Текст книги "Русская артиллерия (От Московской Руси до наших дней)"

Автор книги: Сергей Ионин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Участники этого боя рассказывали о весьма любопытной обстановке, в которой протекала работа мортирной батареи. Подвозить снаряды к батарее приходилось по совершенно открытой, обстреливаемой местности. Чтобы избежать больших потерь, командир батареи Сагатовский придумал остроумный выход. При батарее находились четыре ослика, взятые в одной из местных деревень для перевозок мелкой поклажи. На осликах имелись вьючные седла. В них можно было положить по одному снаряду с каждой стороны. Сагатовский приказал использовать этих осликов для доставки снарядов от зарядных ящиков на батарею. Сначала ослики ходили туда и обратно вместе с вожатыми. На батарее и на месте расположения зарядных ящиков осликов подкармливали хлебом и сахаром. Через три дня ослики уже вполне самостоятельно совершали путешествие на батарею и обратно. Так они в течение двух месяцев регулярно несли свою ответственную и опасную службу, бесперебойно снабжая мортиры снарядами.

Дальнейший ход войны все более и более убеждал в необходимости орудий навесного огня. Полевой бой принимал характер борьбы за укрепленные позиции. В поле рылись окопы, различные земляные укрытия, устраивались прочные блиндажи и разнообразные искусственные препятствия. Здесь рождались зачатки позиционной борьбы, которая развернулась в широчайшем масштабе спустя двадцать лет, во время Первой мировой войны.

Особенно сильны были полевые укрепления в боях под Ляояном и Мукденом. Здесь воздвигались целые редуты – прочные сомкнутые укрепления в виде квадрата или многоугольника, обнесенные рвами, насыпями и т. п. Пехотные окопы имели сверху надежные закрытия, которые не могли пробить никакие осколки бризантных гранат. Артиллерийские же батареи располагались на закрытых позициях. Для них рылись специальные окопы, которые также тщательно укрывались сверху от неприятельских пуль и снарядных осколков. Поразить при этих условиях противника можно было только в том случае, если удавалось разрушить укрытие. А для этого требовались орудия навесного огня.

Русским артиллеристам приходилось использовать не только устаревшие полевые мортиры Энгельгардта, но и тяжелые осадные орудия. Так, например, к Мукдену было подвезено 178 осадных и старых поршневых орудий и 78 полевых мортир Энгельгардта. Одни из этих орудий отличались очень небольшой дальностью стрельбы, другие производили слабое разрушительное действие. И все же в отдельных случаях даже устаревшие орудия навесного огня прекрасно выполняли ту роль, которая была не под силу скорострельной полевой пушке.

В бою под Ляояном никак не удавалось из одной деревни выгнать японцев огнем скорострельных батарей. Противник прятался в глинобитных фанзах, за различными постройками и искусственными укрытиями. Тогда русские артиллеристы подвезли к этой деревне батарею полевых мортир. Снаряды этих мортир стали быстро разрушать неприятельские укрепленные пункты, и японцы поспешно очистили деревню.

Успешные действия русских полевых мортир отмечал и французский военный атташе капитан Менье. Он писал: «Русские мортиры наделали много неприятностей японцам при атаке Сахепу».

Сам командующий русской армией генерал Куропаткин в конце концов признал огромное значение гаубичного огня в новых условиях войны. Разумеется, это было чересчур позднее признание. Бездарный генерал не сумел оценить по достоинству гаубицы ни тогда, когда он был еще военным министром, накануне войны, ни в первый период войны. И за эту роковую ошибку пришлось расплатиться своей кровью русскому солдату.

Россия проиграла Русско-японскую войну. Русские солдаты и низовой командный состав не раз показывали в борьбе с японцами примеры высокой боеспособности, храбрости и выносливости. Среди строевых артиллеристов, как и среди представителей других родов войск, имелись талантливые и инициативные люди. Были такие же выдающиеся люди и среди теоретиков артиллерии. Но все их усилия, их лучшие мысли, творческая энергия разбивались о стену равнодушия, косности и невежества, которые царили в руководящих кругах России и ее военного ведомства. Бездарные полководцы постарались своими невежественными решениями и действиями, стоившими огромного количества солдатской крови, окончательно подорвать у русской армии веру в свои силы и в смысл дальнейшего ведения войны.

