Текст книги "Великие пророчества о России"

Автор книги: Сергей Бурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Сергей Николаевич Бурин
ВЕЛИКИЕ ПРОРОЧЕСТВА О РОССИИ

Введение

Мировая история знала немало людей с исключительными способностями, поражавшими, а порой и пугавшими современников. Одни из таких людей могли передвигать предметы, другие – исцеляли от болезней, третьи – без видимого труда проникали в чужие мысли… Судьбы этих людей складывались по-разному – от всеобщего признания и славы до гонений и преследований. Случалось и так, что их объявляли колдунами или ведьмами, а это могло повлечь за собой жестокую казнь.

Особым уважением издавна пользовались пророки и прорицатели, дар которых позволял как бы заглянуть в будущее государств, народов, отдельных людей. У них также были враги и завистники, но почитателей, как правило, оказывалось значительно больше: слишком заманчива была возможность узнать о будущем, особенно когда предсказания были благоприятными. В наши дни представители самых разных наук пытаются раскрыть природу удивительных дарований человека, в том числе и дара прорицания. Полноценный и убедительный ответ пока не получен, но, во всяком случае, вопрос о колдовстве уже не стоит. Правда, пророками и иными чудотворцами нередко пытаются выставить себя разные авантюристы и проходимцы, но таких современная наука рано или поздно разоблачает.

В этой книге рассказано о русских (а также двух иностранных – Сен-Жермене и Калиостро) пророках и прорицателях, дар которых признавали – во многом или безоговорочно – и современники и потомки. Их судьбы и пророчества интересны нам сегодня прежде всего связью с историей России, русского народа. Многие из таких предсказаний уже сбылись, другие и по сей день сохраняют свою ценность (а иногда и загадочность), позволяя строить предположения о будущем нашего Отечества.

Постигая суть пророчеств, мы снова и снова понимаем, насколько тесно судьба страны зависит от духовных, нравственных сил, заложенных в ее народе. Русские пророки даже в самые тяжелые для нашей страны времена верили, что эти силы могут лишь на время ослабнуть, но никогда не угаснут. И эта вера не позволяла усомниться в великом будущем России, каким бы горьким порой ни было ее настоящее. Поэтому многие из пророчеств, о которых вы узнаете в этой книге, дают нам не только надежду на будущее, но и завет: не терять тех сил и энергии, которые Россия и ее народ накапливали веками, укреплять их и отдавать на благо общества.

Сергий Радонежский

Вот уже более шести веков отделяют нас от времени, когда ушел из земной жизни наш великий соотечественник Сергий Радонежский. Есть какая-то тайна в том, что такие духовные светочи появляются в самые тяжелые для народа времена, когда особенно нужна их поддержка. Сергий Радонежский, уйдя от мира и став отшельником в дремучих радонежских лесах, неустанно служил народу и отечеству, боролся с враждой и разобщенностью русских князей, с прочими пороками, разъедающими человеческие сердца.

Великий старец не оставил будущим поколениям русских людей писаний и поучений, возможно, их скрыло безжалостное время. Но таким поучением стала вся его жизнь, все его наставления и пророчества. Имя Сергия Радонежского знали в самых дальних уголках Древней Руси, он по праву считался всенародным учителем и наставником. Нравственный авторитет скромного игумена Святотроицкой обители был так велик, что князь и митрополиты обращались к нему в трудные минуты за советом, вразумлением и добрым предсказанием. Потому что еще при жизни Сергий почитался величайшим из пророков.

Дар пророчества дается избранным – праведникам и святым, достигшим больших высот в духовной жизни. Сергий стал истинно народным святым. Еще при жизни шли к нему бояре и мужики, военачальники и простые бабы, богатые и бедные. Великий старец принимал всех, каждому давал утешение и всякого просящего наставлял.

