Текст книги "Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну"

Автор книги: Сергей Кремлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Да, кайзер в случае победы рассчитывал на крупные аннексии и экономические выгоды. На пангерманистских (не генштабистских) картах желательные границы «Deutsches Kaiserreich» протягивались от Кале до Финского залива и даже захватывали, как вассальную территорию, – Англию. Но это был, во-первых, «пивнушный» экстремизм, не подкрепленный ресурсами. А во-вторых, немцы и не прикидывались освободителями европейских народов. Они властно требовали, чтобы с ними считались всерьёз.

Умея работать, они были готовы жестко конкурировать со всем светом в экономическом соревновании, а раз им этого не позволяли, они желали добиться своего права вооруженной рукой. Что ж, с таким народом действительно было более верным не воевать, а ладить миром. Золотой же Интернационал, по понятным причинам, выбрал войну, провел ее, а затем применил древнеримский принцип: «Горе побежденным!». Сгоряча Антанта настолько пыталась свалить все на Германию и Вильгельма, что в Версальском договоре был да же специальный пункт о выдаче бывшего кайзера Антанте для суда над ним. Но тут же «судьи» спохватились, что такой процесс, чего доброго, докажет: империалистическая война возникла не как результат воли одного «полусумасшедшего монарха», а как неизбежная черта существования всей системы капитализма, где американское алчное лицемерие и англо-французский колониальный вампиризм выглядели ни чуть не менее (если не более) отвратительно, чем германский милитаризм.

Чего стоило одно заявление Клемансо о том, что в Германии живут лишних двадцать миллионов человек! Соперничать с ним могло только сообщение, опубликованное ещё во время войны «солидной», «объективной» лондонской «Таймс», о «фабрике по переработке человеческих трупов, из которых немцы извлекают различные вещества для военных целей и даже пищевые продукты в виде суррогатов мяса»… Подтекст был очевиден, – стоит ли церемониться с этакими извергами?

С побеждёнными немцами и не церемонились, причем не только победители, но и историки.

Евгению Викторовичу Тарле французская Марианна – «Свобода» – и корректные английские «джентльмены» всегда были ближе, чем «тупой пруссак-солдафон».

И поэтому Тарле органически не мог и не желал признавать – как непреложный научный вывод, и заявлять – как гражданскую позицию, что по отношению к Германии у России были лишь два пути: или дружить с Германией, или воевать с ней.

А вот по отношению ко всем остальным державам жесткости выбора не было… Со всеми остальными можно было (и нужно, конечно, было) дружить; если они лезли на рожон – можно (и нужно) было с ними воевать, а в прочих случаях их можно было просто «выводить за скобки» и учитывать постольку поскольку…

Но безусловная дружба с Германией – это был путь не для Тарле и схоже с ним мыслящих… А в единомышленниках у Тарле был, скажем, такой влиятельный человек, как нарком иностранных дел СССР Литвинов, регулярно, добрых десять лет вбивавший клин в советско-германские отношения и почти открыто придерживавшийся англосаксонской ориентации до самой своей отставки в 1939 году.

Вот почему в 1938 году в журнале «Историк-марксист» Тарле мог писать так: «Теперь, когда советская наука ликвидирует последствия систематической фальсификации истории, проводившейся „школой“ Покровского, пора разделаться окончательно и с одним из совсем уж безобразных по своей явной лживости, одним из наиболее ошибочных в научном от ношении и наиболее вредным в отношении политическом представлений, пущенных в ход Покровским… Мы говорим о пресловутом вопросе касательно „виновности“ в мировой войне.

Неустанно (Покровским. – С.К.) с жаром и подъемом обличалась Антанта. А так как Антанта и в самом деле тоже (в свете полного объема фактов и цифр это „тоже…“ Тарле выглядит просто-таки бесподобно! – С.К.) была виновна и очень виновна, то статейки „школы“ приобретали для наивного читателя крайне убедительный вид, стоило только, обличая Антанту, … скороговоркой бормотать о Германии… Звериные клыки германского империализма и в 1912, и в 1913, и в 1914 годах ни один историк не имеет никакого права конфузливо прикрывать от взоров потомства»…

Вот что значит – не любить! Историк Тарле начисто забывал, что к началу Первой мировой войны если какой империализм и имел звериные клыки, периодически пуская их в ход, так это – англосаксонский.

Уничтожение североамериканских индейцев… Миллионы черных рабов, переправленных из Африки в Штаты, и миллионы таких же рабов, до Штатов не довезенных и пошедших на корм акулам… Зверский и изощренно-подлый расстрел восставших сипаев, привязанных к пушечным жерлам… Зверства англо-бурской войны… Зверства, которые десятилетиями ни на секунду не скрывала ночная мгла, так как над Британской империей «никогда не заходило солнце»…

Вот ведь как дела обстояли на деле, уважаемый читатель. Колониальными захватами Германия не пренебрегала, но вот уж тут уместно будет употребить слово «тоже»…

В 1926 году Тарле еще подписывает письмо старому большевику-ленинцу историку Михаилу Николаевичу Покровскому: «Преданный Вам Евг. Тарле», а в конце 1932 года хвалится в письме Т. Щепкиной-Куперник «архихвалебным» отзывом только что скончавшегося Покровского о своей работе «Жерминаль и прериаль».

Свою явно профранцузскую и негативную к немцам, не раз уже цитированную мною «Европу в эпоху империализма» Тарле свободно опубликовал при жизни Покровского, в 1927 году…

Но 1938 год – это время дипломатического и внешнеполитического могущества англофила и германофоба Литвинова, и Тарле громит покойного Покровского в таких вот выражениях: «Покровский, возглавляя ряд исторических учреждений, мог легко распространять свои антинаучные и антиленинские взгляды, не допуская их критики со стороны научной общественности».

В своё время «антиленинец» Покровский редактировал, к слову, ленинский «Империализм как высшая стадия капитализма» по просьбе Ленина, хотя во взглядах на «германский вопрос» с Лениным однажды и разошелся. Во времена Брестского мира Покровский публично настаивал на немедленном наступлении на немцев, а Ленин его критиковал.

То есть записать Покровского в германофилы было труд но, и он всего лишь старался быть исторически точным, когда утверждал: «С начала мирового кризиса 1911–1914 годов военно-политическая обстановка его развязки была предрешена военными соглашениями и планами генеральных штабов Франции и России».

Оно ведь так и было! Без реально, документально и публично оформленного и практически работающего франко-русского союза (и только без него!) развязать нужную Золотому Интернационалу большую и долгую европейскую войну было бы просто не-воз-мож-но!

Войну программировал только франко-русский тандем, и Покровский был тут прав трижды – как историк, как политик, и как истинный, сознательный патриот России.

Тарле же, пытаясь доказать обратное, порой выглядел просто смешно. Например, Покровский прямо указывал на сербские истоки покушения в Сараево. Тарле же их отрицал на том основании, что, мол, «никогда и никем не было доказано пря мое участие сербских властей в заговоре». Покровский резон но замечал: «Конечно, приказа за подписью Пашича (сербского премьера. – С.К.) убить Франца-Фердинанда ни в каких архивах найти нельзя».

«Отчего же? – с забавной в пятьдесят три года „наивностью“ вопрошал Тарле и продолжал – может быть, когда-нибудь найдутся документы об этом… Тогда и будем говорить категорически»…

Вряд ли Евгений Викторович сам верил в собственные слова и искренне допускал хоть на миг, что ТАКИЕ приказы доверяют бумаге. Другое дело – историческая ложь. Уж тут проблем нет – её-то бумага стерпит. И свои обвинения 1938 года в адрес Покровского Тарле строил на основе только что опубликованных тогда в США… «Дневников полковника Хауза», из которых, якобы, следовало, что «тягчайшая доля ответственности за развязывание мировой войны лежит, прежде всего и больше всего, на Германии».

Кто такой Хауз, мы уже немного знаем. Активно поучаствовав в подготовке одной мировой войны, он своими якобы-дневниками работал теперь на подготовку уже другой мировой войны, которую Золотой Интернационал задумывал по все той же схеме: «Германия против России».

В итоге Тарле, поверив в 1938 году якобы-откровениям Хауза, всего лишь попался на провокацию – одновременно и антигерманскую, и антирусскую.

Ибо, как и за четверть века до этого, Россию и Германию ссорили для того, чтобы потом столкнуть лбами. Опыт тут был накоплен немалый. Недаром Покровский писал в 1928 году: «Бесспорный выигрыш Антанты (имелся в виду выигрыш в споре о том, кто-де „начал первым“. – С.К.) был куплен целым морем газетной лжи, подтасовок и подделок».

Подделкой были «дневники» Хауза, своего рода подделкой был и сам Версальский договор.

Однако в 1919 году заикнуться о таком в антантовской Европе никто и помыслить не смел… Единственным судьей здесь был Клемансо, а он неумолимым перстом указывал исключительно на «бошей», на Берлин и на кайзера…

* * *

Увы, у творцов Версаля через десятилетия нашлись единомышленники в России. Например, наш исторический беллетрист Валентин Пикуль пожимал плечами: «Казалось бы, немцам, потерпевшим поражение, только и радоваться условиям мира – ведь целостность Германии не пострадала (хотя пострадала и она. – С.К.), победители великодушно (ого! – С.К.) сохранили единство страны и нации. Но Германия взревела словно бык, которого повели кастрировать».

«Логика» Пикуля точно соответствовала воззрениям гоголевского Ивана Ивановича, который после того, как осведомлялся у убогой старухи, не хочется ли ей хлеба и мяса, «великодушно» заключал: – «Ну, ступай же с Богом. Чего ж ты сто ишь? Ведь я тебя не бью…».

ГЛАВА 10
Продолжение торжественной «разделки»

В отличие от гоголевской «небоги» над немцами не только издевались. Их еще и били. Причем били рядовых немцев. Ну, то, что Германия лишалась значительных территорий – это еще было полбеды. Хотя Эльзас и Лотарингия были, скорее, немецкими, чем французскими землями. Да, Бисмарк когда-то склонялся к мысли передать часть этой спорной территории третьей стороне – Швейцарии. Да, вдумчивый взгляд на проблему Эльзаса и Лотарингии убеждает в том, что смысл в идее «железного канцлера» имелся. Однако все здесь было не просто, неоднозначно.

С «эльзасским вопросом» не лучшим образом справлялись и Франция, и Германия. До середины XVII века, до Вестфальского мира 1648 года, эти провинции входили в состав Германии. Потом их прибрала к рукам Франция, но и через двести лет – в середине XIX века – для 85 % населения родным был немецкий язык, а сельские жители поголовно не знали французского языка даже в двадцатых годах XX века – уже после того, как Эльзас и Лотарингия опять вошли в состав Франции.

Французы из века в век показывали себя плохим «старшим братом». Насильственное офранцуживание было таким жестким, что в 1869 году, незадолго до франко-прусской войны, в Страсбурге приходилось вводить военное положение.

Но и немцы, аннексировав древний Лоррейн, повели себя не лучше и начали усиленную германизацию. Во Францию тогда переселились 400 тысяч человек. В германском рейхстаге эльзасцы получили 15 мест. На первых же выборах все пятнадцать выиграла партия, выступающая против аннексии. Правда, уже в 1890 году она успеха не имела, несмотря на то, что Франция немало средств тратила на искусственное разжигание страстей.

Академик Тарле признавал: «Собственно, не было ни одного класса населения в Эльзас-Лотарингии, который определенно стремился бы к присоединению к Франции. Рабочий класс ни малейших сепаратистских наклонностей не проявлял; крупная торговая буржуазия и финансовый мир тесными узами связались с германским внутренним рынком».

Иными словами, любовь эльзасцев к старой доброй Галлии горела ярким пламенем лишь на страницах парижских газет. Однако победители безоговорочно претендовали на «возврат захваченных тевтонами французских провинций». При этом Клемансо сослался на «ликование народа», с которым-де были встречены французские войска, и заявил, что «плебисцит совершился».

Чепчики вместо бюллетеней референдума – это было в практике народного волеизъявления чем-то новым. И уж не знаю, сколько их там взлетало в воздух, но неумолимые цифры доказывают, что французских «освободителей» эльзасцы приветствовали, в основном, на немецком языке. А французская «родина» к новым гражданам была по-прежнему немилостива. Их дискриминировали, эльзасских новобранцев направляли служить исключительно в колонии с наиболее гнилым климатом, А поток насильственных переселенцев теперь потек уже в Германию.

Соответственно эльзасские автономисты победили и на парламентских выборах 1928 года, и на муниципальных 1929. Наилучшим вариантом стало бы действительно обеспечение широкой автономии Эльзас-Лотарингии в составе Германии, но Франция не допускала подобного даже теоретически. Очень уж богатыми, очень лакомыми были эти территориальные «куски».

Иначе говоря, ни о каком подлинном праве народов на выбор судьбы в результате «версальских» радений не могло быть и речи. Так, у Германии отобрали все колонии, но не освободили их народы, а просто сменили им хозяев.

Что же касается почти всех отходивших от Германии европейских земель, то их населяли, преимущественно, немцы. Из 327 тысяч жителей Данцига их было 317 тысяч.

Мемель, «подаренный» союзниками «новодельной» Литве, тоже относился к чисто немецким городам.

Германия фактически разоружалась: флот сводился на «нет», армия уменьшалась до сотни тысяч человек (96 тысяч солдат и 4 тысячи офицеров). В Вооруженных силах запрещалось иметь бронетанковые войска, авиацию и тяжелую артиллерию. Были сданы и уничтожены 130 тысяч пулеметов, 31 тысяча минометов, 60 тысяч орудий и стволов, почти 30 тысяч лафетов, 16 тысяч самолетов и 27 тысяч авиамоторов. У Германии отбирали 80 тысяч оружейных лекал, потому что ей запрещалось производство оружия. То, что армия и флот чуть ли не уничтожались, масла у немецких детей еще не отнимало. Но и масло вывозилось к союзникам десятками тысяч тонн.

Франция и Бельгия отбирали у немцев 371 тысячу голов скота, из них – 140 тысяч дойных коров. И, лишая молока немецких детей и раненых в госпиталях, франко-бельгийцы фактически становилась на путь геноцида. До 1 мая 1921 года Германия должна была выплатить 20 миллиардов золотых марок золотом, отдать половину наличности красителей, все крупные торговые суда, половину – средних, четверть – рыболовных, пятую часть речного флота. По репарациям отбиралось 150 тысяч товарных вагонов, 10 тысяч вагонов пассажирских и 5 тысяч паровозов. Франция экономически захватывала Рур, и немцев обязывали, в счет репараций, поставить Франции 140 миллионов тонн угля, Бельгии – 80 миллионов, Италии – 77 миллионов. Немцев лишали двух третей их угольных богатств, четырех пятых химической мощи, базы производства продовольствия, да и вообще всего, что могло приглянуться Антанте…

Как немецкому народу выкручивали руки версальской «веревкой», очевидно не только по отторжению от Рейха чисто немецкого Данцига и созданию «польского коридора» раздора. В манере насильников союзники «решили» и Верхне-Силезский вопрос, который давно стал в СССР темой запретной. Уж очень неприглядно выглядели в этом «вопросе» поляки. История же стоит того, чтобы о ней рассказать.

Верхнюю Силезию историки ЦК КПСС относили к «исконным польским землям», хотя последний год польского владения ими – 1336-й…

Перед Первой мировой войной из 2 207 981 жителя Верх ней Силезии поляков, вместе с полунемцами-полуполяками, было 1 169 340 человек, то есть – половина. Но еще там были богатейшие залежи угля, цинковой и железной руды. Вильсон и Клемансо настаивали на передаче этих залежей Польше вместе с людьми, которые к ним «прилагались». Ллойд Джордж упирался.

Но ещё больше упирались немцы, и тут пасовал даже большой капитал. Во-первых, люди – это не суда. Их делить все же сложнее… Самый справедливый выход – плебисцит. Немцы на нем настаивали, немцы его и добились.

В плебисцитной зоне была введена власть международной комиссии во главе с французом – генералом Ле-Роном. Вертелся там и польский комиссар Корфантого. В зону хлынули агрессивные поляки, всячески притесняя немцев. Фашиствующих поляков поддерживали французы, народ «демократический».

В зоне расцвёл террор. Да не немецкий – польский. Корфантого организовывал его, не жалея сил, времени и денег. Немцам сжигали дома, им угрожали смертью.

А голосование 20 марта 1921 года прошло спокойно и за вершилось полной победой немцев: за Германию были поданы 707 393 голоса, за Польшу – 479 365 голосов. Как видим, читатель, даже многие взрослые поляки желали жить в Германии. Союзнический Совет вынужден был «милостиво» выделить веймарской Германии две трети Силезии, а Польше – треть. Но КАКУЮ треть? Германия лишилась, но Польша приобрела 95 % запасов силезского угля, 49 из 61 антрацитовых копей, все 12 железных рудников, 11 из 16 цинковых и свинцовых рудников, 23 из 37 доменных печей. Германия по теряла 18 % общенациональной добычи угля и 70 % – цинка.

Кромсали не только национальные богатства Германии, а и немецкую нацию. Тупо, невежественно, равнодушно. Что там Силезия? Тут хоть что-то немцам удалось отстоять. А вот как вышло с богемскими немцами в никогда ранее не существовавшем Чехословацком государстве, созданном хлопотами Масарика, Бенеша и их покровителей. Еще в Америке Вильсон заявил:

– Я намерен отдать Богемию Чехословакии.

– А как вы при этом собираетесь поступить с немцами, там проживающими?

– Но их ведь там немного.

– Более трёх миллионов на семь миллионов чехов.

– Три миллиона? – изумился Вильсон. – Любопытно! Масарик мне никогда об этом не сообщал.

Конечно, Масарик не мог громогласно признавать, что чехи не имеют ни морального, ни исторического, ни международно-правового основания на включение в состав Чехословакии районов проживания судетских немцев.

Теперь Вильсону это разъясняли другие, но на его решение новая информация не повлияла, и немцы были отданы под власть чехов.

Ранее богемские районы Судет, населенные немцами, граничили с Германией, но входили в состав Австро-Венгрии. После войны «лоскутная империя» распалась. Право на само определение получили от Антанты венгры, поляки, чехи (но не словаки). А вот австрийских немцев союзники такого права лишили – несмотря на единодушное желание тех воссоединиться с немцами германскими путем «аншлюса». По судетским немцам такое решение ударило особенно больно – иногда чешская граница отделяла друг от друга детей и отцов, братьев и сестёр.

Вильсон же отдал Южный Тироль Италии, так как не знал, что южнее перевала Бреннера жили австрийцы немец кой крови.

Вот чем закончился в действительности «крестовый поход демократии против алчных гуннов».

* * *

Таким образом, после Первой мировой войны Мировой Капитал зажал народ Германии всерьёз. И Германию тем более вознамерились доить, что вторую потенциальную «дойную корову», то есть Россию, из-под кнута «пастырей» сумел увести Ленин. Чего ему, к слову, всепланетные мироеды не могут простить по сей день в ПЕРВУЮ очередь. Тут уместно сообщить тебе, читатель, что даже если бы буржуазная, находящаяся в сфере капиталистических отношений Россия вела войну до «победного конца» и получила репарации с Германии, в безрадостной послевоенной картине это для нас ничего не изменило бы. И вот почему.

От Германии сразу после Версаля требовали суммарной выплаты 226 миллиардов золотых марок в течение 42 лет. Итого, в среднем, по 6 миллиардов марок в год. Довоенный рубль был равен двум маркам (точнее – 2,16). Два рубля – доллар (1 рубль = 0,51$). Переводим, считаем, делим на всех и получаем, что в лучшем случае на долю России достался бы один «германский» миллиард рублей. Впрочем, даже и не один, а меньше, потому что окончательно союзники сошлись на 132 миллиардах в течение 66 лет (то есть Германию обязывали выплачивать долги до 1985 года!).

До 1985 года, читатель!!

Потом всё ещё не раз менялось в сторону уменьшения. Но даже при норме в два миллиарда марок в год России не пере пало бы и половины миллиарда рублей. А платить западным кредиторам нужно было ежегодно три!

Так что если бы не Ленин, не социалистическая революция, то села бы Россия в долговую яму к Западу прочно… Причем большевики не просто отказались платить, а со счетами в руках доказали, что это Запад задолжал народам России по всем статьям.

Оставалось отыграться на Германии. На ней и отыгрались… Но не Клемансо, не Ллойд Джордж в первую очередь, а непосредственно Дядя Сэм. Как ни странно, но порой это не было очевидным даже для осведомленных современников. Даже в СССР в 1928 году считали, что Версальская система «создает условия для гегемонии французского империализма на континенте Европы».

На самом же деле Версаль создал все условия для гегемонии империализма американского.

* * *

Сделано это было настолько умело и ловко, что историки так, похоже, и не разобрались, что же на самом деле произошло в Париже в 1919 году.

Академик Тарле писал: «Французы (Клемансо и стоявший за ним Пуанкаре) только тогда должны были считаться с Вильсоном, когда в возникавших спорах на его сторону становился Ллойд Джордж. Но Ллойд Джордж не часто и не очень энергично становился на его сторону».

Даже капитальная советская «История дипломатии» уверена, что: «В результате войны и Версаля противоречия между союзниками еще более углубились. Американские монополии не были удовлетворены результатами мирной конференции… В силу этого сенат США под давлением изоляционистов (ох уж эти якобы всемогущие „изоляционисты“! Речь о них у нас еще будет. – С.К.) отказался ратифицировать Версальский договор».

Авторы основополагающей советской дипломатической летописи явно перерыли горы архивных документов и других источников. Учли они и указания ЦК и применяли «марксист скую» методологию. Не учли они, похоже, только блудливые движения густых бровей Ллойд Джорджа, побито обвисшие усы Клемансо и… сардонический изгиб нервных, требовательных губ Вильсона.

Кстати, самый громкий противник Вильсона, «изоляционист» сенатор Лодж не гнушался признаваться: «Это не изоляционизм, а свобода действовать так, как мы считаем нужным, не изоляционизм, а просто ничем не связанная и не затрудненная свобода Великой Державы решать самой, каким путем идти».

Без изучения документов никакую эпоху, кроме разве что собственной, не понять. Но в документах империализма чаще всего нужно читать между строк или в порядке, противоположном обычному. Конечно, любопытно, скажем, узнать, что в из данном «Архиве полковника Хауза» есть рассказы, достойные пера Дюма… Так, Хауз писал, что на его вопрос о том, как прошло совещание с Клемансо и Ллойд Джорджем, Вильсон ответил, якобы: «Блестяще – мы разошлись по всем вопросам».

В литературном отношении этот анекдот действительно блестящ, а вот в историческом смысле его ценность нулевая. Должник расходится с кредитором во мнениях лишь до тех пор, пока кредитор подобное ему позволяет или пока это кредитору ВЫГОДНО!

США не ратифицировали Версальский договор. И с помпой не вошли в Лигу Наций, «милостиво» вступив в нее лишь в 1934 году (между прочим, одновременно с СССР). То есть когда Штаты еще очень скрыто, но последовательно начали готовить второй тур мировой бойни.

Но авторы манифеста Второго Конгресса Третьего Коммунистического Интернационала предвидели такой поворот еще летом 1919 года: «Правящие круги США пытаются с помощью Лиги Наций прикрепить к своей золотой колеснице народы Европы и других частей света, обеспечив над ними управление из Вашингтона. Лига Наций должна была стать, по существу, мировой монопольной фирмой „Янки и К0“…»

Так Лига ею и стала! Без всякого там формального членства в ней США! Европейские клиенты США, например Уинстон Черчилль, уверяли весь свет: «Едва была создана Лига Наций, как ей был нанесен почти смертельный удар. Соединенные Штаты отреклись от детища президента Вильсона, а затем его партия и его политический курс были сметены победой республиканцев на президентских выборах 1920 года».

Черчилль написал это в своей «Истории Второй мировой войны», но с точки зрения объяснения событий опус Черчилля стоил «дневников» Хауза, которые можно отнести не к истории, а, скорее, к ее искусной фальсификации.

Вильсона смели не республиканцы – 25 сентября 1919 года его разбил паралич, и его поражение на предстоящих выборах было неизбежным уже поэтому.

Политический же курс США на установление экономического и прочего контроля над европейской ситуацией и упрочение возникшего мирового лидерства сохранился. И что стоили литературные «дымовые завесы» Черчилля, если новый президент США Гардинг действовал в точном соответствии с программой Вильсона, ранее заявлявшего: «Мы должны финансировать весь мир, а те, кто финансирует мир, должны управлять им»?

Его фраза была зародышем будущих планов Дауэса и Юнга, о которых мы ещё поговорим… Но как раз в то время, когда американец Дауэс вел в Европе активные переговоры, готовя новую американскую диспозицию для Европы в виде плана Дауэса, за полгода до её обнародования Е. Тарле в апрельском номере «Анналов» за 1924 год утверждал: «Из вне европейских держав только Соединенные Штаты представляют собой серьезную (неужели всего лишь „серьёзную“, а не „серьёзнейшую“? – С.К.) величину, но правительство Штатов и главенствующая с выборов 1920 года республиканская партия основным принципом своей внешней политики демонстративно выставляют начало полнейшего невмешательства в европейские дела. Да и удивительно было бы, если бы дело обстояло иначе».

Дело, конечно же, обстояло иначе… США не просто все более явно вмешивались в дела Европы. Они были полны решимости чуть ли не единолично вершить отныне ее судьбу!

Вильсон, хотя и пребывал в параличе, вполне мог обеспечить ратификацию Версальского договора со всеми статьями о Лиге Наций. Для этого было достаточно принять ряд непринципиальных поправок Лоджа. Но Штатам было выгоднее изобразить дело так, что они устраняются-де от Лиги, «где преобладают Англия и Франция».

Ход был умный – зачем кукловоду выставлять себя на обозрение публики? Историки изучали архивы, а не мешало бы познакомиться еще и с приемами средневековых мистерий, где раскрашенная деревянная фигурка на ниточках изображала Деву Марию (от чего, собственно, и ведет название театр марионеток).

А вообще-то тогдашнему закулисному руководству мира можно лишь аплодировать. Будущее оно планировало уверен ной рукой – широко и не мелочась.

Особенно явно это проявилось в том, как Штаты подошли к проблеме колоний. Мандаты на бывшие владения Второго Рейха получали все кому не лень, даже Бельгия и Япония. Последняя получила под мандат Лиги Наций Каролинские, Маршалловы и Марианские острова. И только США не получили НИЧЕГО.

Почему же? Что, бедняга Дядя Сэм не смог отстоять своих интересов? Вряд ли… Просто нужно было смотреть вперед. В самом расцвете колониальной системы уже таился скорый ее закат. Так стоило ли из-за мандатной бумажки порождать раздражение или даже озлобление у будущих экономических рабов Штатов?

Да и почему «будущих»? И без мандатов Америка полу чала из голландских колоний на выгодных условиях 86 % сырого каучука, 87 % олова, из Азии – 85 % импорта вольфрама…

Недаром начальник Штаба РККА Б. Шапошников в конце двадцатых годов писал: «Всем известны те позиции, кои ныне завоевал в мире капитал Америки. Они подороже территориальных захватов».

* * *

А Лига Наций? А Европа? Велика ли разница! Разве фактическое управление ими не переходило в руки доллара?

Подсчитано, что с 1920 года за старые долги Европа отваливала банкам и частным гражданам Соединенных Штатов 665 миллионов (тогдашних! тогдашних!) долларов ежегодно в течение около десятка лет. И платили европейцы не золотом (которое к тому времени и так почти все уже перекочевало за океан), а ценными бумагами предприятий!

Как ни крути, а события развивались по прогнозу Ленина, сделанному в августе 1916 года: «Крупный финансовый капитал одной страны всегда может скупить конкурентов чужой, политически независимой страны. Экономическая „аннексия“ вполне осуществима без политической».

Так и выходило! Фактически после Первой мировой войны Соединенные Штаты получили один общий мандат на управление Европой и миром, что бы там ни утверждали «аналитики» и «историки», не видящие дальше официальных протоколов. А ведь могли бы и вспомнить, что тогда же, на «мирной» Парижской конференции Клемансо проорал в лицо всем грядущим их поколениям: «К черту! Никаких протоколов!».

Поэтому мысленная прогулка по коридорам Версальского дворца с целью заглянуть не в бумаги, а в глаза его временным хозяевам, даст нам больше… И тогда выясняется вот что…

Вначале на Парижской мирной конференции Франция выдвинула требование к Германии подписать бланкетное, то есть неограниченное, обязательство о покрытии всех убытков, нанесенных войной.

Жадности у Клемансо было явно больше, чем ума. Он все еще думал, что Франция представляет собой в новом мире что-то действительно путное и весомое. Но легкомысленного, не смотря на престарелость, галла никто и не разубеждал. Зачем? Для виду и ради психологического давления на немцев с ним согласились. Хотя реально сумма с годами все более конкретизировалась (226 миллиардов в 1921 году, потом 132 и т. д.).

В Германии начались бурные протесты. Неистовствовали угольный король Гуго Стиннес и Национальная народная партия Гугенберга. Англия им сочувствовала, потому что чрезмерное ослабление немцев означало чрезмерное усиление французов. Зачем же оно Ллойд Джорджу?

И всё же, как повествуют исторические монографии, британскому Льву пришлось уступить галльскому Петуху… Хотя откуда такое нельвиное поведение? Разве в результате Версаля Лев не наложил свою лапу на 60 % (!) территории и 70 % (!) жителей всех колониальных владений в мире?

Как часто мы забываем, что за вроде бы «нелогичным» по ведением политиков чаще всего стоят принципы не «железной», и даже не «стальной» (пушечных кондиций), а «золотой» логики…

А «нелогичным» выглядело поведение не только джентльменов с Английского Острова, но и немца (точнее – немецкого еврея) Вальтера Ратенау. Действительно, как нужно было понимать согласие с пиратскими запросами Клемансо бывшего имперского руководителя Военно-сырьевого отдела, а теперь – министра хозяйственного восстановления Германии? Ведь Ратенау (убитый 24 июня 1922 года уже в должности министра иностранных дел) был деятельным сторонником безоговорочного выполнения версальских обязательств. Его за это и убили германские националисты. Так почему Ратенау отстаивал принципы ограбления вроде бы своей страны даже ценой жизни?