355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Зарубин » Тропой разведчика » Текст книги (страница 2)
Тропой разведчика
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 15:40

Текст книги "Тропой разведчика"


Автор книги: Сергей Зарубин


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

НА ФРОНТЕ СЛУЧАЕТСЯ…

Первым номером пулеметного расчета назначили Гришу Виноградова. И поныне помнят его многие жители Карымской. Баянист, активный участник школьной самодеятельности, поэт – в альбомы многих товарищей написал Гриша первые свои стихи. О лиловом весеннем багульнике написал он в школьный альбом Сергея Матыжонка 2 мая 1941 года. А через десять месяцев судьба свела дружков у пулемета.

Им очень дорог был «максим» – на нем была кровь Вани Макковеева. Но в бою за деревню Большакове Калининской области не выдержали друзья яростного огня вражеских минометчиков и, оставив пулемет на высоте, отползли в укрытие. Через несколько минут на месте «максима» зияла воронка. Из рук тяжело раненного земляка Платона Кожевникова Сергей взял винтовку с тремя патронами в магазине, поднялся в атаку и на западной окраине села, у колодца, в упор застрелил немецкого унтер-офицера, неожиданно вылезшего из копны сена. Гриша Виноградов действовал гранатами.

Вскоре фронт остановился, и командир роты приказал собирать оружие у «подснежников». Все теплее пригревало солнце, и вот они появлялись из-под снега – черные, с оскаленными лицами, с запекшимися кровавыми ранами, в изорванной одежде. Поздней осенью в этих местах кипели бои. Об этом говорили обуглившиеся пни, ржавые осколки, старые, наспех вырытые траншеи, расщепленные стволы деревьев, трупы под снегом… Сергею Матыжонку «повезло». Он нашел убитого солдата, лежавшего на ручном пулемете. Энергично работая руками и ногами, Сергей выбрасывал из сугроба коробки с патронами. Вдруг позади раздался сильный взрыв. Оглянулся Сергей, и сердце его сжалось…

На заснеженной пашне вверх лицом лежал майор с орденом Красной Звезды на гимнастерке. Его руки, вытянутые вдоль головы, были по локоть оторваны. На голове виднелась старая рана, волосы слиплись и обледенели. Рядом лежал Гриша Виноградов с размозженной головой.

– Что случилось? – спросил появившийся откуда-то запыхавшийся политрук Решетняк.

– Заминировали немцы майора, – ответил сапер. – Две мины поставили. Одна, у рук, сработала, погубила парня, а вторую, у ног, я снял. Вот она, немецкая. А эти, – сапер кивнул на Сергея Матыжонка, – собрались, топчутся, ахают.

– У немцев и трупы стреляют, – сказал кто-то. – Хитрые, гады!..

– Ошибаетесь, – зло проговорил Решетняк. – Здесь не воинская хитрость. Это подлая фашистская политика истребления народов. Мало – человека убили, капкан поставили на того, кто придет хоронить майора.

Стояли у трупов молодые солдаты, озирались, хмурились. А Матыжонок, не в силах подняться, сидел на снегу. Холодная злость заползала в его сердце. Его глаза многое заметили в эти горькие минуты, Сергей ясно все представлял. Снег возле трупа был крепкий, слежавшийся: немцы заминировали майора еще осенью, когда торопились к Москве и отступать не собирались. Фронт в тот день продвинулся далеко на восток, где-то уже за горами громыхали орудия, а по пашне ползали немецкие саперы, нет – хищные звери. Вот они заметили убитого советского майора. Труп уже закоченел, застыл. Гитлеровцы заломили негнувшиеся руки – под мышками у убитого лопнула гимнастерка – и вытянули их вдоль головы. Здесь, под ладонями убитого, они поставили мину, а вторую – под ногами. Рано или поздно кто-то должен был подойти к трупу – скорее всего, мирный человек.

Гришу Виноградова похоронили вместе с майором. Когда дали прощальный залп и стали расходиться, Сергей догнал Решетняка, в одиночестве шагавшего к землянкам. Солдату хотелось сказать, что решил отомстить, что страх исчез, куда-то отошел, что он сумеет бить фашистских гадов, но политрук сам все понял.

