Текст книги "Стрелок (СИ)"
Автор книги: Сергей Мажарин
Жанр:
Вестерны
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Магазины, лавки, лотки, дома и пакгаузы с одной стороны, с другой причал с кораблями и лодками. Вопли зазывал, визг наждачного круга точильщика, перекрывающего музыку из дансингов «Лошадиный хвост» и «Белая королева», вопли разносчиков газет, тихий плеск волн о сваи набережной. Дохлая кошка болталась в стылой воде, застрявший окурок сигары метался в оскаленной пасти и казалось, что кошка гоняет его во рту. Мэтт стоял и смотрел на утопленницу, на людское скопление и прикидывал, где ему переночевать, не привлекая навязчивого внимания. Полиция в этот район не совалась.
– Сэр, десять центов и я откушу ей голову, – подошедший малец одной рукой настойчиво дёргал Стрелка за полу дождевика, в другой сжимал за горло живую крысу.
– Отвали. За пять я откушу тебе бестолковку.
Как кеглю отодвинул обалдевшего малого и влился в общий поток, лавируя между в клубах пара, вырывавшихся из окошек многочисленных ресторанчиков в подвалах домов.
Чтобы пропустить воз, Мэтт сделал два шага в сторону и упёрся в спины двух моряков, подталкивающих какую-то замурзанную девчонку в тёмный проулок между домами, чтобы там за мусорными баками и оприходовать задаром. Хотелось пройти мимо, но бесцветные глазёнки с такой безнадёжной тоской и ужасом молили о помощи….
– Послушайте, милейший. Иди, поищи подружку в другом месте, – Стрелок хлопнул ладонью по широченной спине.
– Вас ис дас?
Мэтт изобразил растерянность и испуг: «Простите, мистер… только не бейте… возьмите денег».
– Я сам смотрель, – шагнул вперёд и было потянулся к карманам Мэтта..
Стрелок бросил свой саквояж под ноги второму насильнику, – «Охраняй».
Резко присел и нанёс правой рукой два резких и косых удара в пах. Здоровяк, скрючился в поклоне на подогнувшихся ногах, и схватился за своё сокровище, выдохнув:
– О. о…Шайзе….,– Зрачки его стали настолько большими, что почти поглотили радужку.
* * *
Резко встав, Мэтт с разворотом корпуса ударил локтём немца в место на челюсти, прикрытое мочкой уха. Обмякнув всем телом, моряк рухнул тряпичной куклой.
Пришедший в себя от удивления, его дружок попытался свалить Стрелка прямым ударом в челюсть. Мэтт мгновенно шагнул навстречу, уходя от удара, и врезал основанием ладони в центр подбородка. Противник упал навзничь, с хрустом ударившись головой об угол здания, дрыгнул пару раз ногой и затих.
Стрелок поднял саквояж и схватил за руку девчонку, – «Пошли».
Тут же у лежащих в грязном месиве, какие-то босяки стали выворачивать карманы, подхватили и потащили в сумрак переулка, чтобы там ободрать до исподнего и оставить за помойкой, где они и останутся лежать припорошенные заледеневшим снегом… Клиент за себя платит.
– Ты где живёшь? – Только сейчас толком рассмотрел девчонку… Да… личико видно дали на благотворительной ярмарке. Волосы как старая пакля и такого же цвета Господи, какое тусклое и потрёпанное создание… Изжёванная шляпка, вместо пальто на костлявых плечах драный платок, покрытый коростой смерзшегося снега, старенькая юбчонка.
Шли недолго кривыми улочками, подворотнями и проходными дворами. Пока шли, Мэтт разговорил онемевшую от происшедшего замурзыку. Оказалась – обычная история.
С фермы. Корова сдохла, задолжали банку и ферму отобрали, а тут ещё папа сунул руку в молотилку и приключился антонов огонь[8]8
антонов огонь – гангрена
[Закрыть], и он помер. Мать с малыми уехала к тётке, а она в город. Работала служанкой, прислугой в баре… снимает комнату вместе с подружкой…. Заболела, потеряла работу. Осталась должна за комнату и доктору… Сейчас живёт одна, подружка уехала на три дня.
Серый покосившийся дом в шеренге таких же собратьев, глядящий слепыми грязными окнами на свой близнец по другую сторону. Бельё, обвисшее на верёвках от стены до стены напротив. То ли бельё, то ли драные серые тряпки….
Щелястая разбитая дверь в «парадное» меблированных комнат хрюкнула, пропуская двоих. Из привратницкой на тренькнувший колокольчик высунулась дородная молодуха в бордовом полосатом платье. Прошлась по Мэтту игривым взглядом. Вздохнула, колыхнувши бюстом, который готов был порвать корсет: «А…это ты, Дебби. Гляди и мужчинку привела, а я, было, думала, ты так и лодырничать будешь… Вот наконец занялась делом, привыкай. Из заработка не забудь заплатить».
По узкой скрипучей лестнице поднялись на четвёртый этаж под самую крышу. Кислая вонь тухлой капусты и прокисших объедков, смрад кошачьей мочи и плесени – жуткий запах нищеты… Промозглосырой холодный коридор, с отваливающимися обоями и шуршащими по ним здоровущими тараканами, освещённый тусклой лампой. С трудом открылся несмазанный замок. Узкая как щель комнатушка. Пара армейских складных ржавых кроватей с волосяными матрасиками толщиной в палец, заправленных солдатским вытертыми одеялами, тощие сиротские подушки. Жестяной таз и кувшин под хромоногим столом, стул раскорякой. Стрелок подошёл к окну, отщёлкнул запор и поднял раму вверх. Прекрасный вид – глухая кирпичная стена в трёх ярдах и пожарная лестница справа на расстоянии вытянутой руки. Подвигал створкой вверх-вниз, определяя, как она открывается.
Задвинул дверной засов. Чиркнул спичкой и зажёг газовый рожок светильника.
– Так теплее будет… Давай раздевайся.
Девчонка прижалась спиной к стене, вдавливая костистые лопатки: «Нет!!!». Мокрые чулки, влажная юбка, стоящая колом. Из развалившихся башмаков успела натечь лужа.
– Раздевайся… Думаешь я хочу взять свою плату за твоё спасение? Ты как женщина мне не нужна… Мокрая хоть выжимай. Заболеешь пневмонией и сдохнешь.
Вытащил из саквояжа тёплую рубаху, вязаные шерстяные носки, подштанники.
– Успокойся дурёха – не трону. Переодевайся. Я отвернусь. Тощая ты какая, как стиральная доска…Есть хочешь?…В одеяло завернись.
Достал бекон, хлеб, прочую снедь. Ножом, больше похожим на тесак, напластовал широкие ломти. Налил, в снятые с полки щербатые чайные чашки, бренди.
– Пей, согрейся, – Подвинул яблоки, шоколад, – Как ты думаешь выкручиваться дальше?
– Хозяйка…Она добрая. Сказала, что устроила меня посудомойкой на китобойное судно. Говорит – многие девушки там обрели своё счастье, – выпила всё, что было в её чашке и тут же стала жадно есть.
– Куда?! Ага, посудомойкой… Будешь лежать голая на циновке где-нибудь в Магрибе, раздвигая ноги на каждый скрип двери. В дешёвый бордель она тебя продала, и ты не первая…
– Ка-а-ак…в бордель? – промычала, едва разлепив набитый рот.
– Молча.
– А Магриб это где? Я…я – честная девушка…Я не хочу…
– Магриб – это рядом с Египтом. Пару раз из тебя все желанья повыбивают, и станешь дешёвой потаскушкой. Хочешь?
– Нет!!!
– Тогда делай, что я скажу и не удивляйся ничему и не спрашивай… Твоя хозяйка – это та потаскушка, что встретилась внизу? Живёт одна?
– Да…
– Э… э… В обморок не заваливайся. Всё будет хорошо.
Стрелок снова полез в саквояж. Достал обрез и горсть патронов. С хрустом переломил стволы, зарядил и сунул в петлю под пыльник, дабы не смущать добропорядочных граждан, патроны рассовал по карманам.
– Сэр, вы бандит или…или это не спрашивают?
– Я гораздо хуже….Тебя Дебби звать? Давай договоримся, что ты вопросов задавать не станешь… Ложись, поспи….Сейчас я уйду, а ты ничего не видела и ничего не знаешь…Потом будем думать, как ты будешь жить дальше.
Открыл окно и вылез на пожарную лестницу и опустил за собой раму. Ржавые ступеньки скрипели, норовя отвалиться. Спрыгнуть пришлось прямо в лужу, привольно раскинувшуюся внизу. Впереди тусклым просветом между закопченными стенами светился проход на улицу.
На углу топтались какие-то малолетки криминального вида и с интересом разглядывали Стрелка, вышедшего из проходного двора.
– Доллар тому, кто проводит к опиумному мастеру Цзан-Ли-О.
– А ты не легавый, мистер? Сдаётся мне, что где-то я твою рожу видел.
– Уж не на афишке «Sheriffs office – $1.000 Reward»? Что нуждаешься в таком приработке?
– Свяжись с вами – себе дороже станется. Ладно, пошли.
С каждым кварталом китайцев становилось всё больше. Синие робы, длинные косы болтающиеся из под конусообразных соломенных шляп, короткие штаны, матерчатые тапочки. Квакающее – шелестящие китайские слова со всех сторон сами настойчиво заползали в уши.
Шесты для сушки белья торчали из окон прачечных, паучки иероглифов пятнали вывески и стены домов. На мерзлом тротуаре расположилась печурка, пыхтя дымком и ароматами имбиря и жареного соевого творога тофу, порея и разных вкусностей. Проворно перебирая палочками, едоки выуживали из пиалушек бесконечную рисовую лапшу. Испитый до синевы «алки» просто доставал её скрюченными пальцами. Капуста с ломтиками свинины, пельмени со свининой, бараниной или говядиной, свинина, тушенная со стручками фасоли, постные пельмени с начинкой из капусты, моркови, петрушки, острый соус….У Мэтта даже забурчало в животе.
У надписи «Танжэньцзе»[9]9
чайна-таун на китайском языке звучит как «Танжэньцзе» («улица людей страны Тан»)
[Закрыть] сопровождающий остановился и закрутил головой, отыскивая, что-то известное только ему.
– Давно не был, тут и из наших не каждый ходит.
Свернули в подворотню, пересекли пустырь с остатками старого пожарища и уткнулись в неприметную дверь скособочившегося домишки, фасад которого от падения удерживали подпорки из брёвен. Разбитые стёкла заменяла промасленная бумага.
– Вот пришли, это здесь. Монету спрячь… У своих не берём.
Мэтт стукнул в дверь. Сразу же визгливо заюзжал отодвигаемый засов, так как будто его уже ждали. Высунулось заплывшее дурным жиром оливковое лицо, щёки отвисли вниз бурдючками, глазки щёлочки моргали, привыкая к свету.
– Нихао. Нихуй инвэнь ма? (здравствуйте, вы говорите по-английски?)
– Буши (нет).
Этот китаец раздражал своей манерой не смотреть на собеседника, выказывая ему полное презрение, изо всех сил стараясь произвести впечатление особы, которой известно нечто такое, чего другим знать не положено.
– Во яо Цзан-Ли-О. (я ищу…)
– Ни дацоли (вы не туда попали).
– Цин цзяо Цзан-Ли-О. (вызовите, пожалуйста…)
– Хэнь сяо цянь бусин (к сожалению нельзя).
– Мафань чжао Цзан-Ли-О сяньшэн (будьте добры господина…)
– Буши (нет).
– Во сян нидэ фанванжи туле тань. (Я плюну вам в рис, теперь вы умрёте).
Узкие глазёнки китайчонка широко раскрылись и стали похожи на бельма облупленных яиц.
– Ши (да). Господина… Мой сисяс говолить увасаемый Цзан-Ли-О о васа плихода. Плахадити. Сдити, пазалста, – и он прошуршал суконными туфлями куда-то вовнутрь.
Неясные звуки просачивались сквозь полуоткрытую дверь – щебет голосов, щелканье костяшек маджонга, потрескивание кирпичей канна, пение кенаров…
Он вернулся быстрее, чем можно было подумать. Лицо перекосилось, струйка пота стекала с виска и говорить у него не получалось – только рукой поманил…Шли через комнатушки с низкими потолками, где по расчерченным доскам гоняли фишки, клетушки с лежащими бок о бок на затасканных ковриках курильщиками опиума с флейтообразными трубками – густотатурованный кули соседствовали с джентльменами из высшего общества, обильно накрашенные девицы под надзором костлявой грымзы вели учтивые беседы друг с другом…
Цзан-Ли-О встретил Мэтта на пороге большой светлой комнаты. Выпростал руки из широких рукавов шёлкового халата и потянулся к Стрелку. Морщинистое, как инжирина, лицо светилось тихой радостью.
– Мне сказали что меня спрашивает какой-то «белый дьявол» и говорит как гуандунец, я сразу подумал, что это ты. Проходи….
Сели за низкий столик. Разлили из коричневого глиняного заварничка, пригубили из чашечек зелёный чай.
– Чем тебе я могу помочь, Мэтт? Прискорбно, что мы ходим к друг другу только решать свои проблемы.
– Мне нужен продавец удовольствий – покупатель белого дерева.
Цзан-Ли-О напрягся:«Это же не твоё…»
– Ещё как моё, – Наклонился над ухом и стал нашептывать свою историю.
Цзан засмеялся, откинув голову и обнажая дёсны и кривые двухцветные бело-коричневые зубы.
– Товар хороший?
– Думаю, что покупатели не посчитают, что нашли свой нефритовый стебель на навозной куче.
– Есть такой…торговец. Я у него покупаю опиум[10]10
Изготовление опия для курения сам по себе весьма трудоемкий процесс, требующий многомесячного ферментативного брожения, после которого изготавливаются шарики. Это сложное дело китайцы именуют красивым словом «тчанду».
[Закрыть]. Он просил меня найти пару «брёвен»…. Человеческая судьба так не совершенна и, если мы можем изменить её в лучшую сторону, то почему бы нет?.. Он отплывает утром. Я пошлю своего человека к Ахмед-эфенди. Его корабль «Искандерия» стоит у 147 причала. Он будет ждать.
– Благодарю. Что я могу для тебя сделать.
– Ты уже сделал…
– До свидания, почтенный Цзан-Ли-О.
…И снова раскиселенная грязь под ногами, людская сутолока, брызги из под колёс экипажей и фургонов. Аптека, бойко торгующая настойкой опиума…
Свинцовосерая вода у причала болтает щепки, обрывки газет, полупритопленную бутылку…
Снова захрипела несмазанными петлями зелёная раздолбанная дверь. Не успел отбрякать звонок, как Мэтт был у входа в привратницкую. Не успевшая толком высунуться хозяйка была отброшена внутрь комнаты. Щёлкнули взводимые курки обреза.
– Не дёргайся подруга. Стой, где стоишь. А теперь медленно подними юбки.
– Я и так бы согласилась, красавчик, и без этих выкрутасов, – оскалилась в радостной улыбке и медленно потянула с двух сторон за подол. Чёрные розы на отделке декольте приподнялись и стали двигаться вместе с пышной грудью, – Ну, что же ты…
Шурша шёлком, цветастые юбки поднимались выше и выше. На полоске поросячьей розовой кожи над подвязкой кривился рукояткой маленький пистолетик.
– Двумя пальчиками вытаскивай свою игрушку и кидай сюда.
Брошенный револьверчик Стрелок послал ногой под комод. Пропятился спиной к пузатому буфету, нащупал левой рукой стакан, поставил его на стол, достал из кармана и щедро плеснул в него из фляжки виски, набулькал туда же из пузырька лауданума[11]11
Настойка опия лауданум. Именно так большая часть населения принимала опиум – 10 % опия и 90 % спирта. Все это приправлялось шафраном и корицей, стоило крайне дешево, и было рекомендовано врачами
[Закрыть].
– Пей не стесняйся.
– Не пойму, что тебе от меня надо? Трахнуться, так я так вся твоя…Денег? Возьми в жестянке под бельём в верхнем ящике комода….
– Пей.
– Вот дерьмо… По трезвяне нам с тобой было бы веселее.
Стуча зубами о край, высосала всё налитое. Постояла некоторое время, обмякла и рухнула на стул.
– Ой, как похорошело… только бы не обгадится от счастья…. – Зрачки стали с булавочную головку, кожа побледнела, – Ну ты чо?… Может тебе помочь?
Мэтт снял с вешалки и бросил ей пальто и шляпку: «Пошли, на природе покувыркаемся. Попробуешь верещать – пристрелю».
Долго пыталась попасть в рукава, кое-как наперекосяк застегнулась. Набекрень нахлобучила шляпку, повозившись с лентами, отказалась от попытки их завязать.
С трудом Стрелок вытащил хозяйку, мотающуюся у него на руке как тряпка, из дома к стоящему рядом кэбу.
– Во как развезло! А я было думал, мистер, не в обиду сказано, что вы слиняли. Квартал ещё тот, – приветствовал Мэтта с козел кучер.
– Да вот жёнушку пришлось от подружки вытаскивать. Выпусти на минуту. Нам в дорогу, а она набралась как тварь. Ладно, в пути отоспится.
Вдвоём втащили толстушку в экипаж… Кучер чмокнул, щёлкнул кнутом, кэб покатился, лавируя, по забитым улицам.
…У трапа паровика их уже ждали. Толстячок в феске придирчиво осмотрел хозяйку, расстегнув на ней пальто и стащив шляпку. Повертел из стороны в сторону телеса, затянутые корсетом, облапил, пощупал выпуклости спереди и сзади. Глаза левантийца стали сальными Лицо залоснилось. От нескрываемого восторга он кудахтал и шипел… Молодуха даже и не сопротивлялась, когда два матроса тащили её на судно, только пьяненько хихикала.
Ахмед-эфенди вытащил конверт, подумал, достал из жилетного кармана и вложил еще несколько банкнот.
– Вах… Какой женщина….Ц-ц-ц-ц-пст…
– Вам нравятся такие булочки?
– Европейцы не понимают в женщинах. Толстый женщина – здоровый женщина… Это такое…как это наслаждение смотреть как долго-долго такой женщина снимает с себя платье, один и второй юбка и ещё много-много чего…готов лопнуть от желаня…а потом…кейф. Нет, вы кяфиры этого не понимаете… Ещё такой будет – куплю.
Становилось темнее. Через падающую снежную мокротень тускло светили газовые фонари. Зайдя к старьёвщику и недолго поторговавшись Мэтт купил почти неношеное пальто, крепкие сапожки, тёплую юбку и ещё кой-какое женское барахлишко.
Возвращался в комнату Дебби тем же путём – через пожарную лестницу, балансирую с узлом за плечами. Открыл окно, раскорячившись между ступеньками и подоконником, спрыгнул и затёрев обшлагом рукава мокрые грязные следы, опустил раму.
– Слышишь, Дебби. Давай просыпайся.
– А?…Что? За окошком темно то как. А сейчас утро или ещё вечер?
– Вечер. Давай одевайся. Вот вещички, – Мэтт протянул ей свёрток.
– Ой, а это что всё мне?
– И не только это, – Мэтт протянул ей полученный от Ахмед-эфенди конверт с деньгами.
– …?! Отрадясь столько деньжищ не видела. Мне столько и за год-два не заработать. А за что?
– Слишком много вопросов. Ты сейчас уезжаешь к маме и в этом городе никогда больше не показываешься и писем никому не пишешь. Меня ты не видела и не знаешь. Собирай свои вещички и поехали на вокзал.
Санта-Клаус проездом…
…с грохотом из под ног выкатилась табуретка…тело выгнулось дугой и забилось в поединке с туго натянутой веревкой. Сине-багровый язык вытянулся до подбородка…агония стихала и из штанины закапала противная и вонючая жидкость…..
«Это только в книжках герои умирают красиво, а подонки подыхают одинаково».
* * *
Из распоротого брюха тучи валил снег. Хлопья падали на грязную дорогу, клочковатыми хлопьями оседая на стерне, будулыгах, кучкующихся в канавах, на ломанных стеблях маиса, плотным кисейным покрывалом закрывая лачуги мексиканских трущоб…
«Вот очередного мерзавца повесили. И сколько их ещё будет… умиротворение, человеколюбие, гуманизм и прочее словоблудие…До Харлингена сегодня не добраться, не лучший способ встретить Рождество.»
– Дядя, Стрелок! Дядя, Стрелок!. С этим тонким криком с горки бежал пухлый ком тряпья, огибая комья земли и перепрыгивая через ямки. Упал и покатился прямо под ноги коня, задирая к небу тонкие ножки в громадных драных башмаках, что были бы в пору здоровому мужику. Стрелок спрыгнул с седла и едва успел подхватить на краю громадной мутносвинцовой лужи этот свёрток. Из кучи ветоши, состоящей из кусков старого одеяла перетянутого верёвкой и изображавшего пончо, платья из мешковины, явно пошитого на вырост, и старой громадной замызганной шляпы, высовывались худые лапки и торчала чумазая рожица с косичками в разные стороны.
– Как звать тебя маленькая?
Зажмурила глазки и протрещала сорокой: «Аусилиадора Каридад Асусена. Вот! А мама говорила, что я никогда не запомню».
– Хорошие имена. Давай сначала ототрём мордашку и ладошки от грязи, а потом мы с тобой поговорим.
Вытащил большой клетчатый платок, плеснул на него воды из фляжки и стал заботливо оттирать замурзыканное личико.
– Дядя, Стрелок! Вот. Чуть не забыла. Малышка засунула ручоку себе за пазуху и достала что-то завёрнутое в чистую тряпицу – Вот, это тортильи. Это мама сказала тебе отдать, а то тебе на Рождество в башмак никто подарка не покладёт, ты один как койот в прерии. У всех есть подарки, а у тебя нет. Папа не хотел меня отпускать, а сам побоялся идти. Мама сказала, что они с дядей Лопесом мужчины только тогда, когда текилы перепьют, а Стрелок с ребёнками не воюет, и чтобы он вытряхался из башмаков и отдала их мне.
– А, что тебе Санта-Клаус на Рождество подарит?
– Тряпичную куклу. Я хотела серёжки как у дочки мэра, а мама говорит – у Санты столько деньгов нету.
– А, что твоя мама хочет на Рождество?
– Мама смеялась и сказала, что папа ей подарок и так настругал, а я не поняла. А от Санты не дождёшься. Может она плохо себя вела?
– Ну, тогда поехали за подарком для мамы.
Стрелок посадил девочку на жеребца, не спеша сел сам в седло и расстегнув пыльник его полами прикрыл свою маленькую спутницу, затем развернув коня обратно в городок, не торопясь поехал обратно.
Снова потянулись вдоль досчатые изгороди вдоль дороги, дома с надписями, вывесками и без, редкие прохожие, пробирающиеся сквозь белую пуховую круговерть….
– Тётя Инмакулада! Тётя Инмакулада! – радостно заверещала малышка.
Мрачная худая мексиканка, идущая вдоль улицы подняла голову. «Пресвятая Дева Мария Гуадалупе. Это же el cazador de cabezas…» и застыла в немом изумлении.
Стрелок прикоснулся пальцами к полям своей шляпы. «Buenos días, синьора. Вы мне не поможете?»
– Синьора…Надо же… Так меня гринго отродясь не называли…
Cтрелок спешился, и наклоняясь к уху женщины начал что-то шептать, изредка посматривая на девчушку, и внимательно слушая, что отвечала женщина…
Они шли недолго и через пару минут, Были у приличного размера дома с надписью на тесовой стене. «Торговая лавка. Смит, Смит и Ко». На крыльце Стрелок отряхнул от снега малышку, смахнул с плаща и шляпы снег и втроём они вошли в лавку. Круглая железная печка, стоящая почти посередине, источала тепло, вкусно пахло от пола, посыпанного опилками. Чего тут только не было – у потолка висели окорока, на полках громоздились рулоны ткани, сёдла, жестянки с консервами, бутылки, какие-то глиняные горшки и фаянсовые банки, висела разнообразная одежда, у стены стояли мешки, бочки и бочонки…Около cтелажа, сидя за кассой, скучал прыщеватый приказчик…
Стрелок подошёл к прилавку, взял длинную конфету в хрустящей обёртке, и протянул её девочке «Займись этим».
Подскочивший юнец зашипел:
– Ты… Я хотел бы посмотреть на твои деньги.
– Ты? А сам ты кто…Смит или компания?
Приказчик метнулся к шнурку, торчащему из стены, и трясущимися руками стал дёргать его. Где-то за дверью, внутри дома затренькал колокольчик. Наконец дверь за прилавком распахнулась, на пороге встал всклокоченный заспанный здоровяк со старомодным дробовиком в руках.
– Сэр?
– Добрый день…Вы, мистер Смит? – Здоровяк энергично затряс головой – Вот этот зелёный джентльмен не верит, что мы с деньгами старые приятели…Я хотел бы прикупить у Вас малость товара.
– Сэр?…
– Вас интересует, какого цвета мои деньги? Впрочем, выбирайте сами.
И опустив руку, черпнув полной горстью из сумки, висящей на поясе, вывалил полную жменю на прилавок. На банкнотах топорщили облезлые крылья имперские орлы, с ленивым презрением смотрели президенты, склонив голову набычились бизоны, заморенный индейский вождь с кокошником из перьев предавался нирване. На серебряных монетах капризно надули пухлые губы толстухи в диадемах, грешили архитектурными излишествами мексиканские реалы и козлиными бородами песо. Тускло отсвечивали золотом десяти и двадцати долларовые монеты.
– Сэр?!..
– Пусть этот малый займётся этой доброй женщиной, а я скажу Вам, что надо мне…
* * *
На прилавке постепенно вырастала гора покупок. Цельный кусок хамона, горшок с патокой, кастрюля, сковородка, пакеты и кульки с кофе, сахаром, конфетами, лакричными леденцами и прочей мелочью, стояли крепкие рабочие башмаки и маленькие туфельки с башмачками, пара полосатых носков, женские юбки, детская одежда, сбоку лежали большущие цветастые шали и гребни для волос… Притулились к стойке и оплыли боками два мешка с крупчаткой и фасолью…
* * *
– Синьор. Я выбрала всё, что Вы сказали…Можно мне уйти?
– Уйти? Кто же уходит на Рождество без подарков, синьора. – Взял с прилавка юбку, гребень и, завернув в шал, подал ошалевшей женщине. Ловко выудил из кучи полосатый носок и щедро сыпнул в него, тонко зазвеневшими монетами, и положил поверх свёртка, в который вцепилась мексиканка – Весёлого Рождества.
– …Куда уж веселей. Ой….Храни Вас Бог, сеньор.
* * *
Они подъехали к перекошенной хибаре. Где-то позади, скрытая пеленой снегопада, поскрипывала двуколка с покупками. Открылась дверь и, бережно неся живот, из него вышла женщина.
– Мама, мама! Я заглянула ему под шляпу. Там ничего нет. А папа говорил, что он по уши в крови!
Бледнея помертвевшим лицом, беременная привалилась к дверному косяку…
…Она стояла и смотрела на дорогу, сжимая в руках бархатную коробочку с серёжками и толстенького брата отданного носка, едва слышно шепча: «Pater noster, qui ts in caelis, Sanctrticetur nomen Tuum…..Ave, Maria, gratia plena…Dominus tecum: benedicta tu In mulieribus, etbenedictus….»[12]12
«Отец наш, сущий на небесах, Да святится имя Твоё. Да прийдёт царствие Твоё… Радуйся, Мария, полная благодати; с тобою Господь, благословенна ты в женах, и благословен плод». (лат.) Основные католические молитвы «Отче наш» и «Радуйся Мария».
[Закрыть]
Снежинки ложились в серомокрые следы копыт одна за другой, постепенно стирая их с дороги. Прошёл час, другой и на дороге остался только снег.