Текст книги "Учебная книга по Русской истории"

Автор книги: Сергей Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 36 страниц)

Поможет мне вся чернь по Люблин и по Краков, а я от нее не отступлю».

Призвавши на помощь крымского хана, Хмельницкий выступил навстречу польскому войску, которым предводительствовал сам новоизбранный король Ян Казимир.

Король был окружен татарами и казаками под Зборовом и находился в самом затруднительном положении, но был спасен союзником Хмельницкого, ханом.

Король обещал хану большие деньги вдруг и ежегодно, и хан ушел, выговорив только в пользу союзника, чтоб король простил казаков и принял в свою милость Хмельницкого; с последним заключен был договор, по которому число реестровых казаков определено было в 40 000; город Чигирин отдан гетману казацкому для постоянного пребывания; войска коронные и жиды не будут находиться в местах, назначенных для жительства казаков; иезуитов не будет там, где находятся русские школы; киевский митрополит заседает в Сенате.

Но, несмотря на видимые выгоды договора, Хмельницкий был поставлен в самое затруднительное положение: не с 40 000 казаков только Хмельницкий действовал против поляков; после внесения в реестр 40 000 осталось много лишних, много таких загонщиков, которые погуляли на счет своих панов, а теперь опять должны были возвратиться в прежнее состояние. Хмельницкий принужден был отказаться от союза с чернью; мало того, он должен был вооружиться против своих верных союзников, должен был казнить смертию тех из них, которые не хотели возвратиться в прежнее состояние и волновались; волнение это все более и более увеличивалось и обращалось против Хмельницкого. Гетман должен был признаться, что Зборовского договора исполнить нельзя; поляки с своей стороны не исполнили условий договора, не дали киевскому митрополиту места в Сенате, и война опять началась.

Хмельницкий опять призвал на помощь крымского хана, но в сражении под Берестечком татарин бежал, следствием чего было поражение казаков. Под Белою Церковью заключен был мир на условиях, далеко не так выгодных для казаков, как зборовские, и главное – число реестровых казаков уменьшилось до 20 000. Следовательно, положение Хмельницкого еще ухудшилось: видя всеобщее неудовольствие и восстание народа в Малороссии, он позволил вписывать в реестр и более 20000. С другой стороны, малороссияне толпами уходили на левый берег Днепра, в пределы Московского государства. И взоры самого гетмана постоянно обращались туда же, все чаще и чаще посылал он в Москву бить челом, чтоб царь Алексей Михайлович принял Малороссию под свою руку.

Но принять Малороссию значило начать войну с Польшею, с которою у Москвы был вечный мир, хотя и продолжались неудовольствия по причине умаления царского титула польскими чиновниками; московское правительство требовало казни виновным, польское не хотело исполнить этого требования. Началась третья война у Хмельницкого с поляками; гетман прислал в Москву с просьбой, что если царю угодно помирить казаков с поляками, то чтоб отправил своих послов к королю немедленно, потому что поляки уже наступают. Летом 1653 года московские послы явились в Польше и потребовали, чтоб виновные в умалении царского титула были казнены; поляки не соглашались; тогда послы объявили, что царь готов простить людей, виновных в умалении его титула, если король перестанет теснить православную веру, уничтожит унию и примет Хмельницкого в подданство по Зборовскому договору. Поляки не соглашались, и войско их двинулось на Хмельницкого.

Тогда государь послал сказать гетману, что принимает его под свою власть, и 1 октября 1653 года созвал собор из всяких чинов людей, которому объявил о неправдах польского короля и против Москвы, и против Малороссии; объявил, что турецкий султан зовет казаков к себе в подданство, но что гетман лучше хочет быть под властью православного государя. Собор приговорил, что надобно принять казаков, чтоб не отпустить их в подданство к турецкому султану, что надобно объявить войну Польше за притеснения православной веры и за оскорбление царской чести. Тогда государь послал боярина Бутурлина взять с Хмельницкого, со всего войска и со всей Малороссии присягу в верности.