– Подснежники, подснежники, – задумчиво проговорил Решетняк. – Синие, мохнатые, наша военная радость… Тяжело… Послушай, Матыжонок. Думается, ты не на своем месте. Один солдат из вашего эшелона, Андрей Косых, уже шестерых гитлеровцев отправил на тот свет. Из обыкновенной винтовки. Он тоже следопыт, охотник… В эти дни каждый из нас должен подумать о том, где, на каком участке он принесет больше пользы Родине. Мне кажется, что ты проявишь себя не за пулеметом. Хочешь стать снайпером?

– Хочу, товарищ лейтенант.

Но не записали Сергея в команду снайперов. На другой день он с низко опущенной головой стоял перед строем роты. Его обвинили в тягчайшем воинском преступлении – мародерстве. Было и «доказательство» – в его вещевом мешке нашли несколько картофелин. Перед строем прохаживался высокий человек со шпалами на петлицах и выкрикивал страшные слова:

– Отобрали у своих отцов! Вместо того чтобы проявить себя в боях, занялись мародерством!

Этот человек, обладавший большой воинской властью, так говорил о роте, которая первой ворвалась в село Большаково. Шестнадцать солдат роты погибли… Но ему никто не возражал, потому что он зачитал перед строем «прошение от граждан», поступившее в штаб дивизии. В нем писали:

«Мы ждали освободителей, а увидели мародеров. Ваши солдаты забрали у меня картошку, которую я нарыл своими трудовыми руками. У меня у самого сын в Красной Армии…»

Спросили: кто вошел первым в дом крестьянина Иннокентия Трухина? И Сергей Матыжонок ответил: «Я», – потому что это так было. Потом обыск, найденные «вещественные доказательства»… Сергею хотелось рассказать, как было дело, но человек со шпалами ничего не хотел слушать.

Сергей видел перед собой его ватные штаны, большую, желтую, наверно, прожженную дыру на штанине – и смирился со своей участью. Жизнь показалась глупой, бессмысленной. За строем солдат был участок, поросший бурьяном. Здесь, вероятно, будет конец. Сергей обрадовался, когда грозный голос произнес, наконец, решение. Оно показалось даже мягким:

– Приказываю сейчас же оформить на этого мародера дело в трибунал!

– Слушаюсь! – поднял руку к фуражке испуганный командир роты.

И вдруг с правого фланга послышался голос:

– Солдат, я думаю, не виновен. Надо разобраться!

– Что? – осекся человек, отдавший приказ. – Ты кто такой? – строго спросил он.

– Я? Политрук Решетняк.

– Что ты сказал?

– Разобраться, говорю, надо. В нашей роте очень плохо с питанием.

– Защищать мародеров?! – грозно произнес командир со шпалами на петлицах. – Командир роты!.. Это кто такой? – показал он на Решетняка.

– Член партии, – сурово произнес опомнившийся командир роты.

– Коммунист, – сказал кто-то из строя.

– Под суд! – крикнул человек со шпалами на петлицах и торопливо пошел к легковой автомашине, на которой приехал.

Но никого не судили. В роту пришел командир полка и во всем разобрался.

В селе Большакове, из которого только что выбили гитлеровцев, в погребе одного из сгоревших домов солдаты нашли немного картофеля. Забирая в карманы последние, уже мерзлые картофелины, услышали солдаты женский голос.

– Вы, ребята, идите туда, – показала женщина на соседний дом. – Там Иннокентий Трухин живет. У него хороший, рассыпчатый картофель. Много накопал он его на колхозном огороде. Немцам целый воз отвез. А теперь видит вашу нужду и помалкивает.

– Немцам возил? – повернулся Сергей к своему товарищу. – А ну, зайдем!

Солдаты вошли во двор и увидели хромого подвижного старичка, одетого в рваную, подпоясанную сыромятным ремнем телогрейку. Он подметал возле крыльца.

– Дед, у вас картошка есть? – спросил Сергей.

– Есть, да не про вашу честь, – отрезал старик. – Больно много освободителей понаехало. Всех не прокормишь!

Такой ответ обозлил солдат. Они зашли в дом, подняли крышку подполья и увидели отборные клубни.

– Этот картофель колхозный, – сказал Сергей хозяину. – Может, поделишься?

– Все бросили, убежали, а теперь – колхозный. Шалите, ребята, я своими руками его выкопал.

– И немцев кормил?

– Тебя за горло возьмут – и ты будешь кормить. Не трогайте! У меня сын в Красной Армии. За грабеж вам не поздоровится…

Не испугались солдаты угроз, набрали картофеля и другим «склад» показали. Рассвирепел старик, написал «прошение» и отдал его генералу, заехавшему на другой день в село.