Россия многим обязана радонежскому чудотворцу. Сергий предсказал Дмитрию Донскому победу над татарами на Куликовом поле, вдохновил и поддержал князя в минуты сомнений и колебаний. Эта победа стала переломной в истории страны. Не потому, что положила конец владычеству татар: еще целое столетие они хозяйничали на Руси и собирали дань. Значение этой победы больше нравственное: русский народ после Куликова поля словно очнулся после вековой спячки, поверил в себя и стал себя уважать.

Вместе с митрополитом Алексием и Дмитрием Донским преподобный Сергий всю жизнь «собирал Русь» – мирил князей, увещевал, грозил карой Божией за нескончаемые раздоры и междоусобицы. Летописи полны сказаний о вражде между соседями, о коварстве, предательствах и кровавых войнах. Не раз Сергий брал в руки посох и шел в Ростов, Нижний Новгород, Рязань с миссией посла и миротворца.

Но был он не только миротворцем и молитвенником, но и великим деятелем. Оставил после себя Троице-Сергиеву лавру, заложил и построил еще несколько монастырей. А его ученики и ученики учеников создали десятки пустынь и обителей.

Современники оставили немного свидетельств о радонежском игумене. Главный источник, откуда мы черпаем сведения о нем, – житие, написанное его учеником Епифанием. Это не историческая книга и не биографический очерк. В этом удивительном повествовании органично переплетаются чудесное с обыденным, рисуя яркий образ преподобного Сергия.

Радонежский чудотворец – наше духовное богатство, ангел-хранитель русской земли. Он стал самым драгоценным человеком из всех посланных России за тысячу с лишним лет ее христианского существования. Собственным примером, а не высоконравственными словами Сергий учит нас смирению и милосердию, труду и мужеству, умиротворению и единению.

А начинался его святой путь почти семь веков назад, когда народный святой, духовный воспитатель нескольких поколений, преподобный Сергий Радонежский, давно ставший для русских легендой, был маленьким отроком, любимым сыном, младшим и старшим братом, учеником в школе. Просто человеком – Варфоломеем Кирилловичем Иванчиным.

3 мая 1314 года в семье ростовского боярина Кирилла и жены его Марии родился второй сын. Через сорок дней его крестили и назвали Варфоломеем в честь святого апостола Варфоломея, празднование которого пришлось на 11 июня.

В то время в четырех верстах от Ростова Великого по дороге на Ярославль стояло небольшое село, по-старинному весь, – вотчина боярина Кирилла Иванчина. Название этой веси не сохранилось в истории. Кирилл служил ростовским князьям, но жить предпочитал не в шумном городе, а в сельском уединении. И сам он, и его жена Мария любили заниматься своим обширным хозяйством.

Вотчина Кирилла «кипела богатством». Многочисленной челяди хватало работы и в поле, и на скотных дворах, и в доме. Порою Кирилл посылал в помощь сыновей – Степана, Варфоломея и Петра. Боярские дети не чурались работы и с детских лет многое умели.

Вот в таком благочестивом, дружном семействе посчастливилось расти Варфоломею. С малых лет он слышал в церкви и дома молитвы и псалмы и запоминал их. И вскоре его мать, боярыня Мария, стала замечать, как не похож ее Варфуша на своих братьев и других детей. Он не любил шумных игр и детских забав, искал уединения и мог часами сидеть где-нибудь в саду, погруженный в глубокую задумчивость.

Когда исполнилось Варфоломею семь лет, его, по обычаю, отдали в учение к дьячку. Вместе с ним учились и его братья – старший Степан и младший Петр, которому не было еще и шести лет. Каково же было огорчение родителей, когда вскоре Степан и Петр выучились грамоте, а Варфоломей не только не умел складывать буквы, но и не знал их.

Учитель жаловался, что по многу раз повторял отроку одно и то же, но тот как будто не слышал и не понимал, о чем ему толкуют.

