Текст книги "Стрелок (СИ)"

Автор книги: Сергей Мажарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Сергей Мажарин
Стрелок

Принуждение к добродетели

Ночёвка в сарае, стоявшем посреди равнины, заросшей колючками и кустами полыни, была не слишком комфортной. В старой соломе шебуршали мыши, вороной, стоявший в углу, переминался с ноги на ногу и тихо всхрапывал, тряс головой, звеня сбруей, и шумно мочился.

Утро встретило низкими облаками, тонкой корочкой ледка на лужах, глухо лопавшегося под копытами. Ближайший городок был в милях пяти и не по пути, но Стрелок свернул на просёлок, хотелось посидеть немного в тепле, сытно и вкусно поесть, пропустив пару стаканчиков яблочного самогона, почему-то именовавшегося бренди. Да и хозяйка…. До постели у них не доходило, да и оба не стремились к этому. Просто добрые друзья. Хотя в своё время Стрелок и делал ей предложение. Об этом он уже старался не вспоминать. Может Кэтти потом и жалела об отказе, но предпочитала не показывать вида.

Сзади донеся гнусавый звук почтового рожка. Раскачиваясь и прыгая на кочках, раскидывая комья грязи из-под высоких колёс, пронёсся почтовый дилижанс, влекомый шестёркой лошадей. Знакомый охранник, сидящий рядом с кучером, приветственно помахал рукой. Промчались и скрылись за ближайшим холмом.

Затёртой серебряной монетой солнце пыталось пробиться сквозь серую хмарь. Тусклым коричневым пятном показался впереди городок. Стены домов из круглых и тёсаных брёвен, заборы из серого кривого горбыля, крыши из позеленевших дощечек, фасады домов из разномастных досок.

Подъехал к салуну, привязал поводья к изгрызенной коновязи поводья. Отчистил подошвы от налипшей грязи о края крыльца и шагнул за знакомую дверь, обиженно взвизгнувшую несмазанными петлями.

В камине у противоположной стены тихо горели и дымили сырые чурбаки, почти не грея. За стойкой бара вместо Джузеппе ошивался какой-то скользкий тип с будто приклеенной гадливой улыбочкой. Зал был пуст. Вот только за столиком рядом с окном обосновался грузный мексиканец, сонно поднявший матовые масленые глаза на Стрелка. Поднял и опустил, уставившись в стакан с текилой, который он сжимал в толстых пальцах, густо заросших пучками черного кудрявого волоса.

В приоткрытую дверь позади стойки выглянула Кэтти.

– Мэтт, припозднился ты. Парни с дилижанса ещё два часа назад сказали, что ты на дороге. Есть будешь? У меня есть протёртый фасолевый суп с копчёными рёбрышками и ростбиф. Сейчас разогрею. Садись за свой столик.

– Иегуда, бутылку бренди моему гостю.

Стрелок не спеша тянул из чайной чашки «огненную воду», большую часть её он перелил во фляжку. Под рукой привычно лежал винчестер стволом к двери.

Протестующее заверещала входная дверь. Оставляя за собой куски глины, отваливающиеся от замызганных сапог, к стойке прошаркал похожий на пугало длинный худющий малый. Пошептался о чём-то с барменом, наклонив голову в высоком мятом цилиндре, бывшем когда-то белого цвета, и угнездился за столом напротив. Одну руку это чучело засунуло руки в карман, а мизинцем второй ковыряло в носу и вытирало его об стул, нагло рассматривая Стрелка тусклозелёными глазами.

Мэтт долго не мог понять что это за чудо. В уголках синюшных губ засохли полоски слюны. Редкие волосёнки, изображающие бородку, угревая сыпь и фиолетовые шрамики на впалых щеках, сальные тонкие локоны. Кургузый линялый сюртучок 3-го кавалерийского полка пенсильванцев – куча драных шнурков и исчезнувшие пуговицы, из его коротких рукавов далеко просунулись обмахрившиеся манжеты застиранной нанковой рубашки. Кожаная жилетка и засаленный пёстрый шёлковый платок. «Деревенский дурачок?», подумал Стрелок. Вот только кобура со старым капсюльным кольтом и самодельная жестяная звезда с выбитой гвоздиком надписью «Шериф» не вписывались в общую картину.

Вошедшая хозяйка, держащая поднос с обедом, прервала созерцание этого убожества.

– Вы уже познакомились? Это мой жених, Пьер Гринхау, на прошлой неделе обручились.

Заслонила собой сидящего, выставляя перед Мэттом клубящуюся паром большую миску с супом, жестяные тарелки с куском мяса и неровно нарезанными ломтями хлеба, положила ложку и длинозубую старомодную вилку. Внезапно схватила за ствол винтовку, выдернула её из-под руки Стрелка и закинула далеко в угол.

– Сиди и не дёргайся. Руки положи перед собой, – Револьвер жениха был нацелен в грудь Стрелка. – Ты арестован.

– И за что же, добрый сэр?

– Попытка ограбления, вот и свидетели. Эти двое подтвердят. Наш судья считает, что подонкам тюрьма не требуется – это напрасный расход денег налоплательщиков. Верёвка им нужнее. А ты… Кэтти забери у него оружие.

Девушка встала за стулом Стрелка, наклонилась, коснувшись грудью. Её руки скользнули за полы пыльника. Мэтт ощутил тепло тела, вот если бы так она прижималась к нему на рассвете.

Тяжело ударились об пол отброшенные револьверы и нож.

– Ну а ты Кэтти?

– Ваши уста осквернены богохульством, ваши руки – кровью, а ваше тело – женщинами… То доброе, что вы сделали чтобы избавить наш штат от подонков, не искупает ваших грехов.

– Встань, скотина, и давай на выход. Судья уже заждался.

– Ага, разбежался. Сопли подбери, законник и не размахивай пистолетом. Ты даже с такого расстояния промахнёшься.

У Пьера на лице выступили багровые пятна и, опрокинув стул, он метнулся к Стрелку и навис над столиком.

– Пошёл и быстро. Ты будешь пятым кого я пристрелил. Сопротивление при аресте.

Мэтт начал медленно приподниматься.

Шериф довольно оскалился: «Не такой уж ты крутой, говнюк».

– Можешь ты дашь мне поесть? Мэтт взялся за края миски и тут же резким движением плеснул суп в лицо Гринхау. Тот отчаянно завопил, выронив револьвер и подняв руки к лицу, покрытому парящейся жижей с ошмётками зелени.

Стрелок смахнул со столешницы вилку и, нагнувшись, нырнул под стол и снизу вверх всадил её по самый черенок в пах Пьеру. Исторгнутый крик ударил по ушам и рухнувший шериф растянулся на полу, беспрерывно вереща и суча ногами.

Бармен выхватил из-под стойки абордажный мушкетон и не целясь выстрелил по Мэтту. Заряд рубленых гвоздей с визгом полоснул по столешнице и спинке стула, брызнули в стороны щепки, обрывки жестянок, слетел медный поднос, рикошет ударил по стенам и железки запрыгали по половицам.

Перекатившись, Стрелок потянулся за валяющимся на полу револьвером шерифа, но Кэтти опередила его. Она нажимала и нажимала на спусковой крючок, но недовзведеннный курок оставался в одном и том же положении. Вскочив Мэтт левой рукой схватил револьвер, а правой закатил оглушительную пощёчину и обратным ходом костяшками пальцев разнёс губы девушки в клочья. Вырвал кольт, взвёл курок ещё раз и выстрелил в Иегуду, дергавшегося за стойкой в попытке перезарядить свою кремнёвку. Попавшая пуля едва не опрокинула его, зажав продырявленное плечо, срывающимся голосом, он заорал: «Хончо, ублюдок, стреляй!».

Мексиканец казалось очнулся от спячки и поднял руки высоко над головой, но не стал смотреть по сторонам, а по-прежнему пытался разглядеть что-то на дне своего стакана.

– Стреляй, шлюхин сын! Мать…. Закончить он не успел, пара выстрелов в грудь опрокинула его навзничь.

Стрелок пошёл к лежащему ниц, скрючившемуся и дергавшемуся от безумной боли Пьеру. Он уже не визжал, а хрипло сипел, скребя пол подковами каблуков и хрустя попавшими под них осколками стекла и фарфора.

– Ушлёпок. Надо учиться правильно пользоваться оружием.

Выстрелом рваньё от шляпы вынесло далеко от головы. Туловище дёрнулось ещё раз и застыло.

Кэтти увидела как из-под тряпья высунулись красные язычки, вытянулись в неровные ленточки и заскользили по половицам, расплываясь в кучках опилок и проваливаясь в щели пола. Тут её вывернуло наизнанку в рвотных спазмах. Долго корчилась, перевесившись через спинку стула. Вытерла растопыренной ладонью рот весь в крови и блевотине.

– Стрелок…Ты меня убьешь?

Он не стал отвечать. Молча подошёл, заломил руку, вывернув на кисти пальцы, стал нагинать девушку всё ниже и ниже к багровой кляксе-луже и толкнув под колени макнул в это расплывшееся месиво. Тело её обмякло, как узел с тряпьём, и вытянулось рядом с трупом.

Стрелок рассовал по местам своё оружие, подобрал винчестер, вытащил из под тела бармена мушкетон. Мексиканец так и сидел с воздетыми к потолку руками.

– А ты, чего не стрелял, Альфонсо?

Тот засопел широкими ноздрями: «Я бандит… Но кабальеро…Эти… связались койоты с гризли… Вот, если бы ты не ударил девочку, а пристрелил – я бы попытался убить тебя…»

Мэтт бросил на развороченный стол, за которым он сидел, несколько монет и, увидев удивлённый взгляд собеседника, вздохнув, пробормотал: «Я всегда плачу за обед, даже если не съел его…Прощай, рад был знакомству с тобой».

Дверь захрипела, выпуская Стрелка. Слоистая паутина дыма стелилась в луче света из окна. Громко жужжала и билась муха, пытаясь пролезть через стекло.

Барон Самэди

Из города пришлось уехать и не просто уехать, а тихо ускользнуть.

Сейчас он стоял посреди изнывающего от зноя сонного городишке в захолустье Юга. Меланхоличные ободранные тощие куры, светя через прорехи в перьях синеватыми тушками, постанывая рылись в горячей сухой пыли. Петух, больше похожий на страуса, вытянул шею и скрипуче просипел что-то изображающее какуреканье.

Надвигающийся день не сулил ничего хорошего. Нездоровилось. Холодели руки, по телу пробегал волнами озноб. Предметы казались неестественно яркими с резкими контурами. Волосы под шляпой стали влажными и противно липким. В голове что-то противно звенело. Хотелось лечь на землю, свернуться в клубочек, подтянув колени к подбородку, закрыть глаза и не думать совсем, провалившись в серую дурноту.

Какие-то звуки вбуровились в уши, как будто расчёской водили по стеклу. По улице, соскальзывая в старые закаменевшие колеи, бежал, подволакивая ступню, колченогий тощий негритенок. В прореху рубашки из застиранной мешковины виделся вздувшийся живот с громадным вспученным пупком. Голова дынькой болталась на шее ниточке. За ним неслись несколько великовозрастных белых балбесов с криками и лаем. Особо они не спешили, наслаждаясь происходящим и изображая стрельбу из деревянных ружей.

Бедный малец был сизым от ужаса, но удрать он не мог из-за своего увечья и из-за громадного бумажного пакета, который он едва тащил, обхватив тонкими ручонками.

– Лезь на дерево урод! Лезь!

«Понятно. Охота на оппосума. Дальше его будут с веток сбивать палками и камнями, – с тоской подумал Стрелок, – Опять в дерьмо влазить?»

Из двери дома напротив на шум высунулась осоловелая небритая морда и стала заплывшими свиными глазками с интересом смотреть на бесплатное представление.

Бедный калека пробежал мимо Стрелка, засыпав его сапоги пылью, проковылял ещё несколько ярдов, запутался в собственных ногах и упал с отчаянным плачем. Он знал, что его ждёт. Глухо хлопнулся об землю бумажный пакет, и него посыпались кулёчки, свёрточки, пакетики, горсть затёртых центов и полуцентовиков.

Его преследователи, издавая вопли, как банда пьяных индейцев, ринулись к нему. Когда их предводитель поравнялся со Стрелком, то споткнулся об подставленную ногу и, получив тычок кулаком между лопатками для дополнительного ускорения, рухнул на землю. Остальные «охотники» в недоумении замедлили свой бег и остановились.

– Ты, чо делаешь?

К Стрелку косолапил, спотыкаясь и перебирая кривыми ногами, обладатель небритой морды. Объёмистый живот колыхался студнем под линялой потной рубашкой. Длинное новое топорище казалось прутиком в его ручище.

Стрелок выплюнул изжёванную соломинку и откинул полу сюртука, показав кобуру, из которой торчала рукоять кольта.

– Гавьядуин[1]1
  Любой, даже языковой стерильности человек, знает по-английски «How are you doing» – обычное приветствие: как поживаешь.
* * *

[Закрыть].

– Чо? Толстяк замер в удивлении.

– Ховди[2]2
  Южанин произнесет его как гавьядуин, а то и еще короче – Ховди (Howdy). Так же здороваются и южные белые в Техасе.


[Закрыть].

– Ты, чо с Алабамы?

– Штат Одинокой Звезды.

– А, чо ты встреваешь за этого недоноска, чернолюб?

– У нас, если хилого котёнка не утопили сразу, то потом заботятся до конца его жизни.

– Странные вы какие-то, «длиннорогие»[3]3
  прозвище техасцев.


[Закрыть]. И отхаркнулся плевком табачной жвачки, коричневым и длинным как болотная гадюка.

– А вы бестолковые. Парни из «Белой камелии»[4]4
  одно из названий Ку-Клукс-Клана.


[Закрыть] ругаются, когда рабочую скотину понапрасну мучают.

Его собеседник выпучил глаза, постоял, пожевал ртом, обмозговывая для него что-то дикое и страшное, повозился разбитыми башмаками.

– Так я пойду?

– Да иди.

Толстяк ещё потоптался, развернулся и влепил развёрнутой ладонью оплеуху одному из загонщиков, стоящих у него за спиной.

– Домой, обалдуй.

Негритёнок так и лежал в пыли, тихо завывая и захлёбываясь слезами.

Стрелок подошёл к фигурке, скорчившейся рядом с завалившимся забором из горбыля.

– Давай вставай. Пойдём, провожу тебя.

Малец размазал слёзы по грязной обезьяньей рожице – А бить не станете?

Идти пришлось недалеко, каких-то полмили. Но Стрелку показалось, что шли они бесконечно долго. Он еле успевал за своим проводником. Холодный пот струйкой стекал по позвоночнику, ноги сводило судорогой, в голову казалось всунули громадный шершавый кирпич. Пакет, который он взял у мальчишки, норовил завалить в заросли полыни, подступавшей к дороге.

В ложбине стояло несколько домишек, сложенных из кривых бревен недомерков. Стены стояли на балках, опирающихся на валуны. Крыша из посеревших дощечек, сложенных как черепица. Из под хижины вылез шелудивый поросёнок, радостно хрюкнул и стал с остервенением чесаться о камни, тихо повизгивая от удовольствия.

На переднее крыльцо выкатилась пожилая негритянка, похожая на скопище сфер и шаров. Узловатые вены, как стебли обвивали кисти рук и уходили под манжеты старого шёлкового платья. Чтобы подогнать его до размеров хозяйки пришлось вшивать клинья и полосы материи другого цвета. Нижняя юбка пунцового цвета и край ещё одной белой выглядывали из под подола.

– Добрый день, мамми. Вот привёл твоего шалуна.

– Добрый день, масса. Люди зовут меня Матушка Луа. А, что натворил этот проказник?

– Да он сам расскажет.

Давясь и захлёбываясь рыданиями от вновь переживаемого ужаса, маленький рассказывал о случившимся.

Звуки куда-то уходили, растворяясь в сером зыбком тумане, заплескавшимся перед глазами. Ноги обмякли и уже не держали. Опрокинулось серое линялое небо и пришло долгожданная темнота.

Его куда волокли, пару раз уронив по дороге. Стало казать, что он видит себя со стороны, лежащим посреди комнаты с низким потолком, подпёртым тонким бревном. Матушка Луа, с сочащейся синеватым дымком сигарой во рту, насыпала из узелка земли по прямоугольнику, не став замыкать его у ног распростёртого тела. Вытряхнула последние щепотки и метнулась в угол, к стоящему там затёртому морскому сундуку. Откинула крышку и достала череп, слепленный из белой глины, Стрелок мог поклясться, что зубы были в нём настоящие, бутылку вместимостью не меньше галлона, в которой в жидкости плескалась стайка мелких красных перчиков.

– Аннейблинда! Давай помогай.

Тощая лысая старуха, больше похожая на высохшее дерево, стала зажигать и лепить на полу, на очаге, на стенах свечи, свечонки, огарки сальные и восковые.

– Харви, позови Кишу.

Мальчишка проковылял к двери и вышел. Спустя мгновение он уже стоял на пороге с чёрным петухом, крепко сжимая его в руках, сзади его подталкивала пухлая молодуха.

Луа отхлебнула прямо из горлышка янтарной настойки, захлебнувшись в кашле, и стала разбрызгивать её на столб, на тело Стрелка и по углам хибары. Налила её в мятую жестяную кружку.

Харви подал Матушке задёргавшегося петуха. В мгновение тот повис, схваченный за ноги, мелькнуло лезвие тесака, сделанного из обломка абордажной сабли, и голова страдальца упала на пол, глаза, полуприкрытые плёнками век, видели, как его кровью окропили пол, тело под столбом и сам столб, остатки сцедили в кружку с перцовкой и залили в рот Стрелку.

Пританцовывая, приседая и раскачиваясь, Матушка кружилась вокруг столба, бормоча:

 
   – Накела энкрузильяда тем ум рей
   Эссе рей и сеу Транка Жира
   На утра энкрузильяда тем утру рейну
   Э ду Лусифер и ди Помба – Жира.
 

Юбки взлетали и опадали. Аннейблинда и Киша затянули какую-то песню с повторяющимся припевом, помогая себе хлопками в ладоши. Дребезжание старухи, сопрано молодой и низкий голос Луа, шлепки босыми ступнями плели какую-то мрачную мелодию.

Пламя отражалось и дробилось золотыми высверками в хрустальных шариках, вставленных в глазницы черепа. Мелькала чёрная козлиная нога в руке Луа, сливаясь с чернотой её кожи. Куда-то всё пропало осталось только красное, золотое, чёрное, белое в диком крутящимся калейдоскопе. Звуки они стали другими…Аккордеон и скрипки, ворчание барабанчика. Полосы красок стали дробиться, распадаться и вновь соединяться в новую картинку.

Кроваво-красное платье. Белизна кожи и кости. Золото волос и оправы очков.

Чернота фрака и цилиндра. Скелет и белая женщина. Они танцевали, переплетшись в тесных объятиях, щека к щеке, она прижималась, выскользнувшими из под выреза платья, напряжёнными сосками к его груди, их ноги проникали между ног друг друга, а трость зажатая между его ног касалась промежности партнёрши. Он опрокидывал её навзничь и удерживал, а она старалась обхватить ногой его талию и скользила вниз. Стучали каблучки и шаркали подошвы об пыль, дико отдаваясь эхом в голове.

Стрелку казалось, что тело его приподнялось над полом и зависло, тихо покачиваясь в струях сквозняка. Исчез пол и чудилось, что под телом стал вырисовываться прямоугольник вынутой земли, а по краям полоска, насыпанного кладбищенского праха, стала отвалом выброшенного грунта с комками, кусками дёрна и камнями, и яма росла и росла, как колодец, пока не обнажилось дно с открытым гробом, из которого тянуло смердящим тленом и запахом белой сосны.

Эти двое встали у него над головой. Тот, в костюме мастера похоронных дел что-то спрашивал у красотки, а она грязно и цинично ругалась, размахивая холёными руками. Что-то он спрашивал и у него, но вот что Стрелок не понимал, но чувствовал, что ответы этот находит прямо у него в голове. Шевеля нижней челюстью, череп нечто шептал на ухо блондинки, а она иногда прерывала его взрывами брани. Наконец она улыбнулась и достала прямо из воздуха грязноватый свёрточек. Тряпичная кукла из лоскутков, растрёпанных верёвочек и с клоком волос, вся пронзённая кривыми тонкими булавками. Длинными ногтями красавица поддевала их ногтями, вырывала их из тряпиц, кривя губы. Она вытягивала, а тело Стрелка пронзала выворачивающаяся боль, заставляя корчиться в судорогах. Брошенные в сторону булавки с тихим хлопком опадали вниз крупицами ржавчины. Вот наконец была выдернута и последняя. Кукла распалась на грязные клочки ткани, бечёвки и волокна пеньки.

Сорвалась галечка и, звонко ударившись о доски, покатилась в угол домовины. С тихим шипящим шуршанием ринулась вниз горсть песка, а за ним обрушились куски земли, разбиваясь и раскидывая свои кусочки в стены могилы. Обвалилась глыба глины и подкинула вверх смолистые и пахучие щепки. Ящик для упокоения дробился и корёжился под потоками грунта и исчезал, перемолотый в щепки потоками скатывающимися сверху. Осыпавшиеся конусы росли по стенам ямы. Засасывающая дыра под Стрелком стремительно мелела, и вот она пропала, поверхность пошла волнами, рябью, мелко задрожала и затвердела. И вновь зашевелилась. Стали пробиваться травинки, тянуться вверх и сливаться в один ковёр.

Женщина склонилась над телом. Тонкий аромат лилии и сладкий запах разлагающейся плоти, теплота груди. Розовым влажным язычком она провела по сухим потрескавшимся губам Стрелка. Откинувшись назад, засмеялась и толкнула ладонями его в плечи.

Сквозь прикрытые ресницы брезжил свет. Стрелок открыл глаза. Рядом сидела Матушка Луа с окурком сигары в углу рта, прихлёбывала из кружки горячий самогон и закусывала острым перцем.

– А где она?

– Кто?

– Эта женщина в красном.

– Так ты видел?… Манман Бригитту и её спутника?

– Видел, матушка. Не знаю кто это, но они отпустили меня. Он передумал класть меня в могилу, а она меня вылечила.

– Ты ему нужен. Барон Самеди любит детей и сдаётся мне ты их никогда не забижал. Вот и за моего внука вступился. В этот раз его бы умучали, – Пыхнула клубком дыма, – И дом Господина Кладбища справно заполняешь новыми жильцами. Господин Смерти покровительствовал и другому с головой похожей на череп в очках и всегда с утра выпимшему. У того было заклятие от смерти от ножа, пули и руки. Ты обошёл это заклятие. Твой враг умер странной и жуткой смертью… Порчу наслал этот лысый…Сдаётся мне, что ты сам великий колдун вооду, хотя не знаешь об этом и можешь говорить с Хозяином без Легбы…Даже я не могу так…

– Если бы не ты, миссус, то я бы уже сдох как паршивый пёс. Ах, ты жирная тупая ниггерская сучка.

Луа даже поперхнулась дымом от обиды.

– Жентмуны, так не говорят, сар….

– А, если бы это тебе сказал какой-нибудь нигги, ты бы не решила, что над тобой надсмехаются, матушка?[5]5
  Секретничать чернокожие обитатели Америки начали еще тогда, когда появились на континенте: рабам надо было держать кое-что в секрете от хозяев – даже тогда, когда они говорят на одном языке. Сказать так, чтобы понял только тот, кому надо. Типичный способ – взять слово и употребить его в противоположном значении: stupid (тупой) – «хороший», оскорбительное nigga («ниггер») в общении между своими принимает значение «товарищ, брат, свой». Fat (жирный) – правда, его даже пишут как phat – крутой. You be phat! – Ты крутой! Death (смерть) в написании и произношении def означает то же самое, что и cool…


[Закрыть]

Она заулыбалась, захихикала и засмеялась, давясь от хохота, слёзы потекли из её глаз. Мягкой тёплой ладонью толкнула его в бок. – Ну, ты проказник, снежок. Снаружи белый, а внутрях чёрный, хитрый ниггер.