«Чрезвычайное происшествие» в воинской роте дорасследовали сами жители села. Они постановили забрать колхозный картофель у человека, который помогал фашистским оккупантам.

…Позже поймет Сергей Матыжонок, что сделал для него Борис Федорович Решетняк – его первый военный политический руководитель. Это произойдет в Москве, на параде Победы.

– Гы герой, Матыжонок! Я так и знал. А ведь тебя могли тогда осудить. За картошку, помнишь?

И недалеко от Красной площади разошлись два человека. Остро ощутил Матыжонок, что не испытать ему величественных, безгранично счастливых солдатских минут, если бы не этот человек, подтянутый и стройный, торопливо уходивший к своему подразделению. Понял, кто помог ему сделать первый шаг по трудной солдатской дороге.

А тогда… Зашел Сергей Матыжонок в ленинскую землянку, сказал политруку, что подобного больше не допустит, и, заморгав глазами, отвернулся в сторону: хотелось заплакать.

– Ничего, Матыжонок, – ответил политрук. – Забудь об этом… Мы интересное дело затеваем. Хочешь сходить на охоту?

Я ДУМАЛ, ЧТО ТЫ КОМАНДИР…

Командир штурмового отряда старший сержант Тарасевич оглядел явившегося к нему молодого солдата и опять задал вопрос, который Сергей уже не раз слышал:

– Что умеешь делать?

– Знаю пулемет.

– Станковый?

– И ручной знаю. Сам его откопал… Из автомата стрелять научился.

– Еще?

– Следы умею распутывать. Из винтовки на триста метров не промахнусь. Немецкие мины изучали…

– Еще?

– Ползти, подкрадываться…

– Проверим, – заключил Тарасевич. – Отличишься – закрепим у нас. Струсишь – выгоним. Будешь пока помощником пулеметчика. Сейчас мы готовимся штурмовать немецкий блиндаж, брать «языка». Это твой экзамен.

– Понятно, товарищ старший сержант.

Понравился Сергею Матыжонку его новый командир. Он действовал решительно, отдавал четкие, немногословные приказания.

На учебном поле Сергей разговорился с молодым солдатом – смуглолицым парнем с раскосыми искрящимися глазами. К нему все время с веселым смехом обращались товарищи:

– А ну расскажи, Ахмет, как ты у немцев чай пил!

Тяжелое испытание выпало на долю татарина Ахмета Мухамеджанова. Однажды ночью гитлеровцы совершили налет на первую траншею, напали на Мухамеджанова, оглушили его, связали и притащили в свой блиндаж. Сразу же начался допрос, который вел немецкий обер-лейтенант, владевший русским языком.

– Кто у вас командир полка? – начал задавать он вопросы. – Когда сюда прибыли, кого сменили?

Ахмет прикинулся простачком, не понимающим русского языка. Крутил головой, улыбался, бормотал по-татарски, по-армянски, по-грузински все, что только знал на этих языках. Даже ругался.

– Сколько у вас орудий? – сыпались вопросы. – Где стоят пулеметы? Каково настроение солдат?

Непонятные ответы не остановили офицера. Он достал карту переднего края обороны наших войск и стал показывать солдату значки, штрихи, стрелки, кружочки.

– Якши, йок, саксынбай, – бормотал Мухамеджанов и разводил руками.

Посыпались удары. Вначале Ахмета бил обер-лейтенант, а потом сидевшие в блиндаже немецкие разведчики. Один из солдат, худой, рыжий, носком сапога выбил Мухамеджанову зубы. Ничего не добились враги. Мухамеджанова бросили в погреб, а днем опять вызвали на допрос.

– Азербайджан? Узбек? Таджик? – задавал вопрос новый переводчик. – Кавказ? Грузия?

– Казбек, Казбек, – кивал головой Ахмет и жестикулировал руками, показывая, что живет в горах.

Много народностей на Кавказе, не нашлось у немцев переводчика. Офицеры посовещались. На столике оказались сыр, колбаса, какао. С нарочитой жадностью набросился Ахмет на закуску, громко чавкал, улыбался. Когда наступил вечер, его куда-то повели.

Ровно в полночь наши солдаты, сидевшие в первой траншее, услышали громкий, издевательски-насмешливый голос немецкой радиоустановки.

