Текст книги "Сезон охоты на ментов"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– С чего это ваша газета выставкой заинтересовалась? – спросила Лиза.

– Впервые выставлена одна картина. Когда ее писал наш городской Васнецов, уже тогда в среде художников она наделала много шума. Ямщик с красными яйцами.

– Что?

– Картина так называется – «Ямщик с красными яйцами».

– Фу, мерзость! Костя, только ты способен супругу вести на выставку, где демонстрируют половую мощь ямщиков…

– Ха-ха! Ладно, сама увидишь.

В выставочном зале было многолюдно. Супруг подвел Лизу к небольшой яркой картинке, одиноко висевшей на огромной серой стене. Она называлась: «Пасха». Улыбающийся бородатый ямщик, в шапке и тулупе, держал в руках полное сито раскрашенных узорами пасхальных яиц.

– Она… Каково? – Костя ловил изумление жены и радовался, как ребенок. – Ямщик держит сито красивых пасхальных яиц. По-старорусски слово «красивые» звучит как «красные». Красная девка, Красная площадь… Один художник-остряк, увидев картину в работе, окрестил ее «Ямщик с красными яйцами». Местное отделение Союза художников на уши встало: «Не допустим порнографии в искусстве!»

– Дурики твои художники… Ладно, где Кукурузов? – вздохнула Лиза.

– В кафе. Поди, уже строчит обзор. Пойдем. Ты что будешь есть?

– Все.

Кафе было обычным – большой зал с бетонным полом, белые круглые пластиковые столы, стулья из пластика, большие окна, завешанные тюлем, прилавок-холодильник, продавщица в переднике.

– Вон Кукурузов, – указал Костик на волосатого сорокалетнего мужика в пиджаке от приличного костюма, в джинсах и белых кроссовках, с холеной бородкой и усами. Лиза обратила внимание, что, несмотря на внешний «лоск», дела Кукурузова шли не блестяще.

Костя пошел к стойке за едой, а Лиза осталась у столика, за которым сидел Кукурузов и что-то писал нервным почерком на серых листах бумаги. Рядом источала аромат чашка с кофе, в блюдце покоился надкусанный огромный бутерброд с красной рыбой.

– Вы – Кукурузов? – строго спросила Лиза.

– Войлоков, – прекратив писать, представился репортер.

– Тем лучше. – Лиза присела за стол, закинула ногу на ногу.

Кукурузов вожделенно впился взглядом в ее красивые ноги. Тут подошел Костя.

– Как пишется, Саня? – Он поставил на стол поднос с кофе и две тарелочки с кусками пиццы.

– Я его жена, – пояснила Лиза, кивнув на него.

– Она из милиции, – дополнил информацию Костя, присаживаясь на свободный стул. – Мы посидим здесь, ты не против?

– Отчего же. – Кукурузов стал убирать свои листы.

– Вы написали статью про менстра? – спросила Лиза.

– Не понимаю.

– Кто вам передал информацию для статьи?

– А, про убийство… Какой-то мужчина. Сказал, что из УВД. Я видел его удостоверение.

– Фамилия?

– Не могу назвать. Удостоверение видел, а что в нем написано – не всматривался.

– Вас подставляют… Кстати, он сказал вам, кто тот старик, известный многим?

– Есть только намеки… Старик – писатель. Мне передадут полные данные позже, а в анонсируемой статье я рассказал, что появился пожилой любитель извращений, который завлек девушку в лесополосу, надругался над ней и жестоко убил. Я пообещал читателям, что в следующей статье раскрою карты: кто же он, наш местный маньяк!

– Когда вы получите данные?

– Через неделю…

– Слушайте, Кукурузов, нельзя задержать статью?

– Нет, – яростно замотал головой Кукурузов, отхлебывая свой кофе. – Сам Юрий Сергеевич подписал ее на завтра, поэтому в сегодняшнем номере и дали анонс.

– Значит, пока в ней ничего конкретного?

– Фамилии маньяка не будет… А что вы так трясетесь? Он что, бывший сотрудник МВД, этот старикан?

– Прекратите… Утечка информации может повредить расследованию убийства, вот в чем наше беспокойство.

– Народ имеет право на получение информации, – самодовольно улыбнулся Кукурузов и стал жевать бутерброд. С полным ртом добавил: – Правдивой информации.

– И как на вас вышел этот «язык»? Позвонил, и вы сразу клюнули? Не поверю. Откуда возникла уверенность, что не подсовывают «утку»?

– Все было очень буднично – меня вызвал главный редактор…

– Юрий Сергеевич?

