под его начало поступили 60 моряков, участвовавших в походах Беринга и Чирикова.

Соймонов получил карты и судовые журналы второй Камчатской экспедиции и двинулся из Томска в Нерчинск. Здесь моряки построили три гребных судна с палубами.

Нерчинский командор поднял свой флаг, суда двинулись по Шилке и достигли устья Аргуни, где Соймонов начал исследовательские работы. Но из Петербурга был получен приказ – от плавания по Амуру воздержаться. Экспедиция приступила к промерам на Шилке и произвела опись этой реки.

Зиму 1754 года Федор Соймонов провел в трудах. В Нерчинске была создана школа навигационных наук. Мореплаватели составляли карты Шилки и Аргуни, чертили планы Нерчинска с учетом речных подходов к городу. Здесь хотели учреждать адмиралтейство и корабельные верфи. Корабли нерчинской постройки намечалось отправлять по Амуру к Восточному океану, а оттуда – в Охотск. При этом учитывались будущие походы к берегам Северо-Западной Америки.

Есть также сведения, что Ф. И. Соймонов и В. А. Мятлев уже в то время приступили к постройке флота для Северо-Востока на Ингоде. Но разные обстоятельства помешали тогда появлению нерчинских кораблей на Амуре.

Нерчинской экспедицией Федор Иванович руководил до 1757 года, когда он был пожалован в сибирские губернаторы.

Помощником нерчинского командора стал его сын, артиллерии майор Михаил Соймонов. Он был отправлен для службы в Нерчинск, ибо имел знание «о тамошних местах и обстоятельствах».

Нерчинская экспедиция просуществовала до 1764 года. Федор и Михаил Соймоновы покинули Сибирь лишь за год до упразднения экспедиции. Свыше десяти лет они руководили исследованиями на северо-востоке.'

Соймонов-отец оказывал большую поддержку русским мореходам. При нем Гаврила Пушкарев на корабле иркутянина Бечевина достиг берегов Северо-Западной Америки. Бахов и Шалауров, ободренные Соймоновым, пустились искать морской путь в Китай и Индию. Камчатские, охотские и анадырские мореходы в те годы собрали сведения о Большой земле, как называли они Северную Америку.

История Нерчинской экспедиции до сих пор еще мало изучена. Имеющиеся у нас данные позволяют предполагать, что это крупное по тем временам научное учреждение занималось не только изучением возможностей – установления водного пути Нерчинск – Амур – Тихий океан. Освоение Байкала, составление карт областей, граничащих с Китаем, поиски путей с Лены к Охотскому морю, учреждение в Иркутске школы навигаторов для Тихого океана, обслуживание русских торговых караванов и экспедиций, следующих в Китай, – вот далеко не полный перечень дел, которыми занималась Нерчинская экспедиция в 1753–1764 годах. Она, без сомнения, согласовывала свои труды с работами исследователей Тихого и Ледовитого океанов. Съемки в Восточной Сибири и Забайкалье обычно увязывались со съемками, произведенными в областях, тяготеющих к Тихому океану.

Заслуги руководителя экспедиции Федора Соймонова в этих больших делах трудно переоценить.