– Эй, рус! Возьми своего Казбека. Дурак не нужна…

Увидели солдаты, что кто-то шел к нашим позициям, осветили местность ракетами. Избитый, опухший, упал Мухамеджанов на бруствер своей траншеи. А когда вернулся из санроты, стал рассказывать товарищам, как били его на допросе немцы, как «поили чаем». Гневно сверкали глаза молодого солдата.

– Они думали, что я забитый, неграмотный. А я думаю; «Не найдете, гады, переводчика солдату, который не желает своих выдавать!» Привели к блиндажу, автомашина подъехала. «Иди, – говорят, – Казбек, к своим». «Ладно, – думаю, – пойдет комсомолец Мухамеджанов, чтобы потом вас, дураков, бить».

Штурмовая группа готовилась нанести удар по блиндажу, находившемуся на нейтральной полосе, вблизи немецких позиций. Оттуда гитлеровцы корректировали стрельбу своих батарей, от этого блиндажа по ночам вела гнусные передачи немецкая радиоустановка.

План был простой. Штурмовой отряд скрытно выдвинется к блиндажу, атакует его и, вызвав огонь, отойдет. Ахмет Мухамеджанов останется у блиндажа, будет стонать и звать на помощь товарищей, «бросивших» раненого. Он сам вызвался быть «живцом»: солдату очень хотелось схватить рыжего гитлеровца, выбившего ему зубы. По предположению Тарасевича, появится «гитлеровская щука», чтобы схватить «живца». Мухамеджанов и двое его товарищей накинутся на немца, схватят его. Группу захвата прикроют огнем пулеметчики, которые залягут недалеко от блиндажа.

За час до того времени, когда немцы начинали свои передачи, штурмовой отряд вышел на нейтральную полосу. Подобрались метров на триста к блиндажу, отползли влево, залегли в воронке. Благополучно выдвинулась на правый фланг другая, обеспечивающая группа.

Томительное чувство страха и азарта овладело Сергеем Матыжонком. Знакома ему охота на «живца» – крупных щук удавалось вылавливать из речных омутов. Самой хорошей приманкой были почему-то маленькие озерные карасики, наживленные на перемет. Ахмет Мухамеджанов – круглый, подвижной, все равно что карасик, только не проглотить его гитлеровской «щуке». Явившись за «живцом», она сама окажется в ловушке. Сейчас солдаты выдвинутся к блиндажу, атакуют его гранатами…

Неподалеку в небо взлетела ракета. Сергей успел заметить, что группа Мухамеджанова, двигавшаяся к блиндажу, залегла. Сразу же затрещал пулемет. Из блиндажа выбегали гитлеровские солдаты и открывали огонь. Они будто ждали русских.

– Засада! – крикнул Тарасевич и исчез в темноте.

Побежал Тарасевич; ринулся в сторону, бросив оружие в воронке, пулеметчик. А Сергей остался. «Бежать – верная смерть, – сообразил он. – А в воронке можно укрыться от огня. Гитлеровцы испуганы, ничего не видят, бьют наугад. Засада? Нет, фашисты случайно обнаружили группу Мухамеджанова, а это как раз то, что нужно. Сейчас обстрел стихнет, начнет стонать «раненый». Немцы соблазнятся приманкой, и можно будет взять «языка». Вспыхнула ракета у блиндажа, и Сергей заметил, что группа Мухамеджанова отходит, а немцы ее преследуют. Ручной пулемет, изготовленный к стрельбе, стоял на сошках покинутый, немой. Товарищи погибнут, фашистов надо отогнать. Сергей подполз к пулемету и стал бить короткими очередями. Он не заметил, как расстрелял весь диск, а когда стал вставлять новый, вздрогнул: недалеко разорвалась мина. Надо уходить! Сергей схватил пулемет и торопливо пополз по направлению к своим позициям.

Вдруг он услышал стон. Нет, это не «живец» подавал свой голос. Осторожно подполз к раненому, ощупал его, понял, что это Тарасевич, определил, куда его ранило, и не стал перевязывать: мокрое место было на ягодицах.

– Это наши? – очнулся Тарасевич.

– Наши.

– Не бросай меня, Матыжонок, – узнал он Сергея. – Парализовало, кровь течет… Нас выдал кто– то… Засада…

– Молчи, – сказал Сергей и, подхватив Тарасевича под руки, поволок его к своей траншее. И ста метров не прошел – над полем повисла осветительная ракета, начался сильный минометный огонь. Опустился солдат со своей тяжелой ношей на землю и стал пережидать.