Артиллерия в Первой мировой войне

Не успели еще отзвучать выстрелы Русско-японской войны, как стали появляться грозные признаки новой вооруженной схватки между крупнейшими государствами мира. Империи Европы настойчиво стремились к переделу мира; каждый требовал себе почетного места среди других, наиболее сильных капиталистических государств.

Образовались две враждующие коалиции: Германия и Австро-Венгрия, с одной стороны, и Англия, Франция и Россия – с другой. Все крупные страны Европы усиленно готовились к кровавой бойне, невиданной еще по своим масштабам и ожесточенности. Она разразилась в 1914 г., превратив чуть ли не полмира в пылающий костер. Это была Первая мировая война 1914–1918 гг.

Накануне ее большинство военных теоретиков считали, что война предстоит исключительно маневренная и кратковременная. Предполагалось, что наступательные действия придется вести в обстановке, когда сам противник также будет в постоянном движении, сам будет непременно наступать, не прибегая к укрытиям. Так думали и верхи русской армии, вопреки опыту войны с Японией. А опыт этот показывал, что войска все более пользуются различными условиями местности, чтобы стать невидимыми, чтобы надежнее укрыться, – даже во время встречных боевых столкновений.

Подготовку к войне вели, исходя из идеи решительных наступательных действий. Оборона считалась чем-то предосудительным, даже позорным. Признавалась только так называемая активная оборона, назначение которой – расстроить огнем наступающего неприятеля, подорвать его силы, чтобы затем самому перейти в решительное наступление и разбить его.

Эти взгляды на характер грядущей войны наложили глубокий отпечаток на развитие русской артиллерии перед мировой войной. Подобно тому как царское правительство находилось в кабале у французских банков, так и высшие военные органы царской России были в плену теоретических взглядов французского генерального штаба. Главным образом у французских военных специалистов заимствовало высшее командование русской армии учение о маневренной и кратковременной войне вопреки урокам прошедших войн с Турцией и Японией. От французов же перешло в русскую артиллерию стремление к «единству калибра и снаряда». Известный французский артиллерист Ланглуа высказал идею, что армия должна быть вооружена в основном одним типом орудия. Поскольку считалось, что предстоит исключительно подвижная, маневренная война, то Ланглуа сделал вывод: все боевые задачи в такой войне может прекрасно разрешить скорострельная пушка сравнительно небольшого калибра, легко передвигаемая и стреляющая по наступающему противнику снарядами большой убойной силы. В качестве такого универсального орудия французы предлагали 75-миллиметровую пушку.

Подобные взгляды пришлись весьма по вкусу русскому военному министерству. Такое «единство калибра и снаряда», во-первых, удешевляло производство артиллерийской материальной части и, во-вторых, весьма упрощало обучение стрельбе и использование артиллерии в бою. А в военном министерстве соображения финансовой экономии считались часто куда важнее технической и тактической целесообразности.

В русской артиллерии уже имелась такая пушка, которая могла бы стать, согласно взглядам Ланглуа, универсальным орудием. Это была 76-миллиметровая скорострельная пушка образца 1902 г. Созданная талантливыми русскими артиллеристами-изобретателями, эта пушка отличалась очень высокими качествами. По тому времени она была одной из лучших среди подобного типа и с честью выдержала боевое испытание в Русско-японской войне.

76-миллиметровая пушка посылала свои снаряды с большой начальной скоростью по очень отлогой траектории. Благодаря этому она наносила серьезные поражения при стрельбе шрапнелью по целям, расположенным на открытой местности. Сила шрапнельного огня была настолько велика, что одна русская батарея могла в несколько минут буквально уничтожить неосторожно открывшийся батальон пехоты или даже целый полк кавалерии. 76-миллиметровая пушка отличалась и большой скорострельностью – до двадцати выстрелов в минуту.

Слепое преклонение перед заграничной военной мыслью, чрезмерное увлечение несомненно отличными качествами 76-миллиметровой пушки и соображения финансовой экономии приводили к тому, что военные верхи царской России оставались глухими к предостерегающему голосу отдельных специалистов, ссылавшихся на опыт предшествующих войн – Русско-турецкой и Русско-японской. Во время этих войн на практике, на полях сражений, уже не раз доказывалось, что нельзя обойтись лишь одним типом артиллерийского орудия, что, помимо скорострельной полевой пушки, необходимо еще иметь в достаточном количестве орудия навесного огня – гаубицы и тяжелую артиллерию. И тем не менее накануне мировой войны русское военное министерство все еще гонялось за призрачным идеалом: вооружить полевую артиллерию орудием единого калибра с единым снарядом.

Между тем 76-миллиметровая полевая пушка, столь могущественная при поражении открытых целей, была исключительно слабой при стрельбе по скрытым целям. Ее шрапнельный огонь оказался совершенно бессильным для разрушения полевых укрытий. Стоило людям, попавшим под шрапнель 76-миллиметровой пушки, залечь и набросать перед собой головной окоп в 60–70 сантиметров высотой, как они уже были почти в безопасности. Огонь 76-миллиметровой пушки не мог смести искусственные препятствия, так как ударное и разрушительное действие ее шрапнельного снаряда невелико.

Был и еще один недостаток у 76-миллиметровой пушки, который мешал ее полному использованию в новых условиях полевой войны. Очень большая настильность огня ограничивала возможность стрельбы через головы своей пехоты. Батареи 76-миллиметровых пушек приходилось располагать далеко позади пехоты – не ближе одного километра – и прекращать стрельбу по передовым линиям противника, когда атакующей пехоте оставалось еще пройти 300–400 метров.

Опыт Русско-японской войны показал, что наиболее действенное средство для поражения укрытого противника – это гаубица. Крутая траектория полета ее снарядов позволяет поражать навесным огнем противника даже в то время, когда он не показывается из-за укрытия. А мощные снаряды гаубиц крупного калибра дают возможность разрушать весьма прочные полевые укрепления.

Перед мировой войной в русской артиллерии была принята на вооружение 122-миллиметровая гаубица образца 1909 г. Она во многом превосходила подобную же гаубицу, имевшуюся на вооружении в австро-германской артиллерии. Шрапнельные пули русской гаубицы довольно хорошо поражали укрывшегося противника. Кроме того, гаубица могла стрелять еще и гранатами с мощным разрывным зарядом. Благодаря этому огонь 122-миллиметровой гаубицы действовал весьма разрушительно на полевые укрепления. Но 122-миллиметровых гаубиц было очень немного. Здесь явно сказалось пренебрежение военных верхов к орудиям навесного огня.

В русской армии имелась еще горная 76-миллиметровая пушка образца 1909 г., выпускавшаяся Путиловским заводом. Эта пушка посылала свои снаряды сначала по довольно настильной траектории, а к концу полета ее снаряды падали по очень крутой линии. Такая стрельба необходима в условиях горной войны, когда снаряды должны перебрасываться за крутые склоны.

76-миллиметровая пушка являлась, по существу, гаубицей. К тому же она отличалась чрезвычайной легкостью и поэтому могла быстрее передвигаться. Горную пушку можно было с успехом использовать в обычном полевом бою, как вполне пригодную для маневрирования и совместных действий с пехотой. Таким образом, горная пушка могла восполнить до некоторой степени недостаток в орудиях навесного огня и заменить собой 76-миллиметровую полевую скорострельную пушку в тех случаях, когда пришлось бы поражать хорошо укрывшегося противника. Сделать это было тем более легко, что обе пушки стреляли одним и тем же снарядом. Однако и в этом случае проявилась недооценка высшими военными кругами всего значения орудий навесного огня в предстоящей войне: к началу мировой войны в русской армии горных пушек насчитывалось еще меньше, чем 122-миллиметровых гаубиц.

Не следует, однако, думать, что такое отношение военного министерства и генерального штаба к проблемам вооружения армии разделялось всеми артиллеристами. На самом деле между творческими устремлениями лучших артиллеристов и официально принятым мнением существовал трагический разрыв. В армии было немало выдающихся и талантливых специалистов, которые прекрасно понимали, какие новые задачи ставит перед артиллерией современная война. Они прилагали все усилия к тому, чтобы улучшить техническое вооружение. Но часто вся их энергия уходила на бесплодную борьбу с косностью, неповоротливостью и гнилостью государственной и военной машины.

Усовершенствование конструкций орудий, снарядов и материальной части, ближайшее рассмотрение изобретений, руководство исследованиями и опытами в области артиллерийского дела – все это возлагалось на Артиллерийский комитет при Главном артиллерийском управлении. Среди членов этого комитета было большое количество ученых и специалистов, получивших известность не только в России, но и далеко за ее пределами. Многие члены Артиллерийского комитета были профессорами Артиллерийской академии и других высших учебных заведений. Некоторые имели звание академиков, – и не только российской Академии наук, но и академий Парижа и Лондона. Технический уровень русских артиллеристов стоял очень высоко, особенно в теоретическом отношении.

Для разрешения тех или иных сложных вопросов в Артиллерийский комитет приглашались наиболее крупные специалисты того времени – ученые, исследователи, производственники. Это давало возможность использовать для развития артиллерии новейшие достижения науки и техники.

Однако, несмотря на все это, инициатива новых изобретений редко исходила из недр Артиллерийского комитета. А те предложения, которые выдвигал комитет, часто либо вовсе не проводились в жизнь, либо же проводились в извращенном виде.

Представители власти, и в первую очередь военный министр Сухомлинов, явно покровительствовали крупным заграничным фирмам, владеющим мощными военными заводами, – Шнейдеру во Франции, Круппу в Германии, Виккерсу в Англии. Им отдавалось предпочтение даже в тех случаях, когда какое-нибудь предложение, исходившее от русского завода или изобретателя-артиллериста, было явно лучше и целесообразнее заграничного. Разумеется, все это ставило тяжелые преграды перед развитием русской артиллерии и глушило изобретательскую инициативу.

В какие условия работы были поставлены русские артиллеристы царскими властями, видно хотя бы из следующего примера. Тотчас же после Русско-японской войны при Главном артиллерийском управлении возникла специальная комиссия по изучению опыта этой войны. В комиссию входили весьма крупные и авторитетные артиллеристы того времени. Они внесли целый ряд важных предложений о реорганизации русской артиллерии на основе боевого опыта. Особенно остро встал вопрос о гаубицах и полевой тяжелой артиллерии. Комиссия настаивала на том, что необходимо возможно быстрее вооружить русскую армию дальнобойными пушками и гаубицами крупного калибра, стреляющими снарядами большой разрушительной силы. При этом подчеркивалось, что боеспособность русской армии в новых условиях войны может быть более или менее удовлетворительной только в том случае, если каждый корпус будет располагать по крайней мере двумя батареями 152-миллиметровых гаубиц и одной батареей 107-миллиметровых дальнобойных пушек. Военное министерство и генеральный штаб предложение комиссии формально приняли. Но даже спустя десять лет, то есть к началу мировой войны, намеченная программа была выполнена в совершенно ничтожной степени: тяжелых гаубиц и дальнобойных пушек насчитывалось так мало, что их можно было придавать только целым армиям, состоящим из нескольких корпусов.

Еще более преступное отношение военные верхи проявили к тяжелой артиллерии осадного типа. Опыт Русско-японской войны показал, что ни одно русское осадное орудие не удовлетворяет новым требованиям. Но генеральный штаб, отуманенный эффектными идеями о маневренном, наступательном характере предстоящей войны, не придавал серьезного значения тяжелой артиллерии осадного типа. Считалось, что осадная артиллерия, вследствие своей тяжести и громоздкости, будет только связывать маневренные действия войск. А для разрушения неприятельских крепостей и опорных пунктов считали возможным брать тяжелую артиллерию из своих крепостей, которые при наступлении оставались бы в тылу, вне угрозы со стороны неприятеля. Поэтому в мобилизационном расписании генеральный штаб даже не предусмотрел вовсе осадной артиллерии.

Установка генерального штаба усиленно поддерживалась военным министром Сухомлиновым и, конечно, пришлась по душе министерству финансов, так как отпадала необходимость в особых ассигнованиях на создание тяжелой артиллерии осадного типа.

В годы Первой мировой войны выяснилось, почему Сухомлинов поддерживал такие нелепые взгляды. Сухомлинов предал свою родину. Он был связан с немецкими шпионами и, где мог, проводил безнаказанно политику «разоружения» России в интересах ее будущего противника – Германии. Сухомлинов всячески зажимал военную изобретательскую мысль и нарочно ставил вооружение русской армии в зависимость от иностранных заводов, в частности от немецкого заводчика Круппа. Сухомлинов добился того, что как раз накануне мировой войны начали упраздняться русские крепости, которые должны были сдерживать напор германских войск, если бы они вступили на территорию России. Разрушение крепостей происходило под предлогом устарелости, но в число «устарелых» отнюдь не случайно попали и такие первоклассные крепости, как Новогеоргиевск и другие. Многие крепости пришлось спешно восстанавливать уже во время войны.

К началу мировой войны русская артиллерия в техническом отношении оказалась вооруженной много слабее артиллерии ее противников.

Много легенд ходило о германской тяжелой гаубице под названием «Толстая Берта», которая появилась у немцев во время мировой войны и долгое время была предметом их гордости. Калибр ее 420 миллиметров; мощный снаряд весил 800 килограммов. Это – орудие сильного разрушающего действия, перед которым не могли устоять самые прочные полевые и крепостные сооружения.

Об этом знают многие, но немногие знают о следующем факте. В 1912 г. на острове Березань в Черном море проходили опытные стрельбы русской артиллерии. Испытывалась новейшая тяжелая гаубица Шнейдера калибром в 280 миллиметров. Опытная стрельба показала, что эта гаубица не может разрушать прочные железобетонные укрепления.

Артиллеристы убедились, что для этой цели необходимо орудие более крупного калибра. В начале 1913 г. такая гаубица была сконструирована членом Артиллерийского комитета Дурляховым совместно с группой инженеров Металлического завода в Петербурге. Это была мощная гаубица калибром 420 миллиметров. Все расчеты убеждали, что действие ее даже на наиболее мощные укрепления будет необычайно сильным. Однако в России не нашлось завода, который взялся бы изготовлять такие орудия. Военное министерство, разумеется, не очень спешило с реализацией этого изобретения. Оно передало заказ на один опытный экземпляр гаубицы французскому заводу Шнейдера. И здесь не слишком торопились с его выполнением. Опытный экземпляр гаубицы сделали уже во время войны, но русской армией он так и не был получен.

Между тем в Германии стало известно об опытах на Березани и о проектировании русскими артиллеристами мощной гаубицы. И есть все основания думать, что немцы поторопились сделать из этого соответствующие выводы… Таким образом, не может идти никакой речи об оригинальности изобретения германской «Толстой Берты»; очевидно, что немецким артиллеристам особенно хвастать и гордиться этой гаубицей не приходится.

Только подозрительная неторопливость военного министерства помешали русским артиллеристам выставить на поля сражений осадную гаубицу, оказавшуюся столь необходимой во время мировой войны.

Немногим лучше была и судьба изобретения талантливого русского артиллериста В. Тарновского. Он предугадал ту огромную роль, которую сыграет впоследствии военная авиация, и еще задолго до войны предложил оригинальную конструкцию специальной зенитной пушки. Но и к этому предложению не отнеслись с должным вниманием. Тарновский в конце концов уступил свою идею Путиловскому заводу, на котором он с большим запозданием приступил к проектированию пушки совместно с инженером завода Лендером. Первые четыре зенитных орудия Тарновского и Лендера были изготовлены лишь в марте 1915 г.

Каждая крупная война вносит что-нибудь новое в военное искусство. Но ни одна война не принесла столько неожиданностей, как мировая. Она опрокинула многие предположения и теории, она поставила такие вопросы, перед которыми буржуазное военное искусство на долгое время оказалось совершенно бессильным.

Расчеты всех воюющих стран на исключительную маневренность и кратковременность войны совершенно не оправдались. Маневренный период войны закончился довольно быстро. Необычайно возросшая сила огня заставила войска зарыться глубоко в землю, возвести в поле непрерывную линию прочнейших укреплений и перейти к длительной позиционной борьбе.

Много нового внесла империалистическая мировая война и в развитие артиллерии. Никогда роль этого рода войск не была так велика, как на полях сражений 1914–1918 гг. Ни одна операция, ни одно наступление, ни один бой оборонительного характера не могли быть успешно осуществлены без достаточного сосредоточения артиллерийского огня. Судьбы многих сражений решались исключительно артиллерией. Мощь артиллерийского огня увеличивалась настолько, что часто ничто не могло устоять перед ним – ни земляные укрепления, ни железобетонные убежища, ни стальная броня, ни воля и выдержка солдат воюющих армий.

Никогда на полях сражений не было так много орудий, как в Первую мировую войну. Во время своего наступления в Галиции, осенью 1914 г., русские сосредоточили для генерального сражения, решившего исход операции, более полутора тысяч орудий. А во время неудачной попытки немцев, в конце того же года, разбить русские армии под Лодзью с обеих сторон участвовало почти три тысячи орудий. Невиданных размеров достигало массирование артиллерии в позиционный период войны, особенно на западноевропейском театре. Некоторые сражения в этой войне можно смело назвать артиллерийскими. В 1917 г. для прорыва германских позиций у Мальмезона французы сосредоточили на очень небольшом протяжении 1860 орудий. На участке главного удара насыщение артиллерией было настолько велико, что на каждые четыре с половиной метра приходилось по одному орудию.

Расход снарядов во время войны достиг неслыханной величины. В боях под Верденом, с 13 по 27 августа 1917 г., было выпущено 4 миллиона снарядов. Их общий вес достиг 120 тысяч тонн. На каждый метр фронта приходилось по 6 тонн металла! Бывали сражения в мировую войну, в которых расход снарядов достигал одного миллиона лишь за один день, – это примерно столько же, сколько израсходовала снарядов Россия за всю Русско-японскую войну.

С первых же месяцев войны стало ясно, что стремление к «единству калибра и снаряда» было неверным. Скорострельная 76-миллиметровая пушка далеко не могла разрешить все те новые задачи, которые поставила перед артиллерией мировая война. Потребовались орудия самых разнообразных типов и калибров – и в большом количестве. Нужны были и скорострельные пушки, и полевые орудия навесного огня – гаубицы, и дальнобойные пушки, и тяжелые гаубицы осадного типа. Понадобились также и специальные орудия ближнего боя – для траншейной войны, и зенитные орудия – для борьбы с воздушным врагом, а также легкие штурмовые орудия – для непосредственного сопровождения пехоты в бою. Особенно остро ощущалась потребность в тяжелой артиллерии, снаряды которой могли бы разрушать искусственные препятствия и прочные земляные и железобетонные укрытия.

Русские артиллеристы не располагали тем обилием и разнообразием технических средств, какие имелись у их главного противника – германцев.

Орудия русской артиллерии по своим боевым качествам нисколько не уступали однотипным орудиям Германии и Австрии, но почти во всех сражениях австро-германская артиллерия численно превосходила русскую. Каждый германский корпус имел 160 орудий, в том числе 35 гаубиц. А в русском корпусе насчитывалось всего 108 орудий, и в том числе 12 гаубиц. Тяжелой артиллерией русские корпуса не располагали вовсе, а в каждом германском корпусе было четыре тяжелые батареи.

Во время неудачного наступления немцев в конце 1914 г. на левобережную Польшу они имели во всех боях количественное превосходство в артиллерии. В бою у Влацславска у русских было 106 орудий, а у немцев – 324; в бою у Кутно у русских 131 орудие, а у немцев – до 400 и т. д. И так почти во всех сражениях. Это огромное несоответствие в насыщенности боевой техникой приходилось восполнять артиллеристам искусством своей стрельбы.

Для всех воюющих государств оказался неожиданным тот грандиозный размах, который приняла мировая империалистическая война. Она потребовала применения колоссального количества самых разнообразных технических средств. Расход огневых припасов превзошел в огромной степени все довоенные расчеты и показал ничтожность мобилизационных запасов мирного времени. Стало очевидным, что армии должны быть насыщены боевой техникой в несравненно больших масштабах, чем намечалось накануне войны. При этих условиях работа тыла, промышленности, состояние всей экономики страны, конечно, играли решающую роль. Все государства начали спешно перевооружать свои войска более современной, мощной техникой.

Устанавливая размеры запасов артиллерийских снарядов, военное министерство исходило из следующих соображений. За всю войну с Японией русские израсходовали в среднем по 720 выстрелов на каждую 76-миллиметровую пушку. Новая война должна потребовать большего количества снарядов. И военное министерство установило для будущей войны повышенную норму – по 1 000 выстрелов на пушку в течение года. К тому же генеральный штаб, увлеченный идеями кратковременной войны, собирался воевать не более полугода. Поэтому военное министерство благодушно полагало, что артиллерия обеспечена снарядами на все время войны с большим запасом. Не нарушал этого благодушного настроения и тот факт, что комплект снарядов для легких гаубиц к началу войны был готов далеко не полностью, а для полевых тяжелых орудий имелась только половина положенных запасов. Верхи армии не тревожились, убежденные в том, что участь войны решится быстрыми ударами в полевых маневренных сражениях, где главную роль будут играть 76-миллиметровые пушки.

Действительность жестоко разбила все эти расчеты и предположения. Уже в конце первого месяца войны начальник штаба верховного главнокомандующего сообщил военному министру, что артиллерия действует успешно, но что «положение в отношении снабжения пушечными патронами критическое». А в начале сентября 1914 г. главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта срочно телеграфировал Николаю II, что вынужден приостановить боевые операции на всем фронте, пока не будут пополнены запасы 76-миллиметровых пушечных патронов.

К концу 1914 г. запас 76-миллиметровых снарядов иссяк. А пополнить его не представлялось возможным, так как мобилизация русских заводов, изготовлявших снаряды, не была заблаговременно подготовлена и производительность они имели крайне низкую. Сухомлинов выполнял задание немецкой разведки – сорвать снабжение фронта снарядами, не давать фронту пушек, не давать винтовок.

В начале 1915 г. недостаток 76-миллиметровых снарядов чувствовался настолько остро, что расход их в день боя приходилось ограничивать 5—10 выстрелами на пушку. Под угрозой предания военному суду командиры батарей и артиллерийских дивизионов должны были неукоснительно выполнять это предписание. Разумеется, в таких условиях нельзя было и помышлять о наступлении.

Снарядный голод в русской армии уменьшился до некоторой степени лишь к 1916 г., к третьему году войны. К тому времени в верхних эшелонах власти убедились в подрывной деятельности Сухомлинова. Кроме того, русские предприниматели-патриоты мобилизовали все внутренние ресурсы страны для военных нужд, и начало прибывать также вооружение, заказанное иностранным заводам. Однако, заметим, до конца войны Россия так и не смогла снабдить свою армию достаточным количеством снарядов.

С переходом к позиционной войне стало особенно остро не хватать снарядов для гаубичной и тяжелой артиллерии. А именно в позиционных условиях особенно важен огонь гаубиц и тяжелых орудий, так как никакое продвижение вперед невозможно, если предварительно не разрушены оборонительные укрепления противника и не подавлены его огневые точки, спрятанные в прочных укрытиях.

Таким образом, русским артиллеристам в течение почти всей войны приходилось считаться с недостатком снарядов и часто ограничивать из-за этого свои действия. В результате русская артиллерия израсходовала во время мировой войны значительно меньше снарядов, чем артиллерия других стран. За все годы войны русские артиллеристы выпустили не более 50 миллионов снарядов всех калибров, включая и снаряды химические. Расход этот был огромным, даже непосильным для того состояния, в каком находилась тогда экономика царской России. Но если сравнить эту цифру с расходом снарядов в других воюющих странах, то она покажется весьма небольшой. Английская артиллерия выпустила за время войны 170 миллионов снарядов, германская – 272 миллиона, а французская артиллерия израсходовала снарядов только двух калибров (75-миллиметровых и 150-миллиметровых) почти 200 миллионов.

Грандиозные масштабы мировой войны сказались не только на количестве расходуемых снарядов. Потребовалось и значительное увеличение числа орудий. Артиллерии пришлось решать самые разнообразные задачи. Артиллерия должна была останавливать наступление неприятельской пехоты и обращать ее в бегство; артиллерия должна была расчищать путь своей наступающей пехоте, подавлять артиллерийский огонь противника, разрушать его проволочные заграждения и все другие искусственные препятствия, уничтожать пулеметные гнезда, лишать неприятельскую пехоту, сидящую в окопах, ее обороноспособности; громить глубокие тылы противника, склады, станции, штабы; артиллерия должна была бороться с неприятельской авиацией… Трудно сказать, чего не должна была делать артиллерия во время мировой войны.