Текст книги "Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции"

Автор книги: Сергей Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Александр II взвалил на себя непосильную ношу, он не имел ни собственных идей, ни нравственных сил, чтобы противостоять расхристанному российскому обществу. И не обладал он к тому же решающим качеством любого преобразователя – умением подбирать кадры для практической реализации своих начинаний. Все современники дружно писали о «бездарных», «трусливых», «тупых» министрах правительства Александра II, а для чиновников рангом ниже вообще не находили подходящих благозвучных эпитетов в русском языке. Как вспоминал И. И. Петрункевич, «правительство мало _ помалу утрачивало всякое чувство единства со своей страной и все более видело в ней только враждебный лагерь и ничего другого» [326]  [326] Петрункевич И.И. Указ. соч. С. 90.


[Закрыть].

Итак, 60-е годы XIX века – это время романтических верований. Все пришло в движение: все предлагали, спорили, настаивали, требовали. Ведь теперь все стало можно, и интеллигенция начала удовлетворять свой ненасытный аппетит.

Уже в самом начале 60-х годов «заволновалось» студенчество, да так и не смогло остыть в продолжение всего царствования Александра II [327]  [327] См., напр.: Гессен С. Студенческое движение в начале шестидесятых годов. М., 1932; Скабичевский А.М. Литературные воспоминания. М., 1928; Рождественский С.В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения, 1802-1902. СПб., 1902; Революционное движение 1860-х годов. М., 1932; Нечаев и нечаевцы. М., 1931; Георгиевский А. Краткий исторический очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков. СПб., 1890 и др.


[Закрыть]. А что проку от вполне разумной университетской реформы, коли она сама по себе существовать не может, коли она стерилизуется чиновниками Министерства народного просвещения, взлелеянными прошлым режимом, который внушил им устойчивый животный страх перед любой инициативой. Что они могли сделать? Только одно: с искренней радостью угробить даже монаршее начинание.

Уже знакомый нам А.В. Никитенко так характеризует деятельность последовательно сменявших друг друга министров народного просвещения: А.С. Норова, возглавлявшего это министерство с 1854 по 1858 г. как «расслабляющую», Е.П. Ковалевского (1858-1861 гг.) как «засыпающую», Е.В. Путятина (1861 г.) как «отупляю-щую», А.В. Головнина (1861-1866 гг.) как «развращающую» [328]  [328]Никитенко А.В. Указ. Соч. Т.2. С. 310.


[Закрыть]. Затем министром стал граф Д.А. Толстой (1866-1880 гг.), деятельность которого уже мы назовем «отрезвляющей». Именно при нем российские интеллектуалы окончательно прозрели и познали истинную цену доморощенного либерализма.

«Власть никем не уважается, – пишет А. В. Никитенко, – о законе и законности и говорить нечего: они и прежде имели у нас только условное своеобразное значение, т.е. настолько, насколько их можно было обойти в свою пользу» [329]  [329]Никитенко А.В. Указ. Соч. Т.2. С. 468.


[Закрыть].

Интеллигенту всегда обидно, когда его дурачат красивыми словами. Он, как ребенок, верит всем посулам, а затем, разочаровавшись, изливает ведра желчи на обманщиков. Дневник А. В. Никитенко – прекрасная тому иллюстрация.

«Мы, как дети, – пишет он 18 января 1867 г., – поверили чему-то хорошему, забыв, что в сей стране все спокон века было и есть ложь и произвол, – чему, вероятно, и предназначено быть до скончания веков» [330]  [330] Там же. С. 61.


[Закрыть].

Прошло всего несколько лет после объявления высочайшей воли об освобождении периодических изданий от цензуры, как власти опомнились и устами шефа жандармов П. А. Шувалова объявили о непременном своем желании «зажать рот печати». И зажали. Один за другим стали закрываться журналы, все больше статей стали «непроходными», пресса с каждым годом мягчала и становилась, как в старые времена, безопасной для властей.

Прозрели и в Министерстве народного просвещения: в 1872 г. издали циркуляр, по которому допуск в университет имели лишь окончившие классические гимназии, а реалисты, т.е. в массе своей дети разночинцев и интеллигенции, в университеты попасть практически не могли. В 1875 г. назначили комиссию во главе с И. Д. Деляновым по пересмотру университетского устава: старый теперь казался слишком либеральным, пора было узаконить традиционное для России отношение к высшему образованию и науке.

Одним словом, александровский либерализм привел, в частности, к тому, что правительство в своей реальной повседневной работе делало все от него зависящее, чтобы на традиционные государственные институты либеральный дух не распространялся.

Глава 12
Обманчивое благополучие

В истории России, по крайней мере начиная с XIX столетия и до конца монархического правления, просматривается одна любопытная закономерность, непреложно доказывающая тот факт, что ключевые начинания государей были не адекватны российским реалиям, и потому каждое последующее царствование в основном сводилось не к продолжению политики предыдущего, а к выравниванию старого курса, чтобы свести к минимуму издержки от нововведений.

Так, Николай I, смертельно напуганный революционными событиями в Европе 1830 и 1848 годов, употребил все силы, чтобы искоренить либерализм начального этапа царствования Александ– ра I, и в итоге «переморозил» страну, истребив в ней любые подвижки к развитию.

Александр II, понимая всю пагубность подобного «охра-нительного» порядка, круто сменил курс и, обрушив на страну невиданный каскад либеральных реформ, качнул государственный маятник столь сильно, что Россия вступила не на твердую почву преобразований, а завязла в исторической хляби.

Александр III приложил немало сил, чтобы страна выбралась из либеральной трясины. Он не делал резких движений, а лишь привел раскачавшийся политический маятник в относительно стабильное положение, подкорректировав реформы своего отца и тем самым слегка охладил политический климат общества.

Уже приведенных сведений достаточно, чтобы относиться к Александру III, как к наиболее последовательному и умеренному политику. Его, разумеется, нельзя назвать реформатором, как Александра II, но он не был и держимордой, как Николай I. Более того, можно даже утверждать, что именно при Александре III реформы его отца_преобразователя набрали полные обороты, и Россия по ряду показателей обогнала многие экономически развитые страны Запада.

Когда я, работая над этой книгой, подошел к эпохе Александра III, то столкнулся с явной историографической несообразностью. Ее суть в том, что об этом периоде российской истории написано значительно меньше, чем о любом другом.

Конечно, когда в стране все спокойно, и население работает, а не митингует, то, казалось бы, о чем здесь писать – бесконечно мусолить скаредность царя, латавшего свои царские одежды, потешаться над тем, что страной 13 лет правил «мужик», а не «интел-лигент», каким воспринимался Александр I? (Кстати, еще Г. В. Плеханов довольно точно подметил, что Александра III называли «мужицким царем» не за его облик, а за его отношение к «русскому мужику») [331]  [331] Плеханов Г.В. Сочинения. Т. XXIV. М.;Л., 1927. С. 167.


[Закрыть].

Читая характеристики, которые давали Александру III историки и мемуаристы, остается какое-то чувство неловкости, как будто ты сам императора снисходительно по плечу похлопываешь. Возьмем, к примеру, И. И. Петрункевича: «…от природы он был ограниченный, но не дурной человек, – пишет один из лидеров земского движения, словно в ограниченности царя он убеждался из каждодневных бесед с ним, – его умственный взор был всегда обращен назад, в глубь страны, где он искал образцов и примеров. Запад ему внушал недружелюбное чувство: оттуда шли всевозможные либеральные, социалистические и революционные идеи» [332]  [332] Петрункевич И.И. Из записок общественного деятеля. Воспоминания // Архив русской революции. Т. XXI. Берлин. 1934. С. 254.


[Закрыть].

Даже В. Г. Чернуха, многие годы занимающаяся этим периодом нашей истории, решила отметить, что «… в Александре III было много симпатичных черт, отступавших на задний план, когда он находился “при исполнении”. Происходило это потому, что этот добропорядочный обыватель и прекрасный семьянин нес чужую (в буквальном смысле!) ношу, бремя единовластного правителя, не обладая нужными для этого качествами, кроме импозантной внешности, что, кстати, потом столь контрастировало с обликом его сына и преемника» [333]  [333] Чернуха В.Г. Александр III // Вопросы истории. 1992. № 11-12. С. 46-47.


[Закрыть].

Возможно, небольшое количество специальной исторической литературы объясняется тем, что наши историки приучены больше излагать, чем анализировать, причем обращать внимание на события, а не на процессы, идущие как бы подспудно и в явном виде не приводящие ни к чему экстраординарному? Все может быть. Я лишь обратил внимание на эту явную несообразность и подивился ей.

…К власти Александр III пришёл 2 марта 1881 г. в возрасте 36 лет. Надо сказать, что он не был по рождению своему наследником российского престола. Наследовать Александру II должен был его старший сын Николай Александрович. Но в 1865 г. в возрасте 21 года он умер.

Этот факт сам по себе не мог сильно повлиять на «готов-ность» или «не готовность» Александра Александровича к управ-лению страной, ибо в его распоряжении было целых 16 лет на обучение этой новой для него «профессии». Так что, вероятно, не совсем правильно утверждать, будто эта «чужая ноша» как-то повлияла на стиль его руководства.

Дал бы Господь такой стиль и его законному наследнику! Но не дал, к несчастью для страны…

Александр III прекрасно видел, к каким политическим и социальным потрясениям привела излишне радикальная политика его отца, а потому уже первым манифестом 29 апреля 1881 г. объявил своим подданным, что главным смыслом его царствования будет «поддержание порядка и власти». И следовал этому неуклонно.

В ситуации, сложившейся в стране после трагических событий 1 марта 1881 г., Александр III разобрался достаточно быстро. Он понял главное: никаких новых радикальных реформ России более предлагать не надо. Дай Бог ввести в управляемое русло те, что уже были начаты Александром II. Поэтому все его шаги были направлены именно к этой цели. Он прекрасно сознавал неизбежность прежде всего экономических преобразований, ему было ясно также, что они могут быть успешными только в условиях стабильности политического курса правительства; чувствовал, наконец, что нужно избавиться от политических экстремистов.

И это ему удалось. За время царствования Александра III все радикальные общественные движения были взяты под жесткий полицейский контроль. Он не стал воссоздавать упразднённое в 1880 г. Охранное отделение, а организовал разветвленную цепь полицейских управлений, основной задачей которых стал политический сыск. В итоге даже единичные террористические вылазки либо глушились в зародыше, либо террористов брали с поличным на месте готовящегося преступления, благодаря своевременным доносам внедренных в их среду осведомителей.

Это и случилось 1 марта 1887 г., когда на Невском проспек-те Петербурга арестовали с бомбами под мышкой 22-летнего Пахомия Андреюшкина, 20-летнего Василия Генералова, 26-летнего Василия Осипанова, 21-летнего Александра Ульянова и 24-летнего Петра Шевырева. И вновь, как и в 1881 г., это была интеллигентская молодежь, стремившаяся со свойственным молодости максимализмом навязать всем свои методы решения политических проблем. Всех пятерых 8 мая 1887 г. повесили в Шлиссельбургской крепости.

Надо сказать, что исполнительный комитет террористической партии «Народная воля» предупредил Александра III, – его постигнет та же участь, что и его отца, если он не откажется от самодержавной формы правления [334]  [334] См.: Плеханов Г.В. Указ. соч. С. 164.


[Закрыть]. Александр, само собой, проигнорировал их угрозы.

Он, как самодержец, неукоснительно придерживался девиза: «Вера православная, царь самодержавный, народ самодержцем беспрекословно управляемый». Он не считал этот девиз своим изобретением. Зато он был уверен в том, что именно такая власть дарована России свыше, а потому всякие либеральные, конституционные, а тем паче революционные идеи противоречат русскому духу и подлежат беспощадному искоренению [335]  [335] Петрункевич И.И. Указ. соч. С.255.


[Закрыть].

А. С. Суворин отметил в своем дневнике, что Александр III якобы еще в 1881 году заявил: «Конституция? Чтоб русский царь присягал каким-то скотам?» [336]  [336] Чернуха В.Г. Указ. соч. С. 63.


[Закрыть] И был верен этому всю свою жизнь.

Понятно, что борцы за ограничение прав царя, за консти-туцию, за свободную прессу стали злейшими врагами Александ– ра III. А это, само собой, русская интеллигенция. Весь интеллект страны оказался в оппозиции власти. Именно интеллигенцию он считал «главным врагом монархии и государства» [337]  [337] Зернов Н. Русское религиозное возрождение XX века. Paris. 1991. С. 183.


[Закрыть] и был недалек от истины.

Случилось так, что после распада «Народной воли» в 1881 г. идеологическое поле, без которого интеллигенция задыхалась как без воздуха, было практически без всякого промедления засеяно марксизмом, он восстановил пошатнувшийся было «истори-ческий оптимизм» русской интеллигенции. Но на ее беду марксизм провозгласил, что отдельная личность – величина исторически ничтожная [338]  [338] Струве П.Б. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. СПб., 1894. С. 30.


[Закрыть], он сделал бессмысленными героические усилия одиночек. Если же брать более широко, то из этого учения следовала ненужность интеллигенции еще и марксизму. Таким образом, именно марксизм вынес исторический приговор русской интеллигенции. После победы пролетарской революции ее участь была предрешена, прежде всего по этой причине, а не потому, что ее терпеть не мог В. И. Ленин.

Вернемся, однако, во времена Александра III. Он, хотя и не любил интеллигенцию и не давал ей свободно развивать свои деструктивные идеи, но и не давил ее, как тараканов. Довольно быстро она утратила свой нигилистический запал и стала не призывать, а… жалобно скулить.

Именно с такой интеллигенцией познакомился А. П. Чехов и на всю жизнь невзлюбил ее. Другой интеллигенции он просто не знал. Мы уже несколько раз цитировали его высказывания. Вот еще одно: «Мне жаль Салтыкова (В 1889 г. умер М. Е. Салтыков _Щедрин. – С.Р.). Это была крепкая, сильная голова. Тот сволочной дух, который живет в мелком, измошенничавшемся душевно русском интеллигенте среднего пошиба, потерял в нем своего самого упрямого и назойливого врага. Обличать умеет каждый газетчик… но открыто презирать умел один только Салтыков… Никто не сомневался в искренности его презрения» [339]  [339] Чехов А.П. Собр. соч. в 12 т. Т. 11. С. 347.


[Закрыть]. Справедливости ради надо отметить, что Чехов в этом все же превзошел Салтыкова_Щедрина.

Итак, Александр III – человек дела, прежде всего. Ошеломляющих успехов Россия добилась в строительстве железных дорог – при ее размерах это стало чуть ли не основной экономической и стратегической задачей. К тому же реформы сделали для экономики России главное – появился рынок свободной рабочей силы, и на какое-то время наметился заметный экономический рост. Однако рост этот в основном впечатлял абсолютными цифрами. Но чтобы реформы облегчили жизнь людей и не приводили к накоплению в обществе отрицательно заряженных эмоций, было необходимо добиться роста «подушного» производства, т.е. положительного баланса между производительностью труда и ростом населения. Быстрее это удалось сделать в сельском хозяйстве, где также появился рынок свободной рабочей силы, деревне, кстати, не нужный. Он стал перекачиваться в город, где и без того было достаточно свободных рук. Так, уже в 80-х годах заметный экономический рост стал сопровождаться еще более заметным ростом социальных напряжений в обществе.

Напряжение это еще более усиливалось тем, что русский человек, с одной стороны, безусловно хотел жить лучше, а, с другой, – его душе были противны предпринимательство и накопительство. Причем подобные настроения были свойственны всем слоям общества и в первую очередь интеллигенции. Среднесословный буржуа появился в России как чужеродный элемент, его презирало и быстро разорявшееся дворянство и экономически неустроенное крестьянство. Да и русское купечество было одновременно и уважаемым, и презираемым сословием. Весь пафос великой русской литературы второй половины XIX века был против новой экономики. Самые последние люди в ее глазах – это торгаши (купцы), фабриканты, ростовщики, менялы и т.д. Достаточно вспомнить классику: Ф. М. Достоевского, А. Н. Островского, А. П. Чехова, А. И. Куприна, Л. Н. Андреева, М. Горького.

Достоевский, к примеру, был категорически против «пе-ревертывающей» силы денег, ибо они якобы ставили все традиционно русские ценности с ног на голову, а нажива вытесняла духовность. Для русской культуры стало традицией противопоставление духовных ценностей и материальных благ, как будто они могут обойтись друг без друга.

Подобная культура действовала на русских интеллигентов как терапия (или гипноз), ибо она не только облегчала, но и оправдывала нищенскую жизнь. Главное же позволяла не терять достоинства в вечно нищей жизни [340]  [340]Тарасов Б. Вечное предостережение. «Бесы» и современность // Новый мир. 1991. № 8. С. 234-247.


[Закрыть].

Можно поэтому с полной определённостью сказать, что русский интеллигент с презрением относился к обогащению не потому, что сам не желал жить в достатке, а просто не видел для себя реальных (и благородных!) путей к его приобретению. Русский интеллигент, что мы уже отмечали, предпочитал бесконечно рассуждать о деле, чем начинать его, он страшился риска, инициативы, а потому хотел только одного, чтобы все было «по справедливости». Но так не бывает. В реальной, а не надуманной жизни кто-то преуспевает, а кто-то влачит. Понятно, что добившиеся материального достатка в глазах интеллигента были «ловчилами» и «интеллектуальными ничтожествами».

А то, что никчемный человек не может идти против ус-тойчивого течения, – эту простую истину типичный русский интеллигент предпочитал не вспоминать.

Именно потому на рубеже веков борьба с самодержавием стала главной доминантой свободной мысли, что в это время в стране стали брать верх силы, неприемлемые для русского интеллигента и даже для мифической русской идеи, – силы частного предпринимательства. Так, глубинные противоречия между новыми рыночными реалиями и миросозерцанием русского человека, выплеснувшись на поверхность, обернулись против самодержавия, допустившего эту западную заразу на русскую землю.

Интеллигенция, активно восставая против капитализации русской жизни, а по сути против бытия России в новых экономических условиях, сама того не желая, обрекала ее на заведомую отсталость. К тому же у русской интеллигенции интеллект, если можно так выразиться, чувственный, эмоциональный и более образный, чем рациональный. Незначительные, но раздражающие ее штрихи нового быта действовали на нее возбуждающе, делали агрессивной. Подобная атмосфера, когда быт пропитался пошлой рекламой, а страницы литературной периодики порнографией, была невыносима для рафинированных российских интеллигентов, она и толкнула их в объятия крайностей. Для интеллигентов начала века были одинаково ненавистны и буржуа, и новоявленные демократы. «Поэт – и не только поэт – почувствовав запах пошлости, готов выпрыгнуть в окно, в революцию, в террор» [341]  [341]Померанц Г.С. История в сослагательном наклонении // Вопросы философии. 1990. № 11. С. 64.


[Закрыть].

Российские власти также по-своему реагировали на экономические реформы. Будучи не в состоянии влиять на их экономический механизм, они стремились не выпустить из своих рук управленческие рычаги. Исторически роль государства в России всегда была самодовлеющей, а потому, когда новые экономические реалии стали стремительно подрывать авторитет государства, власть моментально отреагировала на это резким ростом и без того сильного и громоздкого бюрократического аппарата.

Через чиновничество российская монархия, быстро терявшая свой авторитет, стремилась заполнить вакуум в безынициативной русской душе, которая не могла обойтись без начальственного ока.

Действительно, труд в России всегда был подневольным, принудительным. А это не могло не укоренить в русских душах «зависимую» психологию. Человек труда никогда не был свободным. Многие века он зависел от хозяина, теперь к этому прибавилась еще более унизительная зависимость от начальника. Демократические традиции, которые, казалось бы, должны были прийти вместе с рынком и вымыть из русской души рабское начало, привели к неожиданному эффекту: они стали отторгаться всем строем привычной жизни, ибо они перерезали пуповину, связывающую работника с хозяином, и работник начинал задыхаться без окрика, понукания, указаний [342]  [342] Царахова Е.М. Трагическая повторяемость проблем России // Вестник РАН. 1992. № 2.


[Закрыть].

Можно, конечно, этот чисто российский эффект бурной капитализации общества связать с мифическими особостями русской души, но все же более точно соединить их с полным юридическим бесправием граждан. Бесправие – идеальный штамм для спонтанного размножения бюрократии, она становилась всевластной и практически бесконтрольной. «”Свобод” она отпускала ровно столько, за сколько удавалось заплатить» [343]  [343]Там же. С. 38.


[Закрыть].

Так рыночные реформы в России народили особый, чисто российский тип капитализма – бюрократический капитализм, который не столько поднял уровень жизни, сколько явился основным катализатором неразрешимых социальных проблем.

Отмеченные нами тенденции – не результат сегодняшнего кабинетного анализа. Они лежали «на поверхности» и были видны невооруженным глазом уже в те годы. В. И. Вернадский, например, 8 апреля 1900 г. оставил в своем дневнике следующую запись: «Главный враг в России – чиновник во всех видах и формах. В его руках государственная власть, на его пользу идет выжимание соков из народной среды. Фактически из-за него исчезла самодержавная власть и монарх является тенью в русской государственной жизни. В общем, эта гангрена еще долго и много может развиваться» [344]  [344] Вернадский В.И. Размышления по аграрному вопросу // Вестник АН СССР. 1989. № 7. С. 102.


[Закрыть]. А за сто с лишним лет до Вернадского княгиня Е.Р.Дашкова писала о чиновниках времен Петра Великого, что это «самое мерзкое сословие в государстве» [345]  [345] Оболонский А.В. Драма российской истории: система против личности. М., 1994. С. 69.


[Закрыть].

Если выйти на следующую ступень обобщений, то можно, вероятно, согласиться с тем, что главной причиной отторжения откровенной капитализации России и порожденной этим процессом социальной напряженности общества явилась крайне низкая культура населения России, весьма незначительный уровень его образованности и традиционное пренебрежительное отношение государства к развитию российской науки. Все это жестко взаимосвязано, и оторвать одно от другого невозможно.

Александр III, конечно, подкорректировал реформу образования, начатую его отцом. Он повелел открыть приходские школы при церквах, ввел в 1884 г. новый университетский устав, по которому высшие учебные заведения лишались относительной автономии и приравнивались к обычным государственным учреждениям: должности в них перестали быть выборными, а выпускные экзамены теперь принимала специальная, назначенная попечителем, правительственная комиссия. Помимо этого, социальный состав студенчества правительство стремилось сделать более однородным. До конца XIX века в российские университеты принимали только выпускников гимназий, а после реальных училищ можно было поступать лишь в институты: Горный, Путейский, Лесной и др.

С максимальной болезненностью все эти разрушительные процессы сказывались на университетском образовании и науке, ибо их развитие немыслимо без свободной циркуляции идей, без определенных общественных свобод. Но именно с этим, в первую очередь, и боролось правительство. По этой причине не могло быть и речи о каком-либо позитивном сотрудничестве с правительством русских интеллигентов. Вот почему они, убежденные в том, что их знания, их мозг державе полезны, но системе вредны, все свои нравственные усилия вполне искренне направили на борьбу с этой системой.

… Всю жизнь академик В. И. Вернадский вел дневник. Записи 1880-1890-х годов пестрят словами о борьбе с правительством (словом, разумеется), с его «разрушительной деятельностью». Приведем лишь несколько выборочных примеров на эту тему из писем и дневника ученого.

Из письма жене от 6 июня 1887 г.: «Всюду, везде натыкаешься на одно и то же, на какое-то бессмысленное непонятное глумление над людьми… Точно у России так много хороших работников,… что их можно давить как лишних, ненужных, негодных… И мне точно слышатся стоны, слышатся треск и стенание» [346]  [346]Страницы автобиографии В.И. Вернадского. М., 1981.С. 56.


[Закрыть].

Из дневника (Запись 7 ноября 1890 г.): «В душе тяжело от мглы, от темноты царства, от разгрома, но энергия этим будится. И желание работать, желание бороться за права человека растет» [347]  [347]Там же. С. 95.


[Закрыть].

Подобные мысли были характерны для творческой интеллигенции конца XIX – начала XX века. В. И. Вернадский, в частности, подметил весьма точную тенденцию: самоустранение ученых от общественной жизни приведет к тому, что она будет ориентироваться не на либеральные, а на революционные идеи, которые, в конечном итоге, окажутся гибельными для России.

Так же рассуждал в 1906 г. С. Н. Булгаков: уже после революции 1905 г. он заметил – вне зависимости от того, что в социальную борьбу были втянуты широкие народные массы, направленность самого общественного движения оказалась чисто интеллигентской «по своим идеям, идеалам, вообще по своей идеологии» [348]  [348] Булгаков С.Н. Религия человекобожия в русской революции // Новый мир. 1989. № 10. С. 224.


[Закрыть], хотя эту интеллигентскую направленность за разгулом общественной стихии разглядеть было не так просто.

Уникальным и по-своему загадочным явлением в развитии русской научной мысли на рубеже веков можно считать необычайный взлет отечественной философии. Именно в это время произошел резкий разворот российской истории в направлении западных экономических тенденций, история России стала отходить от традиционно русского пути, и произошло непостижимое: новейшая история России и традиционный дух России как бы скрестили шпаги и высекли целый сноп искр в виде оригинальных философских обобщений. На небосклоне мировой философии впервые засияли и русские звезды: В. С. Соловьёв, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков и др.

Однако нас занесло немного вперед.

Закончим эту главу пророческими словами Г. В. Плеханова: «Целых тринадцать лет Александр III сеял ветер. Николаю II предстоит помешать тому, чтобы буря разразилась. Удастся ли ему это?» [349]  [349] Плеханов Г.В. Царствование Александра III // Сочинения. М.; Л., 1927. Т. 24. С. 168.


[Закрыть].