– Пить, – попросил Тарасевич.

– Воды здесь нет. Потерпи, сержант.

Мина с воем пронеслась над головой. Перелет. Новый взрыв, чуть поближе – опять перелет. Ракета хорошо освещала поле, вражеские минометчики видели цель и действовали четко. Обдав двух человек фонтаном грязи, мина разорвалась сзади. Это была «вилка», и Сергей решил не ждать, пока следующий разрыв принесет смерть. Бросился вправо, но кто-то задержал его, подсек. Он слышал шуршание мины – она словно подкрадывалась к нему. Раздался взрыв. Сергей почувствовал удар и на несколько минут потерял сознание. Когда очнулся, кругом было темно и тихо. Хотел встать, но острая боль в левой ноге свалила на землю, в глазах поплыли круги. Попытался ползти, но за правую ногу словно кто-то ухватился и цепко держал. Сергей с трудом сел на землю, ощупал ноги рукой.

Много огорчений доставляли юноше обмотки. Командир роты учил крутить их «со скоростью звука». Опытные солдаты очень быстро и ловко обматывали свои ноги, в роте их звали «лихачами». У Сергея долго ничего не получалось. В походе обмотки сползали, развязывались, и тогда солдаты говорили ему: «Подкачай шину». Вот и теперь обмотка развязалась, зацепилась за торчащий из-под земли корень дерева и задержала, когда он хотел перебежать.

Кружилась голова. Сергей достал перевязочный пакет, нащупал рану выше колена. «Навылет», – определил он. Чуть распустил бинт, вложил в рану весь пакет, затянул.

Подполз к Тарасевичу. Он был жив.

– Я ранен, – сказал Сергей.

– Зачем убегал от меня? – прохрипел Тарасевич. – Ползи к нашим… Людей отправь за мной.

До траншеи было еще далеко. Чувствовал Сергей, что силы покидали его, временами казалось – наступает конец. Смерть? Но ведь он так мало жил, так мало сделал! Потерпеть неудачу, казалось, в верном деле, за что-то зацепиться обмоткой, подставить себя под мину и погибнуть. Страшно стало Сергею на нейтральной полосе, о которой солдаты говорили, что она «набита минами», где кругом стерегла смерть.

У траншеи Сергея окликнули, но у него не хватило сил ответить. Смутно чувствовал солдат, что его подобрали, слышал знакомый голос Решетняка, ощутил прикосновение его добрых рук к своему лицу… Понимал, что его несли куда-то на носилках, потом везли на автомашине. Заговорил Сергей в санроте.

– Там Тарасевич… Старший сержант. Раненый… Метров пятьсот отсюда. И пулемет из-за него там остался.

Врач улыбнулся. Тарасевич лежал рядом – его уже перевязали. Сергей чуть повернул голову и увидел спокойные глаза командира штурмового отряда.

– Мухамеджанов вернулся?

– Убили, – вздохнул Тарасевич…

– Ты, сержант, оказывается, трус, – проговорил Сергей. – А я думал, что ты командир…

ТЕБЕ НАДО ХОДИТЬ В РАЗВЕДКУ

Прифронтовой город Торжок. Госпиталь в здании бывшей школы, построенной на самом берегу речки, палата на две койки. В нее, как говорили сестры, уносили тех, кто «мешает спать другим».

Жизнь Сергея находилась в опасности: в рану набилась земля, началось заражение. Через три дня пришел главный хирург, осмотрел рану, попросил «потерпеть еще денек». И через этот денек стало легче.

Рядом неподвижно лежал тяжело раненный, уже немолодой человек. Сергей видел его заострившийся нос, тонкие бледные губы, слой бинта на лбу. Иногда раненому было очень плохо. Он стонал, тяжело дышал, просил говорить с ним, а в бреду все время звал к себе каких-то «бесстрашных призраков». Уставшая сестра не могла беспрерывно находиться у койки этого человека, успокаивала его и уходила в другие палаты. Тогда он громко спрашивал, почему стало тихо: хотел, наверное, знать, чувствовать, что он еще жив. Когда уходила сестра, Сергей брал одну-единственную книжку, которая была в их палате, – «Сказки Андерсена» – и, превозмогая боль в ноге, начинал читать вслух. Переставал стонать человек, на часок засыпал, а очнувшись, прислушивался к шорохам, к дыханию своего соседа и просил:

– Читай, читай…

Настал день, когда он попросил сестру повернуть его на бок, и Сергей впервые увидел серые, глубоко запавшие глаза соседа.

– Как тебя зовут?

– Сергей Матыжонок.

– Откуда родом?

– Из Забайкалья. Под Читой я родился, на станции Карымской.

– А я Ефремов, старшина… Родом из Белоруссии… За сказки тебе большое спасибо, Матыжонок. Наверное, мы с тобой долго проваляемся… В эту палату с пустяковинами не приносят… Ты знаешь, Матыжонок, что это за палата?

– Нет.

– Последняя к изолятору, – улыбнулся Ефремов. – Или мест не было, или не надеялись уже на нас. Ты из какого полка?

– Из 875-го стрелкового.

– Наши соседи… Про 863-й ударный полк слышал? Нет? Как же… Вместе город Клин брали.

– Я недавно на фронте.

– Кто по специальности? – поинтересовался Ефремов.

– Пулеметчик. Был наблюдателем, подносчиком патронов… Ручной пулемет изучил…

– Много скосил гитлеровских гадов?

– Не умею, не получается… В штурмовой отряд записался… Обмоткой зацепился, накрыли… Сильные они. Немецкие лыжники нашего солдата украли… Ловушки ставят под мертвыми. Над пленными смеются… У них в блиндажах мы видели большие зеркала, кофейники, духи. А мы из консервных банок чай пили.

– Смотри-ка! Вот это да! – чуть усмехнулся Ефремов. – Ну, ладно, не надо об этом… Расскажи что-нибудь веселое, Матыжонок. О товарищах, про свою Карымскую… Твой отец где работает?

– На транспорте, составителем поездов.

– А я думал, паиньку зачислили в пулеметчики.

Ласкового внучонка, маменькиного сынка. Кофейники…

Раненый закрыл глаза.

– Рассказывай что-нибудь, Матыжонок… Лежать и молчать хуже всего. Говори, мне легче становится… А я потом о себе.

Сергей стал рассказывать различные истории, случавшиеся с ним в детстве. Ефремов изредка перебивал, улыбался.

– Значит, огурцы из чужих огородов воровал? И со мной был такой грех в детстве. Только мы все больше яблоки… Ну и как вы там? Мешками огурцы таскали?

Нет, с мешками никогда не ходили мальчишки Карымской на чужие огороды. Самое многое, если с десяток унесут. Произвести разведку, а потом подползти так, чтобы самый зоркий и чуткий сторож не увидел и не услышал, – вот главное. Ветки в фуражку втыкали, травой обвязывались. А потом с аппетитом поедали, может быть, один-единственный и очень горький украденный огурец, но чувствовали себя смельчаками, героями, видели завистливые взгляды робких сверстников, которые так и не осмелились забраться в чужой огород.

– И часто тебе приходилось ходить в разведку на чужие огороды?

– Бывало…

– Тебе, наверное, и охотиться приходилось? – спросил Ефремов.

– С малых лет.

– Ну и как? Наверное, весь дом пушниной завалил?

– Уток приносил, гусей, куропаток… Лисиц добывал… А когда мне было десять лет, косулю домой принес… А раз в заграничную газету попал – сфотографировал нас с другом один тип. Мы коров пасли, грязные были, а он написал, что мы куски просили возле поезда… Газета была фашистская, на немецком языке. Писали, что нас надо освобождать.

– Давно готовились они нас «освобождать», – сказал старшина Ефремов. – Любыми средствами, не брезгуя ничем. Вот и «освободили» – шрапнелью по ногам. А что это за старый шрам у тебя на плече? Ножом в драке пырнули?

– Нет, товарищ старшина. Это мы ловили бандита, который бежал из лагеря. Он меня из браунинга ранил…

Настал день, когда раненых перевели в общую палату. Уже многое рассказал Сергей своему соседу по койке о своей жизни, о неудачах на фронте, но Ефремов все задавал и задавал новые, теперь уже какие-то странные вопросы.

– По тайге ты много ходил?

– Кто же у нас по тайге не ходит? Там и ягоды, и грибы, и кедровые орехи, и рябчики…

– А блуждать тебе приходилось?

– Случалось… Но по разным приметам я все-таки выходил на дорогу.

– У тебя комсомольские взыскания есть?

– Нет.

– А музыку ты любишь?

– Для чего вам это?

– Надо, Сергей, надо, – сказал Ефремов. – Говоришь, что у немцев больше танков, самолетов, даже ракет, что в блиндажах у них видел духи, шоколад, ром? А заметил, какие марки на пушках, какие этикетки на бутылках? Сын рабочего, комсомолец, патриот испугался грабителей, пал духом. Не понимаешь, какой ты сильный!

Сергей посмотрел на свое худое голое плечо, выступившее из-под больничного халата, и улыбнулся.

– Да, ты сильнее их, храбрее! – привстал Ефремов. – По верному пути шел политрук Решетняк. Только он не успел вывести тебя на твое место в этой войне. Знаешь, где твое место, Сергей? В самой передовой цепи! Тебе надо ходить в разведку.

Многое было сказано в палате госпиталя. Многое доверил Сергей старшине. А тот рассказал ему о себе, о своем нелегком боевом пути. Преподаватель черчения и рисования одной из сельских белорусских школ, коммунист Михаил Александрович Ефремов прибыл на фронт рядовым красноармейцем. Ходил в штыковые атаки. Стал стрелком-автоматчиком. Потом его перевели во взвод разведки. Старшина много раз пробирался со своими бойцами в тыл врага, приносил ценные сведения, доставлял в свою часть «языков».

– Немцы зовут моих солдат «зелеными призраками». Боятся их. И у тебя есть все, чтобы стать разведчиком.

Сергею казалось, что в разведку берут отчаянных людей, ни во что не ставящих свою жизнь, не дорожащих ею. Кто же еще может ходить в самое логово врага, где каждый метр земли просматривается, где горстку людей подстерегают минные поля, где путь преграждают ряды колючей проволоки, блиндажи, траншеи… Были в его роте солдаты, которые, узнав, что разведчики куда-то ушли, скептически говорили:

– За своей смертью отправились.

Да, разведчики 875-го полка редко возвращались из поисков без жертв, без ран. Молодым солдатам зачитали однажды приказ об отдаче под суд командира отделения разведчиков. Дважды он выходил выполнять боевой приказ и дважды докладывал, что передний край обороны противника пройти невозможно, что на каждом шагу отделение встречало минные поля и патрули. В третий раз вслед за этим отделением послали другое. Оказалось, что разведчики даже не пытались переходить линию фронта. Замаскировавшись, они лежали на нейтральной полосе. За обман и трусость строго наказали командира отделения разведчиков.

– Это не разведчики, – нахмурился Ефремов. – Это были совершенно случайные люди в нашем деле. Таким всегда кажется, что нельзя пройти, что они обязательно погибнут. Нет, Сергей, наши разведчики не такие. Говоришь, немецкие лыжники новобранца у вас украли? Подумаешь, подвиг!.. Нетрудно взять в плен человека, который только что прибыл на фронт и никогда не держал в руках винтовку. Его можно было и не связывать, а забить в рот кляп, чтобы не кричал, и вести. А вот среди белого дня преодолеть минные поля, перерезать проволочные заграждения, все разузнать, выведать, бесшумно схватить немецкого офицера, а потом без единой раны вернуться домой – это не всякий сумеет. А в нашем взводе такое бывало. Но разведчики тоже очень любят жизнь, они и воюют за право на хорошую жизнь.

Старшина обводил взглядом белые больничные стены, в его серых сумрачных глазах появлялись искорки.

– Скорее бы вернуться к товарищам, рассказать, как было плохо без них… Слышал, Сергей? Наши сейчас наступают. А разведчики идут впереди, прокладывают пути. Все время впереди… Нам надо далеко-далеко шагать. Пойдешь, Сергей, со мной?

– Пойду, товарищ старшина.

Торжок иногда сильно бомбили, но Ефремов никогда не спускался в подвальное помещение, куда на время воздушных тревог переводили «ходячих» раненых. Старшина подходил к дребезжащим, позванивающим окнам, смотрел в небо, где кружили «юнкерсы», на берег речки, где совсем недалеко от госпиталя стояла зенитная батарея, и внимательно следил за происходящим. Однажды он подозвал Сергея к окну.

– С сегодняшнего дня считай, что эта батарея вражеская. Тебе и пятерым разведчикам приказываю взять в плен командира батареи. С чего начнете?

– Наблюдать надо.

– Правильно, – сказал Ефремов. – Садись у окна и следи. Дня через три доложишь о том, что заметил. Я тоже буду смотреть.

Через несколько дней Сергей многое знал о батарее: определил, когда сменяются наблюдатели, куда идут отдыхать, когда расчеты проводят учебные занятия, засек время обеда. Много раз видел он и командира – низенького бойкого человека с планшетом на полушубке.

– Догадался, как схватить его? – спросил Ефремов.

Сергей заметил, что ежедневно, ровно в шесть часов вечера, командир батареи уходил в крайнюю, замаскированную землянку, и сказал об этом Ефремову.

– Дай руку, Сергей, – радовался старшина. – Этот медвежонок в полушубке, считай, в наших руках. Видишь провода над землянкой? Так вот, в шесть часов вечера командир батареи бегает к телефону. Докладывает обстановку, наверное, снарядов просит. Засаду надо устроить у землянки и сцапать этого аккуратиста. Будем готовиться к поиску.

Старшина достал чистый лист бумаги, нарисовал кубики и квадраты – дома, «расставил» возле них пулеметы, проволочные заграждения, заштриховал «минные поля» – труден стал путь разведчиков. Игра заинтересовала многих раненых, незаметно возле Ефремова образовался тесный кружок. Старшина учил, как резать колючую проволоку, обезвреживать мины. Сообща было выбрано наиболее удобное время для поиска, налажено взаимодействие с артиллеристами, установлены сигналы вызова и прекращения огня, выдвинуты на фланги группы прикрытия, определен порядок отхода. Вот, кажется, все готово, вот разведчики «выходят» на исходную позицию, но в палате слышится спокойный голос:

– Назад, ребята! Кляп для «языка» не приготовили.

– Рот ему можно заткнуть перевязочным пакетом, – говорит кто-то из раненых.

– Правильно, – соглашается Ефремов. – И пилотка подойдет и старая портянка. Пошли дальше.

Испробовав десятки вариантов, «подбирались» разведчики к зенитной батарее и «охотились» за «языком». Иногда поиск проходил быстро и успешно, а чаще из-за мелочей разведгруппа «терпела поражение» – Ефремов беспощадно «громил» за необдуманные, поспешные действия. Все же дней через десять командир батареи был «взят в плен». Не догадывался об этом, конечно, низенький командир, по-прежнему ровно в шесть часов вечера бегавший «на доклад» к начальству.

Иногда врачи заставали раненых за странными занятиями. Откроет дверь главный врач, войдет в палату и остановится:

– Куда лезешь? Здесь минное поле. Забыл?

– Я прикажу: «Беглым, огонь!» Самый срок.

Рассказы Ефремова о проведенных им поисках тоже были школой для Сергея. Он еще не видел, но уже знал всех солдат и сержантов взвода, восхищался их отвагой и находчивостью. Сможет ли он быть таким, как они?

– Сможешь, – ободрял Ефремов. – В нашем взводе служат самые обыкновенные люди. Они очень любят Родину, преданы Коммунистической партии, находчивые, закаленные, мужественные. Чувствую, что ты такой же, как мои боевые товарищи.

Но Сергей знал в себе другое и после большого колебания рассказал об этом Ефремову.

Поздними вечерами необъяснимое чувство влекло Сергея за поселок. Ложился он на траву и долго, часами, слушал. Сергей научился различать гудки и словно видел, в какой тупик ушел маневровый паровоз, куда прибыл скорый поезд, на каком пути, трубя сигнальным рожком, работает его отец. Лязг буферных тарелок, тяжелые вздохи и шипение локомотивов, нежные, еле ощутимые звуки гармошек, неумолчное щелканье ночных птиц волновали, вызывали радостные чувства и мечты. В летние дни Сергей часто уходил в лес. У него была любимая поляна, где жило много разных зверушек. Сергей считал себя взрослым и очень боялся, чтобы сверстники не узнали о его увлечениях, не засмеяли. Он мог часами наблюдать за жизнью жучков, муравьев, любил слушать шорохи, птичьи голоса, шум листьев. В центре поляны, у большого пня, росла березка. Весной кто-то прошел мимо и надломил ее. Сергей перевязал березку, взрыхлил возле нее почву, и деревце поправилось зазеленело, выпустило новые ветви. Спасенная березка росла…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю