Текст книги "Возвращение Заратустры"
Автор книги: Сергей Алхутов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
О цели и конце жизни
“Я, как всякая жизнь и живая душа, есмь лишь движения и обратные связи. Кружево связей, вяжущих друг друга и самоё себя, кружево движений, самоё себя и друг друга движущих и всякую излучину их делающих всё более кривой и лукавой – вот что есмь я.
О, если бы я мог быть как камень, что есть белый цветом и прямой углами! – тогда бы я был. Но меня нет, как нет и всякого, кто не сделался ещё надгробием самому себе, как нет ни его, ни её, ни тебя. Воистину, мы суть движения и связи и кривизна.
Всякое из нас, сущее как движение и связь и кривизна, некогда остановится и развяжется и выпрямится. Имя этому: смерть.
Но смерть ждёт и всякую каплю дождя, взрастившую себя вокруг пылинки и низринувшую себя из тучи к тучной земле и водам её – и даже к морю. Много ли в том беды? – ведь капля рождается ещё и ещё!
О, если бы я мог быть как капля, как капля, что точит и камень! Ибо не сказано: точат, но: точит. Если бы я мог быть как капля, что есть одна во всём и всяком дожде и рождается вновь и вновь тысячами и тысячами! – тогда бы я был. Но меня нет, как нет и всякого, кто единожды родился и единожды умрёт и не сделался ещё бесконечным повтором самого себя. Воистину мы суть неповторимые – что нам все движения и связи и кривизна жизни, когда они уйдут вместе с нами навсегда?
Нет ли однако и в нас некой капли, что повторяла бы самоё себя и стала бы тем самым одна во всей и всякой жизни и живой душе?
Есть! – более того, целое море, и имя этому морю: род. Иные называют его кровью, иные же семенем, и были такие, что дали ему имя зародышевой плазмы.
Род есть древнейшее, и всякая капля и всякий ген его вечен. Вот, есть во мне вещество и салат, что бежит само по своим зубцам и зазубринам, отчего мышца моя сокращается. Не то же ли вещество и амёбу в микроскопе заставляет плясать её ложноножками? Да – и капля и ген им един.
Итак, в роду всякого Заратустры достаточно амёб и крыс и лобковых вшей.
И Заратустра, как вошь и амёба, умрёт и приложится к народу своему, и не станет его ещё больше, чем нет его сейчас. Но капля сия малая, что была и в нём, есть от века и пребудет вовеки. Равно и всякая другая; так будет, если сами мы сего не сломаем.
Итак, мне ли скорбеть о себе самом? – ведь меня нет! Но о каплях ли рода моего скорбеть мне? – ведь они пребудут, если продолжу род мой. И не я хочу продолжения рода, но сам род и капли его хотят продолжения – через и сквозь меня!
Воистину Заратустра есть то, что должно преодолеть. Впрочем. О каком ещё долге тут говорить? – истинный долг да исполнит себя сам!
Капли рода, что пребудут вовеки, подобны мошкам. Вот, некий поток воздуха манием своим или же окно в облаках отблеском своим собирают мошек на минуту в одном месте. Тогда видна в этом месте будто бы плотная стая, и стая мошек будто бы связана и движется и кривится сама собой. Се – человек!
Скорбеть ли о мошках, что разлетаются? Но летят туда, где им хорошо. И воистину разлетаются по новым стаям.
Также сравню капли рода с банкнотами. Вот, есть кошель или же касса, где собираются деньги на минуту в одном месте. Тогда видна в этом месте будто бы толстая пачка, и тем милее одна взору, чем толще. Се – человек!
Скорбеть ли о деньгах, что расходятся? Но всякий знающий деньги ведает, что живы они, когда движутся. И воистину расходятся по новым пачкам.
Сравнить ли капли рода также с тем, что зовём мы обычно словом “род”? Вот, есть дом, в котором собралась родня за столом, и теперь, когда она за столом, видно, как её много, и как она связана и движется и кривится.
Однако разве жизнь есть вечное застолье? И скорбеть ли о людях, что они встали из-за стола и разъехались по домам? Нет, но – смотрите: они собирались на похороны. Нигде не встречается родня так густо и часто и плотно, как на похоронах.
И воистину, се – человек, кладбище генов своих! Скорбеть ли теперь о том, что окончились похороны и кладбище, и капли возвращаются к обронившему их небу?
Истинный долг да исполнит себя сам – капли рода да пребудут вовеки, собираясь в новые и новые тела! Но говорю вам, есть кроме тела ещё дух. И дух, как и тело, есть кружево.
Ибо кружево и тело, и сам род – воистину, капли рода твоего пребудут вовеки, сам же род с тобою начался и с тобою умрёт.
Никто не учил ещё о кружеве духа. Но учили: душа проста, и учили: душа неделима, и учили: душа бессмертна.
Ныне учу вас: капли духа пребудут вовеки – капли, но не дух! Сам же дух собран из капель его подобно стае мошек или пачке банкнот, и он есть сложный, делимый и смертный.
Что же есть капля духа? Иные говорят: это мысль или образ, другие – идея.
Но разве и походка наша не есть также часть духа? И почерк, коим пишем мы наши письмена? Да, и они суть части – но не капли, ибо ещё слишком сложны и делимы.
Даже и то, называем ли мы хлеб батоном или же булкой или ещё как, даже и то, начинаем ли мы письма наши словами “здравствуйте” или же “добрый день” или ещё как, даже и то, какими пальцами держим мы сигарету, если курим, даже и все эти суть части духа – и воистину капли! О них-то говорят, что мы учимся им у других.
Что для нас есть учиться, то для капель духа есть размножаться. Воистину они, живущие в нашем духе, селятся ещё и во всякий чужой – если смогут. Ибо для духа возможно и моё к чужому, и этим он жив.
Итак, сии малые пребудут вовеки, если размножатся. Само же то, что называем мы духом, есть лишь кружево и движение, и связь, и кривизна, и множество попутчиков. Воистину нет и самого духа!
Когда ночью достают головешку из костра и машут ею и делают ею круги и восьмёрки, разве ни видим мы этих кругов и восьмёрок как светящихся линий? Но их нет, и они лишь путь тлеющей головешки. Воистину не один лишь торнадо и смерч видим мы как тело! И дух таков; когда говорим мы, что дух есть кружево и движение, и связь, и кривизна, да держим в уме своём, что сие значит: дух есть путь тлеющей головешки, и духа нет.
Итак, если как тело, так и дух суть стаи мошек и пачки денег, то зачем они? Сказал бы: чтобы разлететься на куски и рассыпаться в прах, но пишу: ради всякого куска и частицы праха, ибо эти последние суть капли рода и капли духа.
Но разве они не пребудут вовеки сами собою? – истинно так, если сами мы сего не сломаем. Ведь и бессмертное умирает: смертному есть срок смерти, а к вечному она приходит внезапно.
Воистину смерть есть не факт, но срок: никто не считал ещё, сколько бессмертных умерли, едва родившись.
И вот цель и конец всякой жизни: передать другому те вечные капли, что нёс ты в себе и кружевом коих ты был.
Не я ли писал: чихать и чесаться будешь ты, прочтя написанное мной? Воистину, и так переходят капли от духа к духу. Кажется, есть сему имя: воздушно-капельный путь.
Но есть и другой путь. Капли, кружево коих есть мой дух, да прорастут безо всякой болезни и порока великим целым на новой почве. Впрочем, Заратустре ли командовать вечностью?
Итак, если есть некая шаловливая капля духа, своенравно бежавшая от коряги и глыбы целого и избравшая чих и воздушно-капельный путь, мне ли приделывать её к корням? Воистину, вечность сама знает, что ей делать.
Заратустра есть пустая лодка, и его нет ни как тела, ни как духа. И если даже я есмь, то есмь как чтящий свои вечные капли и поступающий по слову их”.
Так писал Заратустра. И, написав, сказал в сердце своём:
“Не лопнет ли по швам и не разлетится и вечными каплями мёртвое тело Дьявола? Воистину, в моей коряге и глыбе эти капли не приживутся. Итак, да будет моё целое и впредь делающим и исцеляющим самоё себя. А впрочем, мёртвые не плодятся. И ещё впрочем: недавно узнал Заратустра, что Дьявол есть ангел божий – и первый из ангелов”.
Возвращение Заратустры
Однажды Заратустра и хозяин жилища, где он обитал, стояли на платформе подземки города “Мокрая Вода” – на той из платформ, что находится под открытым небом. И была зима, и был мороз, и было солнце.
И Заратустра, глядя в зеркало, что ставится на платформе, дабы видел машинист, как садятся пассажиры, узрел там нечто и сказал спутнику:
“Взгляни! Я дышу, и моё дыхание видно, ибо от мороза изо рта и носа моего идёт пар. И солнце светит на этот пар, и вот, на платформе тень моего дыхания. Мало того: эту тень увидел я в зеркале, и вижу я отражение тени дыхания. И ещё мало того: я сообщил тебе об этом словами, которые сами не суть ли отражения и тени и души вещей?
Не так ли и слова, что записал я на листах моих? Не суть ли и они тени теней и отражения отражений?
Однако я есмь плоть и часть сего мира – я, Заратустра из рода Спитама, сын Пурушаспы и Дугдовы, муж женщины, родившей мне двух дочерей. И эта плоть изогнулась духом.
И дух мой глядит на зеркало и знает: не будь сего стекла и металла и полировки, не было бы отражения.
И дух мой глядит на платформу и знает: не будь сего плотного и плоского места под солнцем, не легла бы и тень, ибо плотное есть ложе для тени.
И дух мой глядит сквозь этот воздух и знает: свистеть может воздух, если бить по нему прутом, и раскаляться, если врезываться в него метеором, и воздух есть плоть – и не самая жидкая и редкая и рыхлая из плотей. И не будь этой плоти, не было бы дыхания.
И дух мой глядит на себя, и так рождается дух духа и тень тени и излучина самой кривизны. Но ныне дух мой вспомнил плоть и вещество”.
“И, пожалуй, не самое жидкое и редкое и рыхлое из веществ вспомнил твой дух?” – спросил хозяин жилища.
“Пожалуй; и я сей же час стану частью этого вещества и салата. Ибо некогда выделил и избрал меня избирающий, и вот: выделение снято и выбор расширен до границ мира” – так говорил Заратустра.
В это время к платформе подошёл поезд, и вагон был густо и часто и плотно набит людьми, ибо настал час пик. И Заратустра и хозяин жилища бросились к вагону, и также многие люди. И проникли в вагон, и сдавило их, как бывает обычно в подземке.
И хозяин жилища услышал голос Заратустры, молвящий: “моя капля в каждом”, – и не мог повернуться на голос, ибо сдавило его людьми, как это бывает в час пик. И ответил Заратустре: “Нам до конечной”.
И поезд ехал и делал остановки, и ближе к концу маршрута людей стало мало, ибо многие выбрали себе станции, предшествующие конечной. И хозяин жилища смог уже повернуть голову и повернул, и вот: Заратустры нет.
И искал его, и звал, и высматривал, и подумал даже: “Как жаль, что не купил себе Заратустра мобильный телефон!” И в тот же миг зазвонило вокруг несколько мобильных телефонов.
И тогда хозяин жилища перестал искать и сказал в сердце своём:
“Заратустра был глубок – и вот, вернулся он в глубины человеческого. Заратустра был возвышен – и вот, вернулся он на вершины всякого человека. И теперь, когда он вернулся, выскажу и я своё маленькое знание.
Есть вершины и есть глубины. Но не на вершинах появилась жизнь, и не в глубинах возникло живое. Воистину, местом появления жизни стало мелководье, и сама жизнь прежде всего есть лужа и грязная пена. Однако из пены возникли прекраснейшие из богов”.
И он стоял, а затем сел на скамью. И туннель поглощал поезд за поездом и был похож на бездонную пещеру, и платформа была вымощена… но нет, это была не брусчатка. И подумал хозяин жилища в сердце своём: “Пола этого да не коснётся кирзовый сапог”.