– Да.

Костя, молча поедая пиццу, поглядывал то на жену, то на Кукурузова.

Лиза благожелательно смотрела на жующего Кукурузова, ожидая дальнейшего потока красноречия.

– И что было у редактора?

– Он послал меня в городской парк, к памятнику Белинского, где все и случилось.

– Ага… Очень вам признательна. Если можно, не упоминайте в своей следующей статье, что милиция пыталась давить на вас и мешала выходу в свет сенсационной правды!

– Ради меня, – приложил ладонь к груди Костя.

– Согласен, – кивнул головой Кукурузов, заглатывая последний кусок бутерброда.

Оставив Костю с Кукурузовым в галерее, Лиза на автобусе поехала к дому погибшей Зии – там Геннадий повстречал сутенера Зии. Требовалось выяснить у того, почему шлюха на поверку оказалась девственницей?

Покрутившись по пустым дворам, Лиза решила заглянуть к участковому.

– Товарищ майор, дело у меня к вам.

Участковый был в майке и трико и в домашних тапочках.

– Одоева, ты не могла с делами обратиться в опорный пункт? – недовольно проговорил он.

– Вы же сейчас дома! Сан Саныч, просто скажите: кто у Зии Нуретовой был сутенером и где найти этого типа?

– О боже, какие вопросы ты задаешь при детях! Пойдем на балкон.

На балконе участковый закурил, долго молчал, стряхивая пепел с кончика сигареты на развешанное внизу белье соседей, затем сказал:

– Думаешь, Костик Сопливый будет с тобой по душам говорить?

– Со мной заговорит.

– Не думаю… Он умер.

– Как умер? – удивилась Лиза, не ожидая такой подлости от важного свидетеля.

– Возвращайся в отделение, там получишь более полную информацию. Его нашли у распределительного щита, всего обгорелого и мокрого. А Костик, как огня, боялся электричества. Зачем ему было лезть в щиток? Правда, поговаривают, даже от трупа зверски несло алкоголем… Все равно вопрос остается без ответа: зачем он полез в распределительный щит?

– Думаете, убили?

– Почти уверен. Но свидетелей нет – спишут смерть на несчастный случай по пьяному делу.

Покинув квартиру участкового, Лиза посмотрела на часы – неспроста Костик Сопливый бросился мокрым на электрощит. Смерть Зии должна была вызвать у милиции массу вопросов к ее сутенеру, вот его и убрали. Что ж, противник серьезный – у него все продумано до мелочей. А так хотелось, чтобы Сопливый разложил все по полочкам: с кем Зия занималась сексом, когда, куда и почему.

Была одна мыслишка – поговорить с таксистами. Только так они ей все и расскажут – держи карман шире!

Злясь, что все так плохо, Лиза пришла на пятак. «Волги», старые «Жигули», дешевые иномарки, увенчанные шашечками, теснились на небольшой площадке перед сквером. Таксисты скучали на лавке, играя в домино.

– Простите… – робко прервала она игру.

– Что, сестренка, поедем? – оживились таксисты. Их было шестеро – двое молодых, лет под тридцать, и четверо – толстопузые пятидесятилетние мужики.

– Нет. Я спросить хочу.

– О-о-о! Мы не справочная. – И они опять обратились к игре, приняв задумчивый вид.

– Я про Зию узнать хочу.

– Не знаем никакую Зию.

– Ее сюда Костик приводил.

Таксисты повеселели, перемигиваясь, обернулись.

– Подработать хочешь? Ха-ха. Дело хорошее. Но у нас с тугриками туго, выручку еще не набрали. Ночью приходи – с деньгами будем. Или давай в кредит!

– Если хотите меня без денег – расскажите мне про Зию.

– Мы тебе расскажем, а ты обманешь… Да ты и не похожа на шлюху.

– Я не шлюха. Я замужем. – Лиза показала им свою руку с обручальным кольцом. Про себя она уже решила – сегодня это будет не измена мужу, а вынужденная мера, ради спасения отца Геннадия.

– Ого! Ишь ты! Ну, пойдем за киоск. Чистых женщин мы ценим, – загорелся желанием один из пузанов.

– Хорошо. А потом поговорим.

Лизка пошла с пузаном за киоск. Он обалдел от такой удачи – за просто так получить смазливую замужнюю бабенку… Бывают чудеса на свете!

За киоском, задрав платье, она оперлась руками о пустые картонные коробки из-под пива. Мысль о том, что поступает дурно, ей даже не приходила в голову – муж ничего не узнает, а она это делает ради торжества справедливости, потом об этом забудет, вычеркнет из памяти. А раз не помнишь – ничего не было.