Присяга эта не могла быть взята вскоре, потому что Хмельницкий должен был выступить в поход против поляков, с которыми сошелся на Днестре, под Жванцем, недалеко от Каменца-Подольского. Казаки по-прежнему были в союзе с татарами, по-прежнему татары изменяли казакам: помирились с поляками на выгодных для себя условиях и покинули Хмельницкого. Гетман ушел домой в Чигирин и 8 января 1654 года назначил общую раду (народное собрание) в Переяславле. «Паны полковники, есаулы, сотники, все войско Запорожское и все православные христиане! – говорил Хмельницкий на раде.– Видно, нельзя нам жить более без царя, так выбирайте из четырех – царя турецкого, хана крымского, короля польского и царя православного Великой России, царя восточного, которого уже шесть лет мы беспрестанно умоляем быть нашим царем и паном.

Царь турецкий бусурман: известно, какую беду терпят от него наши братья – православные греки; крымский хан тоже бусурман: подружившись с ним, натерпелись мы беды; об утеснениях от польских панов нечего и говорить!. А православный христианский царь восточный одного с нами благочестия: кроме его царской руки, мы не найдем лучшего пристанища. Кто не захочет нас послушать, тот пусть идет куда хочет: вольная дорога!» Тут закричало Множество голосов:

«Хотим под царя восточного! Лучше нам умереть в нашей благочестивой вере, нежели доставаться ненавистнику Христову, поганцу!»

Давши присягу, Хмельницкий со старшинами отправил посольство к царю в Москву просить об утверждении разных прав за Малороссией, и государь утвердил следующие: войску Запорожскому быть всегда в числе 60000; казаки имеют право выбирать гетмана; права шляхты и городов остаются прежние; в городах правителям быть из малороссиян, им же и доходы собирать; гетман имеет право принимать иностранных послов, давая об них знать государю, но если эти послы придут с предложениями, вредными для государя, то задерживать их и дожидаться указа царского; с турецким же султаном и польским королем без царского указа не ссылаться.

6. Война с Польшею. 18 мая 1654 года царь Алексей выступил сам в поход против Польши по дороге к Смоленску и тотчас же начал получать известия о сдаче городов русскому войску; 5 июля государь приступил к Смоленску; и сюда гонец за гонцом приезжали с известиями о взятии литовских городов разными воеводами и о победах; 10 сентября сдался и Смоленск. Летом следующего 1655 года боярин князь Яков Черкасский разбил литовского гетмана Радзивилла и взял столицу Литвы Вильну, вслед за тем сдались Ковно и Гродно. С другой стороны Хмельницкий с московскими воеводами действовал против поляков на юго-западе, взят был Люблин. С третьей стороны напал на Польшу шведский король Карл Х Густав и также имел блистательный успех, овладел Познанью, Варшавою, Краковом.

Польша находилась на краю гибели. Ее спасло столкновение между Москвою и Швециею. Царь Алексей Михайлович был сильно раздражен против Карла Х тем, что шведский король перебил у него дорогу, захватил Польшу и, не довольствуясь ею, намеревался вырвать у русских Литву, заводил сношения с Хмельницким.

Притом опасно бьшо допустить усиление Швеции на счет Польши, слияние двух враждебных держав в одну. Вот почему Алексей Михайлович поспешил прекратить на время войну с Польшею и начать войну с Швециею. Поляки при этом обещали провозгласить царя наследником польского престола.

7. Война с Швециею. В июле 1656 года сам царь двинулся в поход к заветной цели московских государей, к Ливонии. По завоевании Динабурга, Кокенгаузена и других незначительных мест царь осадил Ригу, но осада была неудачна: в октябре осажденные нанесли сильное поражение русским и заставили их снять осаду; так же неудачна была осада Орешка (Нотебурга) и Кексгольма; только Дерпт был занят московскими войсками. В 1657 году значительных военных действий не было, в мелких же шведы имели большею частью верх; в начале 1658 года было заключено перемирие и подтверждено в конце 1659 года в местечке Валиесаре на 20 лет, причем Москва удержала свои завоевавания – Дерпт и другие места, но в 1661 году заключен был вечный мир в Кардисе, по которому царь уступил Швеции все эти места.

8. Смуты в Малороссии по смерти Богдана Хмельницкого и вторая война с Польшею. Причиною желания царя успокоить северо-западные границы были смуты на юге, в Малороссии, которые заняли все внимание Алексея Михайловича.

Богдану Хмельницкому очень не нравилось примирение Москвы с Польшею, и, привыкнув к самостоятельности, старый гетман прямо вопреки обязательствам позволял себе сноситься с иностранными государями, враждебными Москве, позволял себе сноситься и с Польшею. Это необходимо вело к разладу. В июле 1657 года Богдан умер, и смерть его послужила знаком к смуте.

Генеральный писарь (заведовавший всеми письменными делами войска) Иван Выговский провозгласил себя гетманом, но полтавский полковник Мартын Пушкарь и запорожцы не хотели иметь Выговского гетманом. Запорожский кошевой атаман Барабаш прислал в Москву весть, что гетман и полковники изменяют, но что вся чернь хочет остаться верною государю. «Мы, – говорили запорожские послы,– Выговского гетманом отнюдь не хотим и не верим ему ни в чем, потому что он не природный запорожский казак, а взят из польского войска на бою; Богдан Хмельницкий подарил ему жизнь и сделал его писарем, но он по своей природе войску никакого добра не хочет». Обнаруживалось разделение на две стороны: сторону старшин, большею частью стоявших за Выговского и склонных к возвращению в подданство польское, обещавшее им больше воли, и сторону черни, которая жаловалась на притеснения от старшин и была привержена к Москве, особенно на восточном берегу Днепра.

Царь находился в самом затруднительном положении: с одной стороны, Выговский прислал в Москву жаловаться на Пушкаря как бунтовщика, с другой – Пушкарь присылал с обвинениями против Выговского, который наконец, несмотря на царское запрещение, пошел на Пушкаря, разбил и убил его. Избавившись таким образом от внутреннего врага и усилив себя союзом с ханом крымским, Выговский в сентябре 1658 года заключил с Польшею договор, которым поддавался королю на выгодных для себя условиях, потому что поляки не были скупы теперь на обещания, лишь бы только приобресть опять Малороссию. Но многие казаки тотчас же объявили себя за Москву; Выговский стал воевать с ними и с царскими воеводами, объявляя в то же время, что он верен царю и воюет только с своими ослушниками.

Летом 1659 года московский воевода князь Трубецкой был разбит Выговским и крымским ханом под Конотопом. Но как скоро хан вышел из Малороссии, то Выговский увидал против себя всех казаков, которые провозгласили гетманом Юрия Хмельницкого, сына знаменитого Богдана; Выговский бежал в Польшу, а Хмельницкий присягнул царю.

Но этим малороссийские смуты не кончились, а только начинались, потому что началась снова война у Москвы с поляками, которые, оправившись, выгнали шведов из своих владений и, надеясь на смуты малороссийские, не хотели ни провозглашать Алексея Михайловича наследником польского престола, ни уступать Москве все ее недавние завоевания. Эта вторая польская война далеко не была так удачна для Москвы, как первая: осенью 1658 года воевода Юрий Долгорукий разбил и взял в плен литовского гетмана Гонсевского, но в июне 1660 года другой воевода, князь Хованский, потерпел страшное поражение у Полонки от знаменитого польского воеводы Чарнецкого, который прославился освобождением своего отечества от шведов.

На юге боярин Шереметев положил с гетманом Хмельницким двинуться ко Львову двумя разными путями: Хмельницкий, окруженный на этом пути поляками и татарами, передался на сторону короля; тогда все неприятельское войско устремилось на Шереметева и в сентябре окружило его под Чудновом; бывшие при нем казаки передались неприятелю, Шереметев принужден был сдаться и отведен в Кремль в неволю. В 1661 году русские потерпели новые неудачи в Литве и в Белоруссии: потеряны были Вильна, Гродно, Могилев.

Все эти несчастья тяжело отдавались в Москве; войне не было видно конца; тяжкие подати пали на народ, торговые люди истощились. Уже в 1656 году казны недостало ратным людям на жалованье, и государь велел выпустить медные деньги, которые должны были ходить по одной цене с серебряными, как у нас теперь ассигнации. Года два деньги эти действительно ходили как серебряные, но потом начали понижаться в цене, когда в Малороссии после измены Выговского перестали их брать и когда появились фальшивые медные деньги; наступила страшная дороговизна. В июле 1662 года в Москве вспыхнул мятеж по поводу приклеенного на улице письма, обвинявшего в измене Милославских, Ртищева (которому приписывалась мысль о медных деньгах), богатого купца Шорина.

Мятежники двинулись в село Коломенское, где был тогда государь, и на увещание Алексея Михайловича разойтись и предоставить дело ему кричали: «Если добром тех бояр не отдашь, то мы станем брать их у тебя силою». Тогда придворные и стрельцы по приказанию государя ударили на мятежников, и больше 7000 их было перебито и переловлено.

Между тем война продолжалась. В Малороссии Хмельницкий отказался от гетманства, постригся в монахи, и в преемники ему был избран Тетеря, присягнувший королю, но левая сторона Днепра остается за Москвою: здесь в Нежине на шумной раде избран был в гетманы запорожский кошевой атаман Брюховец-кий, который скоро после избрания своего увидал у себя на левой стороне самого короля Яна Казимира с поляками и казаками правой стороны. Король воевал удачно в конце 1663 и начале 1664 года: он занял почти всю Малороссию, но успехи его были остановлены под Гдуховом, который отлично оборонялся, а между тем князь Ромодановский и Брюховецкий начали успешно действовать против поляков, и король, снявши осаду Гдухова, должен был уйти за Десну, потерявши при этом отступлении много народа от голода и холода.

Оба государства, и Московское, и Польское, истощенные продолжительною войною, сильно желали ее прекращения, но продолжительные переговоры не вели ни к чему; Москва после таких пожертвований не могла отказаться от Малороссии и от всех завоеваний; поляки же прямо говорили: для чего нам уступать вам что-либо, когда обстоятельства переменились, когда вы истощены, без союзников, а мы свободны от всех других врагов и в союзе с ханом крымским?

Следовательно, мир был возможен только в том случае, когда новый какой-нибудь удар постигал то или другое государство и заставлял его спешить миром с тяжелыми для себя пожертвованиями.

Такие именно удары постигли Польшу. Знаменитый вельможа Любомирский, оскорбленный противниками, в числе которых стояла королева, поднял знамя восстания против короля. Потом преемник гетмана Тетери на западной стороне Днепра, гетман Дорошенко, поддался турецкому султану и этим самым поднимал турок и татар против Польши, которая и должна была поспешить миром с Россиею.

В 1667 году в деревне Андрусове (между Смоленском и Мстиславлем) Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин заключил с Польшею перемирие на тринадцать лет и 6 месяцев: царь Алексей Михайлович отказался от Литвы, но приобрел Смоленск, Северскую страну и ту часть Малороссии, которая оставалась за Москвою в последнее время, т. е. по ею сторону (левую) Днепра, на правой стороне Днепра Москва удержала только Киев на два года.

9. Раскол и падение Никона. В то время как шли переговоры о мире с Польшею, царя Алексея занимало самое тяжелое дело в его жизни – суд над патриархом Никоном. Первые годы своего патриаршества Никон продолжал пользоваться неограниченною доверенностью и сильною привязанностью царя Алексея, который называл его «особенным своим другом душевным и телесным». Никон управлял государством во время отлучек царя в походы, причем оказал важную услугу государю, сберегши его семейство во время морового поветрия; Никон назывался великим государем подобно царю – титул, который носил только Филарет Никитич, но не как патриарх, а как отец царский; теперь же опять явились в Москве два великие государя, причем Никон назывался великим государем как патриарх; власть патриарха, таким образом, приравнивалась к власти царской.

Но это небывалое приравнение необходимо возбуждало вопрос о законности его; вопрос этот должен был подняться скоро, потому что Никон не был из числа тех людей, которые умеют останавливаться, не доходить до крайностей, умеренно пользоваться своею властью. С ясным умом Никон не соединял образования, которого негде было получить ему тогда; с необыкновенною энергиею Никон не соединял вовсе благодушия, снисходительности, не умел вносить в отношения свои к людям теплоты и мягкости, примиряющих с превосходством человека, с его влиянием. Он был властолюбив и тем более неприятно давал чувствовать свое властолюбие, что был жесток и вспыльчив, в сердцах не умел владеть самим собою, не умел обращать внимания на то, что говорил и делал. При таких свойствах Никон, разумеется, скоро нажил себе врагов сильных между придворными, между людьми, близкими к царю. Всякий, кто считал себя вправе на какую-нибудь власть, на какое-нибудь влияние, необходимо сталкивался с Никоном, который не любил обращать внимания на чужие права и притязания, который считал для себя унизительным и ненужным приобретать союзников, который не боялся и презирал врагов.

Сама царица, родственники ее Милославские, родственники государя по матери Стрешневы и другие вельможи скоро сделались врагами Никона. К ним пристали и многие из духовных значительных лиц, оскорбленных крутостью нрава Никона, жестокостью наказаний, которым он подвергал виновных. Наконец, Никон возбудил против себя сильное негодование исправлением книг и наказаниями; которым подвергались люди, не принявшие этих исправлений.

По недостатку образованности в XV и XVI веках в русской Церкви распространилось несколько мнений, которых не допускала православная восточная Церковь,– мнений, касавшихся большею частью одной внешности обрядов, но очень важных в глазах людей, которые по умственной неразвитости придают особенное значение внешнему – обрядам, букве: так, например, что надобно произносить «Исус» вместо «Иисус», служить на семи просвирах, а не на пяти, складывать два пальца, а не три при крестном знамении, не брить бороды и усов и т. п.; такие мнения даже замешались в так называемый Стоглав, т. е. в постановления известного нам собора, бывшего при Иоанне IV, в 1551 году, замешались в богослужебные книги, и когда эти книги начали печататься без надлежащего исправления, то ошибки, вкравшиеся в них, распространились во всем народе, в глазах которого явились освященными.

Мы видели, каким гонениям подвергся архимандрит Дионисий с товарищами за попытку исправить книги; после Дионисия исправление продолжалось, но производилось очень небрежно, без знания дела. Особенно дурно шло дело при патриархе Иосифе, предшественнике Никона: исправители внесли, наприм ер, наставление о двуперстном сложении в книги самые употребительные (псалтырь, катехизис и т. п.), издали каждую книгу в числе 1200 экземпляров, и вот в несколько лет двоеперстие сделалось господствующим во всей России. Греческие патриархи и другие архиереи, приезжавшие в Москву, заметили эти странности и начали указывать на них; малороссийские ученые монахи, Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, вызванные в Москву для перевода нужных книг с иностранных языков, указывали также патриарху Никону на неисправность прежних изданий.

Никон созвал собор в 1654 году и предложил вопрос: «Новым ли печатным служебникам следовать или греческим и русским старым?» Собор отвечал, что надобно исправить книги согласно с старыми русскими рукописями и греческими; приступили к исправлению, собрали отовсюду старинные русские рукописи, выписали с Востока старинные греческие, поручили исправление по ним людям знающим и прежде всего издали исправленный служебник. Но против этого Никонова дела тотчас же обнаружилось сопротивление: коломенский епископ Павел с некоторыми другими лицами духовными, большею частью старыми исправителями книг при патриархе Иосифе, явно восстал против исправления и новизн (новшеств, как они называли). Их мнение нашло себе отголосок: не умея понять, в чем дело, привыкши придавать внешности, обрядам великое значение, ужаснулись при слухе, что в священную сферу церковную вводят новшества, велят молиться по-новому, не так, как молились предки, не так, как молились святые угодники и спаслись.

Известно, какое сильное влияние имеют на воображение народное апокалипсические представления: с мыслию о новостях в вере, о перемене веры сейчас же соединилась мысль о последнем времени, об антихристовом пришествии. Эти страхи тем более имели силы, что внушались они людьми, имевшими влияние на толпу, людьми, знающими Писание, начетчиками; в числе этих людей были епископ, протопопы; наказание, которому подверглись эти люди за свое сопротивление собору, еще более усилило их значение, выставив их мучениками за правду, еще более усилило ненависть к Никону как мучителю людей праведных.

Таким образом, много ненавистей скоплялось над головою Никона. Придворные враги его успели указать государю, что великий государь патриарх превышает власть свою, успели поселить холодность между ним и царем. Характер Никона давал врагам его все выгоды над ним; оружие было неравное: враги действовали тайно, усильно, постоянно, а Никон, вместо того чтоб при первом признаке охлаждения спешить к царю, стараться отстранить всякое недоразумение, бороться, отражать нападения врагов, – вместо всего этого Никон удалялся и таким образом оставлял своим противникам поле сражения.

Никон был одарен способностью приобретать влияние, но не был способен сохранить приобретенное; он не мог снизойти до средств, которые употреблялись врагами его, не мог снизойти до мысли, что ему должно бороться, защищаться, ему, который должен повелевать. Удаление Никона от царя повело к усилению охлаждения между ними; Никона перестали призывать во дворец в важных случаях, царь стал избегать встречи с ним в праздники, во время патриаршего служения.

Однажды князь Ромодановский пришел в Успенский собор объявить патриарху, что государь не будет к обедне, и между ним и Никоном вышла брань, Ромодановский стал упрекать его в гордости, в присвоении титула великого государя. Никон не захотел терпеть более: 10 июля 1658 года в Успенском соборе после обедни и проповеди патриарх обратился к народу с такими словами: «Ленив я был вас учить, и от этой моей лености сам я и вы покрылись греховными струнами; с этого дня я уже вам не патриарх; многие из вас называли меня иконоборцем, еретиком, будто я новые книги завел, хотели побить меня камнями. Все это делается по моим грехам». Сказавши это, Никон стал разоблачаться; тут поднялся вопль: «Кому ты нас, сирых, оставляешь!» «Тому, кого вам Бог даст»,– отвечал Никон. Ему принесли мешок с простым монашеским платьем, но мешок у него отняли и не дали надеть простое платье. Никон пошел в ризницу, написал там письмо к государю, в котором объявлял, что. удаляется от гнева царского, и хотел выйти из собора, но его не пустили, и отправили одного из митрополитов донести государю, что делается в соборе. Явился боярин и объявил Никону именем царским, что ему незачем оставлять патриаршества. «Уже я слова своего не переменю»,– отвечал Никон и уехал из Москвы в Воскресенский монастырь (Новый Иерусалим), им построенный.

Решительный шаг был сделан; Никону трудно было возвратиться, хотя он и желал этого, но царь не шел к нему навстречу с мольбою о прощении, как бы хотелось Никону. Так проходило время, Никон не возвращался в Москву, а Церковь оставалась без патриарха, что не могло обойтись для нее без вредных последствий. Наконец в феврале 1660 года царь созвал собор, где послышалось мало голосов за Никона, который успел между тем сильно раздражить царя резкими выражениями на его счет в письмах к греческим архиереям и выходками, которые позволял себе в своей запальчивости. Положили снестись с восточными патриархами, вызвать их для решения дела. Попытка боярина Зюзина вызвать Никона обманом в Москву и устроить свидание и объяснение между ним и царем не удалась: Никон приехал в Москву, но царь, удержанный врагами его, не пошел на свидание, и Никону велено было ехать назад в Воскресенский монастырь.

В 1666 году приехали в Москву два патриарха – александрийский и антиохийский – и на соборе осудили Никона на низвержение из архиерейского сана и заточение в монастырь за самовольное оставление патриаршества, за самовольные, без собора, низвержения, проклятия и жестокие наказания духовных лиц, наконец, за выходки против патриархов, царя и бояр. Никона заточили в Белозерскую Ферапонтову пустынь.

10. Соловецкое возмущение. Патриархи осудили Никона, но одобрили дело исправления книг. Новоисправленные книги были разосланы всюду, но не везде их принимали: монахи по пустыням, священники по селам продолжали употреблять старые, а в Соловецком монастыре дело дошло до явного возмущения.

Узнав, что монахи этого монастыря не принимают новых книг, из Москвы отправили к ним архимандрита с царскою грамотою, но монахи отвечали посланному: «Указу великого государя мы послушны и во всем ему повинуемся, но повеления о новоизданных книгах не принимаем». Всех больше шумел бывший архимандрит Саввина монастыря Никанор, который жил в Соловках на покое; сложивши три первых пальца, он кричал: «Это учение и предание латинское, предание антихристово – я готов пострадать!»

Тогда присланный из Москвы архимандрит начал задавать раскольникам страшные вопросы: «Как вам кажется – великий государь царь Алексей Михайлович православен ли?» Те отвечали, что православен. «А повеления его православны?» На это монахи смолчали. «А как вам кажется, – продолжал спрашивать архимандрит,– собор, от которого я прислан, православен ли?» Монахи отвечали: «Патриархи восточные прежде были православны, а теперь Бог весть, потому что живут в неволе, российские же архиереи православны». «А соборное повеление, со мною присланное, православно ли?» «Повеления их не хулим,– отвечали монахи,– а новой веры и учения их не принимаем, держим предание св. чудотворцев и за их предание хотим все помереть». В челобитных своих монахи писали царю: «В новых книгах Никона патриарха вместо Исуса написано с приложением лишней буквы Иисус, что нам, грешным, страшно и помыслить. Милосердый государь! Помилуй нас, нищих своих богомольцев, не вели нарушить предание прародителей твоих и начальников наших, соловецких чудотворцев!» Монахи удержались при страшных вопросах: не принимая новых книг, не хотели, однако, разрывать ни с Церковью, ни с государством. Но когда возмущение усилилось и когда власть перешла к мирянам, к ратным людям, составлявшим гарнизон монастыря, то эти пошли дальше, объявили, что не хотят молиться за государя, и запрещали монахам молиться за него. Против возмутившихся отправлено было войско в 1668 году.

11. Бунт Разина. Но в то время как осада Соловецкого монастыря тянулась медленно по недостатку средств и энергии У осаждавших воевод, возмущение более широкое и опасное пылало на противоположном конце государства, в низовьях Волги и Дона, где опять поднялись казаки на государство. В 1667 году дали знать государю, что на Дону собираются многие казаки, хотят идти воровать на Волгу. Царь в своей грамоте к астраханским воеводам всего лучше объясняет нам, как составлялись в то время эти казацкие сборища: «В донские городки пришли с Украины беглые боярские люди и крестьяне с женами и детьми, и оттого теперь на Дону голод большой».

Старшины старых донских казаков не сочувствовали этой новоприбылой толпе, этим голутвенным людям (голь, голяки), как их тогда называли, и потому голутвенные должны были искать себе особенного предводителя и действовать особо; предводитель нашелся: то был донской казак Степан Тимофеев Разин с братом Фролом. Сперва Разин хотел промышлять, по обычаю, над Азо-вом, но не был допущен донцами, которые находились в мире с азовцами; тогда Разин решился пробраться на восток, на Волгу и на Яик (Урал), откуда получил приглашение от подобных ему воровских казаков; Разин счастливо пробрался на Яик, взял обманом здешний городок и засел в нем на зиму; царские отряды, высланные против него, были разбиты; на служилых людей и горожан напал страх, пошел слух, что Разин колдун, что его ни ружье, ни сабля не берет и пушки по нем не стреляют; тем с большею охотою собирались в разных местах воровские шайки для соединения с счастливым атаманом.

Весною Разин вышел в Каспийское море, грабил все суда, шедшие из Персии в Астрахань, приставал к персидским берегам, опустошал села, города, разбил персидский флот. В конце лета 1669 года Разин возвратился в устье Волги с огромною добычею; к нему навстречу выплыл из Астрахани отряд царского войска, но вместо битвы воевода послал сказать Разину, что государь простит его, позволит возвратиться спокойно на Дон, если казаки отдадут пушки, взятые из царских судов и городов, служилых людей, забранных неволею, морские суда и пленных персиян.

Мы видели из примера донских казаков, что государство при слабости своей смотрело не так строго на действия казаков, если они обращались только против чужих стран; при слабости государства считалось нужным давать выхода этим беспокойным силам; пример Польши и казаков малороссийских научил, как опасно было удерживать у себя эти силы в далеких украйнах; на устьях Волги воеводы не имели достаточно войска и потому не могли надеяться на верный успех в борьбе с казаками, доведенными до крайности, и притом боялись сочувствия к казакам в своих ратных людях, в стрельцах и в остальном народонаселении, особенно в низших слоях его. Чем необразованнее общество, тем сильнее в его членах стремление обнаруживать, употреблять физическую силу, тем сильнее в них стремление как можно меньше трудиться, а жить на счет чужого труда; подобная жизнь приобретает для них особенную прелесть, особый почет; отсюда у варварских народов презрение к труду, который предоставляется рабам и женщинам, и почет исключительный войне, которая у варваров значит одно и то же, что хищничество. Как в русском украинском народонаселении сильно было сочувствие к казацким подвигам, видно из того, что когда купцы из украинских городов приезжали на Дон к казакам для торговли и узнавали, что казаки сбираются на море громить турецкие берега и корабли, то присоединялись к ним. Тем больше сочувствия к казакам было у холопей и крестьян, которых казачество прельщало вольностью.