Все изменилось после чудесного случая, о котором повествует Епифаний. В поле встретился Варфоломею старец-черноризец, остановившийся под дубом помолиться. Мальчик попросил его помолиться и за то, чтобы Бог помог ему одолеть грамоту и научиться читать. Они долго молились вместе, а потом Варфоломей пригласил старца в родительский дом.

Кирилл и Мария встретили странника радушно, велели приготовить для него угощение. Но старец, прежде чем сесть за стол, сначала пошел в часовню помолиться и взял с собой Варфоломея. Мальчику он протянул книгу и велел читать псалмы.

– Но я не умею, отче, – смутился Варфоломей.

Монах настаивал. Варфоломей раскрыл книгу, взглянул на страницу – и вдруг непонятные, враждебные знаки заговорили с ним словами, целыми строчками, из которых сложилось песнопение. Варфоломей стал читать – бойко, быстро, вразумительно! Его родители, братья и все домашние были поражены этим чудом, которое произошло прямо у них на глазах.

После трапезы старец засобирался в дорогу. Отказался погостить в боярском доме, где постоянно живали старцы и старицы, странники и нищие. На прощание он сказал боярину и его жене:

– Ваш отрок создаст обитель Святой Троицы и многих приведет вслед за собою к уразумению Божественных заповедей.

В то время родители Варфоломея не могли понять до конца это пророчество, хотя и запомнили его. Только Мария с грустью подумала, что слова старца подтверждают ее тайные мысли: ее Варфушенька не создан для мирской жизни, рано или поздно станет он монахом и покинет их.

Всей семьей проводили старца. Он вышел за ворота и вдруг пропал с глаз. И все спрашивали друг у друга: не привиделся ли им странник?

С этого дня Варфоломей стал хорошо читать и даже превзошел в учении братьев и сверстников, которые еще недавно донимали его насмешками. Любимыми его книгами стали жития святых и летописные сказания о минувшем. Теперь по вечерам он читал родителям вслух, а они радовались и благодарили в душе святого старца.

Чувствовал ли Варфоломей свое предназначение или просто следовал своим склонностям, но он все больше удалялся от мира, а мир от него. Ему еще не было двенадцати лет, когда он стал строго поститься: по средам и пятницам не вкушал никакой пищи, в остальные дни – только хлеб и воду. Не пропускал ни одной церковной службы, любил тишину и уединение.

Брат его Степан рано женился. И Петру уже присматривали невесту. В то время брачный возраст наступал очень рано – для юношей в шестнадцать лет, для девушек – в четырнадцать. Наверное, и Варфоломею родители не раз предлагали подумать о женитьбе. Но он мечтал только о жизни в монастыре и просил родителей благословить его на монашество. Может быть, со временем Кирилл и Мария согласились бы отпустить одного из сыновей в обитель, но вдруг на семью обрушились нежданные беды.

Знатный и богатый боярин Кирилл Иванчин в несколько лет лишился последнего достояния, обнищал, а в 1330 году вынужден был со всей семьей покинуть родной город Ростов и бежать в чужие земли. Мог ли Варфоломей оставить родных в такие тяжелые времена!

До тех пор он не знал горя и нужды: ведь Варфоломей вырос в счастливой семье, опекаемый любящими родителями. А между тем родился и жил он в самые черные для Руси времена. Уже целое столетие властвовали над ней татары и несколько поколений выросло в страхе, ожидая набегов, разорений и неминуемой смерти.

Татарское владычество не только разоряло Русь, но и калечило народную душу. Страх парализовал людей, лишал их воли, делал слабыми и угодливыми рабами. Матери пугали детей не колдунами и домовыми, а «злым татарином». При первой же вести о приближении «рати поганой» народ в ужасе разбегался в разные стороны, бросая дома, хозяйство, скотину.

И это было не единственное бедствие. В то время русская земля была разделена на удельные княжества, как на лоскуты. Князья постоянно ссорились, враждовали между собой, а то и брались за оружие. Иной раз от княжеских междоусобиц не меньше лилось крови, чем от нашествия басурман.

И третий враг, не менее опасный, чем княжеское властолюбие, и не менее коварный, чем татары, притаился у западных границ Руси. Литва, Польша и Швеция выжидали своего часа, словно хищники, подстерегающие ослабевшую от междоусобиц и набегов добычу.

В эти мрачные времена воцарилось зло и насилие, всякие права и справедливость были попраны и забыты, торжествовали «негодные люди». Страх и беззакония не могли не сказаться на состоянии народной нравственности. «Забыв народную гордость, мы выучились низким хитростям рабства, – говорил Карамзин. – Обманывая татар, еще больше обманывали друг друга; откупаясь деньгами от насилия варваров, стали корыстолюбивее и бесчувственнее к обидам, к стыду. От времен Василия Ярославича до Иоанна Калиты (период самый несчастнейший) отечество наше походило более на темный лес, нежели на государство: сила казалась правом; кто мог, грабил, не только чужие, но и свои; не было безопасности ни в пути, ни дома; воровство сделалось общею язвою собственности».

Спасение было в объединении русских земель. Еще митрополит Петр в начале XIV века начал настойчиво увещевать князей, мирить их, призывать к единодушию. Именно он предсказал, что маленький городок Москва станет центром России.

А пока князья ездили в орду с богатой данью, вымаливали передышку от набегов. Ярлык на великое княжение на Руси давался ханом. Его можно было выслужить, а можно было купить за деньги. Князья шли и на хитрость, и на предательство, чтобы заполучить ярлык.

Из разоренного Киева великокняжеский престол переместился во Владимир. Но вскоре московский князь Иван Калита сумел получить не только ярлык на великое княжение, но и право собирать дань во всех русских землях и доставлять ее в Орду. Это означало избавление от ханских баскаков, с хозяйским видом разъезжавших по русским городам и весям. И хотя, собирая дань хану, Иван Калита и себя не забывал, народ терпел поборы, потому что понимал – война и татарские набеги дороже обойдутся.

В годы княжения Калиты наступил на Руси долгожданный покой. «И бысть оттоле тишина велика на сорок лет, – писал летописец, – и престаше погани воевати русскую землю и заколоти христиан, и отдохнуша и починуша христиане от велика истомы и многие тягости, от насилия татарского».

В ту пору в семидесяти верстах от Москвы, в непроходимой лесной чаще, стояло село Радонеж. Сейчас это место называется Городищем, или Городком. Иван Калита завещал его младшему сыну Андрею. В то время по малолетству князя этими землями управлял наместник Терентий Ртища.

Земли не составляли большого богатства. Свободных, неухоженных участков было много. Поэтому Терентий Ртища, желая заманить в эти дикие лесные края побольше переселенцев, пообещал им разные льготы. И народ стал собираться к Москве – кто спасаясь от татар, кто от своих бояр. Из Ростова приехало в Радонеж сразу несколько семей.

Поразили ростовчан здешние непроходимые, дремучие леса. Они привыкли к совсем другим пейзажам – просторным полям и лугам. Но русский человек при горькой нужде обживет любые пространства. И вот уже застучали топоры, рушились вековые сосны, день и ночь пылали костры и стелился едкий дым. Не так-то просто отвоевать у леса чистое поле, раскорчевать пни, распахать не ведавшую плуга землю.

Кирилл с семейством также поселился в Радонеже. Как и другим, им пришлось самим и лес расчищать, и в поле работать, и на сенокосе.

Наверное, в эти скудные годы Варфоломей многое научился делать руками. Потому что впоследствии ему пришлось много строить – церквушек, изб, монастырских ограждений и ворот. Иной раз с утра до вечера он не выпускал из рук топора, прерываясь только на молитву. В его лесной обители имелись огород и пашня, за которыми отшельник умело ухаживал.

С первых же дней в Радонеже Варфоломей полюбил лес. С тех пор вся его жизнь до последних дней была связана с лесом. В радонежских дебрях можно было затеряться и найти истинный покой и уединение. К уединению и тишине стремилась душа Варфоломея.

Он мечтал о монашеской жизни и просил его отпустить. Мария готова была благословить сына, но Кирилл отказал:

– Подожди немного, сынок. Мы стары и немощны, некому нам услужить. Братья твои женились и заботятся о своих семьях. Вот похоронишь нас и тогда сможешь исполнить свое заветное желание.

И Варфоломей – послушный сын – скрыл свое разочарование и продолжал верно служить родителям. Вскоре Кирилл и Мария сами ушли в Хотьковский монастырь, где было два отделения – для старцев и стариц, чтобы окончить свои жизни в молитве и покаянии.

В это время у Степана неожиданно умерла молодая жена. Он был так потрясен этим горем, что решил навсегда покинуть мир и принял монашество в том же Хотьковском монастыре. При пострижении ему было дано другое имя – Стефан.

Вскоре Кирилл и Мария умерли. Сыновья с честью похоронили их на монастырском погосте. Сорок дней Варфоломей прожил в монастыре, молился за упокой душ родителей и раздавал милостыню в их память. Затем быстро устроил свои земные дела – передал брату Петру дом в Радонеже и остатки имущества и снова направился в Хотьково. Но не для того, чтобы там остаться. Его тянуло подальше от любого людного места.

Наблюдая жизнь в Хотьковском монастыре, Варфоломей понял, что его путь – другой. В монастыре было слишком суетно, людно. Сам же он чувствовал предрасположенность не просто к иночеству, но к пустынножительству и отшельничеству.

Люди удалялись в обитель, чтобы бежать от мира, забыть навсегда его горести и страдания. А Варфоломей удалялся для того, чтобы там, в тишине, молиться за мир, за всех страждущих и несчастных, за свое поруганное отечество. Душа его изнывала от царивших вокруг раздоров, ненависти и неправды. Только молитвы праведников могли спасти от гибели этот страшный мир.

Варфоломей сумел уговорить брата Стефана покинуть монастырь и вместе с ним построить церковь и келью где-нибудь в лесу, далеко от людей. Он хотел вступить в новую жизнь не только вместе с братом по крови, но и вместе с иноком, уже имеющим опыт духовной жизни.

Однажды на рассвете братья вышли из ворот Хотьковского монастыря и зашагали в неизвестность – искать место для своей новой обители. В то время ничейной земли было много. И любой человек, ищущий уединения и покоя, мог построить себе избушку в лесной чаще и укрыться от мира в уверенности, что его никто не потревожит.

Братья несколько дней брели по дремучему Радонежскому лесу. Наконец они увидели холм с пологими склонами, очень похожий на маковку. Они поднялись на его вершину и очутились на полянке, чистой, как будто выметенной к их приходу.

Радонежские старожилы, бортники и охотники, исходившие окрестности, давно приметили этот холм в десяти верстах от Хотькова. Те, кому случалось заночевать в лесу, будто бы видели яркий свет, струившийся над поляной, и даже языки пламени. Так родилась легенда о холме как о таинственном, святом месте, предназначенном для обители и дожидавшемся своего часа.

К вечеру был готов шалаш из ветвей, а утром закипела работа. Братья рубили деревья, очищали от ветвей, таскали на своих плечах тяжелые бревна. Поставили два сруба – для церковки и для кельи. Монахи на Руси издавна были великими трудниками – и плотниками, и огородниками, и пекарями, и портными. С тех пор Сергий столько срубил келий, сеней, часовен и церквушек, что мог бы считаться святым покровителем всех плотников.

Варфоломей попросил старшего брата решить, во имя кого освятить построенную церковь, какой будет ее престольный праздник. И тут Стефан напомнил ему слова святого старца, много лет назад предрекшего Кириллу и Марии: «Ваш отрок создаст некогда обитель Святой Троицы…»

Братья отправились пешком в Москву к самому митрополиту Феогносту за благословением на освящение церкви. Феогност принял их очень ласково, благословил и послал двух священников со всем необходимым для освящения храма.

Настала первая зима в жизни отшельников – самое тяжкое время в лесу. Порой их убогую келью заносило снегом по самую крышу, так что и дверь не могли открыть. Скудные съестные припасы таяли, братья месяцами не видели ни одной живой души. Только дикие звери – волки, медведи, лисицы – то и дело пробегали под окнами кельи да тревожно каркали вороны.

Стефан оказался душою слабее младшего брата. Тяготы отшельнической жизни пугали его. И однажды он признался Варфоломею, что больше терпеть не может. Тот утешил его, как мог, и не стал удерживать. Стефан ушел в Москву, в Богоявленский монастырь.

А Варфоломей спустя два года принял монашество и был наречен Сергием. Его духовным наставником был старец Митрофан, игумен Хотьковского монастыря, не раз навещавший Сергия и любивший его, как родного сына. И все же почти все время он пребывал в одиночестве, ведя трудную жизнь лесного отшельника. Но Сергий спокойно пережидал и страшные вьюги, и другие непогоды, не страшил его и вой лютых зверей за стенами кельи. Однажды он всю зиму даже подкармливал медведя, выгнанного охотниками из берлоги, и зверь не тронул его, словно понимая, что пустынник делится с ним последним хлебом.

Между тем слухи о молодом отшельнике быстро распространялись по окрестным селам, весям и монастырям. Одни монахи осуждали Сергия за гордыню, другие преклонялись, особенно если познали на собственном опыте подвиг пустынножительства.

Стали приходить к нему люди издалека за советом и вразумлением, просили помолиться за больных или рассудить. Сергий никому не отказывал в душеполезной беседе. И открылся в нем редкий талант: его тихие, ласковые, простые слова исцеляли, возвращали уверенность отчаявшимся, мирили враждующих.

Приходили и монахи, которым житье в монастыре казалось слишком суетным, и просили Сергия:

– Отче, прими нас, мы хотим с тобой на месте этом жить и души спасти.

Сергий их отговаривал:

– Не можете вы жить на месте этом и терпеть голод, скорбь, неудобства, бедность и нужду.

Но многие готовы были терпеть лишения, искушения и тяжкие труды. И Сергий, видя их истинную веру и усердие, по доброте своей не мог отказать.

Иноки построили себе кельи и стали жить рядом с Сергием, по мере сил ему подражая. И хотя они много наслышались о его строгом воздержании, трудолюбии и других подвигах, но не могли не удивляться, своими глазами видя, какой суровой постнической жизнью он жил.

Случалось, кто-то из братии не выдерживал такого послушания и отшельнического жития и уходил в монастырь, где жить легче. Сергий никого не упрекал. Негодных людей он к себе не брал, но слабости человеческие легко прощал.

Сохранились имена некоторых первых иноков обители. С верховьев реки Дубны пришел старец Василий, за строгое воздержание прозванный Сухим. Дьякон Онисим и его сын Елисей, земляки Сергия, тоже переселились в Радонеж из Ростова. Крестьянин Яков, по прозвищу Якута, служил в обители посыльным. Иногда приходилось отправлять его в мир за самым необходимым, хотя братия старалась обходиться своим.

Сильвестр Обнорский, Исаакий Молчальник, Мефодий Песношский, Дионисий, Андроник, Феодор, Михей тоже были первыми учениками Сергия. Долгое время иноков насчитывалось ровно двенадцать, как и апостолов у Спасителя. Они построили двенадцать келий, обнесли обитель высоким тыном с воротами для защиты от диких зверей и от лихих людей. И стали тихо жить рядом со своим наставником. Они называли Се ргия «отче», а ведь ему не было и тридцати лет. Несмотря на молодость, по своему духовному опыту и нравственной высоте Сергий уже был старцем.

В то время на Руси старчество еще не было так распространено и так широко известно, как в XVIII и тем более в XIX веке, когда центром русского старчества стала Оптина пустынь, куда потянулись за вразумлением и крестьяне, и купцы, и писатели, и государственные деятели. Однако можно считать, что у истоков православного старчества стоял именно Сергий Радонежский.

Братия стала приступать к нему сначала с просьбами, а потом с требованиями стать их духовным пастырем. Кому же и быть игуменом обители, как не монаху, который ее основал и много лет на деле является ее настоятелем?

Но Сергий и слышать не хотел ни о каких чинах. Он долго убеждал братию в том, что недостоин быть игуменом, что желал бы умереть в обители скромным иноком, всю жизнь учиться, а не учить, повиноваться, а не начальствовать. Но братия была неумолима. Иноки даже пригрозили, что если Сергий не захочет заботиться об их душах, то они покинут обитель и будут блуждать в этом мире, как овцы без пастыря.

И Сергий уступил: как решит митрополит или епископ, так и будет. Епископ Афанасий Волынский, замещавший отсутствовавшего митрополита Алексия, повелел Сергию принять игуменство. Братия встретила эту весть с ликованием.

Время шло, численность братии стала расти, обитель строилась и расширялась, слава ее крепла. Постепенно обитель стала приобретать вид большого монастыря.

Все больше и больше притекало в обитель народу, все надеялись получить здесь совет, вразумление и исцеление. Людей привлекал прежде всего светлый образ преподобного Сергия: ведь и других монастырей в окрестностях Москвы было немало.

Самого игумена это многолюдье тяготило, но он никому не отказывал, всех принимал – и князя, и простого крестьянина. Его тихое ласковое слово каждому приходящему несло утешение, ободрение, облегчение в болезнях.

Епифаний рассказывает только о нескольких случаях чудесных исцелений. На самом деле их было много. Преподобный запрещал разглашать их, и больные не смели его ослушаться. Но истории о чудесах все равно просачивались сквозь монастырские стены: келейник преподобного по большому секрету рассказывал их братиям, братия с гордостью повторяла мирянам, миряне разносили по всему свету. И вот уже новые потоки страждущих устремлялись в обитель.

И вот уже появилась хорошая дорога к обители.

И каждый день шли и ехали по ней паломники, и никто не возвращался без ободрения, доброго совета и благословения. У всех встречи со старцем оставляли самое благотворное и светлое впечатление.

Нужда и голод с годами забывались. Монастырь уже не был таким убогим, как прежде, благодаря дарам богатых паломников. Сергий запрещал просить, но он не запрещал брать подаяние, если оно дается от чистого сердца.

Благосостояние обители росло, она расстраивалась, пополнялась иноками и могла уже сама помогать нищим и убогим. Никто из просящих и нуждающихся не уходил из обители без помощи. И только игумен ее оставался таким же, как и прежде, нищим, равнодушным к одежде и еде и другим благам. И зимой и летом носил он одну и ту же рясу из грубой неокрашенной сермяги, ветхую, перешитую, иногда с заплатами.

Пророчество или прозорливость проявились в Сергии постепенно, с годами, сначала в малом, потом в великом. Рано он научился видеть все тайные помышления и устремления людей, ничего не возможно было скрыть от него. Но позже дано было ему прозревать и будущее каждого человека, его предназначение.

Порой чудо и пророчество словно сливаются воедино в чудесном пророческом видении. Это уже не предсказание об отдельной человеческой судьбе или каком-то событии в жизни семьи. В таких видениях заключаются большие и важные пророчества – о судьбах целых городов, стран, народов.

Преподобный Сергий удостоился таких видений, и не однажды. Об одних он рассказывал братии, другие держал при себе, стараясь постичь их потаенный смысл.

Между тем молва об игумене Троицкой обители растекалась все дальше и дальше по Руси. И в княжеских палатах, и в крестьянских избах жадно слушали рассказы о чудесах, творимых радонежским старцем: о том, как он воскрешает мертвых и исцеляет болящих, о том, как наказывает лихоимцев и защищает бедных сирот. Человеческое сердце всегда жаждет чуда, а в смутные, кровавые времена – особенно.

Всем согревала душу весть о пророке, который в глуши радонежских лесов молится о грехах мира, об избавлении от татарского зла и губительства, от глада и мора, от княжеских распрей. Само появление таких подвижников и светочей внушало измученным людям надежду на лучшее.

Слава и нравственный авторитет Сергия были огромны. Ему едва исполнилось пятьдесят, а его уже величали «чудным старцем», «святым старцем». По своему возрасту троицкий игумен едва ли мог так именоваться. Но за тридцать лет тяжкого подвижнического труда преподобный достиг высочайшей степени духовного совершенства и приобрел огромную любовь и доверие братии и паствы, чего другие праведники достигали только на закате жизни.

При такой славе и авторитете преподобному не суждено было оставаться скромным игуменом Святотроицкой обители. Он неминуемо должен был выдвинуться на общественное поприще, послужить отечеству. Сначала митрополит Алексий, друг преподобного Сергия, потом подросший князь московский Дмитрий просили святого о помощи. И Сергий не уклонялся.

Еще в 1358 году при жизни великого князя московского Ивана Ивановича, когда Дмитрий был малолетним ребенком, Сергий ходил в свой родной город Ростов, чтобы уговорить князя ростовского Константина никогда не выступать против Москвы и не поддерживать ее врагов. В 1363 году Сергий снова ходил в Ростов, где сумел уговорить князя не обострять отношений с Москвой. Вскоре Константин передал Ростов своему племяннику Андрею, который стал верным союзником Москвы, а сам удалился в Устюг.

Прошел год, и миротворец снова отправился в путь, в Нижний Новгород. По всей Руси свирепствовала чума, люди умирали целыми семьями. Болезнь никого не щадила – ни простой люд, ни князей, ни слуг Божиих. Поэтому братия удерживала любимого игумена от этого опасного похода. Но Сергий знал: если не решить дело миром, то московские воеводы двинут рать на Нижний Новгород.

На этот раз даже увещевания знаменитого старца не подействовали. Сергий пытался убедить князя Бориса, силой захватившего Нижний Новгород, следовать законам Божеским и человеческим – вернуть старшему брату Дмитрию принадлежавшую ему по праву вотчину. Но Борис отвечал, что ярлык на владение Нижним Новгородом он получил от самого хана, а хозяин сейчас на Руси хан, а не московский князь.

С великой скорбью возвращался Сергий в обитель. Он печалился не из-за своей неудачи, а потому что пророческим взором ясно видел будущее несчастного князя Бориса и злосчастную долю его детей. Когда к городу подойдет московское войско, ему придется смирить гордыню и поклониться старшему брату. И окончит он свою жизнь в темнице, изгнанный московскими воеводами из родной вотчины. Такая же участь изгнанников ждала и его сыновей.

Другими злейшими врагами Москвы были рязанский князь Олег и тверской Михаил. Михаил, женатый на сестре Ольгерда Литовского, два раза приводил литовцев к стенам Москвы. Москвичи отсиживались за толстыми стенами кремля, но Ольгерд разорял и сжигал дотла московские окрестности.

А в 1372 году Михаил подошел к Торжку, откуда его незадолго до того изгнали жители, и потребовал признать его власть. Горожане ему ворота не открыли и приготовились обороняться. Но тверичи сумели поджечь Торжок и ворвались в него. Множество жителей Торжка было убито или сгорело заживо.