Текст книги "Не верь, не бойся, не проси или «Машина смерти»"

Автор книги: Сергей Устинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

32
Фата-моргана

Навстречу мне по коридору редакции шел собственной грузной персоной Митенька Дранов, и я подумал, что лучшего, чем сейчас, времени закрыть еще одну не закрытую до сих пор тему не будет.

– Ну как, поправил здоровье? – спросил я.

Он сумрачно кивнул, глядя на меня исподлобья.

– Квача убили, – сообщил я. – Сегодня утром расстреляли к чертовой матери прямо в его собственном «линкольне». Смекаешь?

– Чего я должен смекать? – угрюмо поинтересовался он.

– Там сейчас пойдет большая раскрутка всей ихней лавочки: уже работают милиция, прокуратура, все такое прочее. И много чего может выплыть. Тебе не кажется, что самое время героически найти ту кассету?

– А я уже нашел, – ответил он с вызовом.

– Да? – обрадовался я. – И где же она?

– В кармане сумки, которую я как-то забыл у... у Нелли дома.

– Отлично! – сказал я. – Поехали за ней прямо сейчас.

– Зачем так скоро? – спросил он настороженно.

– Как – зачем? – возмутился я. – Покамест ты там лечился, я тут на борьбу с «Интертуром» жизнь, можно сказать, клал! Хочу сегодня же вместе с тобой положить эту чертову пленку Таракану на стол! – И увидев, что Дранов колеблется, наехал на него уже по-серьезному: – Не серди меня, Митенька, ох, не серди! У меня ведь и без всякой милиции может появиться информация, кто тебя пугал и для чего.

Нелли проживала в самом конце Тушина, недалеко от Кольцевой, но драновский «мерседес» донес нас туда за каких-нибудь двадцать пять минут. По дороге мы почти не разговаривали, только я задал один-единственный вопрос:

– Чем же они тебя все-таки взяли, Митя?

И он, вероятно купившись на мой сочувственный тон, с неохотой, но ответил:

– Машину обещали взорвать.

Больше мы до самого Неллиного дома не сказали друг другу ни слова. Пока он поднимался за кассетой, я сидел внизу, размышляя о странностях судьбы. О том, какую роль в ней может сыграть дорогостоящий кусок железа.

При выезде на Волоколамское шоссе я неожиданно для самого себя вдруг попросил Дранова свернуть не к Центру, а в противоположную сторону.

– Хочу тебе кое-что показать, – объяснил я ему.

Мелькнул указатель «Митино», и минут через пять-шесть мы уже въезжали в Ангелов переулок. Здесь я попросил остановиться и предложил вылезти. У Дранова был очень недовольный вид, но сегодня, похоже, он предпочитал со мной не спорить.

– Смотри, – сказал я ему, – видишь во-он те окна на пятнадцатом этаже? – Он мрачно кивнул, и я продолжил: – В этой квартире убили Шиманского. Перерезали горло. И знаешь, почему они так сделали? Потому что были уверены: ты никогда и никому не предъявишь этой кассеты.

– Сволочь, – прошипел Митя с ненавистью. – Ты меня зачем сюда привез? Мораль читать?

– Нет, – ответил я совершенно искренне, залезая обратно в машину. – Не за этим. – И когда он тяжело плюхнулся в водительское кресло, показал ему рукой на темнеющий впереди лесок: – Езжай туда, это самая короткая дорога в город.

Небо уже серело, приближался вечер, и на пустынном проселке было почти сумеречно. Мы проехали километра два, когда дорога стала круто взбираться на холм.

– А ну-ка стой, – сказал я, прислушиваясь. – Тормози!

Дранов затормозил, я резво выскочил из машины и сообщил:

– Колесо спустило!

Выматерившись, Митя дернул ручник и тоже вылез из машины. Пока он обходил свой «мерседес» слева, я обежал его справа и отпустил ручной тормоз.

– Эй, эй! – заорал Дранов, едва успев в последний момент подпереть багажник плечом и теперь еле удерживая машину, чтобы она не покатились под гору. – Ты что делаешь?!

Я в это время уже прошел шагов десять обратно в ту сторону, откуда мы приехали, но на его крик обернулся и ответил:

– Ухожу, как видишь. Оставляю тебя наедине с твоим «мерседесом». Вы сейчас близки, как никогда.

Можете меня осуждать, но, шагая по пустынной дороге в город, я не испытывал ни малейшего сожаления.

Добравшись до редакции, я первым делом поинтересовался, какие новости, и узнал, что меня разыскивают из прокуратуры. Приложенный для передачи мне телефонный номер принадлежал квартире Фураева. Я заглянул к Таракану и сообщил ему, что, похоже, пришло время отправляться на мою Голгофу. Наша судьба решится в ближайшие часы.

– С Богом! – махнул рукой редактор. Вид у него был встревоженный и озабоченный.

Когда я открыл дверь, обыск в фураевских апартаментах шел полным ходом. Со стороны милиции присутствовал Аржанцев, который при моем появлении радостно заулыбался, чего нельзя было сказать о представителе прокуратуры. Хван смотрел на меня, если можно так выразиться, со всей суровостью закона.

– Вы, конечно, думаете, что победителей не судят! – загремел он медным голосом, когда я вошел. – Судят, еще как судят! Но об этом потом. А пока я требую, чтобы вы немедленно выдали следствию все имеющиеся у вас по данному делу материалы!

Я смутился под его пронзительным взглядом и пробормотал:

– Извините, не очень понимаю, о каких материалах речь?

Грубо скомкав, он схватил со стола газету и потряс ею перед моим лицом:

– Вот об этих, об этих! Насчет которых вы, между прочим, были официально предупреждены, что не имеете права использовать их без ведома следствия!

– Позвольте? – Я аккуратно взял у него из рук газету и развернул. Статья «МАШИНА СМЕРТИ» располагалась на вкладке, занимая всю третью полосу. Представляя, какая за этим последует реакция, я сказал с тяжким вздохом: – Здесь все – совершеннейшая правда, но, видите ли... собственно говоря, никаких материалов у меня не имеется. Нам в руки попала распечатка неких записанных на пленку разговоров, подтверждающих все, что здесь написано... Но самих пленок, к сожалению, нет. Они... они сгорели.

На лицо Хвана страшно было смотреть. Оно пылало всеми цветами радуги и попеременно отражало сменяющие друг друга в душе следователя чувства: сначала недоверие, потом досаду и наконец злое торжество. Неожиданно успокоившись, он произнес тихим и даже вкрадчивым голосом:

– Вы хотите сказать, что оболгали всех этих людей...

Я сделал было попытку запротестовать, но он жестом заставил меня молчать и продолжал:

– ...оболгали всех этих в массе своей уважаемых людей, не имея на то ни малейших оснований?

– Как так «не имея»? – возмутился я. – Мы получили распечатку от человека, который был в этой организации диспетчером, распределяющим заказы на убийства!

– Где этот человек? – холодно спросил Хван.

– Он мертв, – вынужден был признать я. – Сгорел вместе с пленками. Но поведение Фураева доказывает...

– Фураев тоже мертв, а мертвые показаний не дают, – отчеканил Хван. И, поджав губы, сообщил с едкой улыбочкой: – Да, не завидую я вашему редактору. Славные у него впереди денечки.

Я выхватил из газеты вкладку со столь близкой моему сердцу статьей и потряс ею в воздухе:

– Так что же, по-вашему, это ни на что не годится?

– Ну почему же ни на что? – пожал он плечами. – Можете использовать, как говорится, по назначению.

– В качестве туалетной бумаги, что ли? – оскорбленно спросил я.

– Именно, – с готовностью кивнул Хван.

Мы стояли у самого выхода в коридор, я сделал два шага назад, распахнул дверь в уборную и спросил, сжимая зубы:

– Порвать?

– Рвите, – равнодушно пожал он плечами.

Я остервенело разорвал газетный лист на мелкие клочки, холодно глянул следователю в глаза и спросил:

– Теперь что? Спустить в канализацию?

– Бога ради! – рассмеялся он. – Если вам от этого станет легче!

Швырнув клочки в унитаз, я нажал на рукоятку, и водоворот унес их, урча и жалобно всхлипывая.

– Что мне делать теперь? – спросил я.

– Что хотите, – снова пожал он плечами и демонстративно повернулся ко мне спиной.

Я тоже повернулся и вышел из квартиры, чувствуя, что слишком тесное общение с Хваном может вызвать аллергию теперь уже у меня.

Не буду врать: ноги-руки у меня все еще дрожали, пока я спускался по лестнице. Хотя моя профессия и требует порой изрядной меры лицедейства, все-таки я не профессионал подмостков. И, честно сказать, не надеялся, что все пройдет вот таким воздушным образом.

Газета, которую я только что порвал и спустил в унитаз под личным руководством самого старшего следователя по особо важным делам, существовала в единственном экземпляре. Сегодня утром я сам засунул ее в почтовый ящик Фураеву. А ту, что принесли с почты, забрал. Вообще-то в настоящей газете, предназначенной, так сказать, для массового употребления, моя статья тоже была, но без конкретных имен и без подзаголовка про Государственную Думу.

Можно было предположить, что завтра, когда это наконец дойдет до Хвана, разразится чудовищный скандал. А может, не разразится. Ведь я тоже принял меры, и в природе больше не существует ни пленки, ни медной доски, ни оригинала-макета полосы с уничтоженной статьей. Даже в компьютере стерты все ее следы. Фураев мертв, а, по совершенно справедливому замечанию самого Хвана, мертвые показаний не дают. Так что важняк остался единственным, кто, кроме меня, держал в руках этот призрак, эту фату-моргану. Будем надеяться, что, подумав маленько, он все-таки не решится выставлять себя на посмешище.

Вечер был прозрачен и свеж. Я вдруг почувствовал, как безмерно устал за последние несколько суток, и, стараясь вдыхать воздух полной грудью, побрел к своей «копеечке». Открыл дверцу, плюхнулся в кресло и обнаружил на заднем сиденье человеческое тело.

Первая мысль была: «Провокация! Мне подкинули труп!» Но тут тело тяжело зашевелилось и, хоть не без труда, приняло почти вертикальное положение. Существо было одето в какие-то грязные и рваные лохмотья, а вместо лица у него имелся один здоровенный синяк, который в свете вечерних фонарей переливался всеми оттенками фиолетового. Когда начальный испуг прошел, я вгляделся и с тихим ужасом признал Стрихнина.

– Ты как тут очутился? – спросил я в изумлении.

– В редакции сказали, что ты поехал в Дом на набережной, – ответил он, слегка шепелявя разбитыми губами, – вот я и приполз сюда. Дверца задняя у тебя не закрывается, дай, думаю, пока полежу, отдохну. Между прочим, обрати внимание: дворники на месте.

Глядеть на него без сострадания было невозможно, и я спросил:

– Что с тобой случилось? Ты же сейчас должен был быть где-то на Капри?

– Должен... – эхом откликнулся он. – Слыхал про таких братьев Бобриков?

Я отрицательно покачал головой.

– Еще услышишь, – пообещал он. – Решил, понимаешь, перед самым отъездом скатать с ними по маленькой. Ну и нажарил их еще на двести штук баксов. А они... Волчары позорные!... – Стрихнин заскрежетал зубами. – Видишь, что со мной сделали? Ни хрустов, ни прикида, одна битая рожа... Ну ничего, мне бы только оклематься маленько да алтушек подсобрать... Они у меня запоют и запляшут!

– Неужто опять будешь деньги на заказ собирать? – поразился я, и он согласно кивнул.

– А Кулек, между прочим, того... – сообщил я ему. – По моим данным – пал смертью храбрых.

– Хрен с ним, – легко махнул рукой Стрихнин. – Найдем другого, честного. Не знаешь, что ли: мафия бессмертна! Короче, пустишь меня к себе ненадолго? Только без обид: скажешь уйти – уйду.

Что я мог ему ответить? Пожал плечами и согласно кивнул.

– Ты настоящий друг, – прочувствованно поведал он. – Но помни, что у тебя тоже есть такой кент, как Стрихнин. Горький, однако очень полезный.

– Этой ночью я засну в слезах, – сказал я, заводя двигатель.

1996