За первым последовал второй, третий… В конце ее совсем разморило, она потеряла контроль над собой. Совсем обессиленную, таксисты оставили ее отлеживаться среди ящиков.

– А говорила – не шлюха, – презрительно бросил один из них.

– Крутая – аж шесть человек обслужила. Дрянь!

– А говорила – замужняя.

– Тварь! Я у нее кольцо забрал – за удовольствие надо платить.

Последние слова Лиза уже не слышала – сознание полностью помутилось…

Пришла в себя она ночью – все тело болело. Во рту было горько, словно выпила не одну рюмку водки. Голова раскалывалась ноющей болью.

Она потрогала свои пальцы – кольцо обручальное сняли, скоты. Сумочка валялась на земле, вся истоптанная, а в ней ни кошелька, ни сотового телефона. Слава богу, удостоверение было на месте. Видимо, они в него не заглядывали, когда ее грабили.

Лиза не удержалась и отчаянно заплакала.

Надо было где-то привести себя в порядок – в таком виде по улице идти неприлично, не то что домой. Не дай бог, патруль загребет – тогда все, только повеситься остается.

Ох, дура, дура!

Поднявшись на ноги, она осмотрела себя – вроде ничего, только помятая немного, и вонью от нее несет отвратительной.

Она стукнула костяшкой пальца в окошко киоска.

– Чего? – сердито спросил молодой парень-продавец.

– Позвонить.

– Деньги давай.

– Нету.

– Пошла отсюда!

– Дай позвонить, как человека прошу!

Парень молча затворил окошко. Лиза осмотрелась – пустой сквер, ни одной машины. Все таксисты на трассе. Ничего, завтра она с ними поговорит по-другому. Не понимают по-человечески – будет по-скотски. Им колечко ее сто раз аукнется.

Она уселась на лавку и скукожилась – ночная прохлада все глубже проникала в тело. Ночи уже холодные. Скоро и осень не за горами. Зря, зря она так повела себя с шоферюгами. Надо было предъявить удостоверение и рыкнуть построже – душа сейчас бы так не терзалась, и знала бы гораздо больше.

Окошечко киоска вдруг открылось, и высунувшийся оттуда парень крикнул:

– Эй, девка!

– Чего тебе? – обернулась Лиза.

– Иди звони, а то еще околеешь здесь.

– Не беспокойся, не околею.

Позвонить она могла только одному человеку – Ленке Каузиной. С ней Лиза тесно сошлась по работе. Ленка жила сама по себе в однокомнатной квартире и не любила зря трепать языком.

– Алло, Ленуся, это я. Ты не занята? Забери меня… Надо перышки почистить. Ничего серьезного… Куда подъехать? Сквер Пушкина знаешь? Там киоск такой хреновенький… Да, да… Когда? Сейчас… Жду. – Опустив трубку, Лиза улыбнулась парню: – Выручил меня. Добрый ты.

– Хочешь, зайди, подожди здесь – на лежанке. А? Я ласковый… Я слышал, как ты за киоском с таксистами…

– Добрый ты, но все равно сволочь, как все мужики, – ухмыльнулась Лиза.

Минут через десять подъехала Ленка на своем малепусеньком «Рено».

– Ну и вид у тебя! И воняешь…

– Бывает.

Дома у Ленки Лиза с наслаждением приняла теплую ванну, после чего, распаренная, чистая – аж тело скрипело, в легком халатике на голое тело рухнула в мягкое кресло. Ленка курила и молча смотрела на Лизу.

– Хорошо у тебя, – сказала Лиза.

– Показная роскошь, – горько усмехнулась Каузина. – Квартиру снимаю, плачу помесячно, причем не всегда аккуратно, мебель чужая… Одни тряпки мои, да и те так себе – не крутые.

– А машина?

– Старенькая «реношка»? Каких усилий мне стоило, чтобы купить ее!

– Выйдешь замуж…

– Лучше не будет. – Ленка затушила сигарету в хрустальной пепельнице, поднялась и потянулась. – Спать будем?

– Пожрать бы сначала.

– У нищих, Одоева, прислуги не бывает. Иди на кухню, что-нибудь себе сваргань и поешь.

Каузина выключила свет, оставив включенным бра, плюхнулась на диван и отвернулась к стене. Лиза уже чувствовала себя в норме. Завтра с раннего утра «по-дружески» объяснится с шоферами, потом побеседует с главным редактором газеты, потом… Она ласково посмотрела на засыпающую Ленку. Трудно ей придется с ее амбициями – мечтает жить сыто и богато, а работает в милиции. И официальный жених у нее – следователь Урюпин, тоже не наследник Рокфеллера. Каузина и Урюпин встречались уже год. Он уверял всех, что Ленка еще девственница, и преподнесет ему себя после официального венчания в церкви и свадьбы. Лиза в это не особо верила, но свои мысли на этот счет предпочитала не афишировать. Хочется людям зря время терять – их проблемы.

Подкрепившись на кухне холодцом и салатом из корейской моркови, она вернулась в комнату, улеглась на кресло-кровать и мгновенно захрапела – намаялась за день!

– Вставай! – вывел ее из сна громкий Ленкин голос.

– Чего?

– Семь утра.

– Боже! – Лиза поднялась, протерла слипающиеся глаза. – Не выспалась.

– Это я не выспалась – ты храпишь, как монстр. Иди завтракать – кофе в термосе. Я пока накрашусь.

– Что раньше не разбудила?

– Пожалела. Ты так сладко сопела…

– Сопела или храпела?

– Хрюкала.

Выходя из подъезда, Ленка поинтересовалась:

– В управление?

– Нет. Тут рядом дельце одно есть небольшое…

– Все равно сегодня увидимся.

– Обязательно.

К скверу Лиза прибыла в самом боевом настроении. Все самцы были на месте – теснились на лавке вокруг фанерки и хлопали костяшками домино. Их расхристанные авто отдыхали от трудов праведных вдоль тротуара. Заметив Лизу, таксисты гадливо заулыбались.

– Сестренка! – обрадовался неутомимый толстяк.

– Расскажите о Зие. – Лиза подперла бока кулаками и ждала. Пусть только попробуют покривляться. – Вы пользовались ею?

– Она твоя конкурентка?

– Отвечайте по существу.

– Пользовались, – отозвался молодой таксист. – Конечно, не так, как тобой. Ее Сопливый приводил. Он к нам каждый день кого-нибудь из девок водит, но его уже третий день почему-то нет.

– Она оказывала услуги как-то особенно? – спросила Лиза.

– То есть?

– Ну…

– Да во все щели она прется, твоя Зия… – заржал толстопузый, хлопая себя по ляжкам.

Вот тут Лиза не выдержала и со всей силы врубила толстяку ладонью в обвислую жирную шею. Тот выпучил глаза и, задыхаясь, завалился на землю.

– Боров! – Лизу трясло. Она пнула толстяка в лицо, а потом влепила каблуком между ног. – Ты импотент теперь! Импотент!

– Ты что, охренела! – приходя в себя, вскочили таксисты.

Лиза ощерилась, выгнулась в позе, выставив вперед сжатый кулак, готовая отразить нападение.

– Стоять! Сучары! Козлы!

Хлесть. Хлесть. Два удара ногой с разворота вышибли еще двоих мужиков. Остальные затравленно присели, готовые броситься бежать.

– Но, но, потише!

– Обокрали меня, козлы! Кто взял кольцо? Деньги, телефон – быстро все обратно вернули! – орала Лиза, дрожа в ярости.

– Возьми. – Молодой таксист поспешно извлек из своих карманов телефон, смятые купюры и кольцо.

Лиза надела обручальное кольцо на палец и уже спокойно сказала:

– Платите за вчерашнее.

– Мы же договаривались, ты давала за рассказ о Зие!

– Платите!

– Денег нет. Видишь, все машины на приколе… Вечером приходи.

Боров все еще хрипел у ног Лизы; нос был в крови, руками он зажимал пробитое хозяйство. Лиза еще раз пнула его ногой, увидела на его толстой шее золотую цепь, резко сорвала ее и накрутила себе на пальцы.

– Ого, какая! А у вас полно таких побрякушек. Давайте платите, чем есть!

– Ты очумела? Это же золото! – возмутился пожилой пузан.

– Плати, козел, иначе на отсидку пойдешь за изнасилование – мигом устрою такое удовольствие… Там петушарой последним будешь. Снимай свою цепку.

Пузан послушно передал Одоевой цепочку. У другого она забрала золотой крестик, у третьего – перстень из турецкого золота.

– Дрянь самопальная! – Лизка перстень выкинула в траву. – Отдавай кольцо!

– Это же обручальное!

– А зачем тебе оно, ты же шлюх сшибаешь по углам?!

– Я деньги отдам!

Обобрав таксистов, Лиза покинула сквер в мрачном настроении. Все мужики – козлы. И папашка Генки Егорова – козел. Не трахни он эту шлюху Зию, не было бы никаких заморочек его сыну.

Золото Лиза сдала шустрому сорокалетнему мальчику Сергею. Он стоял на привокзальной площади с табличкой: «Золото, серебро, ордена». Рядом толклись с десяток таких же скупщиков, а через дорогу у ювелирного магазина тусовались разодетые в пух и прах цыгане, облепляющие каждого, кто пытался пройти к дверям магазина.

– Ого, много у тебя, – удивился Сергей.

– Бери оптом по розничным ценам.

– Где разжилась?

– Фамильные драгоценности. На мели я.

– Гы-гы, шутишь все. – Он достал из кармана пиджака аптекарские весы, взвесил золото, проверил его кислотным карандашом.

– Брось, Серый, я фуфло не сдаю.

– Верю, но и тебя могли обмануть.

Получив деньги, Лиза поехала на троллейбусе в редакцию газеты. Главный вопрос насчет Зии она выяснила. Теперь, после беседы с редактором, ей придется еще раз «помучить» медэксперта: почему у них Зия – девственница, а по жизни – последняя шлюха?

Ясное утро, обещающее жаркий день, забивая тополиным пухом тюль в открытом дверном проеме балкона, пришло с рокотом приехавшего во двор «КамАЗа»-мусоровоза. Он грохотал на всю округу, опрокидывая содержимое мусорных баков в чрево своего кузовного приемника.

После нервной от переживаний, бессонной ночи Геннадий, укрываясь сверху подушкой, пытался сохранить сон. Но сон ускользал, и усталый, отупелый мозг снова засвербил мыслями о «проделках» отца и о беде, которой собирались наградить воры все семейство Егоровых.

Господи, за что ему выпало такое наказание? Он никогда не быковал. На службе в армии был примерным и доблестным защитником Родины, всегда готовым отдать свою яркую молодую жизнь ради процветания государства и народа. На службе в милиции, куда был завербован прямо из армии и отправлен в институт для получения высшего образования (тогда такое практиковалось, да и сейчас МВД и спецслужбы отслеживают перспективных парней и пытаются «окрутить»), вел себя корректно, даже по отношению к последним негодяям и подонкам. За что же опять ему выпало испытание? Причем такое, которое ясно говорило – воры победят.

Внутренний голос говорил ему:

«Кто ты, ничтожный, нищий «следачишка» Егоров, всегда предаваемый начальством, коррумпированным и жадным до денег, и кто они – «джентльмены фортуны», богатые, обладающие несметными финансовыми ресурсами и властью, которая держится на страхе?! Этот страх парализует всех, весь российский народ – от младенца в гибнущей деревне до высшего чиновника в Кремле. И ты хочешь им противостоять?»

И тут же другой голос кричал в ответ:

«Да, я буду им противостоять! Буду стоять за себя, за свою семью, за свою страну, за свой народ! Я так сказал. Геннадий Егоров!»

Геннадий вдруг проснулся. Фу, какой нервный сон! А казалось, что не спал… Да, вспомнил он, сегодня надо было переговорить о ремонте купленной по ипотеке трехкомнатной малогабаритной квартиры. Часть финансовых проблем возникла из-за этой покупки. Девчонки становились совсем взрослыми, и жить вчетвером взрослым людям в стандартной «двушке» становилось невмоготу. Геннадий оформил благодаря службе ипотеку, купили квартиру в соседнем доме, здесь же, в родном дворике. Жена, пока работала, взяла кредит на ремонт нового жилья. Они собирались после ремонта переселиться туда, а эту продать и погасить значительную долю ипотечных платежей. Потом бы жили на зарплату Геннадия, а с зарплаты жены рассчитывались с долгами. Но Ирину неожиданно сократили. Без всяких объяснений. Вот такая вышла комедия положений! Теперь к профессиональным строителям обратиться уже невозможно. Вчера Геннадий, терзаемый страшными мыслями о воровском «крючке», все же нашел в себе силы договориться с «дворовыми негодяями», чтобы оценили объем работ и сделали все по «демократичным ценам». Может, сил прибавила подсознательная уверенность в удачном исходе «дела отца»?

Геннадий приподнялся, бросил взгляд на сопящую Ирину – повезло ей с ним. Дрыхнет в свое удовольствие всю жизнь; а что не так, тут же истерика, и он вечно оправдывается и просит прощения! А за что? Это она Наташку проморгала. Сначала Машку, а теперь Наташку. Дуреха ходит вся в черном, раскрашенная, словно призрак… Это нормально, что дочь, которой пятнадцать лет, так дурит, а мамуля сладко спит?!

Геннадий раздраженно покачал головой – спит, слаще некуда! Мамаша…

Злясь на супругу, он поднялся и, ежась от утренней прохлады, вышел на балкон, обозревая пустой внутренний дворик.

Сегодня Бонивура не наблюдалось. Вчера часов до двух ночи пьяный орал песни на английском языке у кладовок.

Геннадий покачал головой – такой маразм только в России возможен: троечник-дебил, неоднократно сидевший в психушке, напившись вдрызг, орал на чистейшем английском песни «Битлз»! Голоса у Бонивура не было, но харизма! Геннадий даже восхитился: «Как вытягивает, тварь этакая!»

Бонивур ведь не всегда был «дураком». Сначала он гремел славой умника и «ботаника» района. Английский ему давался легко, словно был родным языком. Его даже обзывали «шпионом». Но все кончилось, когда его прекрасная мамаша, сейчас старая, всегда во всем черном, словно монашка, пошла в новый «заход». Ее нервный любимый (не отец Бонивура, даже не отчим, так, очередной хахаль) избил маленького Виталю, потому что, во-первых, не любил маленьких умненьких сынков своих гулящих подруг, а во-вторых, Виталька, реально был умнее взрослого придурка… Бил его по голове, сделав наполовину глухим, потом хотел изнасиловать, но тот, укусив гада в руку до крови, рванул прочь. Урод достал его кулаком в затылок. Виталик вылетел из пустого гаража, где все это происходило, выскочил со двора и, ревя благим матом, кинулся прочь почти на четвереньках. Рядом с ним притормозил милицейский «газик».

– Виталя, что с тобой?! – выскочил к перепуганному ребенку участковый.

– Дядя! Дядя! Тот дядя! Меня! Плохо!

Участковый увидел бегущего сожителя матери Бонивура. Рука сама достала пистолет из кобуры. Ублюдок остановился, но тут же нагло ощерился в улыбке:

– Товарищ участковый! Не лезь в наши семейные дела!

Участковый не выдержал, отщелкнул на пистолете предохранитель:

– Убью, мразь!

– Убьешь? Кишка тонка! – ерничал тот.

– Ты, ублюдок, проходил по делам о растлении детей!

– И что? Я свое отсидел! Не лезь ко мне, участковый, всем спокойнее будет!

– Убью! – кинулся к нему участковый.

– Ха-ха-ха! – Извращенец даже не сопротивлялся.

Участковый бил и бил ненавистного гада, но тот был здоровее, мощнее, значительно тяжелее по весу. Видя эту сцену, Виталя первый раз «помешался».

Потом были еще «помешательства», уже связанные с неумеренным употреблением алкоголя, пока он не стал Бонивуром и Полковником.

Геннадий тряхнул головой – отгоняя от себя воспоминания о Бонивуре.

– Гена!

– Что?! – Он аж дернулся от неожиданности.

Жена улыбалась, лежа на раздвинутом диване, – супруги в такую жару любили спать с открытыми балконными дверьми, откуда шла благостная ночная и утренняя прохлада.

– Что ты дуришь? – спокойно спросила она.

– Боюсь я, Ирка, – откровенно признался Геннадий.

– О, мой рыцарь засомневался в своей миссии? – многозначительно расхохоталась жена и позвала грудным голосом: – Иди ко мне, мой господин…

– Геннадий! – грубый окрик со двора мгновенно привел обоих в чувство.

«Теперь ничего хорошего быть не может в принципе, только плохое!» – со вздохом сожаления подумал Геннадий, поцеловал жену в обнаженное плечо и вышел на балкон.

Внизу стоял один из будущих «ремонтников».

– Геннадий, ты когда пойдешь на квартиру? – прокричал он, почесываясь.

– Сейчас уже.

– Ты это… Я в магазин сбегаю и приду.

– Хорошо.

Геннадий вернулся в комнату и стал одеваться.

– Что, сегодня решишь вопрос с ремонтом? – спросила жена.

– Да. Дел масса, а другого времени нет. Разом все навалилось… Плохо у меня на душе, так плохо, что словами не передать.

– Иди сюда, поцелую.

Поцелуй был пресным, но приятным. Все-таки Ирка – душевная женщина.

– Переживаешь о своих синяках? Думаешь, как поймать обидчиков? – насмешливо спросила она.

Геннадий не собирался посвящать супругу в отцовские проблемы – это не ее дело. Ее дело… Тут же сказал:

– Ты с Наташкой поговори.

– О чем? – удивилась Ирина.

– О ее поведении. Что это за маскарад? Фильм ужасов отдыхает!

К удивлению Геннадия, Ирина, изначально воспринявшая «субкультуру» Наташки в штыки, теперь с улыбкой отмахнулась:

– Подурит и сама забросит эти глупости. Без наших наездов. Все девки в этом возрасте немного сходят с ума. Сам понимаешь, становится женщиной. Изменения в организме происходят. И в голове… Не помнишь Машку в ее возрасте?

– Машка во всем черном не ходила, ногти в черный цвет не красила, амулеты дурацкие на себя ворохами не навешивала!

– Перебесится. Все это мелочи, Гена, – снова отмахнулась жена.

– Ты права, по сравнению с другими проблемами Наташкины выкрутасы – сущие пустяки, – мрачно согласился Геннадий и отправился на встречу с «отделочниками».

Квартира, купленная по ипотеке, раньше принадлежала бабе Зое, изрядно выпивавшей старушке. Располагалась она на первом этаже первого подъезда соседнего дома. Входя в подъезд, Геннадий вспомнил, как отравилась неугомонная бабулька. Она периодически приходила в гости к тете Саше – соседке Геннадия. Тетя Саша тоже была дамой преклонного возраста, но активность в ней с годами не угасала. Мало того, что пережила четверых мужей (все умирали от сердечной недостаточности после пятилетней супружеской жизни), она вела бурную экономическую деятельность – стряпала пирожки и булочки и разносила их по близлежащим офисам, а также продавала студентам техникума, в обеденное время бегала на конечную остановку кормить горячими обедами водителей автобусов и маршруток, а после десяти вечера продавала прямо из квартиры выпивающей дворовой интеллигенции самогон и наливки домашнего изготовления. Геннадий знал, что тетя Саша получала хорошую пенсию и в деньгах не нуждалась – экономические заботы просто скрашивали ее одинокую жизнь. Баба Зоя частенько помогала тете Саше с тестом для пирожков, а после они дегустировали настойки. В тот раз все было так же, только тетя Саша угощала бабушку питьевым спиртом. Маленькая бутылочка спирта в шкафчике стояла рядом с такой же маленькой бутылкой уксусной эссенции. Геннадий потом слышал версию событий из уст тети Саши, когда был приглашен понятым при составлении протокола. Добрые милиционеры успокаивали:

– Не переживайте, тетя Саша, напишем как надо!

– Я просто сослепу перепутала бутылочки. Налила ей в рюмку уксуса. Она уже хорошо выпившая была – одним махом в себя его опрокинула, и все. Пока «Скорую» вызвала – по дороге умерла…

Оценив ситуацию, милиционеры составили протокол, что бутылочку перепутала сама баба Зоя, и сама себе же налила. Вроде несчастный случай по неосторожности.

Понятые подписали протокол. Геннадий, давно знавший тетю Сашу, тоже думал, что такая интерпретация гибели бабы Зои была верной – из-за нелепой смерти выпивавшей бабульки губить еще одну человеческую жизнь было бы реальным преступлением. Такой грех на душу никто не собирался брать – ни понятые-соседи, ни милиция.

Прошло положенное время, и объявившиеся родственники бабы Зои сначала пытались удержать квартиру в чьих-то конкретных руках, но после судебных баталий и смертельных обид выставили ее на продажу по дешевой цене. Вот тогда-то Ирка и высмотрела ее, уговорив Геннадия взять ипотеку.

Геннадий вошел внутрь квартиры, осмотрелся – скоро будет выполнен косметический ремонт, и больше ничего не напомнит о бабе Зое, прожившей здесь долгую жизнь.

Посреди комнаты стоял стол, рядом – несколько кухонных табуреток – все наследство бабы Зои, которым пренебрегли родственники. Кровать и старый шифоньер Геннадий успел вынести еще до воровского наезда. Случись наезд сейчас, опустил бы руки, ни о каком ремонте речи бы не шло. Но дело было решенным заранее, и Геннадию даже было удивительно, что сейчас, так увязнув из-за отца, он занимается обыденными делами, словно не произошло никакой «катастрофы», грозящей сломать судьбу семейства Егоровых настолько, что сравнимо только со смертью…

Он присел на табуретку и кинул свою кожаную сумочку на стол, и тут дверь отворилась, и вошел высоченный – больше двух метров, худющий небритый субъект. Звали его Серега по прозвищу Апатия.

– Тебя я увидеть не ожидал! – радостно воскликнул Геннадий, думая, что, пока будет обсуждать ремонт с дворовыми субъектами, немного отвлечется от переживаний. Все равно он никто в «деле отца», пока одна надежда на Одоеву. Сможет ли она сделать все, как надо? Геннадию оставалось только верить в свою интуицию. Внутреннее чутье подсказывало, что она, Лизка Одоева, сможет его вытянуть из трясины, в которую его загнали все продумавшие воры.

Серега тоже обрадовался и заявил тоненьким детским голоском:

– Апатия приходит всегда неожиданно!

– Здорово, Серега! – протянул ему руку Геннадий.

Апатия, пожав руку, весь как-то скукожился и совсем пискляво проныл фразу, которую любили произносить почти все мужчины двора:

– Генка, дай пятьдесят рублей! Такая апатия у меня! Ничего неохота!

От Апатии несло застарелым перегаром и еще каким-то тухлым запахом, каким обладают закоренелые бомжи, но одет он был во все чистое, даже новое. В руке у него был полутораметровый оструганный пруток.

– Палка для чего? – спросил Геннадий. – Бить кого-то будешь?

– А-а. Нашел во дворе. У телевизора пульт сломался, а кровать у меня прямо перед телевизором. Чтобы не вставать – буду лежать и палкой кнопки нажимать.

– Ха-ха! Здорово!

– Ген, давай деньги. Я в магазин слетаю – вместе выпьем. Все внутри горит. Такая апатия…

Геннадий вдруг подумал, что в предстоящих переговорах с остальной дворовой элитой лучше пребывать на общей волне, причем одной бутылкой портвейна дело не ограничится. «Может, алкоголем марь эту в душе заглушу?»

– Хорошо. Дуй в магазин. И стаканчиков купи. Шесть штук, – протянул он Сереге сотню.

– Полторашку куплю, – оценив сумму, заявил Апатия. – А зачем шесть стаканчиков?

– Парни придут насчет ремонта. Есть желание поучаствовать?

– Я хорошо шпаклюю!

– Отлично. Придешь, поговорим.

Радостный Серега вынесся из квартиры, позабыв про свой прут-пульт.

Геннадий вздохнул. Надо не думать о работе. Пусть ее не будет на ближайшее время, пока он все как следует не обдумает и не найдет решения проблемы. Изыски Одоевой – это одно, но главное – в нем самом. Он решил для себя, что выйдет победителем из противостояния, навязанного ему Ондатром, поэтому сейчас возьмет маленькую паузу и решит обычную бытовую проблему. Сейчас у него забота – договориться о ремонте квартиры, о цене работы и сроках. Чем быстрее семья переберется в эту квартиру, тем быстрее будет продана та, двухкомнатная, и быстрее будет погашена часть ипотечного долга.

Подумав о той прыти, с какой Апатия побежал в магазин, Геннадий улыбнулся. Апатия был добрым мужиком, лет сорока пяти, жил в двухкомнатной квартире с женой и детьми. Правда, жена была бывшая, а младший ребенок прижит женой не от Сереги. А квартира была коммунальная, и Сереге принадлежала одна комната. Сначала она была вся Серегина, перешедшая в его собственность от умершей матери. Потом Серега продал большую комнату тете Насте с дочерью, приехавшим из Самарканда. Предприимчивая тетя Настя, оценив обстановку, быстро окрутила наивного Серегу со своей дочерью и какое-то время все шло нормально, даже ребенок появился – девочка, но потом… Апатия объяснял распад семьи своей сексуальной неумелостью. В его устах эта обидная для любого мужчины правда звучала так жалко, что ни один из слышавших его рассказы о тяжкой доле даже не усмехнулся. Жена ушла к более сексуально активному кавказцу, а теща осталась жить рядом с Серегой и, после долгих интриг и судилищ, целью которых было полное изгнание бывшего зятя с его законной жилплощади, смогла отсудить только кухню – ванная с туалетом оказалась в совместном пользовании. В ответ Серега бесшабашно запил, устраивая в своей маленькой спаленке пьяные посиделки с такими же опустившимися дружками. Сердце тещи после десятилетней пытки не выдержало и остановилось. Кавказец, подарив жене Сереги наследника, уехал на Кавказ, и та вернулась в квартиру, став соседкой Апатии. Она в личную пьяную жизнь бывшего супруга не встревала, правда, иногда проводила неожиданные судебные атаки с целью отобрания комнатки. Апатия брался за ум, по году не пил, жил случайными заработками, выделывая своими руками великолепный конечный результат. Неловко оправдываясь, комментировал: