Текст книги "Дрянь (сборник)"

Автор книги: Сергей Устинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 49 страниц)

26

В Москву мы въехали глубокой ночью и при полном молчании. Завезли домой проспавшего всю дорогу на заднем сиденье Балакина, но когда остановились у его подъезда, он вместо того, чтобы вылезти и топать к себе досыпать, стал ненатурально бодрым голосом рассказывать какую-то длинную историю. Про то, как лет пять назад у него при задержании убежал бомж и его искали по всему району, а он ночью залез в винный магазин, все там порушил и заснул прямо в подсобке. И ничего – дали выговорешник. Не бомжу, конечно, бомжу больше дали, а ему, Балакину, и он, Балакин, с этим выговорешником жил целый год – не кашлял, потому что выговорешник – это не смертельно, такое с каждым может случиться…

Он, наверное, еще долго пел бы что-нибудь в этом роде, от сострадания не в силах остановиться, если бы Северин его не прервал:

– Митенька, дорогой, нас уговаривать не надо, мы во всем согласные. А вот Комарова Константина Петровича, боюсь, нам завтра не уговорить…

Но когда, высадив наконец Балакина, мы через десять минут подъезжали к моему дому. Стас сказал мрачно:

– Знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего? Напиться в дребадан. Жаль, завтра с утра опять работать. Правда, не очень ясно над чем…

Быстренько выгуляв заждавшегося Антона, вяло пожевав бутерброды с заветренной колбасой и даже не разогрев себе чаю, усталые и недовольные, мы завалились спать в четвертом часу утра.

– Может, отключим телефон? – напоследок предложил Стас, – Сделаем вид, что еще не вернулись из Александрова? Хоть раз в жизни выспимся. – Но сам же со вздохом махнул рукой: – Ладно, не надо. А то случится что-нибудь важное, нам же будет хуже…

Проваливаясь в сон, мы не знали, что важное уже случилось где-то в недрах нашего огромного города. Что выспаться нам опять-таки не суждено. И что завтра с утра будет совершенно ясно, над чем работать.

Я проснулся от громкого голоса Северина, который, стоя в одних трусах посреди комнаты, разговаривал с кем-то по телефону. Скосив глаза на часы, я ужаснулся: четверть восьмого! Это в воскресенье – пусть формально, но все-таки выходной!

– Ты что, с ума сошел? – спросил я его недовольно. – Кому ты звонишь в такую рань?

– Это не я звоню, – сварливо отвечал он, – это тебе звонят. Но теперь я понимаю, что с твоими нервами можно и не отключать аппарат, он трезвонил у тебя над ухом, а ты даже не пошевелился!

Я сел на кровати и спросил с изумлением:

– Кто мне звонит?

– Ну, не тебе, а нам, – поправился Северин. – Дежурный по МУРу, кто еще нас так любит? Предлагает совершить утреннюю прогулку в Измайловский парк, взглянуть там на труп какого-то наркомана.

– Это не наш район! – возмутился я.

– А он и не говорит, что наш. Он говорит, что вчера Комаров приказал ему информировать нас с тобой обо всех случаях, связанных с наркоманами. А на телесные повреждения или труп – вызывать. Как тебе это нравится?

О том, как мне это нравится, я высказывал свое мнение всю дорогу до Измайлова. Тем паче, к месту происшествия на машине подобраться было нельзя, пришлось идти пешком через лес, И ко всему прочему, когда мы добрались, тело уже выносили на носилках на дорогу и собирались укладывать в перевозку.

– Дайте хоть посмотреть на него, раз уж мы приехали, – недовольно попросил Стас.

И когда один из санитаров откинул простыню, я мысленно принес Константину Петровичу Комарову все возможные и невозможные извинения. На носилках лежал маленький, чернявый, болезненно худой человечек с остренькими чертами лица, похожий на хорька.

– Как он вообще тут оказался? – расспрашивал Северин следователя.

– Труп явно подброшен, – отвечал уверенно тот. – Но, к сожалению, следов почти не сохранилось, он тут лежит не меньше двух суток. За это время были дожди.

– А причина? – нетерпеливо спросил я. – Какая причина смерти?

Следователь пожал плечами.

– Вообще-то у него на лице и на теле множество ссадин и кровоподтеков, как будто его били. Но доктор говорит, смерть от них наступить не могла. Так что скорее всего – передозировка наркотика. Но это только вскрытие покажет…

Я подошел к знакомому эксперту.

– У тебя нет с собой «Поляроида»? Есть? Сделай мне, пожалуйста, один снимочек, очень нужно! Потом я отвел в сторону Северина.

– Вот что, Стасик. По-моему, у нас появился шанс поправить наши дела. Здесь нам больше делать нечего. Поехали на Петровку, расскажу тебе все по дороге.

У дежурного нас ждал большой пакет: двенадцать фотографий пожилых мужчин с краткими биографическими данными – все, что сумели подготовить нам аналитики. Если мой план не увенчается успехом, нас ждет приятная перспектива весь день кататься с этими карточками по городу. Как заметил Северин, будем искать в темной комнате собачку и автомобиль, не зная наверняка, есть они гам или нет…

Потом Стас сказал мне: «Ни пуха» – и я отправился в изолятор.

Где-то далеко грохнула тяжелая стальная дверь, и вскоре на пороге следственной комнаты возник Леонид Крол. Он стоял, оглядывая меня исподлобья, и наконец, ухмыльнувшись бескровными губами, иронически произнес:

– Это был воскресный день, но мусора не отдыхали… Ну чего вам неймется, а? Обо всем ведь уже поговорили.

– Проходи, Леня, садись, – добродушно ответил я ему, делая вид, что не замечаю сарказма. – Это ведь только у тебя в камере всех новостей – когда жрать дадут, а у нас работа такая – все время новости.

Крол, сгорбившись, сел на стул, закинул ногу на ногу, обхватил коленку своими неправдоподобно худыми пальцами. То ли мне показалось, то ли он за истекшие сутки еще больше стал похож на живой скелет: рубашка и брюки висели на нем, как на огородном пугале.

– Ну-ну, – произнес он, – посмотрим, что за новости такие.

Не торопясь, я выложил перед ним все двенадцать карточек из пакета наших аналитиков. Попросил:

– Взгляни, пожалуйста. Никого не узнаешь? Но Крол, хоть и бросил быстрый косой взгляд на стол, сразу же отвернулся к окну. Процедил сквозь зубы:

– Я ж сказал: ищите, кого хотите, только без меня. Мне ваши проблемы до фени.

– До фени, – покладисто повторил я, словно закрепляя пройденный материал. – Хорошо, поехали дальше. Мы тебе уже говорили, кажется, что Шу-шу убита? Он, не поворачивая головы, кивнул.

– Вот, можешь взглянуть, чтоб не было сомнений. Я подтолкнул к нему фотографию, на которой Салина лежала у стены с простреленной головой. Он снова мельком глянул и опять отвернулся, но я заметил, что его слегка передернуло. Тогда я вынул из кармана еще одну карточку и сказал:

– А теперь посмотри сюда.

Этого нельзя было не заметить: Крол опять хотел лишь краем глаза глянуть как бы равнодушно, что я ему показываю, даже головой дернул, но увидев, уже не мог больше оторвать взгляд и все смотрел, смотрел. А я продолжал, стараясь ни в коем случае не давить голосом, спокойно, рассудительно:

– Давай теперь думать вместе. Салину убили из-за наркотиков, из-за крупной партии морфина. Она распространяла его через тебя и через Мирзухина. Мирзухин убит. Как ты думаешь, почему ты до сих пор жив? Правильно, потому что ты сидишь у нас!

Это, в общем-то, была некая смесь правды, полуправды и моих, мягко говоря, предположений, но Крол слушал замерев.

– Вот и решай сам, общие у нас с тобой интересы или нет. Положим, не взяли мы его сейчас, ушел он. Три года в колонии пролетят – не заметишь как… Что скажешь?

Крол поднял на меня глаза, полные муки, сказал глухо:

– Есть два случая, когда можно сесть голой жопой на ежа…

– Ну-ка, – заинтересовался я, – какие?

– Когда еж бритый…

– Не наш случай! – решительно отбросил я.

– И когда жопа чужая.

Мы молча смотрели друг на друга.

– Какие у меня гарантии? – просипел он, опуская глаза.

– А никаких! – пожал я плечами. – Зачем тебе гарантии? Я же протоколов не веду.

Крол отлепился от спинки стула, наклонился к столу. Худая рука с дрожащим указательным пальцем поплыла над карточками, замерла на мгновение и опустилась. Я взял фотографию, перевернул. На обороте было написано: Маслаков Борис Александрович. Кличка Масло.

– Спасибо, – сказал я вполне искренне. – И тогда уж еще один вопрос: кто ему гонит этот морфин из опия, не знаешь?

Крол откинулся назад и сипло расхохотался.

– Ну, ты хороший малый! Тебе дай палец, так руку-то по локоть отхватишь!

– Кобра? – продолжал я, глядя прямо ему в глаза. Он вдруг резко оборвал смех и посмотрел удивленно.

– Если вы и так все знаете, на кой хрен меня мучаете?

– И где они это делают? – продолжал я, игнорируя его вопрос. Крол пожал в задумчивости плечами.

– Да уж не дома. Говорят, Кобра где-то за городом обосновался.

Он вдруг приподнялся со стула, сказал просительно:

– Отпусти в камеру, не могу больше, а?

Я нажал кнопку звонка, вызывая надзирателя. Мысли мои двигались уже в направлении, далеком от Крола, когда он, словно неожиданно решившись, оглянулся на дверь, наклонился ко мне и заговорил быстро, сбивчиво и тихо:

– Вы вот что, ребята… раз уж взялись… поимейте… Масло – это голова. Кобра, значит, руки… А кулаки… и все такое прочее… Есть у них для таких дел человечек, Фатеев Генка, футболист. Бывший… Здоровый как бык и такой же умный… Поимейте… Мирзуха – его работа. Ясно?

Дверь открылась, вошел конвойный. Крол встал, криво ухмыляясь. Крикнул, вытягивая тонкую шею:

– И нечего меня дергать! Я вам еще тогда сказал – до фени!

А я смотрел ему вслед, в его узкую сутулую спину, к которой прилипла намокшая от пота рубашка, и думал над тем, что нам, более или менее обычным людям, не понять и даже не представить, как страшно может быть ему – человеку, добровольно лишившему себя защиты и покровительства закона.

27

Комаров приехал к двенадцати часам. До этого времени мы постарались сделать все возможное, чтобы хоть как-то реабилитировать себя в его глазах, да и в своих собственных. Стас поехал к дому Маслакова – на рекогносцировку. А я по всем сусекам стал наскребать информацию об интересующих нас лицах. Учитывая выходной день, да и общий зарез со временем, получилось не Бог весть что – так, общие сведения. Но и они давали некоторое представление о том, с кем нам придется иметь дело.

Маслаков Борис Александрович, 1926 года рождения, четырежды судимый. Практически профессиональный преступник. Но в картотеке имелись только номера статей да даты отсидок. Поэтому, поразмыслив, я вытащил записную книжку и нашел в ней телефон Конина, Если кто-то и мог мне помочь, так только он – Савелий Петрович Конин, некогда начальник отдела в МУРе, легендарный учитель еще Комарова, а ныне подполковник милиции в отставке, персональный пенсионер республиканского значения. Он теперь бывал у нас в управлении только по праздникам, выступал перед молодежью, рассказывал всякие байки про прежние лихие времена – когда бандиты разъезжали на «виллисах» и грабили продуктовые склады. Рассказывал он замечательно, с массой красочных подробностей, из-за которых мы, молодые циничные скептики, относились к его историям недоверчиво: уж очень это было похоже на то, как любят описывать нашу работу в газетах на День милиции.

Но по крайней мере одно его качество мне импонировало: он без запинки сыпал именами и кличками не только всех преступников, с которыми когда-либо имел дело, но и фамилиями сотрудников МУРа за последние лет сорок. А главное. Конин умел каждому из них как бы походя, в двух-трех словах, дать хлесткую, убедительную характеристику… «Что старик может, – сказал про него однажды Комаров, – так это схватывать суть Человеческую. Всегда искал главное, моторчик, который всем движет. Учитесь».

Прежде чем ответить, Конин прокашлялся, будто собирался прочесть мне целую лекцию, потом еще пошебуршал возле трубки – я почему-то представил, что он тщательно протирает очки и укрепляет их на своем сухоньком в синих прожилках носу.

– Маслаков? – наконец переспросил Савелий Петрович. – А он еще жив?

Я заверил его, что жив и, судя по всему, активно функционирует.

– Впрочем, что это я? – сам себя укорил Конин. – Ведь Боря должен быть помладше меня лет на восемь, а я-то еще жив. Значит, Масло, говоришь. – Он ведь, кажется, двадцать седьмого?

– Двадцать шестого, – поправил я.

– Да-да, – подхватил Савелий Петрович, – я помню, что он в войну беспризорничал. Так что тебе про него рассказать?

Он задумался. В трубке было слышно, как он покряхтывает, наверное, поудобней усаживаясь в кресле.

– Если память мне не изменяет, первый раз он сел как раз во время войны – за кражи из магазинов…

Я сверился со своими записями: память не изменяла Савелию Петровичу.

– Но тут главное не в том, когда и за что, – продолжал он. Голос его, до этого дрябловатый, стариковский, креп, наполняясь воздухом воспоминаний. – Тут главное – как. В те времена над дверями некоторых магазинов были такие полукруглые окошки, разбитые перекладинами на секторы. Зачем – черт их знает! Архитектурные излишества – они и сейчас еще в старых домах встречаются. Так вот, пространство между перекладинками было такое узкое, что в голову никому не могло прийти, что там кто-то пролезет – их и не, безопасили, сигнализации никакой на них не было. Никому не могло прийти, а Маслакову пришло! Нашел он мальчишку, беспризорника-недомерка, маленького, но ловкого. И грабанули они таким образом по Москве добрый десяток магазинов, пока не поймали их. Да и поймали-то на рынке, когда Масло пришел туда краденые продукты на одежду менять!

Конин замолчал, потом строго спросил меня:

– Для чего я тебе все это рассказываю? – И сам же ответил: – Для того, чтоб ты понял: с младых ногтей, с первого своего дела Масло никогда не ходил проторенными путями, всегда искал что-нибудь новенькое, свежее. Он мне как-то сам честно объяснил, почему. Потому что в новом деле нет конкуренции со стороны своих, а мы, то есть органы, тоже не успели еще разобраться, что к чему, и перекрыть кислород… Суди сам. В пятидесятые он еще занимался кражами – теперь уже из квартир. Ты, конечно, помнить не можешь, а тогда началось по всей стране жилищное строительство, особо много появилось этих пятиэтажек, хрущеб, как их называли. Люди из коммуналок в центре переселялись в отдельные квартиры на окраине, никто никого не знает, раньше жили все вместе, теперь каждый за себя… А Масло сколотил команду из шпаны, приходили в пятиэтажки днем, когда все на работе, поднимаются на этаж, звонят сразу в четыре двери – если нигде не открывают, вышибали ногой замки – замочки хлипенькие были… Пока народ разобрался, пока дежурства стали устраивать, двери укреплять – они погуляли.

Савелий Петрович перевел дух, тяжело прокашлялся.

– В шестидесятые он переквалифицировался после отсидки. Потянуло денежками с Кавказа – там левые «цеха» стали образовываться. Масло первым скумекал – организовал доставку товара в Москву, в Ленинград, нашел оптовых покупателей. Греб денежки ни на чем: на транспортировке. А уж в семидесятые, после третьего срока, он совсем прибыльным делом занялся: нашел гравера-самоучку, виртуоза, между прочим, золотые руки – и стали они бланки дипломов изготовлять. В то время все в командиры производства кинулись – в командирах-то жилось получше, поближе к кормушкам. Да вот беда – к самым лучшим кормушкам без диплома не пущали. А тут как раз Масло и выскочил: вот тебе бланк, вот тебе печать. Вписывай фамилию и будешь хошь инженером, хошь юристом, хошь врачом. Эхе-хе, – досадливо закряхтел Конин. – Наделал он бед, сволочь, небось до сих пор бродят по. свету его «выпускнички». А по закону больше пяти лет ему не полагалось.

– Савелий Петрович, – осмелился я перебить, – а почему ж он все-таки каждый раз попадался?

– Хороший вопрос, – похвалил иронически Конин. – А мы что ж, по-твоему, без дела сидели? Ты вот сам знаешь хоть одного делового, который в таком возрасте ни разу бы не сидел?

Я был вынужден признать, что нет, не знаю.

– То-то, – довольно хмыкнул он. – Но в случае с Маслаковым еще один аспект имеется… – Конин замолчал, задумавшись. Я терпеливо ждал. – Понимаешь ли, я считаю, биография каждого человека в его характере. А характер у Масла… Не сахар! – Савелий Петрович жиденько посмеялся собственному нехитрому каламбуру. – Вот как бы тебе это получше объяснить? – Не терпел он никогда рядом с собой умных людей! Всегда он искал только исполнителей, которым что скажешь, то они и делают, а своих мозгов маловато. И ведь каждый раз, почитай, горел он на своих дураках-подельщиках, а ничему это его не научило! Смотри: шпана, с которой он домушничал, влезла раз в квартиру, а там люди. Им бы бежать, дурням, а они все равно лезут. Во-первых, уже не кража получается, а грабеж, во-вторых, тем же вечером накрыли их на вокзале по приметам. А с левым кавказским товаром как вышло? Совсем глупо! Два дурака, которых он нанял возить, напились в ресторане, стали деньгами швыряться. Ну взяли их на заметку… И даже гравер-золотые руки его подвел. Мало ему дипломов показалось – изготовил клише облигации трехпроцентного займа. Отпечатал на пробу одну штуку – и тут же попался.

Конин помолчал немного и спросил:

– Уж не знаю, помог я тебе или нет?

– Помогли, Савелий Петрович! – с воодушевлением ответил я.

– Не знаю, в чем он сейчас провинился, – продолжал Конин со вздохом, – но могу более или менее предположить. Что сейчас «в моде»? За что деньги платят? Видео? Наркотики? Порнография?

Будь я министром внутренних дел, думал я, прощаясь со стариком, я бы опытных ветеранов оставлял при уголовном розыске хотя бы консультантами. Ведь вот какая несправедливость: Конин в отставке, а Масло – нет! И нам приходится открывать Америку…

Потом я занялся добыванием сведений о Геннадии Фатееве. Их оказалось немного. Он действительно бывший футболист, играл когда-то в высшей лиге. Дальше обычная история – стал выходить в тираж, попивать, пару раз задерживался за хулиганку, но дело заминали, учитывая спортивные заслуги. А однажды кто-то из деловых центровых предложил ему за тысячу рублей получить крупную сумму с должника-неплательщика. В результате вышла некрасивая история, квалифицируемая в законе как грабеж, к тому же с телесными повреждениями. Отсидев свое, Фатеев, видно, и прибился теперь к Маслакову. Насколько я мог установить из разных источников – от милицейских до спортивных, голова у парня действительно больше была приспособлена для того, чтобы лупить по мячу, чем для чего другого. Что полностью совпадало со словами Крола и историческими ретроспекциями Конина.

Едва я в последний раз опустил раскаленную трубку на рычаги, как появился Северин. Я был все еще разгорячен своей полуторачасовой телефонной говорильней, поэтому, не сразу заметив скучное выражение на лице Стаса, бодро поинтересовался:

– Ну, какие новости?

– Новости такие, – ответил он устало, мне не в такт, – что твоего Маслакова нет.

– Как нет? – подскочил я.

– Сядь, не дергайся, – успокоил меня Северин. – Нет в Москве. И неизвестно, когда будет.

У меня, наверное, сделался очень унылый вид, потому что Стас откровенно надо мной расхохотался.

– Маслакова нет, но есть кое-кто другой. Я там поработал немного… – Северин пошевелил в воздухе пальцами, – с окружающей средой. И вот что выяснил. В квартире живут: некий вьюнош, рост метр девяносто, в плечах косая сажень…

– Это Фатеев, – пробормотал я.

– Вероятно, – согласился Северин. – И чудная собачка с теленка ростом. Я в этом не очень разбираюсь, но, кажется, ротвейлер. Три раза в день они выходят погулять перед подъездом, а потом возвращаются в квартиру. Видать, стерегут дом, пока нет хозяина.

– Слушай! – воскликнул я. – А он не на даче?

– Нет. Во всяком случае, маловероятно. Маслаковская «шестерка» стоит во дворе под окнами. А пару дней назад видели, как Маслаков с вьюношем сели под вечер в эту «шестерку», Причем хозяин был с дорожной сумкой. А через пару часов на машине вернулся один Фатеев.

– Это когда ж ты все успел так быстро разузнать? – спросил я с профессиональной завистью.

– Есть там один элемент окружающей среды, – довольно туманно поделился Стас. – На первом этаже проживает.

– Ну и какие будут предложения? – задал я сакраментальный вопрос.

У нас оставалось каких-нибудь четверть часа до приезда Комарова, чтобы родить план действий. И мы его родили. Планчик вышел довольно нахальный, даже авантюрного склада, но – редкий случай – без особых между нами споров и разногласий. Мы даже не стали сочинять на всякий случай альтернативных вариантов, а так тепленьким и понесли его прямо в кабинет к заместителю начальника МУРа.

Комаров молча прочитал наш рапорт о вчерашних событиях и молча отложил его в сторону. Лицо его не предвещало нам ничего хорошего, но мы догадались, что буря, если и не отменяется, во всяком случае, откладывается. Что мы свое получим сполна, сомнений быть не могло, но сейчас нам давалась возможность, во-первых, более или менее спокойно продолжать работу, а во-вторых, шанс на частичную хотя бы реабилитацию. Конечно, умом мы понимали, что хороший, думающий о деле начальник только так и должен поступать, но в тот момент испытывали к Комарову вполне щенячью благодарность и, радостно виляя хвостами, принялись с воодушевлением излагать ему, как мы собираемся за эту свою реабилитацию бороться. Иными словами, как думаем добраться до дачи, предположительно расположенной в районе Малаховки, на которой, возможно, оборудовал лабораторию по производству морфина Кобра – Гароев и где, может быть, спрятана увезенная в качестве Шу-шу Ольга Троепольская.

Против худших ожиданий, Комаров наш план не забодал, а, внеся несколько очень дельных поправок, одобрил и даже сказал, что лично примет участие на конечной стадии. Только спросил, когда мы уже стояли в дверях, – не спросил даже, а как бы уточнил со значением:

– Что может быть, если мы его упустим, вы себе хорошо представляете?

Мы представляли хорошо. Хотя даже думать на эту тему нам не хотелось. Как не хочет думать скалолаз о том, что будет, если страховка вдруг подведет. Потому что, если про это думать, лучше совсем не лезть в гору. Правда, было у нас со скалолазом и отличие: он-то действительно может передумать, а нам, как ни крути, выходило, что отказаться от риска – значит пойти на риск еще больший. С тех пор как Троепольская пропала, заканчиваются четвертые сутки…

Обыск шел второй час, не принося сногсшибательных результатов. Впрочем, сногсшибательных мы и не ждали. Для начала нам вполне хватило развороченной дверцы старинного бюро из красного дерева: вырванный с мясом замочек свидетельствовал, что мы на верном пути. Рядом, стоя на коленях, возился эксперт НТО в поисках следов наркотика. Но в этом, по выражению Северина, музее-квартире Маслакова, набитом антикварной мебелью, бронзой, картинами, иконами, а также в большом ассортименте продукцией японских фирм, представленных здесь разнообразной видео– и прочей техникой, включая холодильник, пылесос, стиральную машину и телефонный аппарат, нас интересовало одно вполне инородное тело, к которому мы, однако, свой интерес тщательно маскировали. Тело это, когда-то, наверное, мускулистое, спортивное, а теперь скорее грузноватое, но все еще мощное, грозное, принадлежало бывшему футболисту Геннадию Фатееву и возлежало в кресле у журнального стола. Радом с ним сидел, неприязненно наблюдая за происходящим, шоколадный красавец ротвейлер. На всякий случай его привязали за поводок к батарее отопления, но каждый раз, когда мимо проходил кто-то из наших сотрудников, шерсть на загривке вставала у него дыбом, и Фатееву приходилось успокаивать зверюгу, лицемерно приговаривая:

– Тихо, Дигар, свои…

Тоненько заверещал висящий на стенке телефон, и я бросился к нему. Голос у Северина был бодрый:

– В принципе все готово. Так что кончай бодягу, двигайте сюда.

Положив трубку, я подошел к Фатееву. Стараясь не проявить своей озабоченности соседством грозного Дигара, но и не делая все-таки излишне резких движений, опустился в кресло напротив. Сказал добродушно, как только мог, глядя в его насупленную физиономию:

– Давайте, Геннадий Владимирович, еще разик. Значит, где находится в настоящее время хозяин квартиры Маслаков, вы не знаете?

Фатеев тоже, как хозяйская собачка, – посмотрел неприязненно и отрицательно мотнул своей крутолобой башкой.

– А вы, стало быть… – продолжал я дружелюбно.

– Борис Александрович попросил вот пожить, собака тут, ну и так далее… – Бывший футболист смотрел не на меня, а куда-то вбок.

– И что он сказал, долго вам тут, с собакой?..

Фатеев теперь смотрел вверх, на потолок, словно надеялся, что там загорятся сейчас огненными буквами ответы на мой вопросы. Видимо, письмена не зажглись, и он туповато пожал плечами:

– Сказал, звонить будет.

– Хорошо, – подытожил я, поднимаясь. – Поскольку вы жилец, так сказать случайный, вам тут делать особо нечего, товарищи и без нас справятся. А пока вас не затруднит подъехать вместе со мной до отделения милиции и там в письменном виде дать эти же объяснения?

По лицу Фатеева, как в открытой книге, можно было прочитать, что его ох как затруднит еще давать какие-либо объяснения, да к тому же в письменном виде! Но не заводиться же с ментами на пустом месте? И он покорно поднялся вслед за мной.

– Знакомьтесь, – сказал я, приглашая Фатеева, в кабинет, который местные ребята освободили нам для такого случая, – это товарищ Северин из МУРа, он занимается вашим делом.

Стас сидел за столом с гордым видом и солидно кивал головой.

– Почему сразу моим? – неприятно поразился Фатеев.

– Ну не вашим, не вашим, – успокоил я его. – Делом Маслакова. Товарищу Северину и напишите объяснение.

Сейчас дадим вам бумагу и ручку.

Я подошел к Северину, заглянул ему через плечо.

– Дописал рапорт?

– Пишу, – ответил он, кивнув на листок бумаги перед собой.

– А то уже звонили, – сообщил я многозначительно. – Дописывай и сразу отправляй вместе с объяснением. – Тут я легонько показал Головой на Фатеева.

И в этот момент в коридоре послышались крики, какие-то глухие удары, потом удары звонкие. Испугавшись, как бы ребята не переборщили с шумовыми эффектами, я подскочил к двери и выглянул наружу.

– Что там? – недовольно поинтересовался Северин, поднимаясь из-за стола.

– Пьяного привезли, – откомментировал я, вглядываясь. – Буянит. Не могут справиться. После чего шагнул в коридор, успев заметить, что Стас тоже, досадливо крякнув, решительно направился на подмогу, не забыв, правда, перевернуть листок с рапортом.

Выйдя, мы плотно прикрыли за собой дверь.

А теперь пусть простят меня мои воспитатели и учителя, все взрослые дяди и тети за то, что я делал! Да, я подглядывал в замочную скважину. Я смотрел в замочную скважину и видел, как Фатеев на полусогнутых поднялся со своего места. Я не мог видеть лица, он стоял ко мне вполоборота, почти спиной, но поза, поза говорила о многом! Бывший футболист наклонился вперед, к северинскому столу, вытянув шею, будто собирался врезать головой по летящему мячу, а мяч все не летел.

Мы оба по разные стороны двери стояли в дурацких, очень неудобных лозах, и не знаю, кто из нас нервничал больше. Там, на этом листке, аккуратным почерком Северина было написано следующее:

«Заместителю начальника УУР Комарову К. Л. Рапорт.

Сообщаю, что по имеющимся данным Маслаков Б. А. (кличка Масло) при посредстве Гароева А.Н. (кличка Кобра) организовал на даче в окрестностях Москвы производство сухого морфина кустарным способом. Местонахождение дачи пока точно не определено, однако…»

Это «однако» было верхом нашей психологической мысли. Весь наш план состоял в том, что Фатеев должен ознакомиться с этим бессмертным сочинением. Его широкая, как шкаф, спина расплывалась перед моим не ко времени заслезившимся глазом. Вдруг затекла и нестерпимо заныла шея, стало чесаться под лопаткой.

Мне показалось – еще мгновение, и я не выдержу, разогнусь. Но первым не выдержал Фатеев. Он зыркнул через плечо, качнулся вперед и перевернул листок.