Текст книги "Вечный путь (СИ)"

Автор книги: Сергей Мечников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Вечный путь

ПЕРЕРОЖДЕНИЕ

Там , высоко – нет никого

Там также одиноко, как и здесь

Там, высоко – бег облаков

К погасшей много лет назад звезде...

Группа Ария

Алексей неторопливо шел вдоль кромки прибоя. Слева огромным дремлющим зверем вздыхал океан, справа топорщились пологие горбы дюн. Кое где полоска ровного пляжа истончалась и исчезала под натиском потрескавшихся меловых плит, и здесь в изобилии росли моллюски. Повсюду как осколки шрапнели лежали их пустые раковины. Неподвижная жара превращала берег в духовку. Близость колоссальной массы воды почти не ощущалась. За двадцать шесть дней ветер подул из пустыни лишь однажды. Он нес с собой хрустящую на зубах мелкую пыль.

Два раза в сутки Алексей взбирался на сотню метров вверх по песчаному склону. По пути его охватывало нетерпение, как будто в животе сгибалась упругая автомобильная рессора. Прежде чем перевалить через гребень, он непроизвольно задерживал дыхание в надежде обнаружить на другой стороне уютный городок посреди оазиса, или вереницу груженых верблюдов, или старый дребезжащий багги, пересекающий хамаду под россыпью незнакомых звезд, или… хоть что-нибудь! Но картина день за днем оставалась неизменной: безжизненная равнина, исчезающая в дымке на пределе видимости и едва заметная полоска гор у самого горизонта.

Петля Мебиуса. Мир, замкнутый в самом себе.

Первые несколько часов почти не отпечатались в сознании Алексея. Он сидел на вершине дюны и смотрел, как начинается прилив. Пот лился с него ручьями, но Алексей отказывался снимать ветровку и шерстяной свитер. Эти вещи он надел у себя на даче, в Залесском, чтобы выйти во двор, где вовсю разгулялась серая подмосковная осень. Избавиться от лишней одежды означало признать реальность этой жары, а значит и этого места. Алексей должен сейчас валяться под капельницей, в палате реанимации или лежать на металлическом столе морга с клеенчатой табличкой на окоченевшей ноге. Но он следил за полетом незнакомых птиц, снующих над морем в косом вечернем свете. И ему не нужен был никакой врач. Разве что психиатр…

Это случилось быстро, и Алексей даже не успел как следует испугаться. Он отчетливо слышал завывание форсируемого двигателя и лязг жесткой сцепки, когда седельный тягач с цистерной перепрыгивал разделительный бордюр. Правая нога начала бессознательно давить на тормоз. Колеса вазовской «девятки» заскользили по мокрому шоссе, но было уже слишком поздно.

«Боже правый! Это и есть конец?»

Удар. Скрежет металла возле самого уха. Хруст ломающегося триплекса. Алексей не был пристегнут, и его выбросило наружу через лобовое стекло. Никакой боли. Только искры в глазах, сильный рывок и чувство плавного скольжения. Он плюхнулся на дорогу как мешок с мокрым бельем. Что-то надломилось в спине и в районе таза. С противным чавкающим звуком треснула лучевая кость. Правое плечо и правое колено вылетели из суставов. Ребра сплющились об асфальт, рот наполнился кровью, но боли по-прежнему не было.

«Я умираю...» – трепыхнулась вялая мысль, и глубокий затихающий голос рассудка подтвердил, что это действительно так.

Вокруг раздавался визг заблокированных тормозов, совсем рядом заносило и разворачивало на шоссе машины. В нескольких сантиметрах от него змеились крошечные трещины в старом дорожном покрытии, блестели полоски разлитого топлива, отсвечивающие всеми цветами радуги. Как красиво! Он видел собственную дрожащую руку, видел ноги подбегающих к нему людей. Они как будто плывут в сиропе. Сколько прошло времени с момента удара? Может быть, четверть часа или всего несколько секунд… Почему он ничего не чувствует?

Над ним склонился абсолютно лысый мужчина. В последней вспышке сознания Алексей разглядел его лицо: тяжелое, мясистое, без бровей и ресниц, с прозрачными розоватыми глазами. В них тлело безумие, словно огонь лесного пожара, набирающий силу глубоко в недрах пересохшего торфяника.

– Эй! Я знаю его!

Лицо оказалось перед самым носом Алексея. Во рту золотая фикса. Подбородок разделен шрамом. На бычьей шее наколка в виде креста.

– Бляха-муха! Это он! Та самая гнида!

От мужчины несло грязными подмышками и табаком. Густые испарения бензина наслаивались на эти запахи, обволакивая все вокруг. Неподалеку кто-то отчаянно матерился, взывал о помощи, умолял вызвать скорую и пожарных. Все это существовало отдельно от них, по другую сторону жизни и смерти.

– Эй! Узнаешь меня? Это я, Оскар. Помнишь стройку и котлован? В тот раз тебе масть пошла, но сегодня отбегался, фуфлыжник!

Полузнакомые сленговые выражения звенели и кружились вокруг головы Алексея. Вроде речь идет о каком-то неоплаченном долге. Но что он должен белоглазому?

Я Оскар… узнаешь меня? Помнишь стройку и котлован?

Но он не знал… не помнил. Пока еще нет.

Все ближе раздается потрескивание пламени, и лысый альбинос исчезает, словно его никогда и не было. Но им еще предстояло столкнуться. На следующем витке спирали, с новым оборотом колеса. Разум Алексея оторвался от потока времени, оказался вне причинно-следственных связей, за пределами евклидовой геометрии и физики Ньютона. Он прозревал бесконечно-сложную паутину квантовой запутанности, мириады вариантов возможного будущего, и каждый из них был как лаз в пещеру дракона.

Провал. Всеобъемлющая пустота. Небытие. Забвение.

Вокруг уже нет никаких звуков. Маховик его жизни останавливается. Стрелки часов замирают. Возникло недовольное лицо отца с поджатыми губами и глубокой складкой на лбу, прозвучал тихий голос покойной матери и беззаботный хохот старшего брата Станислава. Брательник всегда смеялся, даже когда его придавило стальным пилоном на буровой. Смеялся до самого конца… Образ беременной жены мигнул и исчез за поворотом как сигнал семафора.

«Все рушится, все падает, все меняется. Кровь, пуля, холод и тьма…»

В глаза веет жаром, словно из недр плавильной печи. Разлитое топливо превращает участок шоссе в пылающий ад. Кажется, горит сам воздух. Но для Алексея это знакомый ветер ужаса, дыхание спящего дракона, способное выжечь душу и содрать мясо с костей. Он пытается закричать, но вместо этого начинает падать в бездонную огненную воронку, и это падение продолжается целую вечность.

Провал.

Он лежит на берегу: опаленный пламенем, трясущийся, жалкий, наполовину потерявший рассудок. Мысли пульсируют и мечутся в голове, перескакивают с одной случайной идеи на другую. Пахнет йодом и солью. Под ним теплый песок. Вдалеке слышатся крики птиц и шуршание волн, набегающих на берег. Алексею кажется, что он в раю. Или в аду. Он не считает, что между адом и раем есть какая-то разница. Он не верит ни в то, ни в другое. Алексей спит и видит страшный сон, о том, что он умер и попал куда-то. Неважно куда – это все сон!

Он успокаивается. Ему хорошо...

Теперь Алексей брел по пляжу, тупо уставившись себе под ноги. На нем потертые синие джинсы, серая фланелевая рубашка и спортивные туфли на мягкой подошве – та самая одежда, в которой он попал в аварию. Куртку и свитер он давно выкинул, рубашку старался не снимать, чтобы уберечь кожу от солнечных ожогов, а футболку смачивал в воде и повязывал на голову. Но насколько эти факты правдивы? Можно ли им доверять? Кто скажет, жив он или мертв, и если все-таки жив, то, почему здесь, а не там? Реальный мир сложился в точку и потух. Воспоминания о нем тоже сложились, стали какими-то плоскими и бесцветными. Алексей очнулся без единой царапины на берегу океана. С этого момента начался кошмар, который едва не свел его с ума.

Когда он понял, что не спит и пустынный берег не грезится ему с перепоя, то начал беспорядочно метаться по дюнам, разыскивая путь обратно. Алексей бежал, не разбирая дороги. Когда выдохся – полз на четвереньках, а потом снова бежал. Пару раз он спотыкался, падал и наконец кувырком скатился в тенистую складку между двумя дюнами. Он был совершенно один в безбрежной вселенной горячего песка с враждебным перламутровым небом над головой. Его охватил гнев, желание уплатить любую цену за возвращение. Он готов заложить душу, лишь бы все стало как прежде.

Алексей зачерпнул пригоршню песка и наблюдал как крошечные частицы кварца алмазными ручейками сыплются между пальцев. Новый мир осязаем, его даже можно попробовать на вкус.

Он сорвался с места и бросился обратно в сторону пляжа. Неожиданная и страшная мысль пронзила его как острога: что если он в панике перепутал направление и теперь забирается все глубже в пустыню, где его ждет мучительная смерть от перегрева жажды? Страх преследовал его неотступно, но Алексей все бежал и бежал, не в силах остановиться. Наконец, воздух наполнился рокотом прибоя. Алексей съехал по склону последней дюны и рухнул без сил в десяти шагах от того места, где белесые щупальца известняка протянулись к самой воде. Камни покрывал слой темно-зеленых водорослей, переплетающихся между собой, словно волосы русалки.

– Твою мать! Ведь это все настоящее! – голос прозвучал как одинокий призыв о помощи, которому суждено навеки остаться без ответа.

Алексей долго сидел на дюне, погруженный в апатию. Он тосковал по родному миру, потому что там он был дома, а здесь – нет. Потому что там у него было хоть что-то, а здесь – ничего. Он вспоминал свою жену Юлю и гадал, как могла бы выглядеть их маленькая дочь. Родилась ли она в тот день, когда он попал в аварию? Все ли прошло благополучно? Ему удалось в полной мере проникнуться свой виной, и чувство раскаяния становилось острее с каждым часом.

В прошлом Алексей наделал немало ошибок, причинял боль тем, кого следовало беречь. Отстранялся от простых житейских мелочей ради пребывания в иллюзорном мире фантазий. Маскировал истинные чувства под личиной равнодушия и желчного цинизма. Он никогда не придавал этому значения, годами вживался в роль отверженного гения. Считал, что жизнь обошлась с ним несправедливо, и это дает ему право мучить других. Алексей прятал свою любовь от близких, как законченный эгоист, и теперь уже слишком поздно что-то менять. Теперь его проглотила какая-то неведомая сингулярность, прожевала и выплюнула словно обглоданную кость в мусорную корзину космоса. Чужая земля, чужое море, чужая пустыня, взбирающаяся к небесам. И у него нет ни оружия, ни пищи, ни желания жить…

Короткий закат сменился зеленоватыми сумерками. Из пустыни потянуло прохладой… а потом из-за кромки мира выкатился багрово-фиолетовый шар с развитой системной колец в районе экватора. Приютивший Алексея безымянный мирок входил в семейство спутников массивного газового гиганта.

Вглядываться в небо было все равно что стоять на краю обрыва. Черная бездна вызывала оторопь и приступы головокружительной дурноты. Алексею не удалось обнаружить ни одного знакомого созвездия. Зато он насчитал пять отдельных колец, таких же широких как кольца Сатурна. В этом мире было свое величие, своя бескомпромиссная эстетика. Своя красота. Этот мир мог существовать в одной из его любимых книг. Беллетристика превратилась в учебные пособия, в азбуку выживания. И он выжил.

С тех пор как Алексей открыл для себя фантастические миры, он в тайне мечтал сбежать туда от опостылевших серых будней. И вот его невозможные мечты стали реальностью. Он ступил за грань сущего, но за порогом оказалась лишь пустота.

На следующее утро Алексея ждало еще более впечатляющее зрелище: восход двойной звезды. Первым над океанскими водами всплыл раскаленный бело-голубой диск в радужном ореоле интерференции. Второе светило, совсем крошечное, пристроилось сбоку как бедный родственник. Большую часть дня красный карлик скрывался за тушей партнера, но становился отчетливо виден ранним утром и поздним вечером. Он почти не давал собственного света, хоть и горел в несколько раз ярче любой звезды. Пара небесных танцоров кружились в бесконечном вальсе вокруг общего центра масс, сближаясь и расходясь снова и снова на протяжении миллиардов лет.

Тут была атмосфера, насыщенная кислородом, и сила тяжести по ощущениям, не отличалась от земной. Сутки длились около тридцати шести часов. Темное и светлое время делились примерно поровну. Ночью в небесах зажигались колеблющиеся вихри света похожие на северное сияние, когда жесткое космическое излучение отражалось магнитным полем. Пресная вода вытекала из глубин через расселины в меловых плитах. И здесь процветала органическая жизнь.

По всему пляжу копошились морские существа, выброшенные на берег волнами, но они никогда не добирались до верхней границы прилива. Большие черные каракатицы разгрызали раковины и поедали водянистую плоть моллюсков. В илистых ямах гнездились пятнистые твари, отдаленно похожие на мурен. Зеленые крабы волочили по песку свои плоские бородавчатые тела. Некоторые достигали в длину полутора метров, и их клешни запросто могли перекусить ногу Алексея пополам. В небе кружили сотни птиц. Они на лету выхватывали из воды рыбу и несли куда-то вдоль побережья.

Иногда из глубин выползали крупные существа землисто-бурого цвета. Издали они походили на сивучей или моржей, но при ближайшем знакомстве выяснилось, что передняя часть их жирных продолговатых тел оканчивается не головой, а уродливым красным наростом, вызывающим похабные ассоциации с задницей бабуина. По бокам пучились два незрячих глаза, наполненных белесой мутью. Ласты и хвостовой плавник наверняка делали этих существ заправскими пловцами. На суше они становились медлительными и сонными. Но только на первый взгляд.

Однажды вечером Алексей наблюдал за «головозадым» с дюны. Чудище лежало на песке, расслабленное и безучастное ко всему окружающему. Каждые две-три секунды его брюхо подрагивало, и звучал короткий вибрирующий стрекот, словно по доске для стирки белья провели бамбуковой палкой.

На крабов и другую ползающую живность существо не обращало внимания. Но вот на песок слетела большая птица похожая на альбатроса. Уродливый нарост распахнулся четырьмя мясистыми лепестками. Изнутри выхлестнуло тонкое розовое жало, что-то вроде ловчего языка хамелеона. Птица пару раз дернулась и замерла, разбросав в стороны крылья. Хищник подполз к неподвижной добыче, и его утроба изрыгнула ворох бледных нитевидных отростков, напоминающих клубок печеночных червей. «Головозадый» не рвал и не терзал свою жертву – он медленно высасывал ее.

Когда чудище насытилось и уползло в воду, Алексей подавил рвотный позыв и заставил себя изучить останки птицы. От тела мало что осталась. Кучка перьев и дряблый кожистый мешок с костями похожий на скомканный бумажный пакет.

Алексей выбрал направление произвольно и с тех пор двигался строго на запад, преодолевая за сутки около двадцати пяти километров. Он вставал с первыми проблесками рассвета и шел до тех пор, пока дневной зной не набирал силу; потом самые жаркие часы пережидал в относительной тени дюн, снова пускался в дорогу уже под вечер, а ближе к полуночи начинал искать место для привала. Чтобы спастись от изнуряющего пекла, он раскапывал яму у подножья крутого склона, с северной стороны и ложился в нее. Уже на глубине нескольких сантиметров, песок становился холоднее.

Незрячие монстры обитали вдоль всего побережья. Иногда по одному, иногда группами по нескольку десятков особей. Алексей старательно обходил их по широкой дуге. Он не решался поворачиваться спиной к берегу и не останавливался на отдых в тех местах, где волны слишком близко подступали к дюнам. Первые двое суток он почти совсем не спал: вскакивал от каждого шороха, прислушивался к трескотне «головозадых» и воплям других экзотических существ, выбирающихся на берег с приходом темноты. Однажды он заметил на дальней границе мелководья бесформенную тушу размером с рыболовный траулер. Множество юрких тварей ползали по ней как опарыши, но тусклое свечение небесного гиганта не позволило рассмотреть их как следует.

Механические наручные часы, подарок брата на свадьбу, помогали ему отсчитывать время. Алексей заводил их каждое утро и тщательно следил, чтобы внутрь не забивалась пыль. Три оборота стрелки по двенадцать часов складывались в местные сутки. Погрешность составляла всего пару минут, и ей можно было пренебречь.

Он долго привыкал к растянутому солярному циклу. Периоды сна и бодрствования не получалось привязать к восходам и закатам, и это поначалу разрушительно действовало на психику. Днем он то впадал в полудрему, то просыпался, весь покрытый испариной, раскапывал свежую яму в песке, лежал, думал о прошлом, горланил песни Цоя и Высоцкого, декламировал по памяти «Евгения Онегина», вспоминал прочитанные книги, считал овец или просто наблюдал за птицами в небе. Бесконечное ожидание превращалось в пытку. Ему нечем было себя занять, не с кем поговорить. Когда он шел по пляжу, время хоть как-то двигалось вместе с ним, но на стоянках каждая отдельная минута становилась упрямой каплей, повисшей на кромке водопроводного крана. Ты знаешь, что она вот-вот упадет, но капля все висит, набухает, покачивается, но не сдается.

Ночью Алексей отдыхал урывками. Во сне ему чудилось нечто жуткое, подкрадывающееся из темноты. Оно ползало за пределами видимости, облизываясь и плотоядно сглатывая слюну. Алексей вскакивал, озирался по сторонам и долго не мог унять бьющееся сердце. А ночь все тянулась и тянулась, как будто свет навсегда ушел из мира. Потом он засыпал и снова просыпался от кошмара, осознавая себя все в том же лиловом сумраке. В конце концов Алексей забирался повыше, сидел на песке и дожидался, когда над океаном и пустыней забрезжит рассвет.

Мысли у него в голове вращались по замкнутому кругу. Они напоминали старый патефон, проигрывающий одну и ту же нудную мелодию: «Где я? Что со мной будет? Как выжить в этом пустынном мире? Зачем я здесь? Можно ли вернуться назад?» Он понимал бессмысленность этих вопросов, но истерзанный рассудок продуцировал их снова и снова. Мечты о новой жизни в фантастическом мире обернулись мучительным безвременьем. Он был как сорванный листок, плывущий куда-то по воле ветра.

Алексей питался рыбой, крилем и моллюсками. Раковины вскрывал при помощи складного туристского ножа, а рачков обжаривал на огне. Нож он всегда носил при себе на всякий случай, а коробок спичек нашелся в кармане джинсов вместе с полупустой пачкой «Астры». Он похвалил себя за то, что не бросил курить, глядя на брата. В привычном мире это выглядело постыдным малодушием, нежеланием напрягать волю по пустякам. Теперь собственное разгильдяйство спасало Алексею жизнь. Он сжигал сухие водоросли. Они горели долго, тусклым маслянистым пламенем. Рачки оставляли во рту слабое послевкусие, их приходилось обильно запивать водой. Зато моллюски оказались настоящим деликатесом.

Спичечный коробок выполнял еще одну важнейшую функцию: он превратился в календарь. Перед ночным сном Алексей делал кончиком ножа аккуратную царапину на боковой стороне коробка. Двадцать шесть белых отметин на шершавой коричневой поверхности, и место с одной стороны почти закончилось. Двадцать шесть местных суток с момента его второго рождения.

Источники он находил регулярно. Почти всегда вода оказывалась мутной от мела. Алексей процеживал ее через собственный носок, наполненный песком, мелкими камешками и золой от костра. Получался импровизированный угольный фильтр. Вода становилась пригодной для питья, хоть и отдавала застарелым потом. Но отчаянная нужда заставит человека приспособиться ко всему. Меловая порода сама по себе выполняла роль сорбента, но содержала много посторонних примесей. Чистые источники попадались крайне редко (Алексей обнаружил такие лишь дважды, в тех местах, где на поверхность вылезли более твердые образования, похожие на гранит).

Что он будет делать, когда закончатся спички или пропадут источники с пресной водой? Алексей старался об этом не думать. Он жил одним днем, сосредоточившись на выполнении простых и понятных задач: найти родник, нацедить и профильтровать воду, ободрать с камней ракушки, наловить рачков, разжечь костер, приготовить пищу. Такой немудреный стиль существования помогал избавиться от навязчивых мыслей, приносил мир и покой в его душу.

Алексей не голодал и не мучился от жажды, его тело сохраняло достаточно энергии, чтобы двигаться вперед, и его разум на скатился за грань безумия. У него расслаивались ногти. Потрескалась кожа между пальцев и на тыльной стороне ладоней. Дефицит витаминов выразился в появлении крошечных язвочек на поверхности неба и вокруг рта. И все же конец света для него так и не наступил.

«Повторяй это почаще, чел, и сделай одолжение – прекрати себя жалеть, ведь все не так уж и плохо», – внушал он самому себе и шел дальше, просто потому, что нужно было куда-то идти.

Алексей заключил своего рода сделку со здравым смыслом, заставлял себя мыслить позитивно, даже когда воображение рисовало перед ним безрадостные картины. Он сильно похудел, но при этом стал гораздо выносливее. Головная боль, раздражающая красная потница и не менее раздражающие опрелости на ногах спустя пару недель окончательно ушли в историю. Он вспомнил все, что смотрел или слышал когда-то о тактике выживания. Его организм обнаружил внутри себя скрытые резервы и постепенно адаптировался к новому климату.

И он почувствовал свою руку на пульсе судьбы. Трудно сказать, когда возникло это странное, призрачное ощущение, но с тех пор оно не покидало Алексея ни на минуту. Выбор направления уже не казался случайным. Менялся его образ мышления, восприятие действительности. Он становился самим собой. Он возвращался к истокам.

Алексей шел на запад. За спиной вставало лазоревое светило. Его меньший собрат затаился в туманных далях похожий на остывающий уголек. Алексей приближался к узловой точке. На двадцать седьмой день путешествия, ему предстояло увидеть трамплин. Прелюдия заканчивалась, и его жизнь должна была начаться заново.

Вчера, около полудня, он разглядел далеко в море узкую темную точку, почти незаметную из-за солнечных бликов. Крошечное пятнышко сразу затерялось среди волн, но Алексей не сомневался, что видел какой-то рукотворный предмет. Часть разрушенного причала или кусок палубы затонувшего судна.

А ночью его посетило видение.

Поначалу сон выглядел беспорядочным и каким-то вязким. Алексей медленно погружался в него как в трясину. В голове проплывали невнятные образы: картинки из прошлого, лица родственников, знакомые улицы, корешки книг. Казалось, кто-то посторонний роется у него в мозгу как на библиотечном складе. Потом возник свет – болезненное, мертвенно-голубое сияние похожее на огоньки светлячков, отраженные во вращающихся зеркалах. Огоньки постепенно становились ярче, их пульсация ускорилась. Свет многократно усилился, разросся до размеров Солнца. Вспышки слились в один мощный выплеск энергии, и наступила темнота.

В темноте пахло морем, шуршали волны. Звезды кружились над головой вокруг воображаемого центра небесной сферы. Планета-гигант лиловой гематомой вспухла из-за моря, опоясанная потоками метеоритов и космического льда. Ночь дохнула на него запахом серы. Костер едва теплился, освещая только песок вокруг себя. Кто-то приближался к нему вдоль линии прибоя. Фигура казалась схематичной, двухмерной, словно вырезанная из жесткого черного пластика. Свет мигнул. Пространство треснуло, сплющилось, потом развернулось веером, улеглось ковровой дорожкой.

Силуэт неуловимо приблизился, как будто вписался в действительность, обрел вес и объем, и вот уже рослый, худощавый человек уселся на песок с другой стороны костра. Алексей разглядывал его сквозь занавес пересекающихся теней. Костлявые колени растопырены как лапы богомола. Между ними узкое лошадиное лицо, испещренное ранними морщинами. Грива угольно-черных волос спадает на широкие плечи. Цветная накидка, что-то вроде мексиканского сарапе, подвязана на груди шнурком. Длинные пальцы перебирают четки из лакированного черного дерева.

– Ты кто такой? – Страха не было. Алексею не терпелось начать разговор. Он только что заглянул в колодец собственного одиночества и обнаружил на дне старые кости. Связная речь звучала непривычно. Он успел отвыкнуть от этого.

– Подумай, – словно нехотя произнес высокий незнакомец и бросил пучок сухих водорослей в костер. – Тебе известен ответ. Я – Жар и я – Посредник.

– Что ты должен передать мне, Посредник?

– Благую весть. Так, кажется, это называется в твоем мире. – Жар едва заметно вздрогнул, словно от боли. – Ты умер и воскрес для новой жизни. Ты пленен на чужом берегу, но скоро клетка превратится в окно возможностей. Ты приблизился к точке отсчета, к началу всех начал, к узловой точке в своем путешествии, к трамплину в новую жизнь. Отныне ты не Алексей – ты Килар, Странник.

– Зачем я попал сюда? – Алексей поежился. Теперь он боялся, и чем дальше, тем сильнее. Но страх вызывал не сам Посредник, и даже не то, что он мог сказать, а какая-то общая величественная значимость момента.

Голос Жара звучал на удивление певуче и музыкально:

– Не как, а зачем? Очень хорошо, Странник! Ты вернулся, чтобы начать все заново, чтобы собрать урожай и подвести итог. Я не смог бы увидеть тебя и говорить с тобой, если бы не пришло время делать ставки. Теперь ты готов и карты перетасованы. Пора включиться в игру, Килар!

– Почему ты не приходил раньше? Я тут уже почти месяц.

Посредник ловко выхватил что-то из воздуха. В его свободной руке появился тонкий древесный прутик. Жар принялся водить им по песку, рисуя какие-то сложные символы и тотчас же стирая их, чтобы нарисовать новые. Как же далеко они находились друг от друга! Жара окружали настоящие деревья – там, где лежал Алексей, не росло даже кактусов. И все же они беседовали. И понимали друг друга.

– Я не мог прийти раньше, Странник. – Жар поднял руку с намотанными на нее четками и провел ладонью слева направо. – Мне тоже послано видение. Как и ты, я сейчас сплю. А может быть и нет. Кто знает? Сны – хитрая обманка, переменчивый свет души, отраженный в череде зеркал. Тебе дано время свыкнуться с новой ролью, разглядеть что-то внутри себя. Узловая точка совсем рядом. Завтра ты доберешься до нее и повернешь на север. С этого момента расстояние между нами начнет уменьшаться. Пройдет немало месяцев, прежде чем мы пожмем друг другу руки – двое мужчин, соединенных одной судьбой. А потом ты продолжишь свой путь. Вечный Путь.

– Что ты знаешь о вечности, Жар?

– Очень мало, Странник. Лишь то, что она всегда впереди.

– У меня есть какая-то цель?

– Есть. Можешь не сомневаться. Но тебе не удастся разгадать ее до тех пор, пока ты не достигнешь небесного града, как последний крестоносец. Пока не преклонишь колени перед Ковчегом Завета, в день, когда на поле при Мегиддо явится Жнец. Возможно, на это тебе не хватит одной человеческой жизни.

Жар замолчал и посмотрел на звезды. Алексей собрался с мыслями.

– Мы связаны с тобой?

– Лишь до тех пор, пока в этом есть необходимость.

– Ты связан с кем-то еще?

Жар усмехнулся.

– Да, я связан не только с тобой, и завтра ты тоже будешь связан. Вас станет двое, а потом к вам присоединятся другие. Вы начнете свой путь к Полярной звезде. Взгляни туда, Странник! Ты переместился, мигрировал из привычного слоя действительности, и звезда переместилась вслед за тобой.

Алексей проследил за вытянутой рукой Жара и уставился на север. В той стороне, над самым горизонтом, мерцала одинокая розоватая звезда, не вплетенная в простой рисунок Малой Медведицы, а стоящая отдельно, словно далекий маяк.

– Кого я должен встретить? Как я его узнаю?

– Леди во тьме. Ты узнаешь ее, как только увидишь. – Жар прищурился и расчистил на песке место для очередного символа. – Время, как большая река. Она несет тебя не быстро, не медленно – как может. Не пытайся торопить судьбу.

Оба замолчали. Алексей размышлял о вечности, о том, что она всегда впереди и всегда недоступна, как линия горизонта. И еще он думал о Юле и о своей новорожденной дочке. На кого она больше похожа: на него или на мать? Как сложится их жизнь после его гибели? Как скоро Юля найдет другого мужчину, приемного отца для его ребенка? Горечь на языке… Сможет ли он вернуться? Но эти мысли ушли, словно океанский бриз унес их вглубь пустыни. Смерть захлопнула перед ним все двери, не оставила ничего. Только вкус остывшего пепла на языке и бесконечная дорога, уходящая за край земли. Странник понесет с собой воспоминания, они будут навещать его снова и снова – эти призраки ушедшего. Но он ни разу не оглянется назад.

Алексей поднял взгляд на Посредника, но тот уже растворился в тенях. Голубые светлячки, бесконечно повторяясь в собственных отражениях, снова мелькали среди вращающихся зеркал. Остался только голос из далекого далека:

– На север, Странник! Запомни! Ты должен идти на север!

Огонь полыхнул как вспышка сверхновой. Алексей зажмурился, а когда открыл глаза, рядом не было ни души. Зола в костре давно остыла. На востоке алела заря. Крики стихли. Мертвый штиль сковал поверхность темно-нефритовой воды. Сквозь ленивую тонь проглядывали фестоны кораллов.

Алексей с трудом поднялся. Его как будто всю ночь колотили резиновыми дубинками. В затылке пульсировала боль. Неудачно подогнутая нога наполнилась иглами и заныла как больной зуб. Ему до смерти хотелось выкурить сигарету. В горле запершило, и рот переполнился слюной. Но остававшиеся в пачке «Астры» двенадцать штук закончились три недели назад. Сразу после провала Алексей не задумывался о том, что хорошо бы сделать заначку, растянуть удовольствие. Он вообще плохо соображал в первые дни. Теперь его тянет курить, а ни одного табачного ларька поблизости нет. Даже самокрутку свернуть не из чего. Да и чем ее набивать? Ушной серой?

«Ну и хрен с ним! Кто не курит и не пьет…»

Мысль оборвалась. Алексей уставился прямо перед собой, разглядывая выведенный на песке символ. Он состоял из множества сходящихся лучей, ломаных линий и незавершенных окружностей. Алексей разжал онемевшие пальцы правой руки. На ладони лежала половинка раковины. Человек, назвавшийся Жаром, чертил символы при помощи ветки. Обманутый разум воспринял фрагмент сна как руководство к действию. Жутковатое ощущение. Словно кто-то посторонний двигал его рукой. Символ напоминал зодиакальный круг или изображение колеса сансары, но на самом деле мог оказаться чем угодно. Алексей повернулся спиной к кострищу и направился дальше по бесконечному пляжу, навстречу своей судьбе.

Он вспоминал мельчайшие детали ночной беседы, словно расшифровывал стенограмму интервью, переворачивая листы блокнота. По словам Жара, впереди его ожидала точка отсчета или узловая точка, известная так же как трамплин в новую жизнь. Впервые у него появилась цель, пусть и не вполне ясная. Если принять за аксиому тот факт, что он видел не обычный сон, а пророческое видение. Но Алексею хотелось поверить в чудо, и он в него верил. Ты должен